внимания от непосредственно боевых действий в проблематику конфликта и влияния военной сферы, в особенности этому способствовал подход «война и общество» в рамках так называемой новой военной истории [7].
С этого времени в историографии стала доминировать тенденция к «демилитаризации» военной истории и включению в поле исследовательского интереса «комбатантов», тех, кто тем или иным образом был затронут войной, но не принимал участия в боевых действиях на регулярной основе. Эта тенденция стала заметной частью новой военной истории, которая стала менее описательной, чем ее предшественница, хотя частично и восприняла основное направление. Однако в то же самое время в рамках этого основного подхода поднимались новые проблемы, которые рассматривались на материале широкого хронологического и территориального охвата [8].
Представители данного подхода смогли органично включить в свои построения достижения других разделов исторической науки, и, конечно, прежде всего более общие выводы социальных наук, в особенности изменения в понимании общества как такового [9]. В рамках подхода «война и общество» рассматривались отношения между военными действиями и социальными классами, гендером и пр. - это на одном уровне, а на другом задавались вопросы, как война отражала коренные черты общества: в какой степени и каким образом война и занятие военным искусством может отражать социальные конструкты и образы.
Социальное измерение военных как предмет изучения современной историографии чрезвычайно разнится вследствие расставляемых акцентов, в большинстве последних работ сосредоточенных на проблеме товарищества (воинского братства) как ключа к пониманию мыслей, этики и действия солдат.
|
|
Другой подход к военному делу связан с использованием психологии как науки, которая конституировалась со второй половины XIX в. в рамках европейского научного дискурса. Со времени, когда психология стала распространять свое видение природы человека практически на все стороны жизни человека и общества, классовых, гендерных, этнических и иных групп, появилось по крайней мере две группы психологов, разрабатывавших психологические аспекты войны и мира. Каждая из них подходила к объекту исследования с совершенно разных точек зрения и проявляла удивительную неосведомленность (или по крайней мере не принимала во внимание) работы своих коллег.
Одна группа исследователей представляла специалистов по социальной психологии и этологов, которая видела в природе агрессии и насилия биологически-инстинктивные корни. Главная их заслуга состояла в том, что они поставили войну в эволюционный контекст - как “один из видов агрессии” - и стали изучать такие явления, как агрессия у приматов, “территориальный императив”, ритуальное убийство с целью увидеть, какое влияние эти паттерны поведения могли оказать на формирование войны в человеческих сообществах. Их целью была попытка понять зарождение войны как явления так, чтобы установить мир.
Наряду с этой группой ученых существовала другая, идеи которой олицетворял издававшийся с 1957 г. “Журнала по проблемам разрешения конфликтов”. Эти ученые, среди которых преобладали психологи, рассматривали войну и подобные конфликты в условиях контролируемых игр, “партий с нулевой суммой” или дилемм, которые могли бы представить сущностные психологические характеристики конфликтов в упрощенном виде (в форме моделей) - и снова главной целью ставилось понимание и даже возможное создание систем противодействия возникновению конфликтов или их локализации [10].
|
|
Воинская культура. В современной научной литературе важное место занимает теоретическое осмысление феномена войны и выявление ее культурных составляющих, роли в общественных процессах и ценностных оснований. Существует множество подходов к анализу вопросов подготовки к войне, мотивационных факторах, мобилизационных механизмов - социологический, антропологический, политологический, психологический, однако во всех подобных исследованиях отсутствует общеметодологический подход. Еще более сложным оказывается определение понятия «воинская культура».
Воинская культура, будучи одной из составных частей культуры любого народа, охватывает и материальную, и духовную стороны и выступает в качестве показателя уровня его социально-экономического и политического развития. Кроме этого, следует отметить, что традиционные институты любого этноса в той или иной степени отражают значительную часть аспектов воинской культуры. Многие традиции и обычаи наполняют содержание последней и пронизаны ею. Таким образом, традиционная культура народа, особенно ее духовная составляющая, фактически отражает основное содержание, важнейшие элементы военной культуры и ведущие принципы их функционирования.
|
|
Вопрос о войне - один из универсальных для человечества, на него отвечает каждая этническая культура, в разнообразных ответах на него проистекает многообразие культур. Военная культура любого этноса формируется при определенных социально-экономических и политических условиях. Она изменяется и развивается с изменением и развитием этих условий. Но однажды возникнув, она будет определять логику развития этого общества и этого этноса. Огромную роль в процессе становления военной культуры любого народа, кроме внутренних факторов, играют и внешние обстоятельства. В частности, постоянные военные столкновения по периметру границы на юге, на востоке и на западе и необходимость выработки самых разнообразных форм и методов защиты своей родины заставили русских создать такую военную культуру, которая обеспечивала бы их независимость.
