– Эй, на мосту! – крикнул Руднев, задрав голову.
– Я на мосту, Матющенко, – донеслось сверху.
– Федот Данилович, поздравляю с успешным началом.
– Спасибо, товарищ комиссар. Только рановато еще поздравлять.
– С успешным началом поздравляю, а какой будет конец, увидим. Пропустите всех и взрывайте мост, – сказал Руднев.
– Добре, Семен Васильевич, зробемо, – ответил Матющенко.
На первых порах все складывалось благополучно для нас. Делятин оказался в наших руках. По мостовой застучали подковами лошади. Сережа Рябченков в поводу вел лошадь, на которой устроили Стрелюка.
– Как самочувствие, Костя? – спросил я.
– Терпеть можно, – ответил Стрелюк.
– Терпи казак, атаманом будешь, – пошутил Руднев.
– Не всем казакам в атаманах быть, – отшутился Костя. – Мне и разведчиком неплохо было.
– Ты и сейчас разведчик, – сказал Руднев и приказал: – Не отставайте.
На мосту через Прут мы встретили Вершигору, Войцеховича и Панина.
– Где Сидор Артемович? – спросил комиссар
– С батареей, сюда подходит, – ответил Яков Григорьевич.
– Тылы поторопить надо. Девятая, восьмая и пятая уже в Заречье, – докладывал на ходу Вершигора. – До рассвета необходимо выбраться из города.
В Заречье нас встретили Землянко и Лапин. Они с собою привели местного жителя. Гуцул, как лунатик, во всем белом стоял перед комиссаром и торопливо докладывал:
– Прошу пана таварыша начальника, ночью началась стрелянина. Я проснулся и вышел во двор. Смотрю, а германы удирают на авто. Думаю, слава богу, и им всыпали. Только они за селом начали покидать авто и побежали на верховину, шо праворуч дороги.
– Много их? – живо спросил Руднев.
– Дуже богато. Машин восемьдесят…
– Немедленно предупредите роты, чтобы не напоролись на засаду, – приказал мне комиссар, не дослушав гуцула.
|
|
Выполнить это приказание не удалось. Впереди послышалась стрельба. Сначала заработал один пулемет, к нему присоединился второй и наконец разразилась отчаянная пальба. В бой вступили наши роты. Мы спешили на помощь.
Бежали по дороге, а когда пули начали свистеть над головами, свернули влево и побежали лощиной параллельно дороге. Начало рассветать, и мы увидели на дороге колонну автомашин. Приблизились к ним. Машины пустые. Моторы некоторых из них тихо урчали.
– Спешили фрицы, даже моторов не успели заглушить, – сказал Остроухов, усаживаясь за руль. – Садись, братва, пролетим до Ослав.
Разведчики начали забираться в кузов, но в это время одна из машин вспыхнула. Кто ее поджег: наши или противник, трудно сказать. Только это было не в нашу пользу. Долину осветило. Мы были видны, как на ладошке. Этим воспользовались немцы и обрушились на нас пулеметным огнем.
– От машин, – подал я команду. – Лощиной вперед!
Отползли в кустарник и встретили там группу партизан, среди которых был Руднев. Панина, Вершигоры и Радика с ними не было. Видимо, они отстали где‑то во время боя.,.
Противник перекрыл дорогу на Ославы и занял высоты справа и слева. Мы оказались в ловушке.
Стремительным ударом пятая, восьмая и девятая роты очистили высоту 589 и продолжали наступление. Одна рота второго батальона наступала вдоль шоссе, а остальные развернулись вправо и начали бой за высоту, расположенную правее шоссе.
– Связной девятой! – позвал комиссар.
– Я, – отозвался шустрый паренек.
|
|
– Передайте Бакрадзе, наступать на Ославы Белые, овладеть ими и перекрыть дороги на Коломыю и Микуличи.
– Есть! – ответил связной и умчался выполнять приказание.
