Ну, так и что?
Ну, так и что, что он Каин?
Вот почему я позволил ему дразнить меня. Иногда было невозможно заставить Каина улыбнуться, а для меня было лучше, когда он находился в хорошем настроении.
Он толкнул меня локтем в бок.
— Перестань ей так улыбаться. Ты выглядишь как настоящий идиот.
Я заставил свой рот оставаться плоским, а лицо превратил в невыразительную маску.
— Я не улыбаюсь, — недоумевающе сказал.
— Улыбаешься. — Каин закатил глаза. — Перестань на нее пялиться, — потребовал он. — Ты выглядишь придурком.
— Это ты так думаешь, — заметил я.
— Мой долг — держать тебя под контролем, — благочестиво сказал брат, заставив меня фыркнуть.
Боже, избавь меня от его чуши.
— О, вот что это такое? Твой долг? — Я закатил глаза. — Ну, если ты так говоришь.
— Да.
Он снова толкнул меня в бок, а затем, прежде чем я успел сказать хоть слово, зашагал в направлении Теодозии.
Все мое существо всколыхнулось, меня поразила странная вспышка ревности, возникшей из-за способности Каина говорить с кем угодно, не раскрывая того, на что он похож на самом деле, и я обнаружил, что иду следом за ним.
Было почти неизбежным то, что Каин ей понравится. Что она предпочтет его мне.
Все так делали.
Каин заботился об этом.
Пока Теодозия подплывала к краю дорожки, Каин уселся на край бассейна и опустил в него пальцы ног. Через несколько секунд он заставит ее смеяться и улыбаться.
Не потому, что хотел ее, не потому что искренне интересовался, а потому, что я имел глупость смотреть на нее слишком долго.
Потому что я не скрывал своего внимания.
Бл*ть. Когда я научусь?
Разозлившись на себя, я стиснул зубы. Каин сделал это с двумя другими девчонками, которые мне нравились, включая Марию, его нынешнюю девушку. Она мне понравилась, я по глупости улыбнулся ей и отправил несколько дурацких сообщений, а через пять дней они начали встречаться.
|
|
Желудок скрутило от раздавшегося смеха Теодозии, но я заставил себя не отворачиваться. Если бы я это сделал, то брат бы понял, что достал меня. Он бы знал, что добился своего. Иногда мне было интересно, что я ему такого сделал, что он так меня возненавидел. Тогда, с другими, мне было все равно. Выживать с психопатом, который являлся твоим близнецом и который, казалось, был полон решимости разрушить твое счастье, — по такому не найдешь руководства по самопомощи.
Чертовски досадно.
Я мог бы воспользоваться помощью, но родители мне этого не давали. Мама верила в то дерьмо, которое ей извергал Каин, а папа? Ну, он не был так увлечен болтовней моего близнеца, но был занятым человеком. Одним из тех, кто, как я думал, трахает свою секретаршу.
Естественно, киска его секретарши была куда интереснее, чем невзгоды старшего сына, так что сострадания ко мне с его стороны не было.
До меня донесся еще один взрыв смеха. Только на этот раз он отличался тем, что был неловким. Сдержанным.
Каин мог очаровать кого угодно... Я никогда не слышал такого фальшивого смеха от девушки, на которую он нацелился. Девушки, которую я осмелился найти привлекательной.
Не думал, что Каин знал, что такое влечение. Конечно, если бы он это знал, то, скорее всего, искал бы собственную киску для своего стояка, а не беспокоился о той, что заставила дергаться мой член. Но ведь психопатов не привлекают те же вещи, что и нормальных людей, не так ли? А Каин, без тени сомнения, был ненормальным.
|
|
Никто, кроме меня, не видел этого, но я это знал.
Стремясь понять, что изменило смех Теодозии, я направился к девушке, чьи красота и мастерство в воде привлекли мое внимание. Сейчас? Она была бы в десять раз привлекательнее для меня, если бы поняла, что мой брат осел.
Подойдя к ним, я встал за Каином, ожидая, пока ее взгляд переместится на меня, нарушителя их разговора. Я ждал обычного приступа хихиканья и банальности: «Боже мой, вас двое!», но этого не произошло.
Когда она посмотрела на меня, Земля перестала вращаться. Это было похоже на столкновение атомов, на чудо, совершившееся в одно биение сердца...
