В истории Средиземноморья Крит был не только родиной древнейшей культуры Европы1, но и местом, где эта культура ранее всего пришла в соприкосновение с цивилизациями Востока. Египетское влияние можно отметить с эпохи Древнего царства, но особой интенсивности оно достигло ко времени Нового царства2. Минойцы усвоили, по-видимому, и некоторые египетские обряды, как можно судить по памятникам минойского искусства. Примером может служить ваза из стеатита в форме страусового яйца (предмета, который мог стать известным минойцам благодаря связям с Египтом). На ней изображено шествие поющих юношей с сельскохозяйственными орудиями в руках. Впереди идет запевала, потрясающий систром — египетским музыкальным инструментом3. Имело с.4 место и финикийское влияние4. В свою очередь, критские корабли проникают далеко на Восток, в Малую Азию и Египет. По преданию, подтверждаемому археологическими источниками, Милет был основан выходцами из Крита5. На фресках в гробницах египетских вельмож Нового царства мы видим послов Крита («Кефтиу»), несущих дары — вазы характерной эгейской формы.
Позднее Крит становится объектом активного проникновения ахейцев, которое закончилось покорением ряда культурных центров острова, и прежде всего Кносса, само географическое положение которого способствовало превращению его в опорный пункт ахейцев на Крите. Ахейцев сменили доряне, и на острове образовалось то смешение народов, о котором не без удивления пишет автор «Одиссеи» (XIX. 175 слл.):
|
Разные слышатся там языки: там находишь ахеян С первоплеменной породой воинственных критян: кидоны Там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов… |
В этих стихах ахейцы противопоставлены «истинным критянам» (Ἐτεόκρητες), которых автор называет гордыми, отважными — может быть, в память о былом могуществе минойцев6. Согласно Страбону (X. 4. 6), именно этеокритяне и кидоны составляли автохтонное население Крита. Земля Крита названа в «Одиссее» «прекрасной и тучной». Видимо, здесь отражено ходячее представление о достоинствах критской земли, привлекавшей многочисленных переселенцев и завоевателей. Все же мы не можем представить себе с полной ясностью, кто были все эти этеокритяне, кидоны, пеласги… Но из описания «Одиссеи» вытекает, что они достигли высокого уровня развития и жили в городах, число которых достигало девяноста. Ахейцы упомянуты в этом месте «Одиссеи» раньше, чем дорийцы (это единственное упоминание о дорийцах в поэме). Последними названы «божественные пеласги» — с.5 народ, следы которого традиция прослеживает в разных местах Эллады и за ее пределами.
Смешение ахейской и минойской культур — было ли оно результатом завоевания или мирного проникновения — ранее всего произошло в Кноссе7. Так как ахейцы по уровню своего развития стояли много ниже минойцев, они усвоили многие достижения их культуры, религию и письменность (несколько их видоизменив).
|
В ахейской традиции, сохраненной эпосом, Кносс и Крит выступают как адекватные понятия, подобно тому как отождествляются в нем Аргос и Эллада, Сидон и Финикия. Именно из Кносса должны были проникнуть в Элладу критские культы. Вообще Крит в греческой традиции выступает в качестве родины главных божеств. По словам Диодора (V. 79), сами критяне утверждали, что «почести, воздаваемые богам, жертвоприношения, учреждение мистерий — все было изобретено критянами, другие народы все это у них позаимствовали». Ахейцы, носители микенской культуры, создали общий с минойцами пантеон, поэтому принято говорить о минойско-микенской религии, характеристику которой дал в своих работах Нильссон8. Ахейцы, вероятно, поступили так же, как в историческую эпоху поступали греки ионийского племени, которые, сталкиваясь с религиозными представлениями других народов, мгновенно открывали там своих родных богов. Индоевропейский культ верховного солнечного божества, «Отца дня» (Зевса, Юпитера), которому поклонялись древние ахейцы, был отождествлен с верховным критским божеством и быстро приобрел все его черты. В Элладе Крит стал с.6 главным культовым местом Зевса9. Поэтому в связанных с культом Зевса мифах и обрядах можно пытаться открыть минойские черты, хотя исследователь при этом сталкивается с большими трудностями: как метко заметил Нильссон, минойская религия представляет собой книгу с иллюстрациями, но без текста10. Здесь целесообразно обращаться к таким реликтовым формам культа, минойское происхождение которых либо засвидетельствовано, либо весьма вероятно.
