Настал долгожданный день встречи командира. Лагерь выглядел по‑праздничному. Возле палаток, шалашей и повозок прибрано. Партизаны пострижены и побриты, обмундирование постирано и отремонтировано. Каждый хотел предстать перед командиром в лучшем виде.
Торжественная встреча превратилась в митинг. Открывая митинг, комиссар от имени партизан приветствовал возвращение командира и поздравил его с получением ордена Ленина и Золотой Звезды Героя Советского Союза.
На тачанку, заменявшую трибуну, поднялся прославленный командир партизанского соединения Сидор Артемович Ковпак, невысокий, лет пятидесяти пяти, мужчина с седой бородкой.
Тронутый теплой встречей, он заметно волновался. Бурные аплодисменты партизан долго не давали ему возможности начать речь.
– Товарищи партизаны и партизанки! Разрешите передать вам привет всех руководителей партии и правительства, – начал Ковпак, как только установилась тишина. Гром аплодисментов и крики «ура» заглушили голос командира.
– Так и сказали: «Передайте партизанам и партизанкам наш большевистский привет», – повторил Сидор Артемович.
Затем он рассказал, как происходила встреча в Кремле.
Он не обладал ораторским искусством, говорил просто, обыденно, чередуя русскую речь с украинскими прибаутками, и это было дорого для партизан. Для убедительности он то и дело взмахивал правой рукой. Ковпак обладал цепкой памятью и запомнил все до мелочей, что увидел и услышал в Москве.
– На совещании в Кремле, – продолжал Ковпак, – нас, командиров партизанских отрядов, учили держать крепкую связь с народом. В этом наша сила, в этом залог наших успехов. Да вы сами подумайте: откуда у нас пополнение? Из народа! Кто нам во всем помогает? Опять же наш советский народ! А мы сами откуда? Из народа…
|
|
Партизаны с большим вниманием слушали его выступление. Каждый старался подойти поближе к командиру, чтобы лучше рассмотреть Золотую Звезду на груди Героя.
Выступление Ковпака часто прерывалось аплодисментами и вызывало оживление среди слушателей. Но особое возбуждение и радость партизан вызвало сообщение Сидора Артемовича, что соединение получит новое отечественное оружие.
– Первая партия нового оружия уже доставлена на партизанский аэродром, – сказал Ковпак и, переждав, когда успокоятся партизаны, продолжал: ‑ Больше того, мы получим зимнее обмундирование и обувь. Наша промышленность, товарищи, перестроилась на военный лад и может обеспечить не только Красную Армию, но и партизан. Понятно, товарищи?
Это было большое событие в жизни и боевой деятельности ковпаковцев. Отряд до сих пор воевал трофейным оружием, а теперь подучал отечественное. Партизаны, изучившие десятки видов иностранного оружия, могли по‑настоящему оценить все качества своего, отечественного оружия.
– Нам предстоит выполнить весьма важную задачу, – сказал в заключение Ковпак. – Я от вашего имени заверил ЦК, что мы готовы выполнить любую задачу. Как, товарищи, я правильно сказал?
– Правильно! Выполним! – прогремели сотни голосов в ответ.
– Ведите нас, Сидор Артемович и Семен Васильевич, хоть на Берлин!‑ кричали наиболее лихие партизаны.
Митинг закончился, но еще долго не расходились партизаны. Они осаждали командира всевозможными вопросами. Не одна коробка с надписью «Казбек» лишилась своего содержимого. Партизаны с наслаждением курили отечественные папиросы и с жадностью выпытывали подробности о встречах в Кремле. Всех интересовала жизнь на Большой земле и положение на фронте.
|
|
– А как насчет второго фронта? – спросил Митя Черемушкин.
– В Кремле сказали, что мы с вами второй фронт, – коротко ответил Ковпак.
Этими словами подчеркивалась роль и место партизанской борьбы в общем деле разгрома врага.
