Сегодня утром, когда мы пришли в класс, учительница нам сказала:
– Дети, у меня для вас важная новость. В рамках проводимого в настоящее время опроса учащихся школ к нам придут репортёры с радиостанции, чтобы взять у вас интервью.
Мы ничего не ответили, потому что никто ничего не понял, кроме Аньяна, но это нормально: ведь он любимчик и первый ученик. Тогда учительница объяснила, что придут дяди, которые работают на радио, и будут задавать нам всякие вопросы, что они это делают во всех школах города и что сегодня наша очередь.
– Я надеюсь, что вы будете хорошо себя вести и разумно отвечать на все вопросы, – сказала учительница.
Мы, конечно, ужасно разволновались, узнав, что будем выступать по радио, и учительнице пришлось несколько раз постучать линейкой по столу, чтобы мы успокоились и не мешали ей вести урок грамматики.
А потом дверь класса открылась, и вошёл директор с двумя мсье, один из которых нёс чемодан.
– Все встали! – скомандовала учительница.
– Садитесь! – велел директор. – Дети, нашей школе оказана большая честь принять у себя представителей радиостанции. Благодаря их усилиям, волшебству радиоволн и гению Маркони[4]то, что вы сейчас скажете, услышат во многих и многих семьях. Я уверен, что к этой чести вы отнесётесь сознательно и с чувством ответственности, но предупреждаю: тот, кто вздумает валять дурака, будет наказан! А сейчас мсье объяснит, что от вас требуется.
Тут один из мсье объяснил, что он будет задавать нам вопросы про то, что мы любим делать и чему учимся в школе. Потом он взял в руки какую‑то штуковину и показал нам:
– Вот это микрофон. Говорить будете в него, чётко и ясно, бояться тут нечего, а сегодня вечером, ровно в восемь часов, сможете услышать себя по радио, потому что мы всё запишем.
Потом этот мсье повернулся к другому мсье, который поставил свой чемодан на учительский стол, открыл его, и там оказались всякие приборы, а себе на уши он надел такие штуковины, чтобы слушать. Как лётчики в фильме, который я недавно смотрел, но у тех радио не работало, и везде был сплошной туман, и из‑за этого они всё никак не могли найти город, в который летели, и упали в море. В общем, классный фильм.
Первый мсье сказал тому, у которого были штуковины на ушах:
– Можем начинать, Пьерро?
– Ага, – ответил мсье Пьерро, – давай‑ка сделаем пробу голоса.
– Раз, два, три, четыре, пять. Порядок? – спросил другой мсье.
– Готово, Кики, – сообщил мсье Пьерро.
– Хорошо, – обрадовался мсье Кики. – Итак, кто желает высказаться первым?
– Я! Я! Я! – закричали мы все.
Мсье Кики рассмеялся и сказал:
– Я вижу, что желающих немало. Придётся мне попросить мадемуазель, чтобы она выбрала одного из вас.
И учительница конечно же решила, что надо расспросить Аньяна, потому что он первый ученик в классе. Вечно одно и то же с этим любимчиком, правда, чего там, так оно и есть!
Аньян подошёл к мсье Кики, и мсье Кики поднёс микрофон к его лицу, которое было совершенно белым.
– Итак, скажи‑ка, малыш, как тебя зовут? – обратился к нему мсье Кики.
Аньян открыл рот, но ничего не сказал. Тогда мсье Кики спросил:
– Тебя ведь зовут Аньян, не так ли?
Аньян в знак согласия кивнул головой.
– Насколько нам известно, – продолжал мсье Кики, – ты в этом классе первый ученик. Нам бы хотелось узнать, как ты проводишь свободное время, какие у тебя любимые игры… Ну же, отвечай! Не надо бояться, давай!
Тут Аньян расплакался, а потом его затошнило, и учительнице пришлось быстро вывести его из класса.
Мсье Кики вытер лоб, посмотрел на мсье Пьерро, а потом спросил нас:
– Есть ли среди вас кто‑нибудь, кто не боится говорить перед микрофоном?
– Я! Я! Я! – закричали мы все.
– Отлично! – обрадовался мсье Кики. – Вон тот маленький толстячок, иди сюда. Вот так… Ладно, начнём… Как тебя зовут, малыш?
– Алшешт, – сказал Альцест.
– Алшешт? – переспросил мсье Кики, очень удивившись.
– Не будешь ли ты столь любезен не разговаривать с набитым ртом? – попросил директор.
– А что, – ответил Альцест, – я как раз ел круассан, когда он меня позвал.
– Круас… Значит, теперь мы уже едим в классе?! – закричал директор. – Что ж, великолепно! Отправляйтесь в угол. Мы займёмся этим вопросом позже. И оставьте свой круассан на столе!