Замысел Руднева заключался в том, чтобы не допустить подхода подкрепления противника из Коломыи. После выяснилось, что эта мера была запоздалой. Немцы еще ночью подбросили из Коломыи войска на девяноста шести машинах…
По приказанию комиссара, я собрал разведчиков и расположил их в обороне чуть впереди наблюдательного пункта.
Сопротивление противника возрастало. Наступило утро, а второму батальону не удалось сбить немцев с высот правее дороги. Рота, наступавшая вдоль шоссе, тоже успеха не имела.
– Семен Васильевич, здесь вам оставаться опасно, надо уходить влево на высоту, – настаивал помощник начальника штаба по связи лейтенант Деркач. – Оттуда и наблюдать лучше.
– Мы должны расчистить дорогу на Ославы Белые и пропустить колонну, – ответил на это Семен Васильевич.
– Вам совсем не обязательно быть в первой цепи, – попытался я поддержать Деркача.
Руднев не хотел и слушать. Отмахнулся и от предложения Деркача отойти, разыскать Ковпака и принять решение вместе с ним. Видимо, комиссар не мог примириться с мыслью, что нам не удастся сломить сопротивление врага.
– Еще немного, и Кульбака овладеет высотой, ‑ успокаивал нас Руднев. – Пропустим колонну…
Надежды комиссара не оправдались. Мы заметили Кульбаку и его комиссара Шульгу, которые с группой бойцов пробирались лощиной.
– Почему до сих пор топчетесь на месте? – набросился на них Руднев. – Почему не взяли высоты?
|
|
Оказалось, что противник рассек второй батальон на две части, и Кульбака не имел связи с двумя ротами.
Возможно, сейчас самым правильным решением было отойти и уклониться влево. Тем более, что тылы, третий и четвертый батальоны прошли Заречье и, чтобы не подвергаться ударам авиации, свернули на восток и ушли в район высоты 1615. Но мы об этом тогда не знали, а связные, которых посылал комиссар, гибли, так и не пробравшись к командиру. Поэтому‑то комиссар видел единственное спасение в прорыве на Ославы Белые вдоль шоссе.
– Не сумели овладеть высотой, пробивайтесь на Ославы вдоль шоссе, – приказал Семен Васильевич командиру второго батальона.
Однако роте второго батальона не под силу было пробиться на Ославы. Она несла большие потери, но продвинуться не могла. И тут комиссар пошел на крайность.
– Капитан, берите разведчиков и идите на помощь Кульбаке, – приказал Руднев.
– Товарищ комиссар, я оставлю один взвод в вашем распоряжении, – предложил я.
– Вы слышали приказ? – рассердился Руднев.
– Слышал, но взвод оставлю, – упорствовал я.
– Пока мы торгуемся, там гибнут люди, – указал комиссар вперед, где истекала кровью рота Кульбаки. – Оставьте отделение, остальных ведите.
Приказав Осипчуку оставаться с комиссаром, я повел роту вперед. Но не успели отойти и пятидесяти метров, как нас нагнал Осипчук с отделением.
– Почему ушли? – спросил я.
– Прогнал, – ответил Володя. – Чуть к трусам не причислил…
С комиссаром осталось всего три человека: лейтенант Деркач, Галя Борисенко и комендант Скрыльников…
Маскируясь редким кустарником и высокой травой, разведчики короткими перебежками пробирались вперед. Нас заметили немцы с высот и начали обстреливать. Пришлось ползти по‑пластунски.
Роту второго батальона разыскали на берегу ручья. Партизаны вели перестрелку с противником.
– Почему не наступаете? – спросил я.
– Попробуй. Видишь, сколько их, а у нас в роте осталось человек пятнадцать, – ответил командир взвода, указывая на немцев, которые залегли в кюветах. Их было около пятидесяти. Чуть дальше мелькали фигуры перебегавших солдат. Со стороны Ослав доносился гул моторов.
– Подкрепление гитлеровцы подбрасывают, – проговорил кто‑то из партизан.
– Где комбат?
– Возле мостика.