ПОДГОТОВКА К РЕЙДУ
С возвращением Ковпака начались горячие дни. Соединение спешно готовилось к рейду. Между лагерем и партизанским аэродромом непрерывно курсировали обозы, перевозя оружие, боеприпасы и обмундирование. Никогда еще ковпаковцы не были так оснащены, как сейчас. Кроме стрелкового оружия, партизаны получили минометы, противотанковые ружья и артиллерию.
Сколько было радости, когда в подразделения прибыла первая партия отечественного оружия. Проводились митинги, оружие вручалось в первую очередь заслуженным партизанам, перед строем. Те, кто еще не успел проявить себя в бою, завидовали счастливцам, сами просились на задание. Ездовым быть никто не соглашался, каждый хотел быть в строю. И лишь старикам не было выбора. Они с честью выполняли обязанности ездовых, оберегая раненых и боеприпасы.
В эти дни в лагере царило оживление. Слышались веселые песни. Наша труппа переживала духовный подъем вместе с ковпаковцами, так как получила разрешение на совместные действия с партизанами. Нас зачислили тринадцатой ротой, а партизаны дали нам прозвище «чертова дюжина».
|
|
Мы имели большой запас патронов к автоматам, гранат, взрывчатки и несколько комплектов питания к радиостанции. Все это надо было на чем‑то везти. Транспорта у нас не было. Обратились за помощью к партизанам. Первым на нашу просьбу откликнулся старшина главразведки Вася Зяблицкий. Он дал нам хомут. Правда, это был еще не хомут, а лишь деревянный остов. Но, как говорится, были бы кости, мясом обрастут. Всего несколько дней потребовалось Мурзину, чтобы обшить деревяшки кожей от рваных сапог и парусиной, а затем приделать гужи. Как бы то ни было, а упряжь появилась. Вслед за этим Илья Краснокутский привел из третьей роты худую до невозможности, гнедую лошадь. Хомут, сделанный Мурзиным, на ее тощей шее болтался, как бублик на бечевке. То‑то было забавы Королькову, он смеялся до слез.
– Ох, и одер, – вздыхала радистка Аня Маленькая. – Удивляюсь, как только она на ногах держится.
Вторую лошадь, немногим лучше первой, где‑то раздобыл Володя Савкин. Саша Тютерев выделил из излишков пятой роты приличную телегу. Она имела один недостаток: колеса выписывали при езде восьмерки и жалобно пели. Писк колес мы сразу же устранили, смазав оси дегтем, но с их выкрутасами ничего не могли поделать.
Главный хозяйственник соединения Павловский сжалился над нами и выдал второй хомут. На постромки и вожжи мы использовали веревки.
Таким образом, с миру по нитке, а нашей роте ‑ пароконная подвода
– Хлопцы, не хватает еще одной вещи, – хитро улыбаясь, сказал Вершигора.
– Какой?‑ спросили в один голос Юра и Володя.
– Кнута…
– Да, без этой запчасти никак не обойтись, – подхватил Юра под общий смех товарищей…
Подготовка подходила к завершению. По тому вниманию, какое соединению уделялось со стороны штаба партизанского движения, можно было судить о серьезности задачи, которую предстояло выполнить. Какая задача? Об этом знали лишь Ковпак, Руднев и Базыма. Остальным командирам и партизанам до поры до времени маршрут и конечная цель рейда не сообщались. Такой порядок был заведен в соединении. Чем меньший круг людей посвящен в замысел, тем больше шансов на успех.
В отрядах и ротах проводились партийные, комсомольские и общие ротные собрания. Парторги, политруки, агитаторы в личных беседах с партизанами разъясняли важность предстоящего рейда. Одно то, что задачу Ковпак получил лично в Кремле, воодушевляло партизан.