Альцест тяжело вздохнул, положил круассан учительнице на стол, пошёл в угол и начал там есть сдобную булочку, которую достал из кармана штанов, пока мсье Кики вытирал микрофон рукавом.
– Простите их, – извинился за нас директор, – они очень юные и немного несобранные.
– О! Мы к этому привыкли! – весело воскликнул мсье Кики. – В прошлый раз нам пришлось брать интервью у докеров, объявивших забастовку. Разве не так, Пьерро?
– Хорошие были времена, – вздохнул мсье Пьерро.
А потом мсье Кики вызвал Эда.
– Как тебя зовут, малыш? – спросил он.
– Эд! – крикнул Эд, и тотчас же мсье Пьерро сорвал с себя те штуковины, которые были у него на ушах.
– Не так громко, – попросил мсье Кики. – Для того и придумали радио, чтобы тебя было слышно очень далеко без всякого крика. Ладно, начнём сначала… Как тебя зовут, малыш?
– Ну, Эд, я вам уже говорил, – сказал Эд.
– Нет же, – возразил мсье Кики. – Не надо мне говорить, что ты мне это уже говорил. Я тебя спрашиваю, как твоё имя, ты мне отвечаешь, и всё. Готов? Пьерро?.. Так, повторим сначала… Как тебя зовут, малыш?
– Эд, – сказал Эд.
– Так и запишем, – сказал Жоффруа.
– Жоффруа, вон отсюда! – крикнул директор.
– Тихо! – закричал мсье Кики.
– Эй! Предупреждай, когда кричишь! – с недовольством сказал мсье Пьерро, который опять снял те штуковины, которые были у него на ушах.
Мсье Кики прикрыл рукой глаза, минутку подождал, потом убрал руку и спросил у Эда, что он любит делать в свободное время.
– Я классный футболист, – сообщил Эд. – Любого из них за пояс заткну.
– Врёшь! – возмутился я. – Вчера ты стоял на воротах, и мы тебе как следует наподдали!
– Ага! – подтвердил Клотер.
– Всё из‑за того, что Руфюс дал свисток вне игры! – принялся оправдываться Эд.
– Конечно, – согласился Мексан, – он же играл в твоей команде. Лично я всегда говорил, что игрок не может одновременно быть ещё и судьёй, даже если у него есть свисток.
– Хочешь получить кулаком по носу? – сдвинув брови, спросил Эд, и директор велел ему прийти в школу в четверг[5].
Тут мсье Кики объявил, что всё записано, мсье Пьерро торопливо собрал чемодан, и они ушли.
Вечером в восемь часов мама и папа были дома, а ещё к нам пришли мсье и мадам Бледур, мсье и мадам Куртеплак, это наши соседи, мсье Барлье, который работает вместе с папой на одной работе, и ещё дядя Эжен, и все мы расселись вокруг радиоприёмника, чтобы послушать, как я буду выступать. Бабулю предупредили слишком поздно, и она не смогла приехать, но слушала радио у себя дома вместе со своими друзьями. Папа мною ужасно гордился, гладил меня по голове и повторял: «Хе‑хе!» Все были очень рады.
Но не знаю уж, что там у них случилось, на этой радиостанции, но в восемь часов передавали одну только музыку.
Особенно обидно мне было за мсье Кики и мсье Пьерро. Они, наверное, ужасно расстроились!
Мари‑Эдвиж
Мама разрешила пригласить школьных друзей к нам домой на полдник, а ещё я пригласил Мари‑Эдвиж. У Мари‑Эдвиж жёлтые волосы и синие глаза, она дочка мсье и мадам Куртеплак, которые живут рядом с нами в соседнем доме.
Когда ребята пришли, Альцест сразу же отправился в столовую, чтобы посмотреть, что будет на полдник, а когда вернулся, спросил:
– Ещё кто‑нибудь придёт? Я посчитал стулья, и одна порция пирога лишняя.
Тогда я объяснил, что пригласил Мари‑Эдвиж и что это дочка мсье и мадам Куртеплак, которые живут в соседнем доме.
– Но она же девчонка! – возразил Жоффруа.
– Ну да, что такого, – ответил я.
– С девчонками мы не играем, – отрезал Клотер. – Если она придёт, мы не будем с ней разговаривать и играть с ней тоже не будем, вот ещё, с какой стати…
– Я приглашаю в гости кого хочу, – возмутился я, – а если тебе это не нравится, получишь по шее.
Но я не успел дать ему по шее, потому что в дверь позвонили и вошла Мари‑Эдвиж.
На Мари‑Эдвиж было платье из такой же материи, что и шторы у нас в гостиной, только тёмно‑зелёное и с белым воротничком, у которого по краю идут такие маленькие дырочки. Классно она выглядела, Мари‑Эдвиж, но всё‑таки было неприятно, что она притащила с собой куклу.