Я не ожидал такого. Не мог ожидать, потому что, боже мой, как мог кто-то это ожидать, если никогда не чувствовал такого?
Это выходило за пределы притяжения. Превратилось в некую связь, которая была глубже поверхностных отношений и пронизывала до костей.
Я чувствовал себя так, словно меня пнули в живот.
Ощущение такое, будто... Бл*ть. Возможно, будто меня ударили коленом по яйцам. Только не было боли. Честно говоря, не было и радости. В основном смятение и жар. Не как жар от возбуждения.
Больше похоже на то, что энергетическая связь между нами создала свой собственный побочный результат — как лампочка, которая обжигает пальцы, когда ты к ней прикасаешься...
Каин, конечно же, разрушил момент. Обернувшись, сердито посмотрел на меня.
— Так пялиться — грубо, — зарычал он.
Моя челюсть сжалась от его попытки выставить меня дураком — даже если он был полностью прав, не было необходимости указывать на это человеку, на которого я, черт возьми, смотрел!
|
|
Но мне не нужно было беспокоиться о том, что меня унизили. Теодозия, воспользовавшись тем, что Каин отвлекся, нырнула под воду и, оттолкнувшись от стенки, поплыла на другую сторону бассейна.
Увидев это, Каин нахмурился.
— Фригидная сучка.
Мои губы скривились, и только прикусив изнутри кожу зубами, я удержался от улыбки. Если я это сделаю, Теодозии придет п*здец. В буквальном смысле.
Поэтому я просто моргнул, а когда промолчал, брат фыркнул, посмотрел на другой конец бассейна и вытащил ноги из воды. Натянув шлепанцы, он смылся, что лишь подтвердило очевидное — Теодозия не попалась на крючок его «обаяния».
Господи, она нравилась мне все больше и больше.
Занять его место на бортике бассейна было осознанным риском. Если Каин думал, что я ею заинтересован, то он, без сомнения, разыграл Теодозию, но если она не заинтересована, он не мог ее заставить, не так ли?
Моя губа ныла там, где я ее прикусил. Каин был больным... но даже он не зашел бы так далеко. Верно?
Взволнованный, я уже собирался уйти и вернуться к своим родителям. Никто не заслуживает того, чтобы оказаться под прицелом Каина, если только этот человек не был таким же извращенным, как он.
Обеспокоенный, я быстро огляделся вокруг, пытаясь увидеть, где спрятался Каин. Сегодняшнее чертовски скучное мероприятие по сбору средств было одним из любимых маминых проектов, который всегда объединял нас как семью и напоминал о том, какими несчастными мы были, будучи единым целым. Но прежде, чем я сделал следующее движение, появилась Теодозия, рассекая воду как русалка, и схватилась руками за край бассейна в нескольких сантиметрах от моего бедра.
Между нами снова возник жар, и я был не в силах уйти от нее, как не мог заставить свое сердце перестать биться. От ее присутствия мой внутренний холод, мучивший меня из-за Каина, немного уменьшиться. У нас с ним должна была быть уникальная связь, но где-то по дороге она превратилась во что-то чудовищное.
Что-то злое и жестокое.
Когда мысли об уходе пропали, подозревая о том, что Каин сделал плохие вещи, притворившись мной.
— Меня зовут Адам.
Ее брови приподнялись.
— Он сказал, что Адам — это он. — На лице Теодозии, мокром от воды, не было замешательства. Казалось, она увидела то, чего не замечал я. — Он мне не понравился.
У меня перехватило горло от ее замечания, сказанного тоном, напомнившем мне ребенка, заявившего о том, что он не любит брокколи. Когда эти слова проникли внутрь, меня наполнило странное облегчение. Каин нравился всем. Большинство людей предпочли бы его мне, что, хотя и было иронично, я понимал. Чтобы защитить себя от него, я надел маску. Редко впускал людей внутрь, никогда не позволял им увидеть настоящего меня, потому что знал, – он украдет их у меня.
За наши шестнадцать лет никто никогда не говорил мне, что Каин им не нравится. Никто никогда, столкнувшись с его обаянием, не мог избежать его чар.
Знаю, что это кажется невозможным.
Ты не можешь нравиться всем. Всегда есть кто-то, кому ты не симпатичен, верно?
Только не с Каином.
