Игра—это своеобразная форма поведения, в такой степени свойственная человеку, что наряду с понятием homo sapiens — человек разумный, мы употребляем и понятие homo ludens, что значит — человек играющий. Несмотря на то что выражение «игра» понятно всем, дать адекватное определение игры трудно. Игрой можно называть такие формы поведения, действия, которые осуществляются ради них самих.
Игрой мы называем деятельность, выполняемую ради самой деятельности, в то время как труд — это деятельность, направленная на достижение определенной цели. Однако такое разграничение не совсем однозначно и, как мы сможем убедиться, в трудовой деятельности могут присутствовать элементы игры и, наоборот, игра может быть сопряжена с трудом. В некоторых играх, таких, как, например, бридж, шахматы, теннис, футбол, присутствует элемент соперничества, отсюда можно заключить, что побудительным мотивом этих игр является и их обратная сторона, связанная с престижем, общественным признанием, стремлением чем-то выделиться. Существуют, однако, и другие развлечения, т. е. игры, не связанные с соперничеством, например вязание, пение, наблюдение за птицами. Таким образом, существует и самодовлеющая потребность в играх, ведь одной из важных особенностей поведения человека является деятельность, направленная на то, чтобы избежать скуки. Кроме того, в играх человек ищет хотя и не слишком напряженных, но все же острых ощущений.
Теперь рассмотрим, как развиваются игры и поиск новых ощущений, начиная с младенческого возраста вплоть до взросления человека.
На 3-м месяце жизни ребенок уже в совершенстве владеет определенными формами поведения. Они для него привычны, следовательно, приспосабливаться к ним уже не нужно. Тем не менее ребенок часто повторяет те или иные действия, потому что это доставляет ему удовольствие. Такие действия в психологии называют познавательной ассимиляцией, и их можно рассматривать как начальные формы игр. В частности, на третьем месяце жизни в игровой форме может проявляться и лепет ребенка. Лепет (агуканье) совершенно не связан с голосовыми сигналами, ведь, как уже отмечалось, глухонемые младенцы лепечут точно так же, как и здоровые дети. Это просто игра мышц, повторение мышечных ощущений, которые доставляют ребенку удовольствие, и именно поэтому лепет можно считать своего рода игрой.
|
|
Такие же мотивации лежат и в основе так называемых магических движений. Ребенок усваивает какое-либо
движение, например он научился кататься по кроватке, и многократно его повторяет. Эта игра доставляет ему такое удовольствие, что он всегда затевает ее в тех случаях, когда ощущает что-то неприятное или боль, поскольку ему кажется, что приятные ощущения смогут снять неприятные. Поэтому такая игра может считаться зачаточной формой магического мышления ребенка.
Эти игры называют функциональными, поскольку их побудительным мотивом являются только функциональные
положительные эмоции. Конечный продукт в данном случае не имеет никакого значения, поскольку источником приятных ощущений служит собственно функциональная активность. Принято считать, что с 1,5—2 лет функциональные игры уступают место другим формам игры, но это неверно. Функциональные игры сохраняются до конца жизни человека, хотя их роль становится со временем совершенно незначительной. В поведении взрослых функциональные игры мы наблюдаем, в частности, когда кто-либо чиркает карандашом во время беседы, вертит карандаш или щелкает пальцами, т. е. просто выполняет какие-то движения, доставляющие человеку удовольствие.
|
|
В возрасте 1,5—2 лет появляется новый тип игры, но функциональная игра сохраняется. Интересно наблюдать,
как этот тип игры переходит в другой. Например, 2-летний ребенок переставляет кубики. Это типичная функциональная игра, которой ребенок занят потому, что она ему знакома; он может ставить кубики один на другой, манипулировать ими и переставляет их ради удовольствия. Однако у 2-летнего ребенка уже формируется образное мышление, поэтому функциональная игра в любой момент может перейти в другую игровую форму — символическую игру. Ребенок ставит на пол два кубика и сверху на них устанавливает еще один. В тот момент, когда он говорит: «Смотри, это мост», функциональная игра переходит в игру символическую. Переход этот постепенный. Рассмотрим еще один пример. Наблюдая за 9—10-месячным младенцем, можно заметить, что иногда, когда мать перестилает постель, ребенок вдруг ложится на лежащую в стороне подушку и делает вид, что спит. Эту форму игры нельзя отнести ни к функциональным, ни к символическим играм: в ней недостает одного элемента, характерного для символических игр. В то же время это уже и не просто функциональная игра, поскольку ребенок укладывается на настоящую подушку, элемента условности здесь нет, но то, что он притворяется спящим,— это уже один из элементов символической игры; В подобном случае мы можем уловить момент перехода от одной игровой формы к другой. Эта игра превратится в чисто символическую, если ребенок положит голову не на подушку, а на другой предмет, который в этом случае становится символом подушки. В возрасте 10 месяцев ребенок еще не умеет мыслить образами, поэтому его игры пока лишены такого элемента условности.