|
Особый цикл греческих мифов уже в древности был назван критским (τὰ κρητικά): он представляет благодарный материал для исследователя. Рассказ «Илиады» о Миносе и Идоменее, царе Крита (XIII. 449 слл.) отражает мифологическую реконструкцию, которую Эванс назвал «ахейской легендой». От нее сохранилось очень немного. До нас не дошла поэма о Миносе и Радаманте, приписывавшаяся Эпимениду, и «Критская мифология», приписывавшаяся Динарху. Поэтому для реконструкции критского цикла мифов целесообразно обратиться к сохранившейся мифографической традиции — особенно к началу III книги «Библиотеки» Псевдоаполлодора. Из него ясно видно, что в центре этого цикла находился миф о Миносе и его потомках, царях Крита. Первый царь Крита (Кносса) Минос был сыном Зевса. Божественное происхождение Миноса может служить доводом в пользу того, что царская власть на минойском Крите носила теократический характер.
В «Одиссее» Минос — царь Кносса (XIX. 178 слл.), тогда как в «Илиаде» он царь всего Крита (XIII. 450)11. Эпитет Миноса в «Одиссее» — ὀλοόφρων, «замышляющий зло, погибель». Это ясное свидетельство о том, что ахейцы считали критян враждебной силой. Мифологическая традиция, сообщающая о господстве критских царей над морями и близлежащими к Криту островами, упоминает о походах Миноса против Афин и Мегар (Apollod. III. 15. 8). Платон, бывший знатоком местных аттических мифов, упоминает в «Законах» (IV. 706 B) с.7 о тяжелой дани, которую жители Аттики платили Миносу. Это отзвук древней традиции о зависимости Аттики от Крита, — так же, как миф о Тесее и Минотавре рисует нам тяжесть этой зависимости, хотя и в фантастической форме.
Продолжительность критского господства в бассейне Эгеиды была велика. Гесиод называет Миноса «царственнейшим из всех смертных царей» (Hes. Frg. 103 Rz.), и это не случайно. Вполне естественно, поэтому, критские обряды и религиозные представления должны были распространиться по всему бассейну Эгейского моря. В традиции Минос выступает не только в качестве царя, но и законодателя: каждый девятый год он становился собеседником Зевса в Диктейской пещере (Paus. III. 2. 4; Dion. Hal. A. R. II. 61; Diod. V. 78. 3; Strabo. XVI. 2. 38), где он получал от Зевса законы, которые потом передавал людям12. По-видимому, цикл правления Миноса равнялся 8 годам (на этом цикле мы остановимся позже).
Форма, в которой мифы рассказывают нам о божественном происхождении Миноса, представляется несколько странной. Зевс, превратившись в быка, похитил финикийскую царевну Европу, которую затем умчал на Крит. Плодом любви Зевса и Европы и стал Минос, и его братья Сарпедон и Радамант. В мифе ясно заметно его негреческое происхождение: животной ипостасью Зевса у греков был орел. Далее критские мифы повествуют о странной любви, которой жена Миноса, дочь бога Гелиоса Пасифая, воспылала к прекрасному быку, высланному из моря по просьбе Миноса, желавшего таким (не менее странным) способом доказать свои права стать царем Крита. Этого быка выслал Посейдон (Apollod. III. 1. 3), но в более древней редакции этого мифа, сохраненной Лактанцием (Lact. Plac. in Stat. Theb. V. 431), быка выслал Зевс. От этого быка Пасифая родила Минотавра («быка Миноса»), чудовище с телом человека и головой быка13.