Провели и мы ротное собрание. Вся «чертова дюжина» разместилась вокруг костра. Под треск горящих поленьев Вершигора ровным, спокойным голосом говорил:
– На фронте назревают важные события. Враг изо всех сил рвется к Волге. К фронту все время прибывают свежие войска неприятеля, непрерывным потоком идут эшелоны с боеприпасами, горючим, снаряжением… В этих условиях нашему командованию важно заблаговременно знать, что делается в глубоком тылу врага, на его коммуникациях… Кто может дать такие сведения? – спросил Петр Петрович и сам же ответил: – Глаза и уши армии – разведчики. Мы являемся их частицей… Наша задача взять под контроль железные и шоссейные дороги в определенном районе…
Вершигора говорил всего минут двадцать, но сумел коротко и понятно для каждого изложить наши задачи и методы действий.
Выступивший затем помощник комиссара по комсомолу Миша Андросов рассказал о той помощи, которую оказывает партизанам народ.
– Партия учит нас постоянно крепить связь» с массами, – сказал Андросов, – особенно, это важно в условиях партизанской борьбы…
После собрания, партизанский врач Дина Казимировна Маевская, скромная и мужественная женщина, рассказала, как себя нужно вести на марше, чтобы избежать потертостей ног и различных заболеваний.
…Все меньше времени оставалось до выступления в рейд. Перед выходом был проведен строевой смотр. Для этого все роты выстроились со всем хозяйством.
Ковпак и Руднев сами осматривали каждую повозку, каждого бойца. Но особенно придирчив был помпохоз Павловский. Михаил Иванович раньше командовал одним из подразделений, но был ранен в ноги и после выздоровления вынужден был довольствоваться должностью помощника командира по хозяйственной части. Это был своего рода партизанский интендант. К его чести надо сказать, что хозяйственник из него вышел превосходный: бережливый, запасливый и расчетливый.
Павловский понимал, что за подготовку транспорта спросят в первую очередь с него, поэтому он старался не пропустить ни одного недостатка, пробовал увязку груза, состояние колес и упряжи.
– Куда ж ты, непутевый, дывышься? ‑ говорил помпохоз ездовому, попыхивая трубкой. – Хиба цэ хомут? Он задавит лошадь при первом переходе. Возьми у Кузьмича запасной. – И, убедившись, что его указания выполняются быстро и точно, уходил, бубня себе под нос: – Ох, диты! Ну просто диты. Не укажешь, сами не догадаются…
Ездовые уважали своего начальника, но и побаивались.
– А хто за тебя будет брычку змазувать? – нападал Павловский на неопытного или на нерадивого ездового.
– Так она у меня идет как по маслу: ни стуку, ни грюку, только шелест, – пытался оправдаться ездовой, но этим еще больше разжигал помпохоза.
– Сам ты «шелест». Посмотри хорошенько: ось сухая, не успеешь доехать до Голубовки, как она запоет. Сэмэн! – кричал Павловский старшине хозчасти. – Принеси ему мази, смажь брычку, да заодно и ездовому пид хвостом подмажешь, штоб не скрипело.
– У кого здесь скрипит? – спрашивает подвернувшийся Горкунов.
– У Миколы скрипит, – невозмутимо отвечает помпохоз.
– Как? Уже скрипит? Еще до боя далеко, а у Коли скрипит?‑ удивляется Горкунов, чем вызывает смех партизан.
– У Коли никогда не скрипело и не заскрипит, – зло отвечает ездовой. – У кого скрипит, тот пускай берет подводу, а я пойду в роту. Не буду ездовым, вот и все. Чем я хуже других?
– Ты, Коля, не кипятись, – нравоучительно говорит Горкунов. – Дельное замечание помощника командира? Дельное. А насчет своего заявления ты не прав. Ездовым не всякий может быть. Тебе придется возить боеприпасы и раненых товарищей. Отвечать за них будешь ты. Разве трусу можно доверить жизнь товарища?
– Да что же я, против? – уныло отвечает Коля. – Но зачем насмехаться?
