Пол Ди Филиппо
Посвящается всем, разделявшим со мной генофонд и вносившим в него свою лепту, прямо или косвенно, ныне или присно. А еще – Деборе, моему товарищу и соэкспериментатору во всем, что касается биологии.
Рибофанк
Биология исключительно хорошо усваивается. Она дает ряд широких экспериментальных обобщений, а затем позволяет согласовывать или устанавливать с ними связь бесконечно многообразных феноменов. Прожилки зародыша в яйце, нервные движения нетерпеливой лошади, уловки мальчика, занятого счетом, инстинкты рыбы, поганка на корне садового цветка и слизь на сырой приморской скале – десятки тысяч подобных явлений служат доказательствами и соответствующим образом освещаются. И эти обобщения не только захватывали своими щупальцами и собирали воедино все факты естествознания и сравнительной анатомии, они всегда как бы распространялись все дальше на мир интересов, лежащих за их законными границами.
Герберт Уэллс. «Анна-Вероника».
Биология – естественная область противоречий, точно так же, как физика – область единства.
Фримэн Дайсон. «Бесконечность во всех направлениях».
Физика – это частный случай биологии.
Джон Касти. «Комплексификация».
Однажды в Телевизионном Городе
Ну чего вы, чуваки? Чего? Я ж не рыпаюсь, я паинька, так зачем же вы лазики на меня наводите? И не денусь никуда отсюда, ноль шансов – стоит ли меня сторожить, как помесь дикую?
Извини, чувак, паршиво слышу – у твоего летика движок слишком шумный. Как я попал сюда, интересуешься? Да просто залез. Ну, твой-то вопрос – легкий. А вот у меня потруднее найдется. Вот был я типа Кинг-Конг навороченный – был, да сплыл. Так как же, черт возьми, я теперь отсюда выберусь?
А ведь еще совсем недавно, в шесть часов самого что ни на есть рядового субботнего вечера, сидел я в метамолочном кафе под названием «Лачужка-развалюшка» и пенял на судьбу, имея на то оченно даже веские основания. Эх, до чего ж я измельчал – ни на ангстрем разницы между мною и силикробом. Ни чувы у меня, ни шайки, ни капу сты. И ноль шансов обзавестись либо первой, либо второй, либо третьей. От такой беды одно спасение – залить за воротник новейший токсомозгодрай из ассортимента старушки «Лачужки».
Так вот, стало быть, потребовал я у столика карту напитков. «Багий кисель», «коктейль-молот» – все старье. Только одно незнакомое пойло – «беспроблемин-супер». Заказал порцайку, и прибыла она в виде чашки молока, охлажденного и вспененного да присыпанного молотой корицей. С напитком я в два глотка расправился – прямо скажем, не фонтан, обыкновенная смесь синтепротеинов и нейротропинов, бульончик из длинных молекул, воплощенное представление какого-то биобрухо о рае в блистерной упаковке.
Короче, никакого эффекта, кроме ощущения, будто полость за глазами наполнилась ракетным топливом. И по-прежнему личные перспективы смотрятся ничуть не привлекательнее бритой крысиной задницы.
В том-то и беда, что подаваемые в кабаках тропы и строберы – детские игрушки. Хочешь ловить ядреный кайф, закидываться настоящей крутой дурью – прибивайся к шайке, и желательно, чтобы в этой шайке был лепила, гордящийся стерильностью своего инструментария. Подходящих банд много – я бы затесался к ферментам, или к баянистам, или в шайку Созвездие Кита, или на худой конец примкнул к орто.
Но, как уже сказано, не попал я ни в одну такую «организацию», и нет надежды когда-нибудь попасть. Да и не больно-то стремлюсь, ежели честно. Слишком токсичны, на мой вкус, все эти гоп-компании.
И вот сижу я в баре, в черепушку будто жидкого кислорода под завязку налили, точно я – не я, а готовый к аварийному старту «Челленджер». И будущее свое вижу в еще более мрачных тонах, чем до того, как обнулил башлятник бесполезного пойла ради. Слизываю со стакана коричный ободок – и тут заходит не кто иной, как Касио, мой старый чувак.
Вообще-то Касио не старый, моложе меня, ему пятнадцать. Он тощий и бледный, и прыщей на нем побольше, чем на работяге с диоксиновой фабрики. Хотя мог бы и нормальную кожу иметь – если б не забывал регулярно мазаться эпикремом. Он носит в каштановых волосах несколько привитых нитей оптоволокна, щеголяет жилеткой из имиполекса, пузырящейся, точно грязевой вулкан, и дюжиной желейных браслетов на левом запястье.
– Диз, привет! – Мы с Касио стукнулись кулаками. – Как оно, твое «ничего»?
Касио тоже ни в какой банде не числится, но он по сему поводу озабочен меньше моего. Всегда на подъеме, всегда счастлив, рот до ушей. Может, это из-за музыки – сколько помню Касио, без нее он ни шагу. Если чего-то по жизни не хватает – он это «что-то» всегда может найти в музоне. Ни разу еще не унывал при мне. Порой даже подмывает хорошенько врезать ему по довольной физиономии..