с.8 Этот миф нельзя не поставить в связь с теми памятниками минойской культуры, которые были открыты Эвансом в Кноссе. Здесь прежде всего обращают на себя внимание фрески Кносского дворца, изображающие игры молодых девушек с бешено мчащимся быком. В минойских культовых местах постоянно встречается священный символ — «рога посвящения» (стилизованные рога быка). Две пары таких рогов открыты в небольшом святилище в юго-западной части Кносского дворца. Между рогами найдены отверстия, куда вставлялись двойные топоры, «лабрисы». Нильссон утверждал, что подобные комплексы представляли собой не объект культа (Kultgegenstand), а лишь его принадлежность (Kultgerät), но с этим согласиться нельзя14. Этот комплекс занимает центральное место в культовых изображениях Минойского Крита: на расписном саркофаге из Агиа Триады мы видим женщин, несущих возлияния на алтари двойного топора15. В Палекастро раскопаны остатки дома, относящегося к Позднеминойскому IB периоду. Там в домашнем святилище открыты каменные основания алтарей двойного топора и небольшие «рога посвящения»16.
В частном доме, находившемся ниже юго-восточного угла Кносского дворца, в северо-западном и юго-восточном углах крайней южной комнаты были обнаружены черепа двух больших быков с длинными рогами. Перед ними найдены остатки расписных жертвенников17. Как отмечает Кеншерпер, двойной топор и рога посвящения являются наиболее известными, но, по меткому замечанию Маринатоса, наименее понятными символами минойской религии18. Необыкновенная распространенность этих символов говорит о всеобщем характере этого культа на Крите. В этом культе священное животное — минойский бык — должен был играть главную роль.
Странный на наш взгляд миф о любви Пасифаи, жены с.9 Миноса, к быку является, вне всякого сомнения, греческим осмыслением минойского обряда, в котором справлялся «священный брак» жены критского царя-жреца с быком (животной ипостасью верховного минойского божества, «Минойского Зевса»). Этим обрядом утверждалось право детей критского царя наследовать царскую власть19.
Представления, согласно которым царь племени возводит свое происхождение к животному предку, могут быть классифицированы как тотемические. Афины, сохранившие унаследованные от пеласгов (древнего населения Аттики — Her. VIII. 4) связи с минойскими культами, соблюдали довольно долго аналогичный обряд. Аристотель в «Афинской политии» (III. 5) сообщает, что жена афинского архонта-царя (что особенно важно!) вступала в ритуальный брак с Дионисом в Буколии (храме Диониса, название которого произведено от слова «бык», и сам Дионис чтился иногда в образе быка). Этот обряд восходит к микенским временам, когда афинские цари соблюдали минойский ритуал священного брака жены царя с быком, подтверждавшего их право на царскую власть. Не случайно Критский бык, побежденный Гераклом (Геракл символизирует в этом мифе дорийское завоевание, а Критский бык — минойско-микенское население додорического Крита), появляется затем на территории Аттики (Марафонский бык). На острове Тенедосе — древнейшем культовом центре греков — минойское божество в образе быка также чтилось в качестве бога Диониса.
В критских мифах Зевс в образе быка, Минос — царь Крита и сын его Минотавр выступают в неразрывном единстве. Поэтому Бете пришел к вполне логичному выводу, что термин «Минос» является божественным титулом критских царей вообще, «варварским именем божества некоего негреческого народа»20.
Интересно сопоставить этот вывод Бете с титулатурой фараона Египта, о сильном влиянии которого на культуру минойского Крита говорилось выше. Фараон постоянно назывался «мощный телец». На таблетке Нармера египетский царь с.10 изображен в виде быка, рогами разрушающего вражескую крепость. Культ быка Аписа, явленного бога Осириса, имел общеегипетское значение, а цариц Египта хоронили иногда в саркофаге, имевшем форму коровы21 (Her. II. 129). Так в древнем Египте царь и верховное божество оказывались тесно связанными со своей териоморфной ипостасью, быком.
