Аннотация
Похищенные пленницы, что удерживают в доме, используемом для сексуальной работорговли, решаются на побег.
Лекси: прожженная панк-гот, уверенная, что она вампир, вечно жаждущий крови.
Стейси: семнадцатилетняя девочка, воспитанная матерью-алкоголичкой и считающая своих подруг по несчастью единственной настоящей семьей, которая у нее когда-либо была.
Камми: самая младшая из них немая девочка, которая находит утешение в комнатном растении.
Вот только не слишком ли поздно обретать вожделенную свободу, о которой они так мечтают? Кто знает, как могут сложиться их жизни, когда душевные раны столь глубоки...
«Мертвенно-бледные» — это история о взрослении и возмездии, повествующая о дружбе и отчаянных испытаниях, что выпали на долю главных героинь, которые, несмотря на искалеченные души, пойдут на все, лишь бы остаться вместе.
Оглавление
Глава 1. 4
Глава 2. 6
Глава 3. 7
Глава 4. 8
Глава 5. 9
Глава 6. 10
Глава 7. 11
Глава 8. 11
Глава 9. 12
Глава 10. 12
Глава 11. 13
Глава 12. 14
Глава 13. 16
Глава 14. 16
Глава 15. 18
Глава 16. 18
Глава 17. 21
Глава 18. 22
Глава 19. 22
Глава 20. 24
Глава 21. 25
Глава 22. 26
Глава 23. 28
Глава 24. 28
Глава 25. 29
Глава 26. 31
Глава 1
Уже час как стемнело, когда я просыпаюсь первой. Обычно я всегда просыпаюсь первой. Смотрю в потолок и притворяюсь, что нахожусь где-то в другом месте, что все это произошло не со мной, что все это было страшным сном. Мне потребовалось около недели, чтобы привыкнуть к бодрствованию по ночам и сну целыми днями. Мы редко ложимся спать раньше полудня. Это дело рук Дока. Никто не хочет насиловать девочек средь бела дня, когда солнце освещает их грех.
Я включаю лампу рядом с кроватью и смотрю на верхнюю площадку лестницы, где Док оставляет нам еду. Там стоят все те же сложенные стопкой и вылизанные дочиста пустые тарелки. Он не кормил нас уже несколько дней. Ни крошки в поле зрения. Быть голодной — это одно, но, когда еда является главным событием вашего дня, время замедляется и превращается в нечто мучительное, сводящее с ума. Если бы не Лекси и Камми, я бы уже несколько месяцев назад приложила разбитую лампочку к запястью.
Док наказывает нас. Лекси укусила парня за шею. Он пошел к Доку и потребовал свои деньги назад, жалуясь, что, черт возьми, скажет своей жене об отметинах на своей шее. Мужик не знает, как ему повезло, что девчонка не разорвала ему горло. Не то чтобы она делала это раньше, но сделала бы. Она бы с удовольствием это сделала.
— Ты чертов придурок! — кричу я.
Мой крик будит Лекси и Камми.
Лекси смотрит на лестницу накрашенными глазами и видит пустые тарелки. Она в порыве сбрасывает с себя простыни и тихонько поскуливает. Она до сих пор одета в сетку. Из нас троих Лексиединственная, кто не возражает против одежды, которую нам дает Док. Черные юбки, кожа, челка Бетти Пейдж (прим.: американская фотомодель, снимавшаяся в 1950-57 годах в таких стилях, как эротика, фетиш и pin-up). Все черное, готическое и панковское: то, что красноречиво говорит о ее бунтарском духе. Толи это ее панк-рок мышление, то ли дух анархистки в ней от чего-то другого, то ли это все вызвано слишком большим количеством лет плена Дока, не знаю. Но такой имидж ей идет, и я завидую этому.
Смотрю на Камми. Она стоит к нам спиной, ее палец что-то рисует на стене. Наверное, опять цветок. Это все, что она когда-либо рисует. Ее ночная рубашка вся в них. Как и ее простыни, разрисованные разноцветными маркерами. Я думаю, она делает это, чтобы напомнить себе, что является девочкой. Док одевает ее под мальчика, волосы коротко стрижет. У нее еще нет фигуры, только не в девять лет. И это успокаивает клиентов, которые хотят мальчиков, но не желают чувствовать себя педиками. Думаю, эта маленькая деталь помогает им спать по ночам.