Исходя из внешних обстоятельств, в которых они жили, русские не могли не создавать своей собственной военной идеологии и военной культуры в целом, без которых этнос не мог сохранить себя как народ, защитить свою землю. Необходимость постоянно иметь смелых воинов, ополчение, большие общественные расходы на вооружение и фортификацию породили общество-казарму, общество-армию, вообще общество, весь жизненный уклад был подчинен военным условиям.
Особенности воинской культуры заключаются в том, что и материальные и духовные компоненты неразрывны связаны между собой. Рассуждая о боевом знамени, невозможно оставить без внимания вопросы воинской чести и доблести, профессиональной подготовки, отношению к врагу и командованию. Материальные ценности воинской культуры являются воплощением духовных принципов, положенных в основу в данной культуре.
Боевая мощь войск не замыкается лишь на техническом развитии вооружений. В сражениях победа или поражение проистекают от действий индивидов. Люди управляют техникой, отношение к войне, убийству, долгу, профессионализма, мотивации определяют действие войска в бою и в мирное время. Степень милитаризованности сознания, отношение к противнику и оружию, убийству и страху формируются в течение долгого времени и связаны со многими сегментами социокультурной жизни того или иного этноса. Частью неосознаваемые, представленные в традициях и менталитете, частью целенеправленно культувируемые посредством социальных и культурных институтов, компоненты воинской культуры представляют собой сложный комплекс ценностей, мотивов, реакций и шаблонов поведения.
Источники
Источниковая база. Использованные в диссертации источники по раннему периоду казачьих сообществ могут быть разделены на несколько основных видов:
1. Письменные источники, представленные делопроизводственной документацией. Это материалы текущего делопроизводства Посольского приказа, приказа Казанского дворца, Сибирского приказа, а также местных отдлений - якутской приказной избы, Тарской приказной избы, Илимской приказной избы, Иркутской приказной избы. Они сосредоточены в нескольких фондах РГАДА.
2. Письменные нарративные источники. Среди них наибольшую по объему информацию содержат летописные свидетельства о походе Ермака.
В работе использовались также записки и мемуарырусских и иностранных авторов, побывавших в разное время в России. Так, различного рода сведения (о казачьих городках, фортификационных сооружениях, способах ведения боя, разделе добычи и пр.) можно почерпнуть из сочинений И. Массы, Г. Котошихина, Э. Челеби, Л. Фабрициуса, А. Олеария, К. Крюйса и других. Эти источники требуют осторожного отношения к содержащимся в них сведениям: нередко в них предстают весьма искаженные или даже почти фантастические картины жизни казаков.
3. Устные (фольклорные) источники. Главные из них – песни и былины, получившие в Сибири особую актуальность. Сбором и публикацией этих текстов впервые стал заниматься еще во второй половине XVIII в. исследователь русского фольклора М. Д. Чулков. В XX в. сбором и публикацией сибирского казачьего фольклора занимались Элиасов и его школа.
Научная новизна работы заключается в разработке этнокультурного подхода к раннему сибирскому казачеству и его воинской культуре.
В работе впервые в культурологическом плане раскрывается влияние природно-географического и историко-политического факторов (колонизация и фронтир) на генезис культуры казачества и показывается, что именно они предопределили ведущую роль воинской культуры в формировании и развитии казачества.
Диссертант показал, что социокультурные нормы сибирского казачества были неразрывно связаны с общерусской традицией. Применительно к этой группе речь идет об особой социокультурной модели, принципы организации которой до настоящего времени оставались вне поля зрения ученых.
В диссертации рассмотрен в историко-этнографическом контексте процесс социокультурной эволюции воинской культуры сибирского казачества (принципов организации, системы ценностей и др.). Автор раскрыл сущность внутреннего функционального конфликта рассматриваемой культурной модели.
Социокультурный феномен мужских казачьих сообществ в исследовании анализируется не только на основе архивных письменных источников, но и на основе фольклорных текстов, что позволило автору соотнести знаковую систему, представленную в этих текстах, с реальными социальными структурами и рассмотреть их в динамике, т.е. решить задачу, до сих пор не предлагавшуюся в качестве научной проблемы.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
· В воинской культуре казачества в конце XVI – начале XVIII вв., которое включала в свой состав представителей разных этнических, социальных и конфессиональных групп, определяющим был статус мужчины-воина.