Возможно, что в образе Минотавра мы сталкиваемся с явлением перехода териоморфной формы божества в антропоморфную стадию22.
Минойский бог, Зевс в образе быка, был одновременно и астральным божеством23. Это нашло отражение в греческом мифе об Астерии; в образе Зевса-Астерия выступает иногда сам Минос (Tzetz. Chil. I. 473). Имя Астерия носит и сын Миноса, Минотавр, в том варианте мифа, который сохранен у Аполлодора (III. 1. 3), где сообщается, что Пасифая родила Астерия, прозванного Минотавром. Само имя Пасифаи может быть интерпретировано как имя астрального божества («всем светящая»). Отголоски древнего критского культа астрального божества в форме быка можно открыть в мифе, сообщаемом Псевдо-Эратосфеном (Catasterism. 14), где рассказывается о перенесении быка, похитившего Европу, на небо. Минойский бог в образе быка (Астерий-Минос-Минотавр) изображался с животом, покрытым звездами, как это мы видим на одной греческой вазе24.
В египетских космогонических представлениях небо изображалось в виде коровы с животом, покрытым звездами25.
Миф о минойском звездном быке нашел отражение у Овидия:
с.11
В ночь перед Идами бык, весь осыпанный звездами, всходит… К берегу только тебя он довез, то предстал перед тобою, Богом Юпитер, с главы ложные сбросив рога. Бык тот ушел в небеса… |
(Овидий. Фасты. V. 603 слл.) |
Как отмечает Томсон, на тотемической стадии религиозного мышления человек всю окружающую природу классифицирует по тотемическому образцу26. Есть основания полагать, что минойский звездный бык отождествлялся с солнцем: «Адиунский бык — так критяне называли солнце. Они утверждают, что солнце указывает дорогу, при перемене жительства, в образе быка» (Anecd. Bekk. 344. 10)27.
Супругой солнцу могла стать луна — не потому ли имя супруги Миноса Пасифая «всем светящая»? На микенском золотом кольце с изображением культовой сцены мы видим вверху солнце и луну, а под ними — двойной топор, «лабрис» (символ минойского Зевса)28.
Эти тотемические по своему характеру представления о звездном (солнечном) быке, олицетворении неба, сохранялись на Крите долго, от минойцев они перешли к ахейцам, а от ахейцев — к дорянам, завоевавшим Крит. Мы можем ясно различить их следы в гимне в честь Зевса Диктейского, открытого на Крите близ Палекастро в 1904 г.29 Он был найден записанным на камне. Близ Палекастро (древняя Гелейя) находилось святилище Зевса Диктейского, и археологические памятники говорят за то, что на протяжении VII—V вв. до н. э. роль этого храма оставалась значительной30. Гелейя была с.12 городом этеокритян, которые, как мы узнаем из Страбона, долго сохраняли культ Зевса Диктейского (X. 4. 6). Этеокритяне являются наиболее вероятными носителями минойской культуры31.
В названном гимне поющие обращаются к Зевсу, прося его прибыть в Дикте в этом году и порадоваться гимну, который они ему поют у его алтаря. В конце поющие призывают Зевса: «Прыгни в наши стада рогатого скота, прыгни в наши прекраснорунные стада овец! прыгни в наши урожайные поля и наши цветущие изобилием дома!… Прыгни в наши города, в наши мореходные суда, в наших молодых сограждан! Прыгни в наши прославленные законы…»
Хотя текст гимна сильно поврежден и за все детали перевода поручиться нельзя, все же нетрудно заметить, что благословляющее все своим присутствием божество, явление которого благостно воздействует на окружающий человека мир, выступая в качестве жизнетворного начала, мыслится здесь в образе священного животного (солнечного быка), прыжком вторгающегося во все сферы человеческой деятельности… Он как бы оплодотворяет мир (употреблен глагол θόρε, imper. aor. от глагола θρώσκω — он имеет значение «оплодотворять» в применении к животным)32.