Тем временем Павловский подошел к нашей повозке, покачал ее из стороны в сторону, осмотрел лошадей и упряжь, а затем повернулся ко мне и сказал:
– Один срам, а не упряжка. Смотри мне, капитан, чтобы это до первого боя, дальше я этого не потерплю в своем обозе…
Смотр завершился торжественным маршем всего соединения. Ковпак и Руднев стояли на тачанке, а мимо них стройными колоннами проходили партизанские роты со своими обозами. Мы замыкали шествие…
Судя по настроению Ковпака и Руднева, войско находилось в хорошем состоянии.
– Теперь нам и черт не брат, – сказал Ковпак, довольный результатом смотра. – Вот когда мы можем развернуться со всего плеча.
– Душа радуется, как посмотришь на наших орлов, – сказал комиссар. – Засиделись, рвутся в бой.
– Ждать осталось недолго, – сказал Сидор Артемович с хитрой улыбкой и начал завертывать четвертную цигарку.
На следующий день после смотра мы свой участок обороны в юго‑западной части Брянских лесов передали другим отрядам, которые оставались на месте. В ротах исчезла прежняя расслабленность. Соединение сжалось, как пружина, затаилось в ожидании удобного случая для решительного прыжка. И такой момент наступил.
Вечером 26 октября 1942 года партизанское соединение под командованием Ковпака и Руднева выступило в свой славный рейд по глубоким тылам врага из Брянских лесов на правобережье Днепра.
Выступила в свой первый партизанский рейд и наша «чертова дюжина». С этого времени судьба ковпаковцев стала нашей судьбою.
Впереди нам предстояли почти два года совместных активных действий против немецко‑фашистских захватчиков на временно оккупированной ими территории Украины, Белоруссии и дружественной нам Польши.
Книга вторая
ЧЕРЕЗ ДНЕПР
К Днепру вышли на рассвете 8 ноября. Минуло две недели, как мы распрощались с Брянским лесом и жителями Старой Гуты. Позади осталось свыше трехсот километров с боями пройденного пути. Все это время наша «чертова дюжина» шла с третьей ротой в головной походной заставе, опрокидывала вражеские заслоны, расчищала путь соединению.
Успешно проведенные тринадцатой ротой бои на шоссе Короп – Сосница и при захвате железнодорожного полустанка, в результате которых было уничтожено свыше тридцати гитлеровцев и захвачено две автомашины, два пулемета, тридцать автоматов и карабинов, много гранат и патронов, вызвали уважение к нам партизан‑ветеранов. Да и мы себя почувствовали увереннее в новой боевой семье.
И вот мы на берегу Днепра!
«Седой и в то же время вечно юный, ты катишь перед нами свои волны. Сколько легенд, стихов и песен сложил о тебе украинский народ! Все лучшие его думы связаны с тобою, Днепр! – думал я. – Много пришлось тебе увидеть за свою долгую жизнь. Сколько людской крови ты унес в Черное море? А кто скажет, сколько еще прольется крови в твоих волнах? Какую судьбу ты уготовал для нас?»
Мы стояли и как зачарованные смотрели на широкую реку. На противоположном высоком берегу раскинулся город Лоев. Туда ушли разведчики. Из города доносилась стрельба. Она постепенно удалялась на запад. На помощь разведчикам спешила третья рота. Партизаны торопливо по два‑три человека усаживались в рыбачьи лодки и переправлялись на ту сторону.
Внезапное появление партизан в городе привело полицаев в замешательство. Разведка и третья рота покончили с ними быстро и принялись за подготовку переправочных средств. Через некоторое время на реке появились рыбачьи лодки, – местные старики, вызвались помочь партизанам.
Тринадцатой роте предстояло переправляться в числе первых вслед за шестой и девятой. На берегу нетерпеливо ждем очереди. Наши телогрейки плохо защищают от холодного северного ветра. Снежная крупа сечет лицо. Тяжелые облака нависли над рекой, от этого водны кажутся свинцовыми. Закраины у берегов покрыты льдом. Через реку туда и обратно снуют десятки лодок и лодочек. Волны их, как щепки, подбрасывают и вновь опускают. Появился паром, который соорудили на двух больших лодках.