Я спускаюсь по лестнице с чердака на слабых от голода ногах и стою на нижней ступеньке. Дверь заперта. Всегда. Я бью по двери ладонью.
— Ладно тебе, Док! Мы все поняли, хорошо!?
Я слушаю. Ничего. Возвращаюсь наверх.
Лекси сидит на кровати, зашнуровывая ботинки.
— Это дерьмо сегодня закончится, — говорит она. — То, о чем мы всегда говорили, но боялись сделать. Мы претворим это в жизнь. Как только он покажется здесь.
Она говорит о его убийстве.
Камми засовывает большой палец в рот и смотрит через зарешеченное окно на пляж внизу. Луна лижет набегающие волны. Звезды на черном жидком холсте. Они за миллион миль отсюда. Девочка раскачивается, подтянув коленки к подбородку. Ее ночная рубашка туго натянута, скрывая ее ноги-карандаши. Она не сказала ни слова с тех пор, как я оказалась здесь. Лекси рассказывала, что раньше она все время без умолкуболтала. Но после того как Док использовал ее, больше не проронила ни слова. Лекси сказала, что последние слова, которые Камми произнесла, были «Я тоже тебя люблю», когда ее выводил из комнаты, держа за руку, Док. Наволочка Лекси до сих пор покрыта пятнами туши и подводки для глаз с той ночи. Она сказала, что никогда в жизни так сильно не плакала. И теперь Камми проводит все время у окна со своим папоротником — растением в горшке.
— Может быть, он больше не вернется, — говорю я. — Может быть, он закончил с нами.
— Нет. Он уже проделывал такое дерьмо раньше. Тебя еще здесь не было.
— Он морил вас обеих голодом?
— Нет, только меня.
— Что ты сделала?
— Выцарапала из кого-то мудака вседерьмо. Он разрывал меня на части, Стейси.
Не знаю, что сказать ей на это. Я здесь всего год, прошла через свой собственный ад. Но не такой, как Лекси. И точно не как Камми.
Я смотрю на ворсистый ковер в нашей комнате. Темно-желтый и спутанный, в пятнах там, где меня когда-то вырвало. Это был мой первый раз, клиент заставил меня выпить слишком много вина. До той ночи я была девственницей.
Ненавижу называть их клиентами. Это слово создает ложное представление, что я добровольно оказываю им услуги. У меня здесь нет воли. Они не мои клиенты, а Дока. Они мои демоны, живые шрамы, мое проклятие и предмет каждой суицидальной мысли в голове.
— Я беспокоюсь о Камми, — говорю.
— С ней все будет хорошо, как только мы выберемся отсюда.
Комната давит и вызывает клаустрофобию. Думала, что привыкну к ней, но так и не смогла. В комнате есть единственное окно, закрытое решетками. За ней находится плексиглас (прим.: твердая, бесцветная и прозрачная пластмасса, используемая в качестве заменителя стекла как более прочный материал), выкрашенный в белый цвет, с небольшими царапинами в краске. Камми сделала их ногтем, нацарапав цветок с лепестками, сквозь которые можно выглянуть и увидеть пляж. Лекси рассказывала, что раньше было еще три окна, но Док заложил их много лет назад кирпичом, а затем зашил гипсокартоном.
Она оглядывает комнату. Я знаю, что ищет оружие. Подруга действительно хочет убить его. В комнате нет ничего, кроме книг, наших кроватей и двух маленьких ламп. У нас нет комодов. Нет шкафов. Когда требуется смена одежды, Док приносит нам ее в зависимости от предпочтений клиента. Девичья школьная форма — самая популярная у меня, иногда он мне дает элегантные платья, когда пытается приукрасить. Я не выгляжу на семнадцать, когда надеваю эти платья. Думаю, в этом и заключается идея.