– Да не здорово, чувак. Жизнь пуста, как брюхо у тайваньского ребенка, что кишечный зет-вирус подцепил.
Касио придвинул стул к столику.
– С Шаки-то у вас как, все нормалек?
Я застонал. Дернул же меня черт нагородить приятелю вздора про свои отношения с Шаки! Не иначе, в тот злополучный день крыша моя не на месте была.
– Сделай одолжение, выброси из головы эту чушь!
Не было между мной и Шарлоттой ничего, усек?
Касио напустил на себя недоуменный вид:
– То есть как это – ничего не было? Ты же так убедительно доказывал, что теперь она – твоя чува…
– Нет, старик, ты все не так понял. Забыл – мы ж тогда здорово вмазали? Ну, и поперло меня…
Из жилетки Касио вылез длинный качающийся стебель, разросся в шар, рассосался.
– Да ты чего, Дез? Я ж и раньше знал. Только и разговоров во всем Тиви-Сити – про тебя да про Шаки.
У меня сердце раздулось, как бицепс метастероидного уродца, и в горло прыгнуло.
– О нет! Чувак, скажи, что это неправда!..
– Прости, Дез, не хотел тебя расстроить…
Ну, я попал! В аэрорыбью пену, да по самые ноздри!
Шаки – это подружка Турбо. А Турбо – вожак боди-артистов. Боди-артисты – самая крутая банда в Телевизионном Городе. А я – просто грязь между их вечно босыми пальцами ног.
Я отодвинулся вместе со стулом от столика. Что-то в «Лачужке-развалюшке» вдруг сделалось душновато. Ведь каждому известно, что я здесь завсегдатай.
– Касио, я прогуляться не прочь. Ты как?
– Ага, конечно.
Т-стрит – длинный бульвар, проходящий с севера на юг. Шириной он с бывший Парк Ужасов, что в Тиви-Сити считался главным пугалом. Бульвар протянулся от 59-й аж до 72-й и был набит гражданами-полноправами и недогражданами-неполноправами, андроморфами и гиноморфами, кибами и трансгенами, и все ожидали урочного часа, апогея субботней ночи, когда зазвучит гимн города. К одиннадцати уже повсеместно будет искрить, мерцать и полыхать, но в такие ночи Тиви-Сити, весь залитый янтарно-красно-зелено-синим неонеоном, лично мне кажется малехо старомодным. А ведь мини-городу на берегах Гудзонова залива всего-то навсего тридцать лет, ничто по сравнению с возрастом остальных районов Нуэво-Йорка, однако он уже начинает сдавать. Я попробовал себя представить вдвое старше, чем я есть, – пожалуй, к тому времени и сам начну скрипеть суставчиками.
Впрочем, каракули, которыми уличное хулиганье покрывает все доступные плоскости, не дают городу хоть чуточку уподобиться любому другому. И пускай свежее граффити посыпают багами-краскоедами, не помогает это ни шиша – мазилки спешат по следам уборщиков и все восстанавливают. Мы с Касио миновали уйму таких лозунгов, вот лишь некоторые из них:
Если хочешь быть мужчиной, заимей конец с пружиной.
Мы не мастурбируем, мы мозги стробируем.
Ты беден? Ты бледен? Ты съеден!
У сына Пса нет ни синапса.
Не надо позировать – надо дозировать.
Нет преград для разума, окромя маразма.
– Дез, а куда мы с тобой чапаем? – поинтересовался Касио, отстегнув, чтобы меня угостить, браслет.
– Да никуда конкретно, – ответил я, набив рот потоусваивающим симбионтом со вкусом земляники. – Так, похиляем по улицам, может, прикольное что-нибудь попадется.
При этом я задавался вопросом: стоит ли возвращаться домой? А ну как там меня поджидает Турбо со своей гопой, чтобы осведомиться, чего это я так разболтался насчет его пассии.
Вскоре мы набрели на какого-то чувака – он приткнул к обочине тачку с убранным верхом. Парень этот тыкал отверткой в керамическую панель энергозаправки, как будто надеялся ее починить!
– Малайская модель, сто тридцать две лошадки? – спросил Касио.
– Угу, – ответил парень хмуро.
– Говорят, дрянь страшенная, дерьма багьего не стоит.
Чувак от таких слов взбесился, замахал на нас отверткой:
– А ну, брысь отсюда, шпана недоделанная!
Касио сорвал с руки браслет, запустил им в незнакомца, крикнул мне:
– Ноги!
Мы рванули. За углом остановились отдышаться.
– Что это было? – спросил я.
– Да так, пустячок. Тухлые яйца и суперлипучка.