Наконец настал и наш черед. Погрузились, и паром, рассекая белые барашки волн, взял направление к правому берегу.
– Рэвэ та стогнэ Днипр широкий… ‑ с чувством продекламировал Гапоненко.
– Нет, сынок, ты прислушайся хорошенько – это не Днепр, а народ стонет в немецкой неволе, – сказал жилистый старик, усердно работая веслом. – Ох, сколько народа угнали в Германию на каторгу! Да и тем, кто на своей земле, нелегко под немцем живется.
Гапоненко притих, как бы устыдившись своего душевного порыва, а словоохотливый старик продолжал:
– Довелось как то мне побеседовать с одним германцем. На вид солидный человек. Во время империалистической войны побывал у нас в плену, так что по‑нашему немного говорит. Я спрашиваю его, зачем, мол, вы над мирными жителями ругаетесь, малых детей убиваете? Дикий зверь и тот не всякий кинется на маленького ребенка.
– Так и сказали, не побоялись? ‑ спросил Юра.
– А чего мне бояться? Так и сказал. Говорю: чем перед тобой провинилось дитя? Ты лучше такого старика, как я, убей. Так он, сукин сын, знаете, что ответил? Ты, говорит, старый и так подохнешь. А твой внук вырастет и убьет моего внука. Вот, чтобы этого не случилось, я должен убить твоего… Не сволочь ли? – со злостью закончил старик и еще яростнее заработал веслом.
Паром тем временем выплыл на середину реки. Стало еще холоднее. Ребята поеживались от пронзительного ветра.
– Ну и холодище, – не вытерпел Илья Краснокутский, с головы которого ветром срывало соломенную шляпу, а снежные крупинки хлестали раскрытую грудь.
– Ничего, в городе отогреетесь, – сказал старик, направляя паром к берегу.
Но обогреться не пришлось. Как только высадились на берег, примчался связной от разведчиков и сообщил, что к городу подходят немцы на автомашинах в сопровождении броневиков.
Ускоренным шагом проходим по улицам города. Подумать только: за несколько сот километров от линии фронта, в глубоком тылу врага, и вдруг открыто идем по улицам города! В то время, когда гитлеровские войска рвутся к Волге…
На окраине города – молодой сад. Вокруг сада – канава. Впереди поле. Для обороны лучшего места не сыскать.
Расположились в канаве и за земляным валом. Вдали виднеются фашистские цепи. Броневики ползут по целине, сопровождая пехоту. Пулеметными очередями они прощупывают нашу оборону.
– Без команды не стрелять! – передал по цепи командир шестой роты майор Дегтев.
Когда гитлеровцы приблизились к обороне метров на триста, Дегтев подал команду бронебойщикам. Захлопали противотанковые ружья. Изредка начали постреливать наши пулеметы… Вдруг среди вражеской цепи взорвался снаряд, за ним второй, третий…
– Анисимов дает жизни! – в радостном возбуждении прокричал Дегтев.
Да, это наши артиллеристы переправились и поспешили к нам на помощь. Такая помощь подбодрила партизан. Зачастили бронебойки, автоматные и пулеметные очереди слились в нескончаемый рокот. Вспыхнула бронемашина. Немецкие цепи залегли. А когда еще две бронемашины застыли на месте, фашистская пехота начала отползать к бугру, за которым стояли грузовики. В это время по флангам гитлеровцев ударили наш третий батальон и подразделения Сабурова, совершавшие рейд одновременно с нами. Противник вынужден был оставить подбитые бронемашины, убитых и поспешно отступить.
Разгромом этой группировки фашистов мы закреплялись в Лоеве и обеспечивали беспрепятственную переправу всего соединения. И лишь на восточном берегу Днепра подразделения прикрытия под руководством начальника штаба Базымы вели упорные бои с наседавшим противником.