— Может, не будем убивать его? Что, если мы просто сбежим? — спрашиваю я.
Убийство. Кроме как мечтать о нем наяву, не думаю, что во мне есть нужные качества для него. Даже при таких обстоятельствах.
— Какого черта, Стейси? Если бы мы могли сбежать, я бы сделала это десять лет назад.
— У меня не хватит духа убить человека.
— Док — мразь, а не человек. Он заслуживает смерти. Кроме того, это то, что делают вампиры.
Это ее фишка. Вампиры. Каким-то извращенным образом я думаю, что именно так она справляется, притворяясь бессмертным, что жаждет крови, существом, избегающим солнечного света. Я позволяю ей продолжать притворяться. Никогда не спорю с ней по этому поводу. Если это удерживает ее от того, чтобы не потерять самообладание и не перерезать себе запястья, значит, так тому и быть.
— Так что давай обувайся.
Я смотрю на свою половину комнаты. В углу стоят две пары туфель на высоких каблуках. Одна пара красная, другая — черная. Это все, что у меня есть. Лекси видит их.
— Забей, — говорит она. — Пойдем.
Она хватает меня за руку и направляется к лестнице.
— Мы заманим его сюда, а потом я столкну его с лестницы. Если нам повезет, этот ублюдок свернет себе шею.
Я смотрю на лестницу. Она крутая и деревянная. Если он упадет, то уже не встанет. Мы спускаемся по лестнице. Лекси садится на нижнюю ступеньку и похлопывает по ней, приглашая меня сесть рядом с ней.
— Мы сядем здесь и выбьем дверь.
— Сдурела? Мы не сможем ее выбить.
— Нет, ты не поняла, нам просто нужно привлечь его внимание. На счет три бей по ней обеими ногами, вот так. — Лекси кладет руки на ступеньку позади себя, сжимает ее, затем поднимает ноги. — Готова? Раз... два... три!
Я обессилена от голода, и мой удар босой ногой по двери получился слабым. Но ботинки Лекси компенсируют разницу, и удар от них гремит по всему дому. Ступенька позади меня больно давит мне на спину, я чувствую ее на своем позвоночнике. Я могу с уверенностью сказать, что похудела еще больше.
— Док! Что-то не так с Камми! У нее припадок! — кричит Лекси.
Она снова пинает дверь. Затем мы взбегаем по лестнице и ждем наверху.
— Подожди, — говорит Лекси.
Отбегает и возвращается с одной из ламп.
— Если он не упадет, ударишь ею его по голове.
Лекси протягивает мне лампу. Орудие убийства.
— Поняла?
Я киваю и прячу лампу за спину.
Мы слышим быстрые шаги Дока, поднимающегося на второй этаж и направляющегося к чердачной двери, а затем звон ключей. На двери четыре отдельных замка. Мы считали их, надеялись, что однажды он забудет запереть их. Но Док слишком осторожен.
Звук открывающихся замков — это колючая проволока в моем животе. Лекси скрипит зубами.
Дверь открывается.
Док стоит там в своей шелковой пижаме бордового цвета. Она едва налезает на него и мерцает в свете прихожей. Как раздутая фасоль, обмакнутая в масло. Его волосы зачесаны назад на гигантскую голову, пистолет засунут сбоку в штаны. Он никогда не появляется без него. Он указывает на нас.
— Что, черт возьми, происходит?
— Быстрее! Она умирает! — кричит Лекси.
Он поднимается по лестнице на чердак, не сводя с нас глаз. Пистолет теперь нацелен на нас. Ступеньки скрипят под его весом. Док огромен. Я предполагаю, что он весит килограммовсто шестьдесять. Если Лекси собирается столкнуть его с лестницы, ей придется приложить все свои силы. Я не думаю, что ей их хватит на это. Она сама весит не больше пятидесяти. Он отшатнется и, скорее всего, выстрелит из пистолета. Это точно плохая идея.
— Что, во имя всего святого, случилось?