– Что же ты, Николя, – обратилась ко мне мама, – почему не познакомил свою подругу с товарищами?
– Вот это Эд, – сказал я, – а ещё тут Руфюс, Клотер, Жоффруа и Альцест.
– А это моя кукла, – сообщила Мари‑Эдвиж, – её зовут Шанталь, у неё платье шёлковое.
Больше никто ничего не сказал, поэтому мама объявила, что мы можем садиться за стол, полдник уже подан.
Мари‑Эдвиж сидела между мной и Альцестом. Мама принесла нам горячий шоколад и по куску пирога. Было очень вкусно, но никто не шумел, прямо как в школе на уроке, когда к нам приходит инспектор. А потом Мари‑Эдвиж повернулась к Альцесту и сказала:
– Как ты быстро ешь! Никогда не видела, чтобы кто‑нибудь так ел! Это потрясающе!
И после этого она несколько раз очень быстро похлопала ресницами.
У Альцеста после этого глаза вообще остановились, и он, уставившись на Мари‑Эдвиж, проглотил целиком огромный кусок пирога, который был у него во рту, а потом глупо хихикнул.
– Подумаешь! – вмешался в разговор Жоффруа. – Я тоже могу есть так же быстро, как он, и даже ещё быстрее, если захочу!
– Ерунда, – ответил Альцест.
– О! – воскликнула Мари‑Эдвиж. – Я бы очень удивилась, если бы у тебя получилось быстрее, чем у Альцеста.
И Альцест ещё раз глупо хихикнул. Тогда Жоффруа сказал:
– Сейчас увидишь!
И он принялся есть свой пирог на полной скорости. Альцест не мог принять участия в гонке, потому что уже покончил со своим куском, но все остальные сейчас же включились.
– Я выиграл! – закричал Эд, расплёвывая крошки повсюду вокруг себя.
– Это не считается, – возразил Руфюс, – у тебя в тарелке и так уже почти ничего не оставалось.
– Ещё чего! – возмутился Эд. – У меня полно ещё было!
– Не смеши меня, – хмыкнул Клотер, – это у меня был самый большой кусок, поэтому я и выиграл!
Мне снова захотелось дать по шее этому жулику Клотеру, но тут вошла мама, посмотрела на стол и очень удивилась.
– Как! – воскликнула она. – Вы что, уже съели пирог?
– Я – ещё нет, – ответила Мари‑Эдвиж, которая ела маленькими кусочками.
Это занимало много времени, потому что, прежде чем положить кусочек себе в рот, она каждый раз сначала предлагала его своей кукле, но кукла, конечно, ничего не брала.
– Хорошо, – сказала мама, – когда закончите, можете пойти поиграть в саду. Погода прекрасная.
И она вышла.
– У тебя есть футбольный мяч? – спросил Клотер.
– Отличная мысль, – поддержал его Руфюс, – потому что, может быть, вы все очень сильны, когда надо умять кусок пирога, но футбол – это совсем другое дело. Там‑то я, как доберусь до мяча, всех обставлю!
– Не смеши меня! – воскликнул Жоффруа.
– А Николя потрясающе кувыркается, – заметила Мари‑Эдвиж.
– Кувыркается? – переспросил Эд. – В кувырках самый лучший – я. Уже много лет этим занимаюсь.
– Ну ты обнаглел! – возмутился я. – Тебе прекрасно известно, что именно я чемпион по кувыркам!
– Посмотрим! – отрезал Эд.
И мы все вышли в сад вместе с Мари‑Эдвиж, которая уже доела свой пирог.
В саду мы с Эдом немедленно принялись кувыркаться. Потом Жоффруа сказал, что мы ничего не умеем, и тоже стал кувыркаться. Что касается Руфюса, то он кувыркается на самом деле неважно, и Клотеру тоже скоро пришлось остановиться, потому что он уронил в траву шарик, лежавший у него в кармане. Мари‑Эдвиж аплодировала, а Альцест одной рукой держал сдобу, которую захватил из дома, чтобы закусить после полдника, а другой – Шанталь, куклу Мари‑Эдвиж. Что меня действительно удивило, так это когда Альцест начал угощать кусочками сдобы куклу: обычно он никогда никого не угощает, даже друзей.
Клотер, который уже нашёл свой шарик, спросил:
– А вот это вы умеете делать?
И он прошёлся на руках.
– О! – воскликнула Мари‑Эдвиж. – Это потрясающе!
Ходить на руках труднее, чем кувыркаться, я тоже попробовал, но всё время падал. А вот у Эда получилось здорово, и он простоял на руках даже дольше, чем Клотер. Может быть, потому, что Клотеру пришлось снова искать шарик, который опять выпал у него из кармана.