Можно предположить, что в ежегодный праздник Минойского Зевса, бога в образе быка, приносился в жертву священный бык, после чего устраивались очистительные ритуалы и культовые игры с быками, которые изображены на фресках Кносского дворца. Мы видим здесь девушку, стоящую в позе адорации, с вытянутыми вперед руками, тогда как другая совершает головокружительный прыжок через спину бешено мчащегося быка33. Нет сомнения, что этот же обряд был с.13 усвоен и микенцами. На фреске Тиринфского дворца мы видим разъяренного, быстро мчащегося быка, несущего на своей спине юношу, ухватившего правой рукой быка за рога34. Поимка священного быка и культовые игры с быками изображены на известном кубке из Вафио (древние Амиклы в Лаконии, где долго сохранялись следы ахейской культуры)35. Были ли эти игры умилостивительным обрядом почитания тотема перед принесением его в жертву и коллективным поеданием? Или же мы имеем здесь дело с обрядом инициации, как полагает Уиллетс36?
При нынешнем состоянии источников ответ на эти вопросы может представлять собой лишь более или менее вероятную гипотезу. Мифологическая традиция подтверждает существование обряда принесения в жертву священного быка. В рассказе Аполлодора (III. 1. 3) Посейдон по просьбе Миноса высылает из моря быка (который должен подтвердить право Миноса на царский престол), но с одним условием — чтобы Минос принес его в жертву. Минос этого условия не выполнил, за что и был наказан божеством.
Мясо жертвенного быка поедали все члены общины, приобщаясь тем самым к божественной силе, в нем заключенной. В практике ритуалов тотемизма встречается обряд поедания священного животного37. Мы рассмотрим этот ритуал ниже в связи с афинским праздником Буфоний.
с.14 На о. Косе еще в историческую эпоху сохранялся обряд принесения в жертву Зевсу специально избранного для этой цели красивого быка. Обряд совершался под руководством жреца, обладавшего привилегиями царя38 (значит в более древнюю эпоху жертвоприношение совершал царь общины).
На о. Тенедосе (древнейшем культовом месте Эллады — ср.: Илиада. I. 38) существовал, по сообщению Элиана (История животных. XII. 34), обряд жертвоприношения теленка Дионису. Новорожденного теленка закалывали, предварительно привязав к его ногам котурны. Наносивший удар после этого обращался в бегство, и за ним устраивалась погоня39. Он спасался в сторону моря; это, по-видимому, означало, что очищение от убийства он сможет получить, лишь отплыв за море.
Мы не знаем, как совершалось жертвоприношение в Тенедосском обряде, но на монетах Тенедоса (чеканку можно проследить с середины VI в. до н. э.) постоянно изображался двойной топор, «лабрис»40.
«Тенедосский топор» (Τενέδιος πέλεκυς) вошел у греков в поговорку41. Словом πέλεκυς исконно обозначался двойной топор, и в этом значении оно употребляется еще у Гомера42. В общине Тенедоса двойной топор был священной эмблемой43. В вазовой живописи греков двойным топором вооружены только боги, герои или жрецы44.
Знак «лабриса» играл роль священного знака на Крите минойской эпохи и на всем ареале распространения с.15 минойской культуры. Преемственность религиозных культов можно проследить от минойцев до греков позднейшей эпохи: раскопки в Палекастро доказали непрерывную преемственность культа Диктейского Зевса от геометрической до позднеримской эпохи. Пирамидальные каменные основания для фетиша двойного топора открыты здесь в здании Позднеминойского IB периода, вместе с миниатюрными «рогами посвящения»45. Подобные памятники обнаружены в Фесте, Кноссе, Тилиссе и других местах: знак лабриса постоянно ставится на предметах религиозного обихода в среднеминойскую эпоху46. Единственное вероятное объяснение состоит в том, что это был культ орудия, которым производилось заклание священного быка47.