|
|
Таким образом, для символических игр характерны два обязательных условия. Одно из них состоит в симуляции,
убеждении партнеров по игре в том, что ребенок что-то делает, или в том, что у него есть нечто, чего в действительности нет. Второе условие — наличие символа. Между этими двумя условиями существует очевидная взаимосвязь: поиграть во что-то чем-то. Это и есть типичная символическая игра.
Поскольку ребенок начинает мыслить образами примерно с 1,5-—2 лет, естественно, что символические игры
появляются именно в этом возрасте. Переход от функциональных игр к символическим происходит, и в конце концов ребенок начинает играть в типично символические игры/Например, увидев на столе спичечный коробок, он говорит: «Это кораблик, он плавает по морю» — и начиная с этого момента играет с коробком так, будто это настоящий корабль.
С научной точки зрения этот вопрос представляет очень большой интерес, потому что с этого момента с игрой
связано не только удовольствие от одной лишь функциональной деятельности, но в игре появляется уже и элемент приспособления, хотя игровой компонент все же доминирует. Этот новый элемент формируется следующим образом. В сознании ребенка существуют отдельно образы корабля и спичечного коробка. Увидев коробок, он совершенно произвольно мысленно связывает его не с образом спичечного коробка, а с кораблем. Такая связь и лежит в основе символической, условной игры. В дальнейшем ребенок уже обращается с коробком так, будто это настоящий корабль (условие «как будто» является вторым необходимым элементом игры).
В связи с символическими играми и вообще процессом развития игровой деятельности необходимо вновь вернуться к вопросу о равновесии между ассимиляцией и аккомодацией, который был затронут при рассмотрении процесса развития мышления. Ассимиляцией мы называли прямое усвоение практического опыта, а если это усвоение не соответствовало поведению, происходило определенное изменение, аккомодация. Если мы рассмотрим два крайних случая, можно сказать, что ассимиляция в чистом виде соответствует игре, лишенной каких бы то ни было элементов аккомодации, а это и есть не что иное, как функциональная игра. В этом случае источником удовольствия является собственно функциональная деятельность и сознание того, что нет необходимости вносить в эти действия какие-либо изменения. С появлением аккомодации, т. е. некоторого приспособления, удельный вес чисто игрового компонента начинает уменьшаться, и в символических играх начинает устанавливаться равновесие между ассимиляцией и аккомодацией. Это означает и то, что период символических игр, длящийся от 2 до 4—4,5 лет, является характерным детским игровым периодом. Может быть, это объясняется тем, что ассимиляция в этом возрасте еще доминирует над аккомодацией. Начиная с 4 лет между ними начинает устанавливаться равновесие, и, хотя количество символических игр еще не уменьшается, их значение постепенно снижается, изменяется и качественная сторона игр. Период настоящих символических игр — это возраст 3—4 лет.
Здесь также наблюдаются очень интересные переходы. Наступает, например, время, когда ребенок переносит свое поведение на другие объекты. Он укладывает куклу спать, имитируя при этом свои действия, но одновременно здесь присутствует и элемент подражания матери, укладывающей его самого спать. Затем ребенок наделяет куклу чертами поведения, подмеченными у родителей: кукла может «читать» газету, как это делает его отец. И наконец, последняя ступень, когда, примерно в возрасте 3 лет в центре внимания оказывается личность самого ребенка, собственное «я»: он расставляет руки в стороны, говорит: «Я — самолет» — и кругами бегает по квартире.