– Ходить на руках – бесполезное занятие, – сообщил Руфюс. – Что действительно полезно, так это лазать по деревьям.
И Руфюс полез на дерево, а я честно вам скажу, что на наше дерево не так‑то легко залезть, потому что на нём не очень много веток и они все растут высоко.
И тут мы все расхохотались, потому что Руфюс цеплялся за ствол ногами и руками, но не очень‑то продвигался вверх.
– Отвали, сейчас я тебе покажу, как надо, – сказал Жоффруа.
Но Руфюс не желал выпускать дерево. Тут Жоффруа и Клотер стали карабкаться оба сразу, а Руфюс в это время кричал:
– Смотрите на меня! Смотрите на меня! Я поднимаюсь!
Нам повезло, что папы не было дома, потому что он не очень любит, когда кто‑то валяет дурака с садовыми деревьями. Из‑за того, что на дереве места на всех не хватало, мы с Эдом продолжали кувыркаться, а Мари‑Эдвиж считала, кто кувыркнётся большее число раз.
Потом мадам Куртеплак позвала из своего сада:
– Мари‑Эдвиж! Иди скорей! У тебя сейчас урок музыки!
Тогда Мари‑Эдвиж взяла у Альцеста свою куклу, помахала нам на прощание и ушла.
Руфюс, Клотер и Жоффруа отцепились от дерева, Эд перестал кувыркаться, а Альцест сказал:
– Уже поздно, я пошёл.
И они все ушли.
Хороший был денёк, и нам было здорово весело. Боюсь только, что Мари‑Эдвиж скучала.
Нет, правда, всё‑таки с Мари‑Эдвиж мы обошлись не очень‑то хорошо. Почти с ней не разговаривали и играли без неё, как будто её вообще тут и не было.
Филателия
Сегодня утром Руфюс пришёл в школу ужасно довольный. Он показал нам совершенно новую тетрадку, где на первой странице в левом верхнем углу была приклеена марка. А на остальных страницах ничего не было.
– Я начинаю коллекционировать марки, – сообщил нам Руфюс.
И объяснил, что собирать марки ему посоветовал папа, что это называется «заниматься филателией» и к тому же это ужасно полезно, потому что, когда рассматриваешь марки, узнаёшь много всего по истории и географии. Ещё его папа рассказал, что коллекция марок может стоить кучу, просто кучу денег и что в Англии был один король, который собрал ужасно дорогую коллекцию.
– Хорошо бы, чтобы вы все коллекционировали марки, – заметил Руфюс. – Тогда можно меняться. Папа мне сказал, что именно так и собирают потрясающие коллекции. Только марки должны быть целыми, непорванными, и потом – это особенно важно, – надо, чтобы у них все зубчики были на месте.
Когда я вернулся домой обедать, я сразу попросил маму дать мне марки.
– Это ещё что за выдумки? – удивилась мама. – Иди мыть руки и не морочь мне голову своими нелепыми затеями.
– А зачем тебе марки, старик? – спросил папа. – Ты собираешься писать письма?
– Да нет, – объяснил я, – это чтобы заниматься филателией, как Руфюс.
– Но это же здорово! – воскликнул папа. – Филателия – очень интересное занятие! Собирая коллекцию марок, узнаешь массу вещей, особенно по истории и географии. И к тому же хорошая коллекция может стоить очень дорого. У одного английского короля была коллекция, которая стоила целое состояние!
– Да, – сказал я. – И мы с ребятами будем меняться и так соберём потрясающие коллекции, и все из марок, у которых полно зубцов.
– Н‑да… – пробормотал папа. – Во всяком случае, я бы предпочёл, чтобы ты коллекционировал марки, а не эти бесполезные игрушки, которые захламляют твои карманы и весь дом. Давай послушайся сейчас маму, иди мыть руки, а потом за стол; после обеда я тебе дам несколько марок.
После обеда папа порылся у себя в столе, нашёл три конверта и оторвал от них уголки, на которых были приклеены марки.
– Вот ты уже на пути к великолепной коллекции! – засмеялся папа.
И я его поцеловал, потому что у меня самый замечательный папа на свете.
Когда после обеда я вернулся в школу, многие ребята уже начали коллекционировать: Клотер, у которого была одна марка, Жоффруа, у которого тоже была одна, но другая, и ещё одна у Альцеста – правда, вся рваная и некрасивая, в масле, и многих зубцов на ней не хватало. А самая классная коллекция из трёх марок была у меня. У Эда марок не было, и он нам сказал, что мы все дураки, и что всё это ерунда, и что лично он предпочитает футбол.
– Сам ты дурак, – ответил Руфюс. – Если бы английский король играл в футбол, вместо того чтобы собирать коллекцию марок, он бы ни за что не разбогател. Может быть, даже и королём бы не стал.