Этнографические параллели могут быть указаны. Тэйлор рассказывает об индийских тугах, у которых существовал культ орудия, с помощью которого приносились жертвы божеству. «Во время борьбы с этим кровавым обычаем англичане заставляли совершать обряд освящения заступов только для вида в своем присутствии, но совершавшие этот мрачный обряд хорошо знали его смысл. На страшное орудие не должна была падать тень какого бы то ни было живого существа. Освящающий его жрец, совершая предписанное четырехкратное омовение орудия водой и семикратное очищение огнем, сидел, обращенный лицом на запад. Когда затем ему удавалось с одного удара расколоть кокосовый орех, что означало, что освящение совершилось, орудие клалось на землю и присутствующие поклонялись ему, обратив лицо на запад»48. В обряде, описанном Тэйлором, кокосовый орех символизировал человеческую голову.
Следы минойского обряда заклания священного быка можно заметить в обрядности афинских Буфоний. Аттика с.16 принадлежит к таким областям Эллады, где преемственность с микенской (минойской) культурой можно проследить особенно отчетливо. Остатки сооружений микенской эпохи открыты на афинском акрополе. Гробницы микенской эпохи открыты в районе древних Ахарн. Как подчеркивает Нильссон, микенский заупокойный культ, следы которого здесь открыты, продолжал отправляться вплоть до Пелопоннесской войны49. Согласно Геродоту и Фукидиду, исконное население Аттики состояло из пеласгов — народа, тесно связанного с микенской культурой (Her. VI. 137; Thuc. IV. 109). О нем напоминали древние укрепления Акрополя-Пеласгик (в V веке его стали называть Пеларгиком): многочисленные остатки купольных гробниц на территории Аттики, керамика микенской эпохи, находимая здесь в большом количестве, подтверждают данные письменной традиции о непрерывной культурной преемственности от микенской эпохи до позднеклассической.
Наибольший интерес для нас здесь представляет древнейший афинский праздник Диполий, посвященный Зевсу Полиею («градодержателю», то есть главному богу общины). Аристофан в «Облаках» (ст. 985 слл.) приводит Диполии как пример самого допотопного праздника. Схолии к этому стиху также подчеркивают его древность (со ссылкой на «Аттиду» Андротиона). Павсаний (I. 26. 10) относит обряд ко времени мифического афинского царя Эрехтея. Главной частью праздника был обряд заклания жертвенного быка, отчего и весь праздник назывался Буфонии.
Источники, позволяющие реконструировать этот обряд, заслуживают пристального рассмотрения. Помимо уже упомянутых схолий к Аристофану, некоторые сведения можно найти у Павсания (I. 24. 4; I. 28. 10). Но наиболее подробный рассказ содержится в сочинении Порфирия «О воздержании от мясной пищи» (De abstin. 28—30). Жрецы Афин, на попечении которых был этот обряд, происходили из древнейших аттических родов — Тавлонидов и Кериков50.
Рассмотрим сначала свидетельство Павсания (I. 24. 4). «Во время праздника Зевса Полиея на алтарь возлагались с.17 зерна ячменя, смешанные с зернами пшеницы. Алтарь оставлялся без охраны. Бык, предназначенный для жертвоприношения, подойдя к алтарю, начинал поедать зерна. Тогда призывают одного из жрецов, который должен убить быка. Бросив на этом месте топор (так ему предписывает закон), жрец убегает. Остальные же, как будто не зная человека, который это сделал, привлекают к суду топор». Дополнительные данные Павсаний сообщает ниже: «Когда царем над афинянами был Эрехтей, тогда впервые заклал быка быкобойца (βουφόνος) у алтаря Зевса Полиея. Оставив здесь топор, он убежал из страны, а топор, став предметом судебного разбирательства, тотчас же был оправдан».