Пробравшись к мостику, я увидел Кульбаку и Шульгу. Они лежали в цепи партизан и стреляли по немцам. Мое появление обрадовало их.
– Какие указания? – спросил меня комбат.
– Прорываться на Ославы Белые, – ответил я.
– Шо ж, хлопцы, покрепче затягивайте ремни, будем пробиваться, – сказал Кульбака, обращаясь к бойцам.
Всего в двух ротах насчитывалось около сорока человек. Большинство партизан роты второго батальона вооружены винтовками, поэтому разведчики, вооруженные автоматами, представляли основную огневую и ударную силу.
– Силы примерно равные, – сказал я. – Решимости драться у нас в сто раз больше, чем у противника. Кроме того, мы не имеем другого выхода. Должны любой ценой пробиться.
– Ты, Иван Иванович, считаешь только тех фашистов, которых видишь вблизи, – сказал Шульга. – Надо учитывать и тех, что сидят в глубине обороны и на высотах. Мы только поднимемся, как во фланг и в спину ударят пулеметы с горы.
– Что вы предлагаете?
– Предлагать здесь нечего, надо прорываться. Я говорю к тому, что каждому из нас придется драться против пятерых, – пояснил Шульга.
Против этого нечего было возразить. В действительности немцев было намного больше, чем предполагал комиссар. Однако раздумывать не было времени. Кульбака подал команду приготовить гранаты и, когда прогремели гранатные взрывы, поднял роты в атаку.
Партизаны в один миг перемахнули через ручей и, стреляя на ходу, с криками «ура» бросились на врага. Раненая рука мешала бежать, и я еле поспевал за товарищами, даже не пытаясь вести огня из автомата. Могучая фигура Кульбаки была в первом ряду атакующих.
Немцы находились метрах в двадцати от нас. Оглушенные гранатами и автоматным огнем, они растерялись и побежали. Их настигали партизаны и расстреливали в упор.
– Бей фашистов! – выкрикивал Шульга, посылая очереди по врагу.
Я бежал шагах в пятнадцати позади атакующих. Бросил взгляд влево и увидел немецкую цепь, которая появилась из‑за холма и спешно залегла на косогоре, метрах в пятидесяти от нас. – Слева! – крикнул я.
Этого было достаточно, чтобы партизаны поняли, какая угроза нависла с левого фланга. Они развернулись в сторону немецкой цепи и открыли огонь. Но в это время ударили немецкие пулеметы справа и слева. Спереди выросла новая цепь гитлеровцев и двинулась навстречу нам.
– Ложись! – подал команду Кульбака и первым плюхнулся на землю. Его примеру последовали все.
Припав к земле, партизаны начали отражать контратаку немцев. Я лежал за кочкой, следил за боем и с ужасом заметил, что сопротивление становится все слабее. Автоматы один за другим прекращали стрельбу. «Неужели убиты?» ‑ подумал я. Но нет! Остроухов и Осипчук возобновили стрельбу. Журов менял магазин. Отлегло… Стрельба вновь достигла высокого накала. Гитлеровцы залегли и начали усиленно отстреливаться. Силы наши таяли.
– Стрелять только наверняка, – передал по цепи Осипчук.
Предостережение было своевременным. Почти все автоматчики имели только по два магазина. По одному уже израсходовали. Второго ненадолго хватит. Надо заряжать опустевшие. А как это сделать, если на тебя летят пули с трех сторон. В дополнение ко всему мы потеряли четыре человека. Ко мне подползла санитарка Лида Соловьева и доложила, что Коля Соловьев ранен в ногу, а Тоня в грудь, навылет.
– Как попала к нам медсестра батареи? ‑ спросил я.
– Ночью отбилась от своих.
– Ходить могут?
– Вряд ли…
Неприятные вести. Надо принимать меры. Помощи не видно. Я подполз к Кульбаке, чтобы посоветоваться.
– По дороге нам не прорваться, – сказал он.