Руфюс был прав, но из‑за того, что прозвенел звонок на урок, мы не смогли больше заниматься филателией.
На переменке все начали меняться.
– Кому мою марку? – спросил Альцест.
– У тебя есть марка, которой нет у меня, – обратился Руфюс к Клотеру, – я с тобой на неё меняюсь.
– Согласен, – ответил Клотер. – Отдаю тебе свою марку за две других.
– Скажите на милость, почему это я должен давать две марки за твою одну? – возразил Руфюс. – За одну марку одну и дам.
– Лично я с удовольствием поменяю свою марку на любую другую, – вмешался в разговор Альцест.
Тут к нам подошёл наш воспитатель Бульон. Он всегда опасается, когда видит, что мы собрались все вместе, но так случается довольно часто, потому что мы – отличная компания друзей, вот Бульон всё время и опасается.
– Посмотрите‑ка мне в глаза, – велел Бульон. – Что вы там опять затеяли, безобразники?
– Ничего, мсье, – ответил Клотер. – Мы занимаемся филателией и вот меняемся марками. Одна марка за две другие и тому подобное, чтобы составить потрясающие коллекции.
– Филателией? – переспросил Бульон. – Но это же очень хорошо! Очень хорошо! Очень познавательно, особенно в том, что касается истории и географии! И потом, хорошая коллекция может затем оказаться довольно дорогой вещью… Был один король, не помню точно, в какой именно стране, и как его звали, тоже не помню, но у него была коллекция, которая стоила целое состояние!.. Ладно, меняйтесь, только ведите себя прилично.
Бульон ушёл, а Клотер протянул руку, на которой лежала марка, Руфюсу.
– Ну что, согласен? – спросил Клотер.
– Нет, – ответил Руфюс.
– А я согласен, – сказал Клотер.
И тут Эд подошёл к Клотеру и – хвать! – отнял у него марку.
– Я тоже начинаю коллекционировать! – закричал Эд, захохотал и бросился бежать.
Но Клотер совсем не собирался шутить, он бегал за Эдом и орал, чтобы тот отдал ему его марку, подлый вор. Тогда Эд, не останавливаясь, лизнул марку и приклеил её себе на лоб.
– Эй, парни! – крикнул Эд. – Смотрите! Я – письмо! Я – авиаписьмо!
Эд расставил руки и стал бегать и делать «врум‑врум‑врум», но Клотеру удалось подставить ему подножку, Эд упал, и они начали здорово драться, и тут снова прибежал Бульон.
– О! Я отлично знал, что вам нельзя доверять! – воскликнул он. – Вы не способны развлекаться, как умные люди! Ну‑ка оба отправляйтесь в угол… А ты, Эд, немедленно отцепи эту дурацкую марку, которая наклеена у тебя на лбу!
– Вот‑вот, и скажите ему, чтобы он был поосторожней и не повредил на ней зубцы, – попросил Руфюс. – Это одна из тех, которых у меня нет.
И тогда Бульон отправил его в угол вслед за Клотером и Эдом.
Из коллекционеров остались только мы с Жоффруа и Альцест.
– Эй, парни! Не хотите мою марку? – спросил Альцест.
– Меняю одну свою марку на три твоих, – сказал мне Жоффруа.
– Ты что, с ума сошёл? – возмутился я. – Хочешь получить три мои марки, давай мне тоже три, и все дела! За одну марку я тебе отдам тоже одну.
– Я не возражаю меняться одну на одну, – опять влез Альцест.
– А какой мне от этого толк? – возразил мне Жоффруа. – Опять получится столько же, сколько было раньше!
– Так что, вы не хотите брать мою марку? – ещё раз спросил Альцест.
– Я согласен отдать тебе три свои марки, – сказал я Жоффруа, – если ты дашь мне взамен что‑нибудь интересное.
– Идёт! – ответил Жоффруа.
– Ладно, раз никто не хочет брать мою марку, вот что я с ней сделаю! – воскликнул Альцест и порвал свою коллекцию.
Когда я, ужасно довольный, вернулся домой, папа меня спросил:
– Ну что, юный филателист, как продвигаются дела с коллекцией?
– Отлично продвигаются, – сказал я.
И показал ему оба шарика, которые выменял у Жоффруа.
Мексан‑волшебник
Мы все, все ребята, приглашены на полдник к Мексану. Нас это удивило: обычно Мексан никого никогда не приглашает к себе домой, потому что его мама этого не любит. Но он нам объяснил, что его дядя – тот, который моряк, хотя лично я думаю, что это враньё и никакой он не моряк, – подарил ему волшебную шкатулку, а заниматься волшебством, когда никто на тебя не смотрит, – это неинтересно, поэтому мама разрешила Мексану пригласить нас в гости.