Так понимали этот текст исследователи (Моммзен, Тамаро). Но Дейбнер отверг это толкование, справедливо заметив: «Слово παραυτίκα («тотчас») при оправдательном вердикте остается непонятным»51. Поэтому он предложил понимать термин ἀφείθη в прямом смысле — топор тотчас же выбрасывался (за пределы Аттики, как можно догадываться) после его осуждения. Торопливость можно объяснить стремлением как можно быстрее избавиться от предмета, оскверненного убийством священного животного. Это толкование Дейбнера заслуживает внимания52.
Для более глубокого проникновения в смысл обряда целесообразно процитировать весь текст Порфирия (De abstin. II. 28—30): «Говорят, когда в Афинах происходило жертвоприношение, некий Диом или Сопатр, родом не из местных жителей, занимавшийся в Афинах сельским хозяйством, совершил следующее. Он разложил на столе кашу и жертвенные лепешки, чтобы совершить жертвоприношение богам. Один из быков, выпряженный из плуга, подошел и частью съел, частью растоптал все это. Упомянутый земледелец, разгневавшись, схватил топор, который кто-то точил поблизости, ударил быка и убил. Придя в себя, земледелец понял, что он совершил, похоронил быка и добровольно отправился в изгнание на Крит, ибо он навлек на себя проклятие, как совершивший нечестивый поступок. Но после этого началась засуха с.18 и страшный недород: тогда жители сообща вопросили оракул. Пифия провещала, что избавление доставит беглец с Крита, после того, как убийца будет наказан, а убитый восстановлен в том положении, в котором он был убит, когда приносилась жертва. Благо придет, если все отведают мяса убитого, и никто не должен от этого уклоняться. После того, как Сопатра отыскали, он решил, что избавится от вины за совершенное нечестие, если все станут совершать это дело сообща. Он ответил пришедшим к нему людям, что убивать быка должна вся община. Когда же они не смогли найти того, кто должен убивать быка, Сопатр ответил, что сделает это сам, если ему предоставят гражданские права и если все станут принимать участие в убийстве. После того, как афиняне согласились сделать все это, они вернулись в город и обставили дело следующим образом, как и поныне у них оно происходит.
Они избрали дев-водоносиц, которые приносят воду для того, чтобы точить топор и нож. После того, как топор и нож наточены, другое лицо передало топор (человеку, который должен был ударить им быка). Тот ударил быка топором, другой же участник быка заколол. После того, как тушу освежевали, все отведали его мяса. Совершив все это, они сшили шкуру быка и, набив ее сеном, поставили чучело так, как бык стоял, когда был живым. Это чучело запрягли в плуг, будто для пахоты.
Когда после этого был учрежден суд для расследования убийства, были привлечены к суду все, принимавшие участие в убийстве быка. Девы-водоносицы обвинили точильщиков, точильщики — того, кто передал топор, тот обвинил человека, заколовшего быка, а последний обвинил нож. Нож, будучи безгласным, был признан виновным в убийстве. С той поры до нынешнего времени во время Диполий в Афинах указанные выше лица именно так и поступают, когда приносят в жертву быка. Положив каши и ячменной муки на медный стол, они подгоняют к нему сытых быков, и того, кто начинает есть все это, убивают. Набив шкуру сеном, они, после того как их приведут на суд, топят нож в море…»
Рассказ Порфирия не очень ясно и последовательно объясняет древний обряд при помощи этиологической легенды. Непонятно, почему убийство быка оказалось таким страшным грехом. Еще менее понятно, почему убийца должен был бежать на Крит. Медный стол, употребляемый в обряде, говорит о том, что перед нами реликт бронзового века. Как справедливо подчеркивал И. И. Толстой, весь ритуал должен был с.19 успокоить дух животного инсценировкой суда над убийцами53. Но отсюда ясно вытекает, что бык в этом обряде выступает как священное животное. Участие всей общины в заклании быка и обязательное отведывание его мяса представляет собой обычай, соблюдавшийся и при других подобного рода тотемических обрядах, как подчеркивает И. Тренчени-Вальдапфель54. В основе коллективного поедания мяса священного животного лежит вера в то, что все участники пиршества таким образом приобщаются к божественной силе убитого животного55.