– А если даже прорвемся здесь, противник впереди снова перекроет. Для этого у него сил хватит, – проговорил Шульга, прислушался и продолжал: – Позади бой стих. Видимо, наши отошли.
– Не может быть! Нас бы предупредили, – не согласился Кульбака.
– Похоже, что комиссар прав, – сказал я. – Надо послать на связь.
– Послать‑то следует, а удержимся ли мы здесь? – размышлял комбат.
– Отведем к ручью. Там выгодный рубеж для обороны. Ребята дозарядят магазины, тем временем вернутся разведчики, – предложил я.
Со мной согласились. На связь отправились Гапоненко и Остроухов. Остальные отползли к ручью и расположились вдоль берега.
Противник не был особенно активен, обстреливал, но не наступал. Видимо, немцы считали,что нам некуда деваться… Но крутые высокие берега служили для нас хорошим укрытием. Партизаны спешно дозаряжали магазины. Я пробрался к раненым, над которыми хлопотали Лида Соловьева и Аня Василец.
Тоня сидела без кофточки, в разорванной рубашке. Она тяжело дышала. При каждом вдохе и выдохе в груди у нее шипело, свистело и клокотало. Над ранками вздувались и лопались кровянистые пузырьки. По белой груди тонкой струйкой сочилась кровь. Круглое красивое личико ее побледнело… Скольких раненых товарищей вынесла из боя эта невысокая, но сильная девушка! А скольким облегчила страдания своим теплым, ласковым, душевным отношением!
– Не повезло тебе, Тоня, – сказал я, обращаясь к девушке.
– Да ничего… Дышать вот только трудно, – ответила она прерывающимся голосом.
– Надо приготовить носилки, – сказал я Осипчуку.
– Я пойду… С сумкой как? – сказала Тоня, указывая глазами на сумку с красным крестом, как будто вся трудность заключалась в том, как с ней поступить.
– Об этом не беспокойся, – успокоил я девушку. – На всякий случай носилки сделаем. Хорошо, если сумеешь идти, а если нет…
Лида хлопотала возле раненой, накладывала повязку. Чуть в стороне лежал Коля, ногу которому бинтовала Аня. Он на все лады ругал немцев.
– Куда же тебя стукнуло?
– В мягкое место… Садиться нельзя, – ответил неунывающий разведчик. – Вы обо мне не беспокойтесь. Я и на одной ноге дойду, куда хотите… Ребята мне уже и помощника приготовили, – указал он на палку…
Ждали разведчиков. С их возвращением я рассчитывал раненых отправить в санитарную часть. Однако получилось не так, как мне хотелось. Гапоненко и Остроухову не удалось связаться с комиссаром. Противник отрезал нашу группу от главных сил. Мы оказались окруженными на малом пятачке.
– Раздумывать нечего, только вперед!
– Вперед, так вперед, – согласился Кульбака.
Мы рассказали партизанам, в каком положении оказалась группа.
– Прорываемся по ручью. Впереди пойдет взвод Осипчука, будет расчищать путь. Остальным отражать противника с флангов…
Спустились на дно ручья и побрели по воде. Поросшие кустарником обрывистые берега в полтора метра высотой маскировали нас и являлись надежной защитой от пуль.
Осипчук в жилетке, перепоясанной ремнями снаряжения, Остроухов в немецком френче, длинновязый Журов в гимнастерке с расстегнутым воротом, спокойный Гапоненко шли впереди и, как охотники, стреляли по немцам навскидку. То и дело пускали в ход гранаты, пробивая дорогу для группы.
Ручей петлял и все больше забирал вправо, уходя в сторону от шоссейной дороги, кюветы которой забиты немцами. Наконец мы вплотную приблизились к горе, на которой засели немецкие пулеметчики. Теперь они нам не страшны. Их очереди летели выше наших голов. Это позволило сосредоточить огонь по противнику, который поджимал слева… Каждый шаг давался с боем. Опрокинем одну цепь, как тут же наталкиваемся на вторую.