Когда я пришёл, все ребята уже были там, и мама Мексана подала нам полдник: чай с молоком и бутерброды – так себе, ничего особенного. Мы все смотрели на Альцеста: он ел две булочки с шоколадом, которые принёс с собой из дома, но просить его поделиться бесполезно, потому что Альцест – очень хороший друг и всегда готов отдать вам всё, что угодно, но только если это несъедобно.
После полдника Мексан позвал нас в гостиную, где заранее расставил стулья, как у Клотера, когда его папа показывал нам кукольный театр. Мексан встал позади стола, а на столе уже стояла волшебная шкатулка. Он открыл шкатулку – там внутри было полно всякой всячины – и достал палочку и большой кубик.
– Видите этот кубик? – спросил Мексан. – Если не считать того, что он очень большой, это обычный кубик, как все остальные…
– Нет, – сказал Жоффруа, – он внутри пустой, и в нём есть ещё другой кубик.
Мексан открыл рот и посмотрел на Жоффруа:
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю, потому что у меня дома есть точно такая же волшебная шкатулка, – объяснил Жоффруа. – Мне её папа подарил, когда я занял двенадцатое место на контрольной по орфографии.
– Значит, тут какой‑то фокус? – спросил Руфюс.
– Нет, мсье, никаких фокусов! – закричал Мексан. – А всё дело в том, что Жоффруа – подлый врун!
– Совершенно точно, что он внутри пустой, твой кубик, – продолжал Жоффруа, – а ты только попробуй повторить, что я подлый врун, и получишь как следует!
Но они не подрались, потому что в гостиную вошла мама Мексана. Она с минуту смотрела на нас, потом вздохнула и ушла, прихватив с собой вазу, которая стояла на камине. Но меня заинтересовал фокус с пустым кубиком, и я подошёл к столу, чтобы было лучше видно.
– Нет! – закричал Мексан. – Нет! Отправляйся на своё место, Николя! Ты не имеешь права смотреть вблизи!
– Это почему же, скажите на милость?! – возмутился я.
– Потому что тут фокус, это точно, – предположил Руфюс.
– Ну да, – заявил Жоффруа, – кубик пустой, и поэтому, когда ты его ставишь на стол, тот кубик, который там внутри…
– Если ты не замолчишь, – закричал Мексан, – пойдёшь домой!
Тут в гостиную опять зашла мама Мексана и унесла с собой статуэтку, которая стояла на пианино.
Тогда Мексан отложил кубик и взял что‑то похожее на маленькую кастрюльку.
– Эта кастрюля пустая, – сообщил Мексан, показывая её нам.
И он посмотрел на Жоффруа, который как раз объяснял фокус с пустым кубиком Клотеру, который ничего не понял.
– Я знаю, – сказал Жоаким, – кастрюля пустая, а потом ты оттуда достанешь совершенно белого голубя.
– Если у него это получится, – заметил Руфюс, – значит, тут какой‑то фокус.
– Голубь? – воскликнул Мексан. – Да нет! Откуда я тебе возьму голубя, дурак?
– Я видел по телевизору одного волшебника, и он отовсюду доставал кучу голубей. Сам дурак! – ответил Жоаким.
– Во‑первых, – сказал Мексан, – даже если бы я захотел, мне никто бы не позволил доставать из кастрюли голубей, мне мама не разрешает заводить дома животных, и когда один раз я принёс мышку, были неприятности. Кто это дурак, скажите на милость?
– Жаль, – вздохнул Альцест, – голуби – это здорово! Они такие маленькие, но с зелёным горошком получается классно! Похоже на цыплёнка.
– Ты – дурак, – крикнул Жоаким Мексану, – вот кто дурак!
Тут снова зашла мама Мексана, и я даже подумал, не подслушивала ли она под дверью. Она велела нам хорошо себя вести и быть поосторожней с лампой, которая стоит в углу.
Когда она уходила, вид у неё был очень обеспокоенный…
– Кастрюля, – спросил Клотер, – как тот кубик, – внутри пустая?
– Не вся кастрюля, – сказал Жоффруа, – только где дно.
– Фокус, чего там, – повторил Руфюс.
Тогда Мексан рассердился и сказал нам, что мы плохие товарищи, закрыл свою волшебную шкатулку и заявил, что больше не будет нам ничего показывать. Он надулся, и после этого уже никто ничего не говорил. Тут опять прибежала мама Мексана.
– Что здесь происходит? – закричала она. – Почему я вас не слышу?
– Это всё они, – пожаловался Мексан, – они не дают мне ничего показывать!
– Послушайте, дети, – обратилась к нам мама Мексана. – Мне хотелось бы, чтобы вам было весело, но вы должны хорошо себя вести. Иначе пойдёте по домам. Сейчас мне надо выйти за покупками, и я надеюсь, что вы будете держаться как взрослые разумные мальчики. И будьте осторожны с часами, которые стоят на комоде.
