У нашего казначея сто рублей вперед и порешил во что бы то ни стало
"пожить", пожить во всю ивановскую, так, чтобы потом в течение десяти лет
жить одними только воспоминаниями.
А вы знаете, что значит "пожить" в лучшем смысле этого слова? Это не
значит отправиться в летний театр на оперетку, съесть ужин и к утру
вернуться домой навеселе. Это не значит отправиться на выставку, а оттуда на
скачки и повертеть там кошельком около тотализатора. Если вы хотите пожить,
то садитесь в вагон и отправляйтесь туда, где воздух пропитан запахом сирени
и черемухи, где, лаская ваш взор своей нежной белизной и блескомалмазных
росинок, наперегонку цветут ландыши и ночные красавицы. Там, на просторе,
под голубым сводом, в виду зеленого леса и воркующих ручьев, в обществе птиц
и зеленых жуков, вы поймете, что такое жизнь! Прибавьте к этому две-три
встречи с широкополой шляпкой, быстрыми глазками и белым фартучком...
Признаюсь, обо всем этом я мечтал, когда с отпуском в кармане, обласканный
щедротами казначея, перебирался на дачу.
Дачу я нанял, по совету одного приятеля, у Софьи Павловны Книгиной,
отдавшей у себя на даче лишнюю комнату со столом, мебелью и прочими
удобствами. Наем дачи совершился скорее, чем мог я думать. Приехав в Перерву
и отыскав дачу Книгиной, я взошел, помню, на террасу и... сконфузился.
Терраска была уютна, мила и восхитительна, но еще милее и (позвольте так
выразиться) уютнее была молодая, полная дамочка, сидевшая за столом на
террасе и пившая чай. Она прищурила на меня глазки.
- Что вам угодно?
- Извините, пожалуйста...- начал я.- Я... я, вероятно, не туда попал...
Мне нужна дача Книгиной...
- Я Книгина и есть... Что вам угодно?
Я потерялся... Под квартирными и дачными хозяйками привык я разуметь
особ пожилых, ревматических, пахнущих кофейной гущей, но тут...- "спасите
нас, о неба херувимы!"- как сказал Гамлет, сидела чудесная, великолепная,
изумительная, очаровательная особа. Я, заикаясь, объяснил, что мне нужно.
- Ах, очень приятно! Садитесь, пожалуйста! Мне ваш друг писал уже. Не
хотите ли чаю? Вам со сливками или с лимоном?
Есть порода женщин (чаще всего блондинок), с которыми достаточно
посидеть две-три минуты, чтобы вы почувствовали себя как дома, словно вы
давным-давно знакомы. Такой именно была и Софья Павловна. Выпивая первый
стакан, я уже знал, что она не замужем, живет на проценты с капитала и ждет
к себе с гости тетю; я знал причины, какие побудили Софью Павловну отдать
одну комнату внаймы. Во-первых, платить сто двадцать рублей за дачу для
одной тяжело и, во-вторых, как-то жутко: вдруг вор заберется ночью или днем
войдет страшный мужик! И ничего нет предосудительного, если в угловой
комнате будет жить какая-нибудь одинокая дама или мужчина.
- Но мужчина лучше!- вздохнула хозяйка, слизывая варенье с ложечки.- С
мужчиной меньше хлопот и не так страшно...
Одним словом, через какой-нибудь час я и Софья Павловна были уже
друзьями.
- Ах да!- вспомнил я, прощаясь с ней.- Обо всем поговорили, а о главном
ни слова. Сколько же вы с меня возьмете? Жить я у вас буду только двадцать
восемь дней... Обед, конечно... чай и прочее.
- Ну, нашли, о чем говорить! Сколько можете, столько и дайте... Я ведь
не из расчета отдаю комнату, а так... чтоб людней было... двадцать пять
рублей можете дать?