Переправа продолжалась двое суток. Все это время на улицах города не смолкали гармошки, песни, смех. Жители вместе с партизанами праздновали двадцать пятую годовщину Великого Октября.
В Лоеве к нам пришло много новичков. Мое внимание привлек высокий, худой, прихрамывающий мужчина лет двадцати пяти.
– Откуда родом? – спросил я его.
– Рядовой Ершов Андрей Федорович, – представился он по‑военному, стараясь принять строевую стойку, а затем ответил: ‑ Уроженец Горьковской области, деревня Верхополье Вачского района. Может, слыхали, товарищ капитан?
– Кто же Горького не знает? А как здесь очутился?
– Под Кричевом был ранен в обе ноги. В лесу раненых фашисты захватили в плен, в том числе и меня, – продолжал Ершов. – Тяжелых расстреляли на месте, а тех, кто сумел залезть в кузов машины, отвезли в Быхов. Дней через пять перегнали в Бобруйск, в тюрьму. Ее там называли крепостью. Больше месяца пробыл в заключении, а когда раны поджили и ходить стало легче – бежал с несколькими товарищами. К фронту пробраться не удалось. Рана открылась. Пришлось остаться в деревне Переделки.
– Что‑то долго лечился, целый год, – с недоверием сказал Юра Корольков.
– А лечить‑то кому? Ни тебе врача, ни фельдшера, не было даже ветеринара, – ответил Андрей с горечью. – Видишь, до сих пор с палочкой? Хорошо хоть заражения не случилось.
– Ничего, не вешай носа, – смягчился Юра. – Наши врачи быстро тебя на ноги поставят. Была бы охота воевать…
– Тут уж будьте спокойны, – живо перебил Юру Андрей. – У меня свой счет к немцам.
Ершова назначили вторым номером станкового пулемета в роту третьего батальона. Вскоре он стал пулеметчиком, затем командиром отделения, а в рейде на Сан и Вислу – командиром орудия. Участвовал во многих боях и везде предъявлял фашистам «свой счет».
…Погода в эти дни была облачная, и мы не боялись, что наш отдых будет нарушен налетом вражеской авиации. Веселье продолжалось. Даже из дома, где разместились командир и комиссар, доносилось: «Выпрягайте, хлопци, кони!…»
И лишь помпохозу Павловскому было не до веселья. Он с хозяйственниками и старшинами рот очищал немецкие склады, запасал продовольствие для партизан и раздавал горожанам. Подвода за подводой, груженные мукой, зерном, сахаром и солью, отходили от складов. Тянулись вереницей жители с мешками, клунками, тележками.
Помощник Павловского старшина Семен Калачевский вел строгий учет всему выдаваемому.
– Сэмен, запиши тринадцатой роте: пять мешков зерна, три – муки да еще соли, а то скажут, что их обделили, – бурчал Павловский, отпуская продовольствие для нашей роты…
Сто пятьдесят тонн зерна забрали партизаны и местные жители со складов. А когда соединение выступило на марш, за колонной шло огромное стадо коров. Впоследствии стадо и те, кто выделялись для его охраны, получили название «пятого батальона». Это был своего рода «штрафной батальон». Всех нарушителей дисциплины посылали в «пятый батальон» на исправление. Часто можно было слышать, как командиры говорили провинившимся: «Ты что? В пятый батальон захотел?» И это действовало лучше всяких других мер наказания.
ПОЛЕСЬЕ
Безоблачное небо усеяно звездами. Бодрящий морозец. Звонко стучат колеса телег по затвердевшим комьям земли. День предстоит погожий, солнечный. Возможен налет немецкой авиации. Но это нас не беспокоило: Лоев остался далеко позади, а впереди уже темнеет лес.