С ним это не срабатывало. А если кто-то не был его фанатом, он работал над ним и, как и наша мама, вел кампанию, пока они не становились его друзьями. Я видел, как это происходило. Подарки, деньги, кофе, долгие разговоры по телефону. Если бы он так старательно учился в школе, его единственный шанс поступить в хороший колледж не зависел бы от стипендии по плаванию.
Но Теодозия?
Он отступил.
Почему? Что она ему сказала?
— Его зовут Каин, — сказал я ей деревянным голосом.
Это был не первый раз, когда он выдавал себя за меня. И очень сомневался, что последний. У моего брата не было стыда. Вовсе нет.
— Я знала, что он лжет.
Такой ответ заставил меня склонить к ней голову.
— Как?
Она скорчила рожицу.
— Это мистика!
Это было долбаное чудо — вот что это было.
— Я весь во внимании.
— Это может показаться странным. — Ее улыбка была слабой. — Ты не поверишь, если я скажу тебе. — Теодозия шевельнула рукой и мизинцем коснулась моего бедра. — Я знаю, каково это быть высмеянным.
Мое горло сжалось. Даже если и хотел пренебрежительно отнестись к тому, что она сказала, даже фыркнуть в ответ, я не стал этого делать. Теодозия не заслужила моего неуважения. И если она знала, что такое насмешки, то я не собирался унижать ее только для того, чтобы сохранить свое лицо.
Поэтому я сказал ей полуправду.
— Ты знаешь, кто такой нарцисс?
Она нахмурилась.
— Да. Происходит от мифологического юноши Нарцисса. Он отвергал тех, кто его любил. Однажды отвергнутые воззвали к Немезиде, прося ее наказать Нарцисса. Та вняла их просьбам, сделав так, что парень влюбился в собственное отражение.
Мгновение я мог только смотреть на нее. Какого бы ответа я ни ожидал, но точно не такого.
На ее губах появилась улыбка.
— Я читала, — все, что сказала Теодозия, но она не выглядела обиженной моим удивлением.
Мне было стыдно за то, что я, возможно, считал ее глупой из-за того, что она была бедной.
Поговорим о засранцах... Черт, мы с Каином стоили друг друга.
Кончик ее мизинца снова коснулся моего бедра.
— Все нормально.
— Это не нормально, — резко возразил я. — Прости.
Она пожала плечами, отчего сверкающие капли воды скользнули по ее коже. В течение секунды я только и мог смотреть на эти капли, очарованный их движением по ее ключице, вниз, между грудей. При виде этого у меня пересохло во рту, и мой член шевельнулся.
Я не был девственником, хотя думал, что Каин хотел бы, чтобы я им был, по крайней мере, до тех пор, пока мне не исполнится сто лет, прилагая много усилий, чтобы отобрать у меня каждую понравившуюся мне девушку, но я чувствовал себя тупым идиотом из-за стояка на публике. Щеки вспыхнули от жара, я откашлялся.
— Каин… — я так сильно хотел сказать «психопат», но не стал, — …нарцисс. Если он что-то хочет, то сделает все, чтобы это произошло.
Теодозия прищурила глаза, словно почувствовала, что я произнес более «приятную» ложь, — но это же было невозможно, верно? Тем не менее, каким-то образом она почувствовала обман Каина... Я ощутил небольшое облегчение.
— Звучит так, будто с ним трудно ужиться.
У меня вырвался взрыв смеха.
— Даже не сомневайся, это действительно сложно, — выдохнул я.
— Прости. — Она содрогнулась. — Это ужасно.
Она точно все поняла.
Мои глаза горели слезами от ее простой веры в меня, но я наклонил голову, потому что меньше всего мне хотелось выглядеть киской. Я уже и так признал, что мой близнец был гребаным притеснителем. Черт.
— Если вдруг ты не услышал мое имя по громкоговорителю, то меня зовут Теодозия. — Она протянула мне вторую руку, чтобы я пожал ее. — Рада с тобой познакомиться, Адам.
Мое сердце колотилось в груди.
— Я тоже рад познакомиться, — прохрипел.
Глава 4
Тея
Тогда
«Я тоже рад познакомиться».
Эти слова отзывались эхом в моей голове в течение нескольких часов после того, как их произнес Адам, и, хотя это было глупо, мысль о нем, о нашем разговоре заставляла меня буквально порхать, когда я шла домой из городского общественного бассейна.
