А повивальной бабкой этого террора была наша замечательная креативная русская интеллигенция, свободомыслящая, мечтающая о прекрасной России будущего.

— Ну, можно провести параллель, что и сейчас у нас творческая интеллигенция достаточно оппозиционная.

— Что касается террора — это была чисто интеллигентская история. Иван Петрович Павлов, наш великий лауреат Нобелевской премии, великий нейрофизиолог, сам был не чужд революционных настроений, в 1918 году в холодном Петрограде... до этого единственной страной из воюющих стран, да и не только из воюющих, где не было карточек, была Российская империя, в Германии, в Австро-Венгрии миллион человек умерли с голоду, у нас не было никаких продуктовых карточек, кроме сахара, чтоб самогон не варили. Процветающая страна… и вот в голодном Петрограде, где выдавали уже пайки хлеба, помните, у Маяковского: «Не домой, не на суп, а к любимой в гости две морковинки несу за зеленый хвостик», — так вот Павлов выступал там с лекцией о русском уме, очень интересная лекция, он говорил о том, что это массовый психоз, а виновата в нем русская интеллигенция.

От нашей интеллигенции можно ожидать очень многого, но это не значит, что надо хвататься за револьвер при слове «интеллигенция», да избави бог, это говорил изверг такие слова, не буду даже его имени называть, но наш креативный класс абсолютно точно очень опасен сам для себя, и это надо учитывать, без тормозов. Все наши революции были созданы и интеллигенцией, которая, так сказать, была протестная, но и интеллигенцией из всех так сказать элит, в том числе из башен всякого рода и всякого времени, поэтому эти процессы очень интересны, но доводят они порой до страшных вещей.

— Ну самое интересное, что их спонсируют, эту интеллигенцию. У нас власть начинает заигрывать с такими людьми. Зачем это, почему заигрывают?

— Мягкотелость и глупость порой зашкаливают… должна, убежден как гражданин, я никого не учу, избави бог, но должна быть принципиальная позиция. Я думаю, что она вырабатывается к концу, потому что все понимают, что мы можем зайти очень далеко — и потом как Февральская революция. Ее встречали с восторгами, «мы никогда не переживали такого прекрасного времени, это самые лучшие дни России», в стихах излагали. В том числе и церковь поддержала Февраль, вот в чем весь ужас, это позорнейшая страница истории нашей официальной церкви. Когда первенствующий член синода выносил торжественно кресло императора из синода, когда поддержали это самое Временное правительство. Когда отказались члены синода выступить с обращением к восставшим солдатам петроградского полка. Все слои общества, начиная от семейства царского и заканчивая духовенством, начиная от профессуры и студенчества и заканчивая ремесленниками и интеллигенцией, и так далее, и так далее… все обезумели. Многие психиатры того времени писали — массовый психоз. Вот дойти до этого массового психоза и раскрутить его — вот что самое страшное.

Один из поэтов писал: «Тогда у блаженного входа, В предсмертном и радостном сне, Я вспомню — Россия. Свобода. Керенский на белом коне». А через четыре месяца они обрушили государство и фронт, который побеждал, и мы должны были уже осенью победить в Первой мировой войне и в три столицы должны были войти русские войска. Здесь поучаствовали, конечно, наши закадычные друзья — и англичане, и французы отчасти, и американцы. Мы сами себя разрушаем, ничто не может разрушить Россию, кроме самих себя, нет у нас таких врагов, кроме нас самих, внутреннего врага, об этом сказал, кстати, гений военной стратегии мирового масштаба фон Клаузевиц. Он сказал, что «Россию не может разрушить ничего, кроме нее самой».

Поэтому нас разрушают изнутри, просто надо это понимать, и надо понимать, на чьей ты стороне: или ты на стороне этих разрушителей и участвуешь в этом разрушении, или, как Пушкин говорил, мне многое претит в России и со многим я не согласен, и многое мне кажется абсолютно невозможным и отвратительным, но во-первых, я никогда не захочу другой истории, кроме той, которая оставлена нашими предками, ну и второе, конечно, — русский человек не может быть негосударственником, это невозможно, тогда он становится разрушителем. Даже в советское время, вот заметьте, церковь при всем неприятии их коммунистической идеологии и страшных вещей по разрушению все равно со страной шла вместе до почти края обрыва, чтобы спасти хотя бы немногих. Не разрушала государство, а пыталась его исправить, потому что понимала, что государство — это не сакральная история, нет, не надо говорить, что мы призываем к сакрализации государства, нет, но при всех ошибках нельзя становиться разрушителями… можно становиться оппонентами, можно что-то не принимать, критиковать, но это должно быть созидательным, а не разрушительным.