Мы чуть животы не надорвали от хохота. Потом пошли дальше. Пристроились на хвост двум гулам из Океанлага, судя по казенной одежке, только что к нам перебрались с островов для перемещенных лиц. Хотели развести лохов на башли, но у них такая дикая феня – даже не придумали, как подойти.
– Ну чего, теперь на джипни – и в фавелу?
– Нет, мон, сначала хочу хавануть рамена.
– Где надыбаем?
– А лапшемет закоротим.
– И – в зеки? Ты чего, компанеро, прикалываешься? Под мангу косишь?
Заметили жирнягу, потащились следом – надо же разобраться, мужчина или женщина. Облачено это чудо-юдо было в такие просторные шелка, что хватило бы на целый клуб парашютистов, а походочка – ну совершенно бесполая. Оно свернуло в шлемокайфятник на 65-й – наверняка там была назначена встреча с клиентом.
– Терпеть не могу жирняг, – сказал Касио. – Зачем набирать весу больше, чем для здоровья полезно, да еще если никто тебя не заставляет?
– А зачем ходить с угрями, если можно без них обойтись?
Касио, похоже, обиделся:
– Так ведь это, Дез, совсем другое. Я просто забываю про крем. Не нарочно же.
Мне сделалось перед Касио неудобно. Это ж мой единственный кореш, и он сейчас рядом, а ведь меня разыскивает Турбо, и коли разыщет – влететь может не только мне. А я себе позволяю такие грубые приколы!
Я обнял Касио за плечи:
– Прости, чувачок. Давай будем считать, что я ничего не говорил. Стерли, ладно? У тебя башли есть?
– Есть маленько…
– Ну, так пошли потратим! С того, что тратишь, налогов не платишь, верно же? Махнули в клуб «ГаАс»!
Касио повеселел:
– Давай! Там всю ночь «Не врозь» играет. Может, Джинко даст мне полабать.
– Козырно звучит! Айда.
Над нашими головами проносились на своих летиках нейромусора – и частные, и муниципальные; даже с такой большой высоты турбореактивным выхлопом нам обдувало шеи. Чувак стоит в летучей клетке, рука в перчатке сжимает палочку-пришибалочку, на морде – «совиные зенки». Порхает этакое чучело над Тиви-Сити, высматривает, где какое безобразие или несообразие намечается, и коршуном вниз – не допустить или устранить. Если поступит команда от градонадзора, то и шокер свой паскудный в ход пустит, и даже лазерную трубку.
Клуб «ГаАс» занимал энную часть миллиона квадратных футов в здании, вмещавшем некогда старинную телевизионную сеть, от которой Тиви-Сити унаследовал название. С тех пор, как метамедиум поглотил свободные телеканалы, домина стояла необитаемой. Клуб «ГаАс» не в счет – он ведь не платил за аренду.
Мы дали в дверях на лапу хмурому анаболическому качку и прошли.
В клубе «ГаАс» имиполексные стены – они корчатся, как жилетка Касио, биоморфные рябь и усики так и пляшут.
Было еще совсем рано, около восьми, на эстраде только что разместился «Не врозь». С Джинко я встречался лишь однажды, но сейчас сразу узнал его, несмотря на зеленую кожу и листовую шевелюру. Касио поднялся к нему побазарить, а я сел у стены за столик и заказал пивчик-живчик.
Ко мне вернулся Касио:
– Прикинь, Джинко разрешил мне сесть за мегабасы!
От пива я расслабился, даже почти забыл про свои проблемы.
– Козырно, чувак. Глотни-ка живчика – бабульки-то твои.
Касио сел рядом, и мы с ним побазарили, точно в старые добрые времена, когда мы – сопляки, школьники – трескали свои порцайки мнемотропинов, как хорошие маленькие нарики.
– А помнишь, кто-то в учительской столовке подлил в компот «мартышку-шалунишку»?
– Ага. Столько преподов резвились, ну точно базобезьяны в брачный сезон – умирать буду, вспомню. Миссис Спенсер, та вообще к потолочным балкам прыгала…
– Эх, молодость, молодость!
– Дез, а я ведь моложе, чем ты. Мне тогда было одиннадцать, тебе – двенадцать.
– Да, Касио, но те дни уже стерты. Мы теперь взрослые, и у нас большие взрослые проблемы.
И стоило изречь эту мудрую сентенцию, как все проблемы снова на меня нахлынули, словно океанские волны на измененный Лос-Анджелесом калифорнийский берег.
Касио мне сочувствовал, это было видно, но вряд ли мог чем-нибудь пособить. Поэтому встал и сказал:
– Ладно, Дез, пойду-ка я поиграю.
Он отошел на несколько шагов, а затем скакнул обратно, будто его задницу и столик соединяла резинка. Впрочем, вовсе даже и не будто.
– Постой-ка миллисекундочку, – сказал я. – Жилетка твоя со стенкой спарилась. – Я вынул карманный лазик и перерезал отросшую от стены псевдоподию.
– Спасибо, чувак, – поблагодарил Касио и отчалил.