После этого наступает период, когда ребенок имитирует уже не какой-то предмет, а поведение другого
человека, при этом в символических играх появляются игровые роли. В этот период дети играют в пап и мам, дядю доктора, машиниста тепловоза и т. д. Вначале эти игровые роли проявляются в поведении "ребенка лишь отдельными вспышками. Например, уходя из дома, отец всегда целует маму. Однажды, когда он забыл это
сделать и собирается выходить из квартиры, дочка догоняет его и говорит: «Папа, ты забыл поцеловать маму» — и при этом подставляет свою щеку. Это и есть момент рождения игровой роли. Отсюда постепенно развиваются сложные игры-роли, в которых ребенок всегда подражает основным чертам поведения взрослых. Эти игры имеют и очень большое воспитательное значение, но подробно этот вопрос будет рассмотрен позднее.
В играх-ролях особое место занимает подражание.
В связи с тем, что подражание приводит к возрастанию удельного веса аккомодации, игры подражательного характера ведут к тому, что игра становится уже не просто игрой.
На следующей ступени развития, обычно в 6-летнем возрасте, уже появляются игры с определенными правилами. Часто можно наблюдать такую функциональную игру: дети прыгают вниз по ступенькам. Это типичная функциональная игра, в которой дети получают положительные эмоции от того, что они умеют прыгать и им это нравится. Когда этой игрой заняты 6-летние дети, обычно можно услышать, как один мальчик говорит другому: «А теперь прыгай через одну ступеньку». С этого момента функциональная игра превратилась в игру с правилами.
Интересная особенность этих игр заключается в том, что они как бы поглощают все другие типы игр, становятся доминирующей игровой формой. Хотя, как уже говорилось, ребенок продолжает играть в игры функциональные и символические, а также в игры с ролями, тем не менее доминирующей формой становится игра с правилами. Важное условие этих игр — наличие определенных строгих правил. Можно сказать, что в этих правилах ребенок как бы обыгрывает роль взрослого человека и стремится к постепенному усложнению условий игры. Один из интересных аспектов развития социальных контактов и игрового увлечения самым прямым образом связан с играми этого типа. Первые детские коллективы, группы, формируются примерно в 10-летнем возрасте и существуют лишь до тех пор, пока не будут выработаны определенные правила. Каждый из членов группы получает свое задание, и, поскольку для детей этого возраста собственно правила вызывают больший интерес, чем задача, стоящая перед всей группой, после определения этих правил группа распадается. Позднее проявляется более развитая форма социализации, когда притягательная сила правил сказывается не только до их установления внутри группы, но и после этого.
В связи с существованием различных игровых форм поведения уже давно возник вопрос о том, в чем же собственно заключается сущность игр. На этот счет существует очень много различных теорий. Рассмотрим некоторые из наиболее известных, классических теорий игры. Согласно одной из них игра служит средством выхода накопившейся энергии. Предпринимались попытки подтвердить эту теорию и в экспериментах с животными. Было, в частности, установлено, что наиболее игровым животным является дельфин. Но почему? В поисках ответа на этот вопрос выяснилось то удивительное обстоятельство, что дельфин — единственное животное, которое затрачивает на поиски пищи всего полчаса в сутки, а остальное время, за исключением периода сна, занято играми. Следовательно, игривость дельфина объясняется избытком энергии. Над этим фактом безусловно следует задуматься, но, все же с существованием столь прямой связи между работой и игрой можно и не согласиться. То, что некоторые игры служат для выхода накопившейся энергии, отнюдь не означает, что это справедливо для всех игр. Если девочка качает на руках куклу, подражая при этом матери, и мы будем объяснять эти действия ребенка только тем, что она таким образом находит выход для накопившейся энергии, это объяснение будет выглядеть слишком упрощенным. Существовали и теории, согласно которым справедливо как раз обратное, т. е. ребенок посредством игры накапливает энергию. Однако очень многие наблюдения, в особенности за поведением тяжелобольных детей, которые, несмотря на тяжелое состояние, продолжают и любят играть, доказывают, что и это объяснение нельзя считать удовлетворительным. Согласно еще одной теории, игра — это практическая тренировка врожденных инстинктов до того, как они будут применены по-настоящему. Например, девочка, укачивая куклу, учится ухаживать за ребенком, она отрабатывает действия рефлекса, реальное воплощение в жизнь которого в возрасте 4—5 лет невозможно. Эта теория выглядит весьма привлекательной, но тем не менее и в ней ощущается слишком упрощенный подход к проблеме, кроме того, нет однозначных доказательств того, что игра — это простая практика какого-то вида действия.