Но вот противник остался позади. Мы продолжали идти по ручью. Вдруг он круто повернул влево и ушел в сторону Ослав Белых. Выбрались из ручья и начали подниматься на лысую гору, которая возвышалась западнее села. Противник видел нас, обстреливал, но он был далеко, и его огонь не причинял нам вреда.
Чем выше забирались, тем отчетливее представлялась нам картина боя. На высотах, склонах и в долине – везде виднелись немецкие цепи. Можно было только удивляться, как нам удалось выбраться из этого котла… На шоссе стояли автомашины. Остроухов насчитал их более восьмидесяти. Если предположить, что на каждой из них приехало по десять человек, и то будет солидное число – восемьсот.
На северной окраине Ослав Белых шел бой. Оттуда доносились команды на русском языке. По всей вероятности, это наши роты обошли с севера и ворвались в село.
Кульбака прислушался и обрадовавшись сказал:
– Наши, идем в Ославы.
Начали огородами спускаться в село. Не доходя до строений, я крикнул в сторону села:
– Горланов, это ты?
– Горланов убит! – сразу же последовал ответ.
– Слышите, в Ославах свои? – обрадовался Остроухов.
Мы смело направились в село. За мной шел Кульбака, за ним Шульга. Вдруг из Ослав Белых застрочили пулеметы. Над головой пропели пули. Инстинктивно наклоняюсь и слышу голос Кульбаки:
– Шульга ранен!
Оглядываюсь назад и вижу распластанное тело комиссара. К нему подбежала Лида, пощупала пульс, а потом припала ухом к груди Шульги, послушала несколько секунд и тихо сказала:
– Убит!
Тем временем разведчики приблизились к околице села и вступили в бой. Только теперь мы заметили, что село забито немецкими автомашинами и солдатами. Партизаны, отстреливаясь, начали отходить. Остроухов подвел ко мне женщину, которая пряталась в кукурузе. Она рассказала, что ночью из Коло‑мыи прибыло около ста автомашин с гитлеровцами…
– Здесь нам делать нечего. Надо уходить, пока не застукали фрицы, – сказал Петр Леонтьевич.
Отвели группу на вершину горы, выдолбили яму и похоронили Шульгу. Могилу обложили камнями.
– Прощай, мой дорогой друг! Как же я теперь буду без тебя? – проговорил Кульбака и шершавой ладонью смахнул набежавшую слезу.
Через некоторое время мы увидели, что и роты, дравшиеся на северо‑восточной окраине села, отошли.
Наша группа оказалась вновь отрезанной от главных сил. Где штаб и остальные подразделения? Что с ними? Где комиссар Руднев, пославший нас в бой? Все это оставалось не известным для нас.
Простившись с одинокой могилой Шульги, мы спустились с горы, пересекли дорогу из Ослав Белых на Яремчу, углубились в лес и лишь тогда останови лись на отдых, в котором особенно нуждались раненые товарищи. Стоило удивляться, сколько героических усилий потребовалось от Тони и Николая Соловьева, скакавшего на одной ноге, чтобы пройти около десяти километров и забраться на высокую гору. Только непреодолимая жажда жить и бороться заставляла их идти. В лесу их покинули силы.
ОТ КАРПАТ ДО ПОЛЕСЬЯ
Ночь провели в поисках свободных путей на север, где, по нашим предположениям, находились главные силы. Тщетно. Все дороги перекрыты.
На рассвете группа возвратилась в горы южнее Бани Березовской. Перед нами встал вопрос: что делать? Радиостанции нет. Из двадцати восьми человек трое раненых. Медикаментов нет. Куда податься?
– Надо выждать пару дней, – сказал Кульбака. – Противник успокоится. Ребята отдохнут, а тем временем разведчики разыщут отряд.