· Формирование воинской культуры сибирских казаков происходило в специфических условиях контактной зоны (фронтира) восточнославянского земледельческого и сибирского кочевого миров, в экстремальных условиях присоединения Сибири.
· В процессе адаптации казачьих сообществ к новой природной среде и к новым социальным условиям Сибири возрождались архаичные способы производства и системы жизнеобеспечения, что стало определяющим в формировании мировоззренческой стороны воинской культуры.
· Специфика культурной модели раннего казачества определялась тем, что его основой являлась мужская военизированная организация. Важнейшие ее характеристики: однородный половой состав, наличие системы возрастных групп, социального равенства, отказ от производящих сфер хозяйствования в пользу присваивающих (военные набеги и военная служба), коллективная собственность, военизированный уклад жизни.
· Цраская власть в лице воевод и служилое «войско» представляли собой единую систему. Идея служения родине – ключевая в казачьем фольклоре.
· Представления о воинской судьбе, службе, власти, зафиксированные фольклорными текстами, реализовывались в способах устройства внутриобщинной жизни ранних казачьих сообществ, определяя специфику культурной модели донских казаков, которая предстает как часть общерусской традиции.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Объем работы 225 страниц, 502 наименования источников и литературы.
Основное содержание работы
Во Введении обосновывается актуальность темы, раскрывается степень ее изученности, определяются цели и задачи исследования, характеризуется методологическая база, хронологические рамки исследования, его научная новизна, теоретическая и практическая значимость.
В первой главе – «Русское казачество в Сибири в конце XVI – начале XVIII вв. » – рассматривается проблема происхождения и становления сибирских сообществ, как она представлена в отечественной историографии; выявляются специфические условия и основные этапы формирования сибирских казаков; исследуются особенности освоения ими пространства Сибири.
В первом параграфе – «Формирование русского казачества в Сибири: природно-географические и этнополитические факторы» показаны с обытия территориальной экспансии Московского государства в Сибири в конце XVI - начале XVIII вв., формирование гарнизонов и организация войск.
Во втором параграфе «Этносоциальная (социокультурная) характеристика русского казачества в Сибири конца XVI – начала XVIII вв. » представлена специфика русского казачества в Сибири как этнокультурной и историко-культурной группы. Казачество показано как воинское сословие, выявлены основные ментальные структуры, этносоциальные характеристики и этносоциальной специфика группы.
В параграфе дается анализ тех масштабных исследований по истории заселения Сибири русскими, которые представлены в трудах отечественных историков; выясняется роль этнических компонентов в формировании ранних казачьих сообществ; социальная и конфессиональная принадлежность.
Дается характеристика способов превращения неизведанной Сибири в культурное пространство, исследуется специфика тактики и боя сибирских служилых людей.
В конце I главы делается вывод, что своеобразие складывающейся в Сибири культурной модели казачества определялась особенностями фронтирой зоны. Межэтнические контакты, природно-географическая среда – все это проявлялось в особенностях системы жизнеобеспечения, в представлениях о войне и мире.
Во II главе «Культура войны и воинский менталитет русских казаков Сибири» – выявляются основные принципы военной организации ранних казачьих сообществ, специфика внутригрупповой коммуникации и взаимодействия с властью, исследуется система норм и ценностей, а также знаковая система, используемая сообществами для кодирования и трансляции воинской культуры. Все эти элементы социокультурной организации казачьих сообществ анализируются в их историческом развертывании, с учетом шедших в Сибири социокультурных трансформаций.
В первом параграфе - «Воинское сословиие» - выявляются источники пополнения казачьих сообществ, определяются структурные единицы сообществ и основные принципы их организации.В перваой половине XVII в. пополнение рядов казачества осуществлялось из разных этнических и социальных групп переселенцев из европейской части России, лишь к концу века основным источником пополнения становится родственники или земляки.