Из старых теорий наиболее близка к действительности, пожалуй, теория, предложенная Пиаже. Суть ее
заключается в том, что ребенок играет не потому, что ему хочется играть, а вследствие образа мышления. Он осмысляет жизнь через игру не с целью подготовки к жизни или обучения чему-то, а потому, что он так думает, в буквальном смысле слова. Образ мышления для ребенка— это собственно и есть игра. Таким образом, если
для взрослых игра — это особая форма деятельности, для ребенка игра — это форма существования.
Если вспомнить сравнение спичечного коробка с кораблем, сразу станет ясно, что я имею в виду. Для взрослого человека коробок никогда не означает корабль, но может означать, если человек пофантазирует. Ребенку же для этого не требуется воображение; игра не следствие фантазии, а совершенно естественная, само собой разумеющаяся форма детского мышления.
Иной подход к объяснению сущности игр связан с так называемым принципом удовольствия. Но если мы рассмотрим четыре типа игрового поведения, т. е. функциональные, символические, а также игры с ролями и, наконец, игры с правилами, можно сделать вывод, что принцип удовольствия справедлив только в отношении функциональных игр. Здесь в самом деле побудительным мотивом к игре служат приятные ощущения ребенка. В то же время мы едва ли можем согласиться с тем, что игры с ролями и игры с правилами являются для детей источниками приятных ощущений в том смысле, как это справедливо в отношении функциональной игры.
Принцип удовольствия впервые был сформулирован Фрейдом, и поэтому на его теории игр следует остановиться более подробно. Согласно Фрейду, сон — это символика в чистом виде, а игра — символическая деятельность вокруг конкретного предмета. По Фрейду, игра и сон — родственные явления, и именно потому, что в психоанализе сон используется в качестве средства диагностики, игра используется с этой же целью при изучении детского поведения. При этом предполагается, что игра выражает связь ребенка с жизнью, взрослыми и вообще со всем окружением, точно так же, в виде символов, как и сны взрослого человека. Детская игра характеризуется двумя основными тенденциями. Одна из них — стремление быть взрослым. И в самом деле, в более развитых формах детских символических игр, в играх с действующими лицами всегда присутствует роль взрослого человека. Стремление быть взрослым ребенку трудно реализовать, говорит Фрейд, потому что он хотел бы быть авторитетной личностью в обстоятельствах, в которых играет подчиненную роль. Вторая характерная особенность детских игр — тенденция к повторению: ребенок играет до уменьшения или исчезновения эмоционального заряда, связанного с игрой. Следовательно, здесь мы имеем дело с игрой, снимающей напряжение. Ребенок, говорит Фрейд, в форме игры повторяет конфликтную ситуацию до тех пор, пока не освободится от груза внутреннего напряжения.
В рассуждениях Фрейда, наряду с многими правильными тезисами, присутствует и одна ошибка: играть любят не только обиженные, травмированные или страдающие внутренними конфликтами дети. Фрейдовский подход справедлив лишь для одного аспекта детских игр, при этом упускается из виду, что для того, чтобы ребенок играл, ему вовсе не обязательно переносить психическую травму, поскольку игра — это здоровая детская деятельность. К играм психически травмированных детей справедлив подход Фрейда, именно поэтому его теорию можно применять с целью диагностики и в качестве терапевтического средства при лечении психических травм. Таким образом, если ребенок играет с двумя куклами и большую из них отправляет гулять с папой, можно не сомневаться в том, что он из ревности отправил старшего брата с отцом, а сам хочет остаться с мамой наедине, хотя играющий ребенок этого и не осознает. Следовательно, он символически проецирует игру на свою реальную жизнь подсознательно, и поэтому такая игра с успехом может быть использована психологом в качестве средства диагностики. Аналогичным целям служат и специальные тесты, это по сути дела макетный стол, на котором ребенок может расположить куклу или какую-нибудь другую игрушку так, как ему заблагорассудится. Расположение игрушек на этом столе весьма характерно отражает образ мышления ребенка и определенные особенности его психики, которые могут не проявляться в повседневном поведении и оставаться незаметными для родителей.