Мама Мексана взглянула на нас ещё раз и ушла, подняв глаза к потолку и качая головой, как будто хотела кому‑то сказать «нет».
– Ладно, – буркнул Мексан. – Видите этот белый шар? Сейчас я сделаю так, что он исчезнет.
– Это фокус? – спросил Руфюс.
– Да, – ответил Жоффруа, – он его спрячет к себе в карман.
– Нет, мсье! – закричал Мексан. – Нет, мсье! Я сделаю так, что он исчезнет! Вот!
– Да нет, – опять возразил Жоффруа, – никуда он не исчезнет, говорю же я тебе, ты его засунешь к себе в карман!
– Так что же, он сделает так, чтобы шарик исчез, или нет? – спросил Эд.
– Разумеется, я могу заставить этот шарик исчезнуть, – ответил Мексан, – если захочу. Но я не хочу, потому что вы мне не друзья, вот и всё! И мама права, когда говорит, что вы все – просто банда вандалов!
– Ну, что я говорил! – закричал Жоффруа. – Чтобы заставить шарик исчезнуть, надо быть настоящим волшебником, а не таким дрянным, как ты!
Тут Мексан разозлился и подбежал к Жоффруа, чтобы ему врезать, а Жоффруа это не понравилось, и тогда он сбросил на пол волшебную шкатулку и тоже ужасно разозлился, и они с Мексаном начали друг друга колотить. Нам было очень весело, но в это время в гостиную вошла мама Мексана. Вид у неё был очень недовольный.
– Все по домам! Немедленно! – приказала мама Мексана.
И мы ушли. Я был всё‑таки здорово разочарован. Хоть мы и отлично провели время, но я бы с удовольствием посмотрел, как Мексан творит всякие чудеса.
– Да ну! – протянул Клотер. – Я считаю, что Руфюс прав: Мексан не умеет делать так, как настоящие волшебники по телевизору, у него одни фокусы.
На следующий день в школе Мексан всё ещё злился на нас, потому что, кажется, когда он собрал свою волшебную шкатулку, то обнаружил, что белый шарик пропал.
Дождь
Лично я люблю дождь, если он очень‑очень сильный, потому что тогда я не иду в школу, а остаюсь дома и играю в электрическую железную дорогу. Но сегодня дождь был недостаточно сильный, и мне пришлось отправляться на уроки.
Вы знаете, всё‑таки дождь – это весело: здорово, когда задираешь голову, открываешь рот и глотаешь дождевые капли, ходишь по лужам или со всей силы топаешь по ним ногой, чтобы забрызгать других ребят. Ещё можно пробежать под водосточной трубой, и бывает ужасно холодно, когда за ворот рубашки течёт вода, потому что, конечно, какой же смысл пробегать под водосточными трубами, если на тебе плащ, застёгнутый по самую шею. Неприятно только, что на перемене нас не пускают во двор, чтобы мы не промокли.
В классе горел свет, и это было чудно́. И ещё одна вещь мне ужасно нравится – смотреть, как по оконному стеклу наперегонки бегут капли, соревнуясь, какая быстрее доберётся вниз. Похоже на речки.
Потом прозвенел звонок, и учительница нам сказала:
– Хорошо. Сейчас будет перемена. Можете поговорить друг с другом, только ведите себя прилично.
Тут мы все разом заговорили, от этого был ужасный шум, и приходилось очень громко кричать, чтобы тебя услышали. Учительница вздохнула, поднялась, вышла в коридор, оставив дверь открытой, и стала там разговаривать с другими учительницами, которые не такие замечательные, как наша, и мы поэтому стараемся свою не слишком выводить из себя.
– Ну что, – предложил Эд, – давайте сыграем в вышибалы?
– Ты что, свихнулся? – ответил Руфюс. – От этого с учительницей выйдут одни неприятности, и к тому же мы выбьем окно, это уж точно!
– Вот ещё, – возразил Жоаким, – просто откроем окна, и всё!
Это была действительно потрясающая мысль, и все побежали открывать окна, кроме Аньяна, который повторял урок по истории и громко читал вслух, зажав руками уши. Он ненормальный, этот Аньян! Мы открыли окно, и это было замечательно, потому что ветер подул в класс, и нам всем было очень весело, когда вода попадала в лицо, но тут мы услышали ужасный крик: это учительница зашла в класс.
– Да вы с ума сошли! Немедленно закройте окна!
– Это чтобы играть в вышибалы, мадемуазель, – объяснил Жоаким.