Он запыхался и крепко держится за поручень. Я слышу, как Лекси стала тяжелеедышать. Она тихо рычит. Док приближается, и рычание Лекси перерастает в оглушительный вопль. Она бросается на него. Дикая кошка на ничего не подозревающую собаку. Обхватывает его ногами, и пистолет стреляет. Пуля попадает в стену позади меня, Лекси утыкается лицом в толстую шею Дока, разрывая ему горло. Ее пальцы находят рану и разрывают кожу, расширяя ее.
Я кричу ей, чтобы она остановилась, но на самом деле я не имею это в виду. Камми бежит ко мне, прижимая папоротник к груди, большой палец у нее во рту.
Док воет, когда кровь брызжет на стены, на нас. Его колени подгибаются, и он падает, скатываясь по ступенькам и увлекая Лекси за собой. Я роняю лампу и зову Лекси. Огромное тело Дока наваливается на нее, прижимая к ступенькам. Но она держится и оказывается на нем к тому времени, когда они приземляются. Он больше не двигается, если не считать покачивания его щек, когда она зубами отрывает плоть от его шеи. Это дико. Животно. Я прижимаю Камми к себе, прикрывая ее глаза и закрывая уши, в то время как Лекси пьет кровь из шеи мужчины.
Глава 2
— Лекси!
Она не останавливается. Я не могу смотреть на это, поэтому отворачиваюсь. Но я все слышу. Это громко, грязно и неестественно.
— Лекси!!!
Наконец она прекращает. Она смотрит на меня и видит, как я обнимаю Камми. Ее взгляд сменяетсяс яростногоксбитому с толку. Затем она давится, и ее рвет кровью прямо на майку.
Мы смотрим друг другу в глаза, и ни одна из нас не знает, что сказать. Дверь к свободе открыта, а залитый кровью коридор блокирует выход. Это изображение невозможно стереть. Добавлю его к остальным. Ждет ли меня свобода, мне кажется, что я больше никогда не улыбнусь.
Наступает тишина, и никто из нас не двигается. Никто из нас не бросается к двери, не бежит по улице, зовя на помощь. Это шок? Или это траур? И из-за чего? Мешка дерьма, который лежит передо мной с разорванной шеей у подножия лестницы? Или это последний гвоздь, лишивший нас невинности?
Лекси вытирает лицо тыльной стороной ладони, алая улыбка красуется на бледной коже. Коже, которая годы не видела солнца. Я не понимала, насколько плохо мы выглядим, пока не увидела контраст на ее лице. Я смотрю на свою собственную плоть цвета слоновой кости. Мои ноги, руки. Они обесцвечены недоеданием и отсутствием солнечного света.
— Ну вот дверь и открыта, — говорит Лекси.
Мы втроем смотрим на дверной проем. Зияющая пасть, которая кажется ловушкой. Мысль о свободе не приносит утешения, и я не знаю почему. Весь последний год я ненавидела жизнь, свою мать, что она не нашла меня, даже саму себя за то, что позволяла бесчисленному количеству мужчин поступать со мной как им заблагорассудиться, подпитывая фетиши, о существовании которых я и не подозревала. Но вот мы здесь, неподвижные. Испуганные, растерянные.
Неужели нас уже не спасти? Я чувствую себя испорченной, будто мир не готов к нам, или, может быть, он больше не хочет нас, или это уже мы не готовы к нему. Но мы не одни. Мы сестры. Нет, наша связь сильнее. Мы мертвенно-бледные. И нет ничего, чего бы мы не сделали друг для друга.
За этой дверью, в конце концов, мы расстанемся. Разорванные на части властями.Камми отправят в приемную семью, Лекси вышвырнут на улицу, мне тоже некуда бежать. Что меня ждет дома? Мать-алкоголичка и ее парень — белая шваль. Я представляю себя дома в своей спальне, страдающей наедине со своими травмами, представляю свою мать, предлагающую мне слабые попытки утешения в перерывах между выпивкой, поскольку она понимает, что ничего не может сделать, чтобы спасти меня. Я останусь одна. Без Камми. Без Лекси. Только с воспоминаниями об этом доме на пляже. И в этот момент я понимаю, что не хочу возвращаться домой. Нет, если это означает бросить их.