Согласились с предложением. Однако противник не позволил нам спокойно передохнуть. Утром 5 августа группе пришлось вести бой с немецкой разведкой. Мы начали маневрировать по лесам и горам. Шесть суток, не зная сна и покоя, провели в непрерывном движении и стычках с мелкими группами противника. И лишь на седьмые сутки Гапоненко с отделением сумел увести фашистов по ложному пути, а затем ускользнуть и присоединиться к нам. В этот же день в четырех километрах северо‑западнее Космачей мы встретились с тремя ротами, которые возглавляли Павловский и Горкунов. С ними были сын комиссара Радик и Константин Васильевич Руднев. Партизаны обрадовались и кинулись к Радику с вопросами:
– Где комиссар? Почему не видно Семена Васильевича?
Каждый считал, раз Радик здесь, значит, комиссар тоже с этой группой.
– Мы думали, он с вами… Нет комиссара, – ответил Радик. Он пристально рассматривал окруживших его партизан, не веря, что и среди нас нет отца.
Это и для нас был тяжелый удар. Хотелось верить, что Семен Васильевич жив, найдется и вновь засияет его приятная улыбка, при виде которой веселее становится на душе… Товарищи подбадривали Радика, одновременно успокаивая и самих себя.
– Жив комиссар. Найдется отец! Разве такой человек может пропасть!?
– А где Сидор Артемович, Борода, Базыма, Панин, остальные роты? – спросил я Костю Руднева.
– Живы… Ковпак легко ранен.
– Где они сейчас? Скажи, что произошло?
– Когда не удалось прорваться на Ославы Белые, Ковпак приказал повернуть на восток, – начал рассказывать Костя. – Повернули, прошли по берегу реки, забрались на горы. На горе Дусь собрались все, кроме вашей группы и комиссара. Яков Григорьевич сказал, что в последний раз видел комиссара возле шоссе недалеко от мостика…
– Там и мы его видели, – вставил Гапоненко.
– Панин уговаривал отойти влево, но он не согласился, – продолжал Костя. – Послали разведку, но возле мостика уже хозяйничали немцы… Мы надеялись, что Семен Васильевич прорвался с вами. Противник подбросил свежие силы из Коломыи и Ярем‑чи и снова окружил нас. Тогда командование приняло решение выходить мелкими группами. Создали шесть таких групп. Командирами назначены Ковпак, Вершигора, Павловский, Лисица, Матющенко и Брайко. Оставшихся там разведчиков распределили в три группы. Отделение Феди Мычко ушло с Ковпаком. Ребята взвода Гапоненко – с Вершигорой, а мы попали к Павловскому… Каждой группе определили маршрут. 6 августа разошлись в разные стороны, чтобы сбить с толку противника и заставить его распылить силы…
Слушая рассказ Константина Васильевича, я вспомнил Вершигору. Он еще на Синичке предлагал осуществить прорыв блокады мелкими группами, а затем соединиться в назначенном месте. Советовал действовать по принципу партизанского отряда Дениса Давыдова в войне с французами в 1812‑1813 годах. Тогда предложение Вершигоры не приняли. Еще надеялись прорваться всем соединением…»
Вечером, по приказанию Павловского, я с группой разведчиков перебрался на соседнюю гору и выставил посты на тропах. На полонине приютился небольшой, в несколько домиков, хуторок. Гуцулы приготовили нам ужин. Впервые за две недели разведчики по‑человечески поели.
После проверки постов часам к двум я вернулся к сараю, где отдыхали свободные от дежурства товарищи. Вдруг поляну осветила ракета, и на тропе, по которой мы пришли, вспыхнула стрельба. Прибежал Осипчук и доложил, что противник отрезал нас от рот. Стрельба продолжалась. Разбуженные боем жители убежали из хутора. Когда отошли все посты, я отвел группу из поляны…
Группа снова оказалась изолированной, теперь уже на длительное время. Настал период скитаний, жертв и неисчислимых бедствий. На каждом шагу нас подстерегала опасность.
Двое суток петляли по горам в надежде встретить какую‑либо группу. Напрасно. Повернули на восток. По нашим следам из Яблонова увязались две бронемашины и до тридцати гитлеровцев на двух автомашинах. Жители, с которыми приходилось встречаться, предупреждали о появлении немцев.