Мне было интересно, понимал ли Адам важность того, что я протянула ему руку для рукопожатия, но думала, что нет. В его мире рукопожатие считалось нормой. В моем же это было совсем не так.
Тем не менее, я сделала это, потому что хотела его почувствовать.
Хотела узнать, есть ли что-то большее в союзе наших душ, чем что-то неосязаемое.
Так и было.
Боже милостивый, было.
Для меня с самого начала этот сбор средств был стрессом. Я думала, что без бассейна, который можно было бы посещать каждый день, сойду с ума, но данная кампания должна была сделать то, ради чего была организована — привлечь достаточно денег для ремонта крыши. И то, что рядом крутилась политик, заставляло меня нервничать, но она могла появляться, когда хотела, если это означало обеспечить возможность своему сыну покрасоваться перед публикой.
Сыну, в единственном числе.
Каин... этот мерзкий тип. Я ненавидела парней вроде него, которые думали, что солнце встает ради них, а мир перестанет вращаться без их присутствия в нем.
Он выдал пару шуток, прокомментировал то, как здорово смотрятся мои сиськи в купальнике, и на этом все.
С меня хватило.
Говорить о моей груди, словно делая комплимент, хотя это позорило нас обоих.
Мудак.
Когда Каин разговаривал со мной, его аура вспыхивала самыми темными мрачными цветами, которые только можно вообразить. Даже без моей необычной способности этот парень все равно бы мне не понравился. Конечно, я могла бы не почувствовать его злого умысла, но все равно поняла, что что-то было не так.
Когда он назвал мне свое имя, его аура вспыхнула мутно-красным, а затем стала оранжевой, показывая его веселье.
А потом появился его близнец, и я поняла, в какую игру он пытался сыграть, и воспользовалась шансом сбежать. В основном потому, что другой парень… настоящий Адам…
Он был моим.
Одна только мысль об этом заставила меня судорожно вздохнуть, когда я проходила мимо поломанной машины, которая представляла собой обгоревший остов. Пнув консервную банку и наблюдая, как та катится по ровному тротуару, я подумала о своей бабушке. Она сказала мне, что в один прекрасный день я его встречу. Сказала, что видела это на картах и что мне нужно быть бдительной. Тогда я верила ей, но перестала, когда она умерла. Я перестала жить по-старому, потому что у меня не было выбора, если я хотела приспособиться.
Я даже пыталась забыть свою способность чтения аур. Не желая быть еще более странной, чем была, я притворилась, что этой способности у меня не было,до такого, что почти перестала их видеть. Мне помогло то, что я стала редко смотреть на людей, предпочитая глядеть себе под ноги. Конечно, люди думали, что я стесняюсь. На самом деле, я просто избегала видеть их.
Настоящих их.
Но Каин?
Даже сейчас, возвращаясь к дому Мейеров, меня трясло.
Он был злым.
Порочным.
И было странно говорить это о парне, о ребенке по большому счету, но он был извращенным.
Адам солгал, когда назвал его нарциссом. Не знаю почему, но он это сделал. Я почувствовала в Каине такую глубину, с которой никогда раньше не сталкивалась — все в нем было неправильным и махриме. Нечистым.
В моей новой жизни, если честно, большинство вещей было такими, но не столь грязными, как он.
Что касается остальной части моей жизни, бабушка всегда старалась найти для нас жилье, где был бы проточный водоем, и мы редко переезжали с места на место, так что я ценила это.
Мейеры были похожи на многих приемных родителей — брали детей ради дополнительного пособия. Но я их не винила. Они не были жестокими, как другие дома, в которых я жила, и не скупились на еду и заботу. У них была больная дочь, лекарства которой стоили целое состояние, и они нуждались в любой помощи, которую могли получить. Мейеры были намного лучше, чем моя последняя приемная семья. Эмма хорошо кормила меня и другого приемного ребенка, следила за тем, чтобы мы с Кенни были хорошо одеты, и в целом заботилась о нас.
Я не расстраивалась по поводу ее незаинтересованности во мне. Как я могла? Я навещала Луизу, проверяла ее и помогала, когда не была занята учебой. Ее аура тоже «говорила» со мной, и на этот раз я не могла ее игнорировать, потому что она, казалось, занимала всю комнату, заползая в углы, проникая сквозь стены, и то, что она сообщала, было плохим.