Я смотрю на Камми. Она дрожит, ее глаза прикованы к трупу у подножия лестницы, сама девочка ждет указаний. Верит нам.
Наверное, мне нужно взять на себя ответственность и позвонить кому-нибудь. Но сперва есть одно дело поважнее.
— Нам нужна одежда.
Глава 3
Я возвращаюсь в нашу комнату осмотреться. Здесь нет ничего, что нам когда-либо понадобится. Не ношу каблуки и чертовски уверена, что мне точно не пригодиться школьная форма, которую лапали и пачкали старые жалкие извращенцы.
Беру Камми за руку, и мы спускаемся по лестнице. Ноги Дока мешают сделать последние несколько шагов. Я вспоминаю о фильмах с убийцей в конце, которого вы считаете мертвым, пока он не схватит за ногу главного героя, и тот не убьет его еще раз. Но Док больше не встанет. В нем не осталось жизни. Его кровь покинула тело, сначала выпитая Лекси, а затем извергнутая ею.
Лекси проходит через дверной проем. Мы следуем за ней, осторожно переступая через тело Дока, когда все, что я действительно хочу сделать, так это пройти по нему, наступить на лицо и быть частью его страданий, боли. Но они закончилисьи, к сожалению, слишком быстро.
Когда мы переступаем порог чердачной двери, я жду звука сигнализации, нападения извращенных стариков, толкающих нас обратно на чердак для дальнейшего использования. Но в зале тихо. Только шепот ветра, швыряющего дождь в окна. Окна, через которые мы можем видеть.
В зале темно, луна едва пробивается серо-голубыми лучами к полу, как зубы старой ведьмы. Я помню этот зал. Нас водили сюда с завязанными глазами. Второй этаж служит борделем, чердак — тюрьмой. В самый первый раз я смотрю на закрытые двери, которые выходят в коридор. Помимо них, я прошла через невыразимые вещи, привыкла утолять похотливые аппетиты. Запомнила трещины на каждом потолке; паучку в углу комнаты слева я даже дала имя. Шарлотта, после прочтения книги. Помню, как хотела, чтобы она укусила мужчину, который был у меня в тот день, когда я дала ей имя. Или что бы она вплела в свою паутинку хоть одно слово надежды, что все будет хорошо, что страдания почти закончились, и я скоро буду спасена. На следующий день она ушла, паутина осталась пустой. И с тех пор она стала постоянным напоминанием о том, что надежды нет. Даже Шарлотта спряталась от зверств в той комнате.
Лекси подбегает к телу Дока и хватает пистолет. Она расстегивает его рубашку, и жир живота колышется. Я слишком много раз видела этот живот, гигантское брюхо, прижатое ко мне и мешающее остальной части его тела подойти слишком близко, проникнуть слишком глубоко. Лекси использует рубашку, чтобы вытереть пистолет от крови, затем крепко сжимает оружие, осматривает его и прижимает к боку. Она готова нажать на спусковой крючок. Теперь я чувствую себя в большей безопасности. Лекси точно будет стрелять во все, что движется.
Насколько нам известно, Док жил один, но мы крадемся по коридору, как грабители ночью, стараясь не производить ни малейшего шума. Я оглядываюсь на Дока, на его шею. И я почти улыбаюсь. Почти. Не знаю, что меня останавливает. Мысль о том, что мы еще не достигли свободы? Или о том, какая больная сука может ухмыляться смерти другого человека? Я борюсь с этими размышлениями на мгновение и решаю, что мир стал лучше без него, затем следую за Лекси на первый этаж, держа Камми за руку.
Глава 4
Мы никогда раньше не видели эту часть дома, и я немного поражена обстановкой в ней. Викторианский стиль во всех отношениях, хотя сам дом выглядит современно. Красные бархатные шторы закрывают огромные эркерные окна. Повсюду темное дерево, замысловатая резьба вдоль перил, подчеркивающие стулья, дверные проемы и ниши. Высокие, до потолка, ширмы вдоль стен, заставленные книгами, и красивые витражи, уютно примостившиеся у входной двери. Нашего выхода.