– Не понимаю, чего мы им дались? – возмущался Костя Руднев. – Неужели они думают, что это все, что осталось от соединения?
Случай открыл нам глаза на поведение немцев.
В нескольких километрах севернее города Косова Станиславской области мы зашли в хутор, утопающий в садах. Жители встретили гостеприимно, накормили и дали в запас. Поражала их осведомленность о действиях нашего соединения. Они знали фамилии командира и комиссара. Даже их приметы. Я заметил пожилого человека с свисающими черными усами. Он вел себя беспокойно, казалось, хотел мне что‑то сказать. Улучив момент, когда я остался один, он подошел и вполголоса проговорил:
– То шо вы кожанку сняли – добрэ. Треба ще и усы сбрить.
– Почему? – удивился я, умолчав, что кожанки у меня вообще не было.
Мой собеседник загадочно улыбнулся, вынул из кармана свернутый вчетверо листок бумаги и молча протянул мне. Это была немецкая листовка. В ней доводилось до сведения населения, что «банды» Ковпака разбиты, удалось спастись лишь Ковпаку и Рудневу с небольшой горсткой «бандитов». И тут же давались довольно точные приметы наших командиров. Ковпак – лет пятидесяти пяти‑шестидесяти, невысокий, бородка клинышком, с сединой. Дальше отмечался его рост, какую одежду и белье носит… Руднев – лет сорока пяти, с черными усами, высокий, носит кожаное пальто… В заключение обещалась награда тем, кто укажет их местонахождение…
«Жив, жив Семен Васильевич! В противном случае гитлеровцы не разыскивали бы его, – с радостью подумал я. – Неужели мои усы – причина особого внимания немцев к нашей группе? Ведь между мной и комиссаром никакого сходства. Он выше и старше, да и усы не то, что мои… Пусть же лучше по нашему следу идут палачи».
– Спасибо, дорогой товарищ, за предупреждение, – от души благодарил я, пожимая левой рукой мозолистую руку улыбающегося хуторянина.
Нас окружили жители. Они все знают о листовке. Выкладывали все, что им было известно о немецких гарнизонах и полицейских. Некоторые подсмеивались над фашистами.
– И до чего дурни ци гитлеры, – говорила молодая чернявая женщина. – Пиймалы Ковпака, змирялы его, подывылысь, яки у него пидштанники, а потим видпустылы. Попробуй тэпэр пиймай…
Довольные и радостные разведчики покидали хутор. Повеселел и Радик. За несколько дней он впервые улыбнулся, разговорился, стал прежним веселым и общительным парнем. Только жаловался на ноги. Во время переходов в горах он сильно ушиб ногу. Вдобавок к этому натер ее. В движении раны растравлялись. Костя посадил племянника на своего Орлика, с которым не расставался с Брянских лесов. Это была единственная лошадь в группе. На ней поочередно ехали Радик и Тоня.
Пересекли шоссе Косов‑Заболотов, углубились в лес и стали ждать наступления вечера, чтобы переправиться через Прут, а также через железную и шоссейную дороги Черновицы‑Коломыя. Для наблюдения за дорогами выслали шесть человек под командованием Осипчука.
Наступил вечер. Спустилась ночь. Разведчики не возвращались. Не появились они и утром. Что случилось? Живы или нет? Боя как будто не было слышно, лишь одиночные выстрелы доносились ночью из Заболотова и Волчковцев. Не могли же они заблудиться? В целях предосторожности мы сменили место и прождали до вечера. Безрезультатно.
В группе теперь осталось девять человек, из которых только Гапоненко, Костя Руднев, Остроухов и Тартаковский были полноценными бойцами. Остальные больные и раненые.
Долго задерживаться на одном месте опасно. Решили идти на север, в надежде встретить своих. Вышли из леса. Огородами подошли к Пруту, переправились вброд, пересекли железную, а затем шоссейную дороги, оказались в поле. Горы и леса остались позади. Пошли напрямую по стерне скошенных хлебов, пересекая холмы и балки. Селения обходили.