Мне не нужно было смотреть в медицинские документы, чтобы сказать, что Луиза не задержится долго в этом мире. Как бы Эмма ни экономила на всем, чтобы купить медикаменты, сколько бы дополнительных смен ни брал Джон, лекарства не работали.
На мой взгляд, этот дар совсем не был подарком. Знание таких вещей в лучшем случае было неудобным, а в худшем — жестоким.
Знать, что Луиза скоро умрет, независимо от того, что ее любили родители, независимо от того, что они убивали себя, чтобы сохранить ей жизнь? Это было неправильно. Очень неправильно.
Но тогда многое в этом мире было неправильным.
Я не должна была потерять папу из-за несчастного случая с лошадью. А мама? Ей не следовало сдаваться и кончать с собой из-за его потери.
Меня всегда это возмущало, но бабушка сказала, что мой отец был маминым единственным.
Как Адам был моим.
Моим единственным.
Только моим.
Эта мысль ошеломила меня, и я остановилась, — долгая прогулка до дома могла немного подождать, — чтобы посмотреть на ярко-голубое небо. Прямо как аура Адама до тех пор, пока он не заговорил о Каине, и нотка печали не проникла в его настроение, изменив ее.
Мейеры жили на границе хорошей и плохой части города. Городской бассейн, где я занималась, находился в плохой части, поэтому я всегда торопилась побыстрее пройти первую половину пути и чувствовала себя более расслабленно во второй.
Я всегда втягивала голову в плечи, когда шла по Лоуренсу. Разбитые машины были нередким явлением. Часто краем глаза я замечала, как торгуют наркотиками, и всегда старалась идти быстрее, опустив глаза.
По мере того, как я подходила к дому Мейеров, облезлые одноэтажные дома, стоявшие вдоль дорог в первой половине моего пути, постепенно сменялись добротными коттеджами. С лужайками, которые косили каждую неделю, с детскими игрушками, валяющимися во дворе, и с газетами, которые раз в день разносчик бросал на крыльцо.
Дом Мейеров был таким местом.
У Мейеров был самый респектабельный дом, в котором я когда-либо жила. Подойдя к нему, я посмотрела на аккуратно выкрашенную вагонку, крышу без протечек и аккуратно подстриженные живые изгороди, обрамлявшие участок с двух сторон, и задумалась над иронией судьбы.
Если бы Луиза не заболела, попала бы я сюда?
Если бы мой отец не умер, впихнули бы меня в систему после смерти моей бабушки?
Именно все это привело к моей встрече с Адамом?
«Особенные» были редкостью. Такие люди выходили за рамки экстраординарности, но в моем роду они были. Кинкейды были цыганами в двенадцати поколениях, и я была первой, кто нарушил эту традицию.
Адам был полной противоположностью цыгана. Гадже (прим.: словом «гадже» цыгане, или ромы, называют всех нецыган) — он был американским звездным мальчиком с яркой белозубой улыбкой, достойной рекламы зубной пасты, и телом, созданным для спорта. От этого он казался еще прекраснее.
И «прекрасный» не было преувеличением.
Я не могла понять, как они могли быть близнецами, потому что если коснуться сути, то Каин не был прекрасным. Может быть, для других и был, но не для меня.
Адам был легким.
Чистым.
Я не сомневалась, что он не был чистым в библейском смысле. Но его душа? Она была хороша.
Мое сердце переполнилось, когда я подумала о нем, и когда вошла в дом, то увидела, что Эмма, склонив голову набок, смотрит на меня со странной улыбкой на лице.
— Ты выглядишь иначе.
Мои глаза округлились, а когда мы встретились взглядами, щеки мгновенно залило румянцем. Я увидела печаль Эммы, хотя она не сказала ни слова, и поняла, что у Луизы снова не было улучшения. Опустив глаза вниз, я пробормотала:
— Правда?
Я чувствовала, как Эмма взглядом скользит по мне, пытаясь понять, почему я выгляжу иначе. Насколько я знала, внешне ничего не изменилось, чтобы она могла догадаться, что сегодня утром произошло кое-что необычное.
— Ты выглядишь… — бросив на Эмму быстрый взгляд, я была удивлена ее искренней улыбкой. — Счастливой. Хорошо провела время в бассейне?
Меня немного огорчило то, что, оказывается, я все время хожу с несчастным выражением лица, но была рада, что сейчас выглядела счастливой. Рада, что это заставило улыбнуться Эмму, потому что у нее было достаточно горя из-за болезни Луизы.