Люди хорошо отдохнули. Усталости как не бывало. В лес вошли вскоре после восхода солнца, и в это же время в сторону Лоева пролетели над нами два вражеских бомбардировщика.
Начали попадаться лесные белорусские селения. Радостные встречи, сияющие лица жителей. Нас принимают за части Красной Армии. И каково же было удивление белорусов, когда они узнали, что мы партизаны.
– Чи то можливо быть такому отряду? Целая армия! – удивлялись они.
– А разве здесь нет партизан? – спросил жителей Горкунов.
– Партизаны то есть, только не такие крупные отряды, – отвечали они.
В Новых Барсуках наши конные разведчики захватили врасплох полицаев. Короткая перестрелка – и с предателями покончено. Разведчики уничтожили четверых полицейских и троих захватили в плен вместе с двумя автомашинами.
Было видно, что карающая рука народных мстителей здесь еще не поработала должным образом. Полицаи и гитлеровцы чувствовали себя более спокойно и всячески помогали немецким властям насаждать «новый порядок». В городах и селах фашисты расправлялись с советскими патриотами. Они принимали все меры, чтобы запугать народ и добиться его повиновения. Молодежь угоняли на каторгу в Германию. Об этом нам рассказали местные жители деревни Лесная, в которой 13 ноября остановился Путивльский отряд.
Войдя в дом, отведенный для тринадцатой роты, мы застали семью за столом. Хозяин, лет сорока мужчина, с пустым правым рукавом, поднялся из‑за стола и радушно пригласил:
– Прошу с нами позавтракать.
– Живо заканчивайте! – прикрикнула хозяйка на детишек.
Четверо мальчишек и две девчонки юркнули из‑за стола в запечник и оттуда с любопытством наблюдали за нами.
– Ничего семейка, целое отделение, – сказал Володя Савкин, – все ваши?
– Пятеро наши, а шестая – невестка, – невесело ответила хозяйка. За печкой кто‑то прыснул со смеху, и мать грозно пообещала: – Адамек, я тебе посмеюсь. Ужо ты у меня получишь…
– По скольку же им лет? – спросил я, глядя на бледных и хилых молодоженов.
– Янеку семнадцатый, а Еве скоро шестнадцать исполнится.
– Это мы их поженили, чтобы в Германию не забрали, – виновато оправдывался отец.
Оказалось, что немцы в первую очередь забирали в Германию на работу неженатых. Поэтому, чтобы уберечь своих детей от фашистской каторги, родители шли на любые хитрости, в том числе и на раннюю женитьбу. Надо здесь же заметить, что со временем и это не помогало – гитлеровцы всех подряд угоняли в Германию.
…Более полумесяца прошло с того дня, когда мы вышли из Брянских лесов. Многие из партизан нуждались в отдыхе. Особенно раненые, которых дорога изматывала. Но командование думало иначе.
– Сейчас наша задача, – говорил Ковпак на совещании командиров, – нанести удары по железной дороге Гомель – Калинковичи, уничтожить железнодорожный мост через реку Ведреч, разгромить гитлеровский гарнизон на станции Демихи, взорвать спиртзавод в Салтанове и провести ряд других диверсий…
Для проведения операций было выделено пять рот. На мою долю выпало разгромить немецкий гарнизон на станции Демихи. По данным, которыми мы располагали, там находилось до роты гитлеровцев. Для их уничтожения мне дали две роты. Третью роту Карпенко повел в Салтаново для уничтожения спиртзавода. Ротам Шалыгинского отряда предстояло взорвать железнодорожный мост.
На задание вышли около полудня. Часа два все роты шли одной колонной, а затем разделились и направились по трем маршрутам.
Часам к десяти вечера две мои роты подошли к деревне Демихи, расположенной вблизи станции. Здесь нас постигло первое разочарование. От местных парней мы узнали, что сегодня на станцию прибыло около сотни гитлеровцев. Кирпичные строения приспособлены к стрельбе. Кроме того, в садике, за станцией, оборудовано два дзота с пулеметами.