Дом оказался совсем не таким, каким я представляла. Ожидала увидеть мебель середины прошлого века, запачканную грязью, обожженную сигаретами и заваленную коробками от еды на вынос, такие были у меня предположение, учитывая, какой монстр Док.
Был.
Все это похоже на экстравагантный зал ожидания для клиентов, которые будут выбирать себе плоть из меню, заполненного соблазнительными фотографиями молодых девушек в различных нарядах, поразительных манекенщиц в позах со слезящимися глазами. Там были фотографии, и их было много. Моим первым побуждением было сжечь весь этот дом дотла. Сжечь каждый наряд. Сжечь каждую фотографию. Сжечь все это вместе с трупом Дока, пузырящимся массой в центре. Огонь все поглотит и отчистит. Но вместо этого мы направляемся на кухню. Мы умираем с голоду.
Лекси включает свет на кухне, и комната взрывается флуоресцентным блеском. Разительный контраст с темной готической комнатой позади нас. Пол выложен плиткой в шахматном порядке, столешницы из черного мрамора, а приборы из нержавеющей стали и почти промышленного размера. Кухня совершенно из другой эпохи. Яркий свет режет нам глаза, и я задаюсь вопросом, не начнет ли Лекси снова свое вампирское дерьмо, утверждая, что наша чувствительность к такому яркому свету вторична по сравнению с тем, как он может повлиять на создание ночи как она.
Кухня выглядит чистой как больничная операционная.
Лекси моет лицо и руки в раковине, пьет из-под крана, снимает рубашку и вытирает кровь с шеи. Я вспоминаю себя без лифчика и задаюсь вопросом, носила ли Лекси когда-нибудь что-нибудь, кроме белья для конкретных клиентов. Я не могу представить ее в одном из них, даже находясь вне дома. Она — свободный дух, с безрассудной самоотверженностью. Мятежный и полный страха. Удивительно, что Док смог ее приручить. Если она когда-нибудь и наденет лифчик, то он будет черным. Это никогда не изменится.
Мы собираемся у холодильника, наши пустые желудки перевешивают желание сбежать. Или, может быть, мы все знаем, что за входной дверью наши пути разойдутся. В холодильнике полно разной еды. Никто из нас не собирается тратить время на приготовление пищи. Мы делаем бутерброды. В холодильнике есть остатки китайской еды, а также пицца, но мы к этому не прикасаемся. Если бы мне нужно было догадаться, почему, я бы сказала, потому что Док уже прикасался к ней, испортил ее своими грязными руками и ртом. Нет уж, спасибо.
Смотрю, как Камми изо всех сил пытается сделать себе бутерброд, и думаю обо всей еде, которую она никогда не ела. Всю свою жизнь она питалась супом, лапшой, арахисовым маслом и овсянкой, хотя однажды клиент дал ей вишни. Она испачкала ей всю свою одежду, и Док разозлился как сука, кричал нее, что одежда стоит денег, и в следующий раз он проследит, чтобы она ее отработала. Я не уверена, что это означает, но если бы это сулило убраться к черту с того чердака и вымыть полы в другой комнате или даже в туалетах, то регулярно бы истекала кровью. Если бы знала, что за этим последует «наказание», которое могло бы нарушить монотонность видения одних и тех же стен час за часом, день за днем.
Я роюсь в шкафах и нахожу пакет картофельных чипсов, на самом деле их там несколько. Я открываю один и вываливаю немного на стойку.
— Попробуй это, Кам. Это чипсы. Ты даже можешь положить их в свой сэндвич, если хочешь.
— Черт возьми! — говорит Лекси. — Где ты их нашла? Там есть «Доритос»?
Я показываю ей шкаф. Там четыре пачки чипсов «Доритос», все запечатанные. Некоторые из них — это вкусы, которые, как я знаю, Лекси никогда не пробовала. Те, что вышли в последнее десять лет. Док все время ел такую еду, здесь, в этом прекрасном доме, в то время как кормил нас одним и тем же каждый день. Я рада, что он мертв, что Лекси убила его. Делает ли это меня плохим человеком?