А я остался сосать пивчик-живчик и ждать, когда подготовится «Не врозь». И вот наконец шлейфы размотаны, проверены мегабасы и другие инструменты, все лабухи переоделись в хитовые костюмы, и грянула оригинальная композиция «Эфферентная Элли».
Через сорок пять минут и еще два пива, с похвальной чуткостью заказанного для благодарного друга оркестра, я вышел на оптимальный даунлинк с Касио и чуваками из «Не врозь». Чувствовал, как пузырится во мне музыка, точно какой-нибудь звуковой троп. Я постукивал ногой, покачивал-потряхивал головой, будто в спазмах, будто на нервах вдруг миелин растворился; до того заторчал, что даже не заметил, как меня окружила шайка Турбо.
Когда закончилась очередная тема и у меня прояснился взгляд, нарисовались все они: Турбо, его чувиха Шаки, обнимавшая его за талию, Джитер, Хек, Пабло, Мона, Вел, Зигги, Перец, Ворота, Зейн и уйма других – я даже кличек их не знал.
– Ка-ка-как ваше «ничего», чуваки? – спросил я.
А они молчат, физии каменные, как у дешевого тьюринговского робота первого уровня с барахлящими контурами мимикрии. Что до меня, то я пальцем не мог шевельнуть от страха. Мог только смотреть.
Все боди-артисты были голые, если не считать спандексовых ремней – и у пацанов, и у девчонок. Это для обеспечения требуемого экстеро– и интерорецепторногс ввода. Кожа в пятнах коричневого загара – на манер жирафьей шкуры. Тела стройные, поджарые. А мышцы до того рельефны – хоть анатомию по ним изучай.
По чью душу они сюда явились и с какой целью, не было для меня вопросом. Боди-артисты – первая банда в Тиви-Сити. Самая сильная, самая коварная, самая навороченная свора мозгостроберов из всех свор, которые когда-либо бегали по тросам или лазали по столбам. Да с кем их вообще можно сравнить? С векторами? Это жалкая кучка чмошников, тратящих свою жизнь на сон в матпространстве. (Я не верю хвастливым утверждениям будто они способны исчезать в четвертом измерении.) С хард-и-нейро? Шизанутые мясорубки, негативы своих соперников евнухов. С даонами? Ребята неплохие, но я не разделяю некоторые их взгляды. Писать в штаны и называть это сатори, гм… Со слюнявчиками? Нет, вечное детство – не перспектива. С ампутаторами? Отрубать от себя куски и снова их приращивать, чтобы убедиться в своей нечувствительности к боли? Ну-ну… Стройняшки? Толпа ходячих скелетов. Голобезьяны? Нет уж, и так одни мартышки кругом, не подписываюсь. Юные патриутки? Еще чего, больно охота всю жизнь нырять в расовую память!
Нет, если кто и способен переплюнуть боди-артистов за те же денежки, так это лишь адонисы или сапфо, но у них в черепушках такие баги ползают, что и представить нельзя – от ужаса напрочь рецепторы заблокируются.
Ну, зато вам-то не сложно представить, как я себя чувствовал в фокусе недоброго внимания боди-артистов. Эх, если бы ребята явились сюда, чтобы зазвать меня в свою компанию!.. Но ведь у них другая затея – выпустить мне потроха…
«Не врозь» грянул новую тему. Касио увлеченно наяривал, все на свете забыв; в мою сторону он даже не косился. А если бы покосился и понял, что происходит, то ничем бы не смог помочь.
Турбо с картинной грацией сел напротив меня, усадил Шаки к себе на колени.
– Ну что, Дез, – произнес он холодным, как сверхпроводник, голосом, – ходят слухи, что ты теперь у Шаки тайный любовничек?
– Что ты, Турбо, ни в коем разе! В этой мессаге – ни единого слова правды! Клянусь!
– Да я тебе верю, чувак, – ухмыльнулся Турбо, и они с подругой перевились туловищами, как две спирали ДНК. – Для такого ультрамачо, как ты, наша Шаки недостаточно клевая.
Посмотрел я на Шаки – и встретил взгляд, полный равнодушия. Возникло такое чувство, будто я авокадовую косточку проглотил. Шарлотта Тэч – суперклассная цыпочка камбоджийско-гавайских кровей, ее предки иммигрировали в Тиви-Сити, когда япошки создали Азиатско-Тихоокеанское Экономическое Сообщество и всех бывших граждан прогнали взашей из прекративших свое существование государств. У нее зеленые глаза, точно лампочки дисководов, и аппетитные грудки цвета крепкого чая.
Оглядев меня с ног до головы, она принялась любоваться собственными ногтями. А потом, не шевельнув ни единым мускулом (по крайней мере, если и шевельнула, я этого не заметил), она громко, перекрывая музыку, щелкнула каждым суставом каждого пальца.
Я проглотил скользкую косточку и проговорил:
– Нет, Турбо, она для любого клевая!