По всей вероятности, противник предвидел возможность нашего нападения на станцию и усилил гарнизон. Соотношение сил было явно не в нашу пользу. Однако мы решили наступать.
– Мы вам поможем, – вызвался высокий белокурый парень с голубыми глазами и белесыми бровями. – Бугримович моя фамилия.
К Пете Бугримовичу присоединился Аркадий Тарасенко и еще несколько парней. Затем подошел старший брат Бугримовича – Вася, лейтенант, летчик. Его самолет был подбит, и Василий выбросился с парашютом. После долгих скитаний пришел домой и скрывался от немцев и полицаев. И теперь, услышав от брата, что в деревне партизаны, пришел к нам.
Ребята повели нас к станции, которая скрывалась за лесозащитной полосой. Мы надеялись незаметно подойти к железной дороге и решительным броском ворваться на станцию. Однако не успели приблизиться к дороге и на двести метров, как в воздух взвилась ракета, и гитлеровцы открыли пулеметный и автоматный огонь. Захлопали минометы. Среди нас с треском начали рваться мины.
Пришлось залечь, открыть ответный огонь и перебежками продвигаться вперед. Правофланговый взвод второй роты пошел в обход станции и вынудил немцев отойти за железнодорожное полотно.
Бой с каждой минутой накалялся. Немецкие пулеметчики, засевшие в домах и дзотах, не давали возможности пересечь железную дорогу. Слева вдоль пути без умолку строчил пулемет…
Но вот прогремело несколько гранатных взрывов. В одном из зданий вспыхнул пожар. Это Володя Лапин и Ванюшка Маркиданов, пренебрегая опасностью, подползли к дому и забросали его гранатами. Воспользовавшись этим, два взвода второй роты перемахнули через насыпь и пошли в обход станции справа. Пожар разгорался. Я подал команду: «Приготовиться к атаке!» В этот же момент позади нашей цепи взорвалось несколько снарядов, а вслед за этим послышался стук приближающегося эшелона. Шквальный пулеметный огонь заставил нас вжаться в землю. Срезанные пулями ветки кустарника летели нам на головы.
С шипением, звякнув буферами, перед нами встал поезд с бронированными площадками и танкеткой на платформе. Он заслонил собой станцию.
Было ясно, что мост на реке Ведреч нашим взорвать не удалось и по нему прошел бронированный поезд с подкреплением. Мы же понадеялись на взрыв моста и не заминировали дороги. Исход боя был решен не в нашу пользу.
Роты отошли. Мы вынуждены были возвращаться, не выполнив задания. Это был самый тяжелый момент. В соединении до сих пор почти не было случаев, чтобы задание не выполнялось… Видимо, мы недооценили противника и распылили свои силы.
Командование не могло мириться с неудачей. Было принято решение повторить операцию. Уничтожение железнодорожного моста и на этот раз возлагалось на Шалыгинский отряд. Для разгрома гарнизона на станции в мое распоряжение выделялись четыре роты: вторая, пятая, девятая и тринадцатая. Общее руководство операцией по взрыву моста и разгрому гарнизона на станции осуществлял Вершигора.
– Ждите нас с победой, – заверил Петр Петрович командира и комиссара.
И снова, почти без отдыха, роты вышли на задание. К месту прибыли в полночь. На этот раз, прежде чем начать бой, заминировали дорогу с обеих сторон от станции.
Девятая рота перешла железнодорожное полотно в стороне от станции. Она должна была уничтожить доты и ударить по врагу с тыла. Остальные роты наступали непосредственно на станцию.
Немцы явно не ждали нашего повторного нападения. Это позволило ротам подойти близко к станции. И хотя часовой поднял тревогу, партизаны сумели почти без боя захватить помещение, оказавшееся складом вещевого имущества. Завязался бой. Роты залегли. Казалось, и на этот раз нам не удастся полностью овладеть станцией.