Объясняя ритуал Буфоний, Дейбнер примыкает к Виламовицу и другим, полагавшим, будто обряд основан на страхе земледельца, убивающего главного помощника в хозяйстве56. Ранее, когда он был охотником, он убивал это животное в диком состоянии без раздумий. Это объяснение искусственно и неубедительно (от первобытного охотника до земледельца — огромный промежуток времени).
В действительности обряд Буфоний был заимствован греками микенской эпохи от минойцев, у которых этот бык был тотемным божеством57. Вместе с культом тотемного быка микенцы усвоили и символы минойской религии — в микенских шахтных гробницах Шлиман открыл много маленьких с.20 золотых лабрисов, как он об этом рассказывает в своей книге «Микены». В Пилосской надписи, начертанной линейным письмом В, V а 15, идет речь об очистительном обряде, для которого приглашается Perekuvanaka. Этот термин можно понять как «царь двойного топора»58.
Бегство жреца на Крит в ритуале афинских Буфоний также можно объяснить тем, что обряд был заимствован с Крита. На Крите он должен был очиститься от скверны убийства священного животного. Ритуал очищений занимал важное место в минойской религии — специальные помещения с бассейнами для очистительных обрядов найдены в Кноссе, Фесте, Маллии, Гурнии, в недавно открытом дворце Като Закро и других местах.
В диалоге Платона «Критий» сообщаются интересные подробности о судебных обычаях царей Атлантиды (119 С = Е): «Перед тем, как приступить к суду, они всякий раз приносили друг другу вот какую клятву. В роще при святилище Посейдона на воле разгуливали быки: и вот десять царей, оставшись одни и вознесши богу молитву, чтобы он сам избрал угодную для себя жертву, приступали к ловле, но без применения железа, вооруженные только палками и арканами, а быка, которого удалось изловить, подводили к стеле и закалывали над ее вершиной, так, чтобы кровь стекала на письмена…»59.
Этот мотив о ловле быка с помощью аркана напоминает нам сцену, изображенную на знаменитом золотом кубке из Вафио60. Посвященный Посейдону бык занимает видное место в критском цикле мифов, кратко изложенном в начале III книги «Библиотеки» Аполлодора.
Диодор сообщает о существовании на Крите религиозного праздника, на котором в жертву божеству приносился священный бык (IV. 77). Эту жертву приносил Минос, выбирая для этой цели самого красивого быка (ссылка на Миноса здесь является важным подтверждением древности этого обычая).
Культ быка на Крите напоминает культ медведя у обских остяков (ныне хантов), а также айнов и нивхов. Горные айны, выдававшие себя за потомков медведя, живущего в горах, откармливали в течение двух-трех лет священного медведя, с.21 почитая его при этом как высшее божество. Затем, после соответствующих обрядов, его убивали, а мясо ели все участники медвежьего праздника. Непринятие участия в трапезе было равносильно экскоммуникации, исключению из общины61. Оставшийся после трапезы череп медведя долго служил предметом поклонения, так же как на минойском Крите череп быка.
Попытаемся теперь сопоставить данные мифов и религиозных обрядов древних греков, в которых могли сохраниться реликты микенской эпохи, с археологическими данными, добытыми в результате ведущихся по настоящее время раскопок на Крите.
Относящийся к Позднеминойскому II периоду тронный зал Кносского дворца, с тщательно украшенным каменным троном, был предназначен, как проницательно заметил еще Эванс, для религиозных церемоний62. Это был дворец-святилище, Дом Двойного топора — символа священного обряда, который там совершался. Греческое название его — Лабиринт — образовано от слова лидийского происхождения лабрис. Само слово Лабиринт имеет в своем составе характерный суффикс — нт, широко засвидетельствованный для топонимов микенской эпохи (типа Коринф, Тиринф и т. п.). Лингвисты склонны относить его к догреческому («эгейскому») субстрату63.