Камми берет чипсину и пробует ее на вкус, затем хватает горсть и кладет ее в свой сэндвич. При виде этого мне хочется плакать. Употребление картофельных чипсов в первый раз никогда не должно быть важной вехой для девятилетнего ребенка. Она берет свой бутерброд, садится у окна в гостиной и смотрит на пляж. Мы с Лекси идем за ней и едим в тишине, стараясь держаться подальше от алых следов, которые мы оставили — тихие шаги из кухни в гостиную и обратно. И еще раз. Глаза устремлены на окна, на дверные ручки, ожидая, когда они повернутся. Это не кажется безопасным, и мы едим с жадностью. И от паранойи, и от голода. Словно мыши, поедающие сыр у подножия ловушки.
Я наливаю нам стаканы воды, и они быстро пустеют. Еще больше сэндвичей сделано, все чипсы съедены. Странно не разговаривать, но, кажется, сказать нам нечего. Я всегда представляла, как мы втроем вырываемся во входную дверь со слезами радости, бросаемся в объятия тех, кто может нас спасти. Тех, кто может каким-то образом стереть прошлое и воссоздать светлое будущее. Но на самом деле все совсем не так.
Глава5
— Кошка.
Лекси указала на сиамского кота в детской книжке.
— Они мяукают, мяу-у-у.
— Мяу-у, — передразнила Камми.
— А это собачка. Она лает, вот так... Гав, гав.
Камми улыбнулась. Собаки звучали забавно. Детские книги не являлись некой благотворительностью со стороны Дока. Ему не нравилось быть милосердным. Они были частью происходящего. Инвестицией. Он не мог позволить, чтобы чувство вины клиентов взяло над ними верх, чтобы они внезапно усомнились в своей морали в середине сделки с такой примитивной девочкой, как Камми. Итак, Док нуждался в том, чтобы она научилась основам. Лексизанималась сКаммипо его указке, но не возражала. Это помогало скоротать ей время, наполняло дни воспоминаниями, которые стоило запомнить. Ей было приятно помогать Камми чувствовать себя нормальной, менее одинокой. На первом месте стояла идентификация цветов, букв и предметов. Учиться читать они будут позже.
— Покажи еще раз.
Каммиткнула на поросят. Они были ее любимыми животными, потому что Лекси строила забавную рожицу вместе со звуком.
— Хрю-хрю-хрю.
Девочка хихикнула, и Лекси принялась ее щекотать.
Затем вошел Док. Он еще не начал брать с собой пистолет. Этот момент настанет позже, когда Лекси станет старше, более стойкой.
— Ты сегодня играешь в невинную и наивную. — Док бросил набитый бумажный пакет на кровать Лекси. — Убедись, что ты побрита. У тебя есть полчаса.
Лекси улыбнулась Камми сквозь стиснутые зубы и упрямые слезы, скрывая ад внутри себя.
Док повернулся, чтобы уйти, но обернулся обратно.
— И косички... помни полчаса.
Затем направился вниз.
В воздухе повисла мрачная тишина. Камми закрыла книгу.
— Когда ты вернешься вечером, я почитаю тебе. Я имею в виду... постараюсь, — сказала Камми, затем обхватила Лекси своими хрупкими ручками и крепко сжала.
Лекси зарылась лицом в волосы Камми и увлажнила их единственной слезинкой.
Глава 6
— Мне нужна майка, — говоритЛекси.
Мы выходим из гостиной в поисках одежды и держимся нижнего этажа дома. Я не думаю, что кто-то из нас захочет приближаться к месту происшествия у подножия чердачной лестницы. Первая комната, в которую мы входим, — это офис. Большой письменный стол в центре украшен лампой, компьютером и небольшой стопкой книг и журналов, глянец которых блестит при свете. На их обложках слишком много обнаженной кожи.