Тогда учительница сказала нам, что не может быть и речи о том, чтобы играть в мяч в классе, заставила нас закрыть окна и велела всем сесть на свои места. Плохо только, что те парты, которые стояли около окон, были совершенно мокрыми, и, хотя это очень здорово, когда вода попадает тебе в лицо, всё же сидеть на мокром совсем неприятно. Учительница всплеснула руками, сказала нам, что мы невыносимы, и ещё сказала, что сейчас постарается рассадить нас за сухие парты. Тут сделалось немного шумно, потому что каждый хотел усесться, и получилось, что набралось несколько парт, за которыми сидело по пятеро ребят, а когда сидишь больше чем по трое, на скамейке становится ужасно тесно. Я сидел с Руфюсом, Клотером и Эдом.
Потом учительница постучала линейкой по своему столу и закричала:
– Тихо!
И больше никто не разговаривал, кроме Аньяна, который ничего не слышал и продолжал вслух повторять свой урок по истории. Надо сказать, что он сидел за партой совершенно один, потому что никому неохота садиться рядом с этим подлым любимчиком, если, конечно, это не контрольная. Наконец Аньян поднял голову, увидел учительницу и замолчал.
– Так, – объявила учительница. – Я не желаю больше вас слышать. За малейшую выходку буду строго наказывать! Ясно? Теперь рассаживайтесь поудобнее за партами, но только тихо!
Тут мы все встали и, не говоря ни слова, пересели, и было ясно, что сейчас не время валять дурака, потому что учительница выглядела очень рассерженной.
Я сел вместе с Жоффруа, Мексаном, Клотером и Альцестом, но нам было не очень удобно, потому что Альцест занимает ужасно много места и повсюду сорит крошками от своих бутербродов. Учительница довольно долго на нас смотрела, потом вздохнула и снова вышла разговаривать с другими учительницами.
Тогда Жоффруа встал, пошёл к доске, мелом нарисовал на ней ужасно смешного человечка, хоть и без носа, и написал: «Мексан – дурак». Нас всех это очень насмешило, кроме Аньяна, который опять взялся за свою историю, и Мексана, который встал и подошёл к Жоффруа, чтобы ему врезать. Жоффруа, конечно, стал защищаться, но мы только успели все встать и закричать, как вбежала учительница, вся красная и с круглыми глазами. Я, наверное, уже целую неделю не видел, чтобы она так сердилась. Потом она заметила, что́ там на доске, и это было ещё хуже.
– Кто это сделал? – спросила учительница.
– Это Жоффруа, – ответил Аньян.
– Мерзкий стукач! – закричал Жоффруа. – Ты у меня получишь, так и знай!
– Ага! – поддержал его Мексан. – Давай, Жоффруа!
Тут началось что‑то ужасное. Учительница страшно рассердилась и стала стучать линейкой по столу – много‑много раз. Аньян принялся кричать, плакать и повторять, что его никто не любит, что это нечестно, что все им только пользуются, что он сейчас умрёт и пожалуется своим родителям, и все стояли и кричали, и всем было здорово весело.
– Садитесь! – крикнула учительница громче всех. – В последний раз вам говорю: садитесь! Я не желаю больше вас слышать! Садитесь!
Мы сели. Я как раз оказался за одной партой с Руфюсом, Мексаном и Жоакимом, когда в класс вошёл директор.
– Все встали! – приказала учительница.
– Садитесь! – велел директор.
Он посмотрел на нас и обратился к учительнице:
– Что здесь происходит? Крики ваших учеников раздаются по всей школе! Это невыносимо! И потом, почему это они сидят по четверо‑пятеро за одной партой, когда остальные парты свободны? Пусть каждый займёт своё место!
Мы все встали, но учительница объяснила директору про мокрые парты. У директора был удивлённый вид, и он сказал, что ладно и чтобы мы опять сели на те места, с которых только что встали. Тогда я сел вместе с Альцестом, Руфюсом, Клотером, Жоакимом и Эдом, и нам было ужасно тесно.
Тут директор указал пальцем на доску и спросил:
– Кто это сделал? Ну‑ка быстро!
Но Аньян не успел ничего ответить, потому что Жоффруа встал, заплакал и сказал, что он не виноват.
– Поздно теперь каяться и хныкать, мой юный друг, – покачал головой директор. – Вы ступили на скользкую дорожку, эта дорожка ведёт прямо на каторгу. Но я отучу вас употреблять грубые слова и оскорблять своих товарищей! Вы перепишете мне пятьсот раз то, что написали на доске. Ясно?.. Что касается всех остальных, то, хоть дождь и прекратился, вам не разрешается выходить во двор на переменах до конца сегодняшнего дня. Надеюсь, это немного научит вас соблюдать дисциплину. Будете сидеть в классе под присмотром вашей учительницы!
Когда директор ушёл и мы с Жоффруа и Мексаном сели за свою парту, то подумали, что у нас и правда замечател<