— У нас, к сожалению, внутри есть такие разрушительные элементы, вот поэтому и есть непонимание у народа, например, что вот положительный человек, да, а тут раз и к нему такие жесткие меры принимают, или человек наоборот… была история с Кириллом Серебренниковым — здесь тоже то был суд, то заигрывание. Значит, прощения постоянные, давайте простим или еще что-то... Потом финансирование Министерством культуры фильма «Чайковский», где он был представлен не великим композитором, а геем. Я не против, пусть это творчество развивается, но почему на государственные деньги, почему государство подает патроны для разрушения?

— Обелять и поддерживать все без исключений действия государства — это тоже тупиковый путь. Потому что как и все люди — и правители, и партии, и прочие ошибаются, и здесь есть некий критерий — это совесть, это понимание цели и понимание того, что для того чтобы окончательно судить, надо знать всю подноготную и иметь массу информации, это очень важно и очень ответственно.

Но нельзя ни в одну сторону, ни в другую, понимаете, ни в тотальное критиканство, ни в тотальное одобрям-с все-все, что происходит. Если мы хотим какое-то суждение принести, то надо изучить вопрос самым серьезным образом, поверхностность — это тоже наше частое свойство.

Что касается творчества и его субсидирования государством, то опять же, как член президентского совета по культуре я могу сказать свое мнение. Что происходит у нас в других странах — есть некое частное спонсорство творчества, есть некий государственный социальный заказ. Вот есть некое подобие общественного совета при Би-би-си, туда входят представители самых широких слоев общества, которые дают некие пожелания. Конечно, существует еще и курирование, например, мало кто знает, что Пентагон курирует Голливуд, там есть кураторский центр по творчеству Голливуда. Там есть ответственные за присмотр на все случаи, хотя там свобода слова, как утверждается.

Я сам считаю, что вот такая общественная заявка должна быть. Например, общественные советы, зачем они вообще существуют? Я одно время был в общественном совете при Министерстве культуры, такой пиквикский клуб, мы собирались и ни на что не влияли. Я считаю, что это неправильно, общественный совет собран из представителей разных сфер, он и должен говорить, на что тратить народные средства. Это не идеология, и не цензура, это общественная организация, которая в том числе определяет культурную политику. Как культурную политику определяет в некоторой части и президентский совет по культуре. Мы собираемся, говорим о каких-то направлениях, говорим о тех, кому вот достойно присудить Государственную премию, и предлагаем президенту те или иные кандидатуры — это прерогатива президентского совета по культуре. Я думаю, что такие общественные организации, диалог с обществом — это важнейшая сейчас тема, которая была как раз упущена в те предреволюционные времена.

— Сейчас особо не слышат, мне кажется, нет, они слушают, но мне кажется, что не придают иной раз значения.

— Мне кажется, что общество еще не выработало… Это снизу должно пойти. Общество наше подростковое должно созреть, стать хотя бы на уровне здоровой молодежи, и сказать: давайте мы будем делать это и это вместе с государством. Но и государство, и общество еще не готовы к нормальному созидательному диалогу, вот в чем проблема.

Вот я даже специально попросил распечатать, это из Александра Сергеевича Пушкина, это, конечно, не монолог Годунова, Годунов — это всего лишь образ, это размышление зрелого Александра Сергеевича Пушкина о человеке во власти и об отношении народа зачастую и людей у власти.

«…Я думал свой народ

В довольствии, во славе успокоить,

Щедротами любовь его снискать —

Но отложил пустое попеченье:

Живая власть для черни ненавистна.

Они любить умеют только мертвых —

Безумцы мы, когда народный плеск

Иль ярый вопль тревожит сердце наше!

Бог насылал на землю нашу глад,

Народ завыл, в мученьях погибая;

Я отворил им житницы, я злато

Рассыпал им, я им сыскал работы —

Они ж меня, беснуясь, проклинали!

Пожарный огнь их домы истребил,

Я выстроил им новые жилища.

Они ж меня пожаром упрекали!

Вот черни суд: ищи ж ее любви»...

Ну смешно говорить вообще… Начальник, ищущий любви и почтения своих подчиненных, — это самое ничтожное и самое глупое, наверное, существо на свете и самое несчастное.

Вот что сказать о Владимире Владимировиче — он любит сам и Россию, и народ, а насколько любит его кто-то, для него это, поверьте, абсолютно личное дело каждого, и в этом смысле он — созидатель.