В кабинете было в два раза больше книг, чем в гостиной, и я удивилась их количеству. Представляла себе Дока скорее парнем, который весь день занимается порнографией. Тот, что отпускает свой член только для того, чтобы надругаться над одной из нас или взять деньги у человека, такого же отвратительного, как и он сам.
Затем я увидела ряд полок, уставленных коробками с DVD-дисками — все названы и пронумерованы. Я знаю, что на них записано — то, как нас лишают невинности. Еще одна причина сжечь это место дотла.
Я включаю компьютер. Думаю, что единственная, кто знает, что это такое, пока Лекси не подает голос.
— Сейчас не время играть в игры. У нас полно дел.
Пытаюсь объяснить ей, что такое интернет. Что-то, о чем раньше никогда не упоминалось в разговорах. Я предполагаю, что сеть сыграет важную роль в нашем пребывании здесь, будь то электронная почта или глубоко скрытый веб-сайт, отображающийся у тех, у кого есть специальный доступ к подобному контенту.
Загорается экран и запрашивается пароль. Я даже не пытаюсь. Это пустая трата времени. Мы не в фильме, где герой совершает невозможное.
— Ты думаешь, в нем есть адреса всех его клиентов? — спрашивает Лекси.
— Скорее всего, нет. Но список клиентов там по любому есть.
— Очень жаль. Мы могли бы убить их всех, — произносит она так спокойно, будто мы собирались отправиться собирать долги за печенье для сбора средств. — И я могла бы покормиться.
Наконец мы снова оказываемся на втором этаже. Дверь на чердак остается открытой, и мы все избегаем смотреть туда. Даже Лекси. Но я чувствую, как мертвые глаза Дока смотрят на меня сквозь щель в двери, и я задерживаю дыхание, когда мы проходим мимо.
Мы находим шкаф в конце коридора. Он набит одеждой. Большинство мы узнаем, некоторые вещи— нет. Лекси берет черную футболку с картинкой красных губ и высунутым языком на ней и улыбается, когда осматривает ее.
— Моя мама любила «Роллингстоунз», — говорит она, затем надевает майку.
Камми находит красивое платье, которое ей подходит. Оно желто-белое. Девочка надевает его и выглядит такой красивой в нем, что я не сдерживаюсь и говорю ей об этом. На ее губах появляется слабенькая улыбка. Вынужденная вещь, которая боится показать себя.
Я ищу джинсы и не нахожу их. Клиентов не возбуждает джинсовая ткань. Она ничего не раскрывает. Джинсы не снимаются одним движением запястья, на котором красуются «Ролексы». И они не рвутся. Вместо них я нахожу черные брюки. Они для того, чтобы выглядеть деловой женщиной в комплекте с неряшливым париком и очками. Вынимаю подходящую белую блузку и надеваю ее. На данный момент этого хватит.
На дне шкафа стоят туфли, почти все на каблуках. Есть теннисные туфли для мальчиков, которые подходят Камми. Она выбирает пару и надевает их. Я наконец нахожу пару седельных туфель (прим.: повседневная обувь на низком каблуке, характеризующуюся гладким мыском и декоративной вставкой в форме седла, расположенной на середине стопы). Дерьмо для школьной формы.Лекси оставляет свои ботинки.
Мы направляемся к высокому зеркалу, вмонтированному в стену. И это первый раз за очень долгое время, когда человек, смотрящий на меня оттуда, может напоминать меня настоящую. Вместо того, чтобы убедиться, что я выгляжу возбуждающе — в соответствии с инструкциями Дока — я ищу прежнюю себя, умоляя ее все еще быть где-то там.
Камми кажется самой довольной из нас и даже крутится перед зеркалом, наблюдая за гипнотическим движением своего платья, когда оно поднимается и опускается. Она выглядит такой красивой.
Я смотрю на Лекси. Она прижимает кулак к зеркалу, оскалив верхнюю губу в стиле панк-рока.
— Я испорчена, — говорит она.
Она права. Мы все такие.
Глава7
Лекси закрыла книгу, прочитав последнюю страницу. Это была ее четвертая книга на этой неделе — единственное, что удерживало ее от того, чтобы убить