Наступал рассвет, а впереди ни единого кустика, чистое поле. Лощина привела нас к деревушке, расположенной в нескольких километрах восточнее районного центра Гвоздец. С севера к огородам примыкало кукурузное поле, разбросанное по холмам. В нем мы решили укрыться на день.
– Как быть с Орликом? – спросил я Костю. – Оставлять его в поле нельзя, привлечет внимание немцев.
– Поставим в сарае у крайнего дома, – сказал Костя. – Строго предупрежу хозяина, чтобы никто не отлучался из дома…
Костя расседлал Орлика, отвел в сарай и, возвратившись, доложил:
– В хате живет женщина с двумя детьми… Предупредил ее. Спросил о немцах. Говорит, редко бывают.
Людей расположили в высокой кукурузе. Кукурузное поле от огородов отделялось канавой, поросшей ежевикой и малиной. Из канавы хорошо просматривались ближайшие подступы с запада, юга и востока. С севера обзору мешал бугор. Выставили наблюдателей на бугре.
Еще первые лучи солнца не коснулись холмов, а деревня уже просыпалась. Забренчали ведра. Замычали коровы. Послышались женские голоса. Вслед за женщинами выходили во двор мужчины, лениво потягивались и принимались за хозяйственные дела, Кто бричку смазывал, кто лошадь поил, кто косу ладил… Посреди ближайшего двора умывался здоровенный серый, с белыми пятнами кот.
– Гостей намывает… Хитрая животина, молока ждет, – сказал Костя, любуясь котом.
По улице пропылило стадо коров и овец… Крестьяне парами и в одиночку потянулись в поле. Дома оставались лишь старики и дети.
Наблюдатели непрерывно следили за двором, в котором оставили коня. Там было все спокойно. Хозяйка управилась по дому и теперь копалась в огороде. На дворе играли дети.
Тянулись минуты, часы. Было тихо. Солнце поднялось в зенит и беспощадно жгло. Даже кукурузные листья поникли от жары. Но смертельная буря разразилась внезапно.
Во второй половине дня со стороны Гвоздеца появилось облачко пыли. Оно серым хвостом тянулось в нашу сторону. Это заставило партизан насторожиться. Из‑за холма вынырнули два мотоцикла с колясками. За ними броневик и автомашина с пехотой. Перевалили через бугор и скрылись в лощине. Скоро они выскочили у самой деревни, а на бугре появилась еще одна машина с пехотой.
– Не обнаруживайте себя, может, не заметят, – предупредил я товарищей.
Противник, видимо, имел точные данные. Машины остановились в деревне. Немцы выскакивали из кузова и смотрели в сторону кукурузного поля. Когда подъехала вторая машина, около сорока гитлеровцев развернулись в цепь и огородами направились в нашу сторону. Не было сомнений, нас выдали. Но кто? Хозяйка, где мы оставили лошадь, никуда не ходила, и к ней никто не приходил. Значит, кто‑то другой видел нас.
– Миша, веди раненых на бугор к Гапоненко. Мы прикроем, – приказал я Тартаковскому.
В канаве остались Костя Руднев, Миша Остроухов и я.
– Приготовить гранаты! Подпустим поближе, ‑ предупредил я товарищей.
Приспособив автомат на краю канавы, я взял на мушку офицера и стал ждать. Гитлеровцы шли не спеша, весело перекликаясь. Офицер покрикивал на солдат, видимо торопил. Когда они приблизились метров на двадцать, я подал команду:
– Огонь! – и очередью срезал гитлеровского офицера.
Костя и Миша бросили гранаты и, вслед за их взрывами, застрочили из автоматов. Лица фашистов исказились испугом. Сраженные гранатами и пулями падали. Уцелевшие залегли и начали отползать к строениям. По кукурузе секанул крупнокалиберный пулемет, установленный на бронемашине.