— Было здорово, — призналась я. — Теперь у бассейна достаточно средств, чтобы починить крышу. Сенатору удалось получить крупное пожертвование.
Улыбка Эммы стала шире, и она, окунув руки в мыльную воду, вымыла несколько тарелок, лежавших в раковине.
— Это прекрасные новости. Не знаю, чем бы ты занималась все свободное время, если бы не могла ходить в этот бассейн.
Перспектива была ужасающей.
— Я тоже.
Дрожь, охватившая меня, не была притворной.
К счастью, государственный психотерапевт, которого я посещала, посчитал мое время в бассейне дополнительной терапией, так что я могла без проблем часами оставаться в общественном центре, пока выполняла все свои обязанности и не отставала от учебы. В моей жизни не было ничего, кроме книг и бассейна, так что, конечно, ни то, ни другое не было проблемой.
Мысль о том, что в моей жизни теперь есть что-то еще, — кто-то, — заставила мое сердце екнуть.
Зайдя на кухню, я положила свой рюкзак на стол. Это была небольшая комната, оклеенная яркими желтыми узорчатыми обоями, делавшими кухню, выходящую на север, намного ярче. На стенах висели старомодные темно-коричневые шкафы, а прямо посередине стоял стол из того же гарнитура, который Эмма содержала в чистоте и порядке. Чуть дальше находилась прачечная комната. Решив уклониться от этого разговора, я порылась в рюкзаке, достала мокрый купальник из полиэтиленового пакета, и отнесла его туда. Как всегда, набралось много стирки.
Стирка была моей обязанностью.
Не думаю, что люди понимали, насколько личным является стирка. Они поручили ее своим детям, не зная, что это откроет.
Я знала, когда у Джона и Эммы был секс, когда у нее были месячные. Я знала, когда у Луизы снова пошла носом кровь, и знала, когда она описала постель. Вся личная информация, вещи, которые я бы не хотела, чтобы посторонний знал обо мне.
Но я вообще не хотела, чтобы обо мне что-то знали.
Это во мне говорила цыганка. Мы были скрытной группой не потому, что были нечестными, как многие о нас думали, а потому, что нас учили, что мы небезопасны. И никогда не будем.
Нам было суждено путешествовать по земле, никогда не находя дома, нигде не приживаясь.
Я нашла приемлемый вариант, ассимилировав с остальными. Моя бабушка? Она этого не сделала. Она прожила свою жизнь, гордясь тем, что она цыганка, и я знала, что позорила ее, отказываясь от нашего наследия и делая все, что должна была, чтобы выжить. Тем не менее, это был ее главный урок. Адаптируйся и двигайся дальше. Она могла бы отрезать мне ухо за игнорирование моих способностей, но гордилась бы тем, что я делала, чтобы выжить.
Засовывая грязное белье в стиральную машину, я вспомнила дни, когда мама сверху донизу убирала наше жилище. Эмма была не такой чистюлей. Да, она следила за порядком, но я помнила, как мама, стоя на четвереньках, мыла стыки между полом, покрытом линолеумом, и стенами в нашем фургоне, пытаясь держать его в чистоте.
Так оно и должно было быть.
Она делала это дважды в день.
В этом мире ее считали бы человеком с ОКР (прим.: обсессивно-компульсивное расстройство — присутствие в жизни повторяющихся, навязчивых мыслей (обсессии) и/или повторяющихся действий, в исполнении которых человек чувствует острую необходимость (компульсии)). В нашем? Это удел женщины. Убирать и очищать дом. Это был долг, конечно же. Но более того, это было честью. Способом защиты семьи и, честно говоря, я предпочитала смотреть на это именно так.
Закусив губу, я задалась вопросом, почему мне в голову пришли мысли о моем прошлом. Обычно стирая, я думала о школе, уроках и экзаменах, над которыми мне нужно было поработать после еды. Я не думала о маме и папе. Больше вспоминала о своей бабушке, потому что именно она научила меня навыкам уборки, необходимым для ромни — замужней женщины-цыганки, — и правил было много. Правил, которые я была бы рада игнорировать, даже если некоторые из них укоренились во мне.