Во втором параграфе - «Казаки и воеводы» - показаны взаимоотношения по военным вопросам казаков с воеводами - царскими наместниками. Нет сомнения в характере организации дружины Ермака. “Казачий обычай” решать все свои дела на войсковом круге четко прослеживается во всех сибирских летописях и синодике “Ермаковым казакам”. На протяжении всего похода общность мнения “казаков” или “Ермака с товарищи” была твердым принципом. Обязательность коллективного решения отразилась в акте дружины, как посылка посольства в Москву. При всей своей относительной малочисленности, после понесенных потерь, казаки не могли не понимать шаткости своего успеха в войне с Сибирским ханством. С присоединением Сибири к России казачья дружина потеряла право самостоятельного комплектования своего состава, которое перешло к правительственным органам. Однако обстоятельства складывались так, что уже в первые десятилетия 17 в. ”войско” в Сибири пополнялось людьми, близкими по своему духу казачьей вольнице. Необходимость в служилых людях заставляло правительство снисходительно относиться к их прошлому.
1) Со второй половины 17 в по мере роста и развития семей служилых людей всё большое значение стало приобретать поверстание в службу их детей. В своих челобитных дети служилых людей ссылались на службу отцов как веское основание для определения их самих на службу. Поэтому правительство ограничивает напор “гулящих” людей. Тем самым укреплялась корпоративность “войска”.
Мироощущение сибирских служилых людей. Сохраняли ощущение живой органической связи с европейской частью страны. Этому способствовали постоянные поездки казаков сибирских городов в Москву с ясачной казной и воеводскими отписками.
Корпоративный характер отношений с государственной властью. Автономия. Корпоративность, свойственная казачьим дружинам, сохранялась: прежде всего потому, что правительство вынуждено было ее поддерживать: 1) обеспечивала сплочение разнородных элементов в “войске”. 2) значение для хорошего выполнения служилыми людьми их многочисленных и очень разнообразных обязанностей. Правительство, поддерживая корпоративность, вынуждено было считаться с правами войска.
Организация войска.
1. Войско строилось по станичному принципу с выборным командным составом. Иногда станицы организовывались по принципу землячеств (черкасские, литовские сотни или станицы). В делопроизводстве употреблялась и официальная терминология войсковых чинов (сотники, пятидесятники, десятники), и казачья (атаманы, есаулы)
2. Привилегия иметь свою “ коробью” или “казну” для: а) расходы на дорогу в Москву, б) подготовка “войска” к походу, в) оплата расходов по государственным повинностям, г) енисейские служилые–на изготовление судовых снастей
3. Выборность, правда, была поставлена под контроль правительства. Например в 1627 в Москве отклонили челобитье енисейского служилого мира о назначении Максима Перфильева на место утонувшего в Оби стрелецкого сотника Поздея Фирсова (Максим Перфильев–известный в будущем землепроходец). Это из-за нависшего над Максимом церковного обвинения в незаконном венчании. На вакантное место был назначен тобольский сын боярский Петр Бекетов. Однако уже в 1628 в административной переписке Перфильев упоминается атаманом. Любая перемена в руководстве станицы сопровождалась челобитными в Сибирский приказ для санкционирования выбора “войска”.
4. Попытки правительства предписать сибирским воеводам не допускать “кругов” у служилых людей не имели успеха.
5. На новых острогах–казачье самоуправление. 1665–русское население на Амуре–Албазинский острог–большой с/х район: фактически управлялось выборными приказчиками (теоретически управляли Нерчинские воеводы) + Зашиверск–в 1680 (Приполярье).
6. Независимы (или отстаивали независимость в сфере профессиональных интересов–от центра и сибирских воевод):
· Постройка и состояние оборонительных сооружений,
· Обеспеченность вооружением,
· Необходимость, сроки, тактика походов и боевых действий,
· Численность гарнизонов и их материальное снабжение.
Диссертант показывает ту большую роль в организации ранних казачьих сообществ, которую играли символы и атрибуты групповой принадлежности. Знамена, жезлы, печати были призваны функционировать как в сфере межгрупповых отношений (маркировать свою территорию, выступать в качестве знака охраны и предостережения), так и внутри группы (поддерживать внутригрупповую солидарность).
В третьей главе – « Образ мира и война в мире: казачество в межэтнических отношениях» - автор предпринимает попытку анализа отраженных в общерусском и казачьем фольклоре образов народной колонизации, системы возрастного символизма, представлений об основном жизненном предназначении казака-воина и его судьбе, мечты казаков о воле и воинском братстве, представления о враге и о герое, отношение к противнику.