Турбо наклонил голову к Шаки.
– Так-то оно так, Дез, но есть одна проблема. Шаки с любым не ляжет. Она даже ни с кем из боди-артистов не ляжет, кроме меня. А если ты попробуешь на нее залезть, она запросто отщипнет тебе яйца. Усек?
– Да усек, конечно, усек.
Турбо свинтился с Шаки.
– Ну что ж, с этим мы разобрались, но остался другой вопрос: что нам делать с великим умником, который вздумал трубить на весь свет, что он терся с боди-артисткой?
– Турбо, только давай без фуфла! Ничего я такого не…
– Заткнись, я думать буду.
Пока Турбо думал, все его мышцы шевелились – как будто под кожей ползали змеи.
Выгнав из меня шлаки вместе с потом, Турбо сказал:
– Полагаю, честь нашей организации будет спасена,
если мы тебя затащим на мост Джорджа Вашингтона и…
– О, радиационные отходы! Турбо! Чувак, кореш, ну что ты, в самом деле?! Какая необходимость…
Турбо поднял ладонь, заставив меня умолкнуть:
– Но нас могут замести экомусора – за сбрасывание дерьма в реку.
Все боди-артисты от души поприкалывались над этой шуткой. Я пытался поржать заодно, но вышло только жалкое «хи-хи-хи».
– А с другой стороны, – кисть и предплечье поднятой руки Турбо описали дугу в двести семьдесят градусов – в той же плоскости, где находилось плечо, – если хочешь стать боди-артистом, то знай: твоя кандидатура всегда была в списке, даже когда ты разбрасывался своими дурацкими похвальбами.
– Ой, правда?! Турбо, да! Я согласен! Ты даже не представляешь, как я…
Турбо вскочил на ноги, да так резко, что Шаки кубарем покатилась через весь клубный зал.
– Джитер, Хек! Будете эскортировать кандидата. Эй,
все! Возвращаемся в сеть!
Мы вылетели из клуба «ГаАс», как пробка из бутылки с шампанским. У меня кружилась голова, точно польская космическая станция. Я с боди-артистами! Просто не верится! И плевать, что я не знаю, куда лежит наш путь. Пускай даже они меня втянут в авантюру и до конца жизни придется штрафы платить! Я не рыпаюсь, я – паинька!
Город мне теперь казался воплощенной психоделической сказкой, порождением буйной фантазии голобрухо. Средиземьем, Волшебной Страной, Небесами Обетованными. А воздух-то до чего холодный! Как робопаранейроны на моих голых руках.
Мы двигались на восток, к прибрежному парку. Я вскоре не выдержал бешеного темпа, приотстал. Но Джитер и Хек вернулись, подхватили меня под руки, и мы понеслись дальше.
Вскоре очутились среди деревьев. Бежали по безлюдным аллеям под грязными натриевыми лампами. Справа тянуло запахом Гудзонова залива. Над головами ревели турбинами полицейские, но до нас им, похоже, не было дела.
Наконец мы остановились в темном местечке, под неработающим фонарем. Последние полмили Джитеру и Хеку приходилось меня нести; я еле дышал, а никто другой даже не запыхался. И вот я снова на ногах.
Кто-то нагнулся и потянул кверху металлический люк со сломанным замком. Боди-артисты спустились один за другим. Я, волнуясь, точно ребенок, впервые в жизни закидывающийся тропом, тоже полез вниз, зажатый с боков Хеком и Джитером.
Тиви-Сити занимал сотни акров земли, которая раньше полого спускалась к Гудзонову заливу. Восточная половина Телевизионного Города была построена на твердой почве, а западная стояла на огромной платформе, возведенной над путями для магнитолевитационных поездов транспортной компании «Конрейл».
Спустившись на пятнадцать ступенек, я увидел подбрюшье Тиви-Сити в свете нескольких заключенных в защитные клетки ламп: ржавое созвездие заклепок в чешуйчатом стальном небе. Лестница уперлась в двутавровую балку шириной с мою ладонь. Я осторожно сошел на нее, но отпустить лестницу не рискнул. Поглядел вниз.
Там, в сотне футов, бесшумно делал сто восемьдесят миль в час освещенный поезд.
Я полез назад.
– Ты куда это, чувак? – поинтересовался сверху Хек.
– Обратно… А разве мы не?..
Я возвратился на двутавр, сделал два вихляющих шажка в манере слюнявчика, осторожно лег и обвил железя-ку руками и ногами.
Хек и Джитер не уговаривали меня подняться. Как бежали бок о бок, так и дальше побежали, буксируя бедолагу Деза точно вагон по монорельсу. Мне оставалось только закрыть глаза и молиться.
Наконец я почувствовал остановку. А затем меня подняли, словно куль. И в следующее мгновение отпустили. Я в ужасе прикинул, сколько лететь до земли или проходящего поезда, и каков будет удар в ощущениях. Если выживу – запросто можно будет в ампутаторы подаваться.