Я потеряла своих родителей слишком маленькой, чтобы хорошо их помнить, поэтому мысли о них лишь печалили меня. Бабушка — другое дело. Я отчаянно по ней скучала, но мысли о ней заставляли меня улыбаться. Она превратила меня в того, кто выжил, независимо от того, нравилось ей то, что я сделала или нет.
Отделив одежду Кенни и Джона от той, которую носили мы с Эммой и Луизой, я засунула женские вещи в стиральную машину, поморщившись от крови, которая сразу же окрасила воду в машине в красный цвет. Я очень хотела перестирать эти простыни, но меня уже отчитали из-за лишней траты воды, и я понимала, что вторая стирка не приветствовалась, учитывая, сколько там было белья.
Даже если бы для того, чтобы перестирать все дважды заняло у меня всю ночь, я все равно бы это сделала.
Носовые кровотечения у Луизы становились все более частыми, и я слышала, как она рыдает по ночам в подушку от боли. Хотела бы я что-нибудь для нее сделать, хотела бы помочь. Бабушка могла бы, она знала, что делать. Эмма была такой милой и доброй, а Джон — таким серьезным и трудолюбивым... они не заслуживали потерять свою маленькую девочку.
Выставив режим стирки, я вернулась на кухню. Эмма что-то помешивала в кастрюле, что имело острый и насыщенный аромат, и я оживилась. Она приготовила лучший томатный суп и поджаренные сырные сэндвичи.
Подойдя к раковине, я открыла кран и наполнила ее водой. Во время этого процесса я взяла миску, набор столовых приборов, стакан и тарелку, намочила и намылила их, окунула в воду, снова намылила и, наконец, смыла под проточной водой. Эмма, зная мой ритуал, ничего не сказала, просто подождала, пока я поставила посуду рядом с ней на стойку. Затем, взяв с собой столовые приборы, я поспешно подошла к столу и стала ждать, пока она меня обслужит.
— Когда вернется Кенни? — спросила я ее, пока она летала по кухне.
— У него практика, так что в семь.
Я кивнула, думая о том, чему его научу, когда буду заниматься с ним математикой. Кенни был на год старше меня, но ненавидел школу. Я думала, что он дислексик (прим.:нарушение способности к овладению навыками чтения и письма при сохранении общей способности к обучению). Он не был глупым, но когда дело доходило до книг так злился, что не мог сосредоточиться.
Если я произносила пример вслух, он без проблем решал его. Но когда я заставляла делать это на бумаге, у него была такая истерика, словно ему было пять лет
— Ты познакомилась с кем-то в бассейне?
Интерес Эммы ошеломил меня, потому что она не задавала мне личных вопросов, и да, для меня это был личный вопрос.
— Почему ты спрашиваешь об этом? — удивилась я.
Она улыбнулась, посмотрев на меня через плечо.
— Я просто узнаю этот взгляд в твоих глазах. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я встретила Джона, но думаю, я была под впечатлением так же, как и ты.
— Он был там для сбора средств, — призналась я. — Я, наверное, больше его не увижу.
Эмма нахмурилась, поставив передо мной миску с супом. Затем на моей тарелке появились два поджаренных сырных сэндвича и большой стакан молока.
Боже, мне нравилось жить у Мейеров. Еда была простой, но всегда вкусной, и нас никогда не обделяли. Эмма всегда следила за тем, чтобы мы были сыты.
Когда я взяла ложку и помешала ею суп, она спросила:
— Если он был там сегодня, почему бы ему не появиться снова?
— Он был там только из-за пиар-кампании сенатора.
— Он ребенок сенатора? — голос Эммы повысился на октаву. — Один из близнецов?
Мои губы изогнулись.
— Ага. Адам.
— Я видела их по телевизору. Сенатор делает все возможное для своей кампании по переизбранию.
Я пожала плечами — меня не интересовала политика, я ничего не знала, кроме своих школьных занятий.
— Она мне не нравится, — заявила Эмма, и, поскольку приговор был неожиданным, я посмотрела на нее.
— Почему? — это не было похоже на Эмму, которая была сосредоточена исключительно на здоровье дочери. Она ела, спала и дышала Луизой.
Эмма скривилась.
— Она нахалка.
Это заставило меня хихикнуть.
— Нахалка? Что это означает?
— Ты знаешь, что она уроженка Лоуренса?
Я приподняла бровь.
— Правда?
— Ага. Правда.
Все знали, что это худшая часть города — та часть, через которую я проходила, возвращаясь домой.