Известен еще один тип детских игр — так называемые элиминационные игры. Так, в гостях ребенка заставляют сидеть на месте, родители при этом уговаривают его потерпеть еще немного. Дома же ребенок усаживает на стул куклу и «уговаривает» ее потерпеть еще чуть-чуть, освобождаясь тем самым от внутреннего напряжения, которое было вызвано необходимостью повиноваться или неудобным положением, в котором он был вынужден сидеть. Еще один, уже ставший классическим в психологии, пример приводил Пиаже. Девочка увидела мертвого голубя и была глубоко потрясена этим зрелищем. Она пришла домой, легла навзничь и говорит: «Теперь я — мертвый голубь». Эту сцену девочка повторяла до полного освобождения от неприятного чувства, внутреннего напряжения, и, естественно, все это совершалось подсознательно.
В возрасте 4—5 лет ребенку начинают нравиться игры, все более напоминающие реальный мир. Не задумываясь, они заменяют шприц карандашом, ведь как раз для этого возраста характерны символические игры. Этот возраст интересен еще и тем, что ребенок не проявляет приверженности к реалистичным игрушкам, поскольку любой предмет может выполнять любую роль: в одном случае карандаш — это шприц, в другом — удочка, и поэтому ребенок может играть чем угодно. В старшем детсадовском возрасте (5—6 лет) можно заметить, что дети уже начинают ценить реальные вещи. При этом предпочтение отдается играм, в которых ребенок может имитировать поведение взрослых. Это тот возраст, когда в мышлении, а следовательно, и в играх начинает устанавливаться равновесие между ассимиля- цией и аккомодацией. В этом возрасте возможна, например, такая ситуация: детям в детском саду делали прививки, и после этого воспитательница говорит: «Мы будем играть в доктора, я сейчас пойду за спиртом, а вы тем временем сделайте друг другу прививки». И до тех пор пока воспитательница не вернется, дети будут неподвижно сидеть на своих местах, потому что в реальных условиях сначала место прививки протирают ватой и только после этого делают укол. Таким образом, реальность, конкретные факты постепенно сближаются с играми, и с этого момента чисто игровой характер игр начинает исчезать, они становятся ближе к действительности.
Так, постепенно, примерно с 6 лет, появляются игры с правилами, и теперь уже в играх начинают доминировать элементы, свойственные и играм взрослых людей. Какие же это элементы?
Для игр взрослых, как, впрочем, и для детских игр, характерно, что это такое времяпрепровождение, в котором
источником положительных впечатлений является собственно деятельность человека. Они повышают внутреннее напряжение, следовательно, дают определенный эмоциональный заряд, и вместе с тем удовольствие доставляет не факт достижения какой-то цели, а деятельность, действия сами по себе. Естественно, в основе азартных игр, становящихся страстью человека, лежат совершенно иные мотивы, но здесь речь идет не об этом.
И наконец, рассмотрим кратко связь между игрой и трудом. Чем больше возможностей для ассимиляции существует в каком-то виде работы, тем больше она напоминает игру, и наоборот, если в работе доминирует не ассимиляция, а аккомодация, тем в большей мере она представляет собой тяжелый механический труд. Именно в этом кроется опасность работы на конвейере. В крайних случаях конвейерная работа — это аккомодация в чистом виде, она лишена каких бы то ни было ассимилятивных элементов и потому трудно переносится человеком, создает психическую нагрузку. Советские специалисты в области психологии труда в исследованиях, проводившихся на одном из часовых заводов, показали, что на личности рабочих, занятых на конвейере, положительно сказалась такая работа, в которой они могли проявить себя, реализовать свои идеи и ознакомиться со смежными производственными процессами. Следовательно, чем больше, в пределах возможного, поручается человеку, чем больше возможностей для реализации его личности в производственной деятельности, тем ближе эта деятельность к игре и тем притягательнее она для человека.
Взрослые не правы, когда по какому-либо поводу говорят ребенку, что, дескать, это не игрушки, а серьезное дело. Не следует забывать, что игра для ребенка — совершенно серьезное занятие, и, если человек работает как бы «играючи», серьезно относясь при этом к правилам игры, он, как правило, хорошо исполняет свою работу. Ученые, когда их спрашивают, над чем они работают в настоящее время, в большинстве случаев протестуют против такой постановки вопроса и говорят, что они никогда еще не работали, а только играли. И чем больше возможностей имеет человек работать в условиях, напоминающих игру, тем больше положительных эмоций он получает, тем менее однообразным будет труд и тем большее влияние он окажет на формирование личности человека. И наоборот, чем меньше ассимилятивных элементов несет в себе трудовая деятельность, тем ближе она к механической, однообразной и утомительной работе.