Я, конечно, согласился, и дачная жизнь моя началась... Эта жизнь
интересна тем, что день похож на день, ночь на ночь, и - сколько прелести в
этом однообразии, какие дни, какие ночи! Читатель, я в восторге, позвольте
мне вас обнять! Утром я просыпался и, нимало не думая о службе, пил чай со
сливками. В одиннадцать шел к хозяйке поздравить ее с добрым утром и пил у
нее кофе с жирными, топлеными сливками. От кофе до обеда болтали. В два часа
обед, но что за обед! Представьте себе, что вы, голодный как собака,
садитесь за стол, хватаете большую рюмку листовки и закусываете горячей
солониной с хреном. Затем представьте себе окрошку или зеленые щи со
сметаной и т.д. и т.д. После обеда безмятежное лежанье, чтение романа и
ежеминутное вскакивание, так как хозяйка то и дело мелькает около двери - и
"лежите!", "лежите!.." Потом купанье. Вечером до глубокой ночи прогулка с
Софьей Павловной... Представьте себе, что в вечерний час, когда все спит,
кроме соловья да изредка вскрикивающей цапли, когда слабо дышащий ветерок
еле-еле доносит до вас шум далекого поезда, вы гуляете в роще или по насыпи
железной дороги с полной блондиночкой, которая кокетливо пожимается от
вечерней прохлады и то и дело поворачивает к вам бледное от луны личико...
Ужасно хорошо!
Не прошло и недели, как случилось то, чего вы давно уже ждете от меня,
читатель, и без чего не обходится ни один порядочный рассказ... Я не
устоял... Мои объяснения Софья Павловна выслушала равнодушно, почти холодно,
словно давно уже ждала их, только сделала милую гримаску губами, как бы
желая сказать:
- И о чем тут долго говорить, не понимаю!
Двадцать восемь дней промелькнули как одна секунда. Когда кончился срок
моего отпуска, я, тоскующий, неудовлетворенный, прощался с дачей и Соней.
Хозяйка, когда я укладывал чемодан, сидела на диване и утирала глазки. Я,
сам едва не плача, утешал ее, обещая наведываться к ней на дачу по
праздникам и бывать у нее зимой в Москве.
- Ах... когда же мы, душа моя, с тобой посчитаемся?вспомнил я.- Сколько
с меня следует?
- Когда-нибудь после...- проговорил мой "предмет", всхлипывая.
- Зачем после? Дружба дружбой, а денежки врозь, говорит пословица, и к
тому же я нисколько не желаю жить на твой счет. Не ломайся же, Соня...
Сколько тебе?
- Там... пустяки какие-то...- проговорила хозяйка, всхлипывая и
выдвигая из стола ящичек.- Мог бы и после заплатить...
Соня порылась в ящике, достала оттуда бумажку и подала ее мне.
- Это счет?- спросил я.- Ну, вот и отлично... и отлично (я надел
очки)... расквитаемся и ладно (я пробежал счет). Итого... Постой, что же
это? Итого... Да это не то, Соня! Здесь "итого двести двенадцать рублей
сорок четыре копейки". Это не мой счет.
- Твой, Дудочка! Ты погляди!
- Но... откуда же столько? За дачу и стол двадцать пять рублей -
согласен... За прислугу три рубля - ну, пусть, и на это согласен...
- Я не понимаю, Дудочка,- сказала протяжно хозяйка, взглянув на меня
удивленно заплаканными глазами.- Неужели ты мне не веришь? Сочти в таком
случае! Листовку ты пил... не могла же подавадать тебе к обеду водки за ту
же цену! Сливки к чаю и кофе... потом клубника, огурцы, вишни... Насчет кофе
тоже... Ведь ты не договаривался пить его, а пил каждый день! Впрочем, все
это такие пустяки, что я, изволь, могу сбросить тебе двенадцать рублей.
Пусть остается только двести.
- Но... тут поставлено семьдесят пять рублей и не обозначено, за что...
За что это?
- Как за что? Вот это мило!
Я посмотрел ей в личико. Оно глядело так искренне, ясно и удивлено, что
язык мой уже не мог выговорить ни одного слова. Я дал Соне сто рублей и
вексель на столько же, взвалил на плечи чемодан и пошел на вокзал.
Нет ли, господа, у кого-нибудь взаймы ста рублей?