Лететь, как выяснилось, надо было считанные футы. До сети. Я врезался в нее, и меня подбросило. Несколько раз качнуло. Дождавшись неподвижности, я осмелился раскрыть глаза.
Боди-артисты находились здесь же – кто стоял, кто лежал в хитросплетении тросов из углеродного волокна. Каждый великолепно сохранял равновесие. С красивого лица Турбо не сходила улыбочка пожирателя радиационных отходов. – Добро пожаловать в сеть, кандидат. А ты не так уж и плохо держишься. Знавал я чуваков, которые в обморок падали, когда впервые оказывались на нашей лесенке. Сейчас мы двинем дальше, не отставай.
И боди-артисты помчались по сети. Им каким-то образом удавалось координировать и компенсировать сотни самых разнонаправленных импульсов; каждый шаг делался стремительно – и безошибочно. Как аэросерфингисты, они взлетали на гребни волн движения друг друга.
Что же до меня, то я ухитрялся как-то перемещаться, в основном на четвереньках.
Мы достигли платформы, прикрепленной к одному из гигантских столбов, подпирающих город. И там боди-артисты взялись за дело. То есть за ширяние крутой дурью.
Я и не подозревал о том, что Зигги – лепила у боди-артистов. А теперь вижу, как он шарится среди хромоварок и аминорезок, точно рыба в ухе, и ясен пузырь: не кто иной, как этот биобрухо, поддерживает огонь в нейротопках моих новых корешей.
Пока Зигги трудился, мне оставалось только наблюдать, как трутся Турбо и Шаки. Понятное дело, они это специально для меня устроили, захотели сыпануть песочку в мои дюзы. Но я старался давить в себе чувства. Даже когда Шаки… Ладно, не буду описывать подробно, скажу лишь одно: такая поза в человеческом исполнении – это нечто из разряда невероятного.
Наконец пришел Зигги с чашкой неразбавленного багьего киселя.
– Отведай, чувачок, – проговорил он с гордой улыбкой творца, – чтобы маленько получше представлять себе, каково это – быть боди-артистом.
Смаковать неразведенный кисель не хотелось, поэтому я вылакал единым духом. Но даже от послевкусия едва не вытошнило.
Через полчаса я уловил перемену.
Я встал и двинулся по сети. Турбо и остальные принялись дергать тросы – кверху и книзу.
Но я удержался на ногах. Даже поднял одну. А потом встал на руки!
– Наш пацан! – саркастически произнес Турбо. – Мне и невдомек было, что ты такой козырный. Мы тебя ведь лишь самую малость подкрепили – экстеро, интеро и проприо. Ну, еще добавили миофибриллового усилителя и кой-чего для вывода токсинов усталости. И все это недолговечно, как любовь шлюхи. А сейчас – дуй за мной!
Турбо помчался по сети, я – вдогонку.
– Больше никто? – спросил я.
– Нет, Дез, только я и ты – верные кореша.
Мы спустились на землю. Я, когда без посторонней помощи чесал по двутавру, казался себе владыкой мира.
И снова мы промчались по улицам Тиви-Сити. В этот раз я без труда держался вровень с Турбо.
Впрочем, может быть, он просто не спешил, хотел, чтобы у меня создалось ложное ощущение безопасности. Я решил приглушить восторг и вести себя осмотрительнее – если получится.
Но вот мы остановились на южной границе Тиви-Сити. Перед нами высилась самая высокая хаза Нуэво-Йорка – сто пятьдесят этажей из стали и органобетона.
– Нам предстоит небольшое восхождение, – сообщил Турбо.
– Чувак, да за кого ты меня держишь? За Кинг-Конга навороченного? Стенка – зеркало!
– И так, и не так! В этом-то и прелесть старых постмодернистских зданий. Блеск нас замаскирует, а зацепок и опор тут достаточно, полезешь – убедишься.
Он взлетел по водосточной трубе на следующий этаж. Слишком резво – мне не угнаться.
Но зато я мог просто следовать за ним! Прикиньте, чуваки, мне это удавалось. Я сбросил обувь и полез за Турбо. Врать не стану, было страшно, но я словно обезумел, в экстазе был, витал в своей собственной микрогравитации.
Первые пятьдесят этажей сдались легко. Я карабкался за Турбо, смотрел, как он выбирает опору за опорой, и делал так же. Когда он улыбался мне, я улыбался в ответ. Даже смекнув, что он просто прикалывается.
Одолев треть пути, мы остановились отдохнуть на широком уступе. Вниз я не смотрел – хоть и приобрел великолепное чувство равновесия, все равно взгляд с такой высоты – что пригоршня песка в дюзе.
Площадка примыкала к освещенному окну, мы прилипли к стеклу и увидели робота-уборщика – он сосредоточенно пылесосил ковер. Мы постучали, но робот даже звукоулавливателем не повел. И тогда мы полезли дальше.
Достигли срединной отметки, и началось! Я подустал, торможу, а Турбо, наоборот, прибавил прыти. Я карабкаюсь, а он шастает вокруг белкой, корчит рожи да по заднице меня шлепает:
– Скоро ты сорвешься, Дез. Я тебя сюда специально затащил. Пальцем не тронешь Шаки, никогда в жизни не тронешь, усек? Так шмякнешься – ни хрена от тебя не останется, на молекулы разлетишься.
И тому подобное. Я внешне никак не реагирую, знай себе лезу. И тогда он говорит:
– Слышь, Зигги наш слабоват на голову сделался в последнее время. Мнемотропы забывает принимать.
Может, по рассеянности не рассчитал срок действия твоей дозы? Вот обидно-то будет, если ты сейчас скиснешь!
– Лажа! Ты меня разыгрываешь! – Я инстинктивно закрутил головой – а ну как Турбо тянется, чтобы схватить меня, оторвать от стенки, сбросить!
Он был ниже, висел головой вниз, зацепившись пальцами ног за край уступа.
Я увидел землю.
Подо мной раскинулся Тиви-Сити, он здорово смахивал на свою модель в одну сотую натуральной величины, такие в голостудиях можно увидеть.
Я замер. И услышал, как ломаются мои ногти.
– Что такое, Дез? Никак, скис?
Меня привел в чувство издевательский тон Турбо. Я не хочу падать! Не хочу слушать его токсичный смех, пролетая все эти десятки этажей!
– Наперегонки до самого верха, идет? – спросил я.
Тут он малость сбавил гонор:
– Незачем, чувак. Как лез, так и лезь. Только не пробуй одновременно схватиться за две зацепки.
Я и не пробовал – еще семьдесят пять этажей.
Крыша здания была украшена шпилем, окруженным узеньким помостом с перилами.
Я из последних сил пролез под перилами и сел, свесив ноги. Но мне происходили перемены, я это уже чувствовал, потому не удивился, когда Турбо сказал:
– Теперь уже точно все выдохлось, Дез. Я бы на твоем месте и думать забыл насчет спуска этим же путем. Да и мусора скоро явятся. Малолеткам за такие дела сроки пустяковые дают, через год откинешься, главное, будь паинькой и не рыпайся. А как выйдешь на свободу, заглядывай к нам.
И нырнул вниз головой, да еще напоследок вильнул мне задницей!
Ну а теперь я еще раз свой вопросик повторю. Я уже не Кинг-Конг навороченный. Как же, черт возьми, я отсюда выберусь?
Работяжка
Только что Работяжка спала – а в следующий миг сна ни в одном глазу. Одетая лишь в простенькую бежевую безрукавку, она поднялась с красно-черного узорчатого коврика перед дверью спальни на босые ноги, потянулась. Мистер Майкл – она это чувствовала – еще спал. Мистер Майкл очень много работает, ему необходимо отсыпаться. А вот Работяжка всегда встает рано, потому что ей надо много сделать по хозяйству. Если сегодня мистер Майкл поедет в офис, то она сможет там урвать часок сна. Но по утрам Работяжка всегда просыпается раньше мистера Майкла. Потому что такова ее служба.
Однако этим утром она не спешила покидать лежку. Этим утром пахло как-то необычно. Трепещущими ноздрями она потянула воздух. Беспокоящий запах проникал в коридор из спальни мистера Майкла. Может быть, в этом нет ничего плохого, но… кто его знает. Постучать или как-нибудь иначе разбудить мистера Майкла Работяжка не имела права. Впрочем, он и сам должен скоро подняться – у него очень плотное расписание. Может быть, тогда и выяснится, что это за запах. А может, и не выяснится.
Работяжка убрала за уши недлинные прядки бурых волос, привела в порядок шерстку на лице, вылизала под мышками – вот и весь утренний туалет. Теперь можно спуститься в кухню. Чтобы туда попасть, первым делом надо пройти длинным коридором. Там пол из мрамора с прожилками, по нему тянется длинный ковер с восточным узором. В каменных стенах – витражные окна. На востоке горит солнце, оттуда через стекла проникают лучи, рисуя на ковре разноцветные узоры. Работяжке нравятся эти узоры, потому что они напоминают мазки мармелада на поджаренном ломтике хлеба. Гренок с мармеладом – любимая еда Работяжки. Каждое утро она заказывает ее пищевому аппарату, лишь изредка берет яйцо, чтобы у меха не пропадал глянец. Сегодня она попросит гренок с мармеладом. У нее есть привилегии, и одна из них – есть то, что ей нравится. Когда она здесь поселилась, мистер Майкл так и сказал: «Работяжка, ты можешь заказывать пищевому аппарату все, что захочешь». И таким правом надо гордиться! В Училище приходилось есть, что давали тренеры. А мистер Майкл ей доверяет.
За следующей по коридору дверью находилась спальня, принадлежавшая жене мистера Майкла.
Работяжка собиралась миновать эту дверь без остановки, но вдруг услышала подозрительный шум: ритмичные стоны, размеренное кряхтенье и какие-то регулярные глухие толчки. Она догадывалась, что это за звуки, но любопытство подсказывало: надо все же проверить.
Тяжелая дверная ручка из золота имела форму свернувшегося кленового листа. Над этой ручкой располагался пультик современного замка, а под – старомодная замочная скважина. К ней-то и приникла Работяжка карим оком.
Так и есть! Подложив под живот зеленую плюшевую подушку, на кровати лежит супруга мистера Майкла, сзади пристроился ее новенький андроморф, потомок бычьего племени. Пахнет смесью мужского и женского пота, а еще смазкой.
Работяжка при виде этой картины расстроилась. Нет, совсем не такая жена нужна мистеру Майклу. Оторвавшись от замочной скважины, Работяжка двинулась дальше по коридору.
Вот и конец ковровой дорожки, дальше – широкие ступеньки винтовой лестницы. Босым ступням холодно на голом мраморе – Работяжка спустилась бегом, На первом этаже она сначала пересекла большой вестибюль с бюстами на постаментах и растениями в кадках, с картинами в позолоченных рамах. Дальше – огромный салон, здесь принимают важных гостей и устраивают собрания-заседания. Кабинет мистера Майкла – стеллажи с книгами, массивный ореховый стол, плазменный экран во всю стену. Еще несколько комнат – и она в кухне, сияющей кафелем и хромом.
Обычно по утрам кухня пустовала. Правда, в дни официальных приемов тут спозаранку кипела деятельность, приглашенные повара готовили мудреные блюда, которые пищевому аппарату не закажешь. Работяжке не нравилось бывать на кухне. В такие дни она вообще не любила отклонений от распорядка. Хорошо, что сегодня – самое обычное утро.
Она подошла к пищевому аппарату.
– Пищевой аппарат, сделай мне гренок с мармеладом.
– Закончился хлеб, – ответила машина.
Закончился хлеб? Но ведь Работяжка настроилась на гренок с мармеладом! И хлеба еще вчера было много. Куда же он подевался?
– Почему закончился хлеб? – спросила она.
– Ночью жена мистера Майкла отдала хлеб Быку. У меня было три буханки. Все три буханки съел Бык. Вот почему больше нет хлеба.
Значит, это из-за жены мистера Майкла Работяжка сегодня осталась без гренка! Ее хлеб скормлен андроморфу!
– В десять утра начнет работать доставка хлебобулочных изделий, – сочувственно подсказал пищевой аппарат.
– До десяти утра я уеду вместе с мистером Майклом.
Меня не будет в десять утра дома. Надо съесть что-нибудь другое. – Работяжка подумала и решила: – Сделай мне кашу из кукурузных хлопьев, сверху – ложка мармелада.
– Мармелада нет. Бык и его съел, вместе с ореховым маслом.
У Работяжки непроизвольно сжались кулачки. Что за утро! Сначала этот запах из комнаты мистера Майкла, а теперь… Ей не нравились сбои в распорядке дня. Ладно еще – когда в доме повара, но ведь сегодня поваров нет…
– Тогда я съем яйцо, – сообщила Работяжка.
– Заказ принят, – отозвался пищевой аппарат.
– Может, и мармелад есть? Хотя бы на одно яйцо?
– Мармелада нет даже на одно яйцо.
– Тогда я съем яйцо без мармелада.
Работяжка села за стол с металлическими ножками и белым кафельным верхом. Пищевой аппарат выдал яйцо, Работяжка его съела и тщательно слизала с блюдца желток. У меха сохранится лоск, но ведь яйцо не такое вкусное, как мармелад.
Работяжка распорядилась, чтобы пищевой аппарат приготовил завтрак для мистера Майкла и его жены и накрыл стол в южной столовой. После этого она по коридорам и подсобкам сама прошла в южную столовую.
Там уже находился мистер Майкл, сидел за длинным полированным столом, читал газету, потягивал кофе.
– Доброе утро, – поздоровалась Работяжка.
– Доброе, – мрачновато отозвался мистер Майкл.
Работяжка содрогнулась: да что же это за день такой!
Мистер Майкл просто на себя не похож. Он слишком много трудится, подумала Работяжка. Слишком о многом ему приходится думать. Всё государственные дела – на свои просто времени не остается. Мистеру Майклу надо бы побольше заботиться о собственном здоровье.
Работяжка свернулась клубочком в его ногах, рядом со столом – отсюда ей будет видно все происходящее.
Прибыл завтрак. Жена мистера Майкла не пришла вовремя, тем не менее он приступил к еде.
Только когда чудесный бекон по-канадски, яйца всмятку и вареная на пару рыба остыли, жена мистера Майкла появилась в дверях.
Одета она была для поездки по магазинам: цвета слоновой кости пиджак – спереди коротко, сзади фалды аж до колен; голубая шелковая блузка, светло-желтая юбка, отороченн<