В первом параграфе - «Походы в «новые землицы»: механика действий»
2. Бравый солдат в «новых землицах»
3. Жизнь вместе: взаимодействие в «новых землицах»
В Заключении подводятся итоги исследования и делается вывод о том, сибирское казачество в конце XVI - начале XVIII вв. характеризуются как социокультурный феномен. Главные отличительные черты культуры сибирских казаков определялись условиями фронтира, что привело к преобладанию мужской воинской культуры. Этносоциальная идентичность сибирского казачества строилась на иерархии, опиралась на военную иерархию, на вершине которой находилась фигура царя. Иерархия объединяла в себе сферу сакрального и сферу власти. Амбивалентность этнокультурного и религиозного сознания казачества выржалась в особом соотношщении сфер сакрального и сферы царской власти. Вопросы и убеждения веры, святости были в центре миропонимания, однако они с легкостью преодолевались, когда речь заходила о службе государю. В исследовании показано, что когда вера становилась главной, то это становилось основой бунта. Как только происходила инверсия этого образа, ситуация порождада самозванчество.
В сфере этнокультурной (этноконфессиональной) и территориальной экспансии власть Московского государства использовала казачество как силу давления и как силу контроля. Идеология у казачества амбивалентная, однако завяазана она на фискальных отношениях. В основе же лежали образ врага и служение царю. Понятна их функция казачества во властных практиках государства – как гарант властных практик на местах.
Установлено, что военное дело выступило одним из ключевых факторов присоединения Сибири к России. Подчинение сибирских народов выдвинуло вооруженные силы на первое место и превратило их в важнейшую составляющую, определившую исход борьбы.
Исследование, осветив воинскую культуру русского казачества Сибири, внесло вклад в изучение русской культуры. В итоге получилось ответить на вопрос, чем обернулась военная история в Сибири для русских – какие возникли сюжеты, образы. Исследование показало формирование казачьих сообществ в Сибири на исходном этапе, все изгибы, переломы, девиации любого мужского сообщества, предоставленного самому себе, а также вуалирующую роль в этих процессах светских и сакральных институтов. Оперирование в процессе решения поставленных задач широким кругом источников позволило системно взглянуть на воискую культуру, увидеть вопросы и проблемы, сопряженные с ним.
[1] Hobsbawm E.J. Social Banditry// Rusal protest: Peasant Movemenst and Social Change. 1974. P. 142-157.
[2] O’Rourke. S. Warriors and Peasants: The Don Cossacks in Late Imperial Russia. New York: St. Martin’s Press in association with St. Antony’s College, Oxford, 2000.
[3] Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1986. С. 125-126; Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории. М., 1990.
[4] Самойлов Л. Этнография лагеря // Этнографическое обозрение. 1990. № 1; Банников К.Л. Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской армии // Этнографическое обозрение. 2001. № 1. С. 112- 141; Банников К.Л. Антропология экстремальных групп. М., 2002; Волков В. Силовое предпринимательство. СПб., 2002.
[5] Леви Д. К вопросу о микроистории / Д. Леви // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 167–190; Смит Э. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма / Э. Смит; пер. с англ. А.В. Смирнова, Ю.М. Филиппова, Э.С. Загашвили и др.; под общ. ред. А.В. Смирнова. М.: Праксис, 2004. С. 278–292; The Fate of “Culture”: Geertz and Beyond / ed. S.B. Ortner. Berkeley, CA: University of California Press, 1999. 176 p.
[6] Hall S. Cultural Identity and Diaspora / S. Hall // Identity. Community, Culture, Difference. London, 1998. P. 222–237.
[7] Сенявская Е. С. Научные концепции по военно-исторической антропологии // Отечественная история. 2001. № 3.
[8] War and Society in the Ancient and Medieval Worlds: Asia, The Mediterranean, Europe, and Mesoamerica / ed. K. Raaflaub, N. Rosenstein. Cambridge: Center for Hellenic Studies, 1999. 496 p.
[9] Каган М. С. Война и культура. Первая мировая война. СПб.: Нестор, 1999. 371 с; Ziemann B. Sozialgeschichte, Geschlechtergeschichte, Gesellschaftsgeschichte // Fischer-Lexikon Geschichte. Frankfurt, 2003. P. 84-105; Ibd. Überlegungen zur Form der Gesellschaftsgeschichte angesichts des “cultural turn” // Archiv für Sozialgeschichte. 2003. # 43. P. 600-616; Новик В. К. Война как социальное явление. М.: ВУ, 1998. 218 с.
[10] Подробнее см.: Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке: Ист. опыт России. М.: РОССПЭН, 1999. 382 с.; Watson P. The military uses and abuses of psychology. N. Y.: Basic books, 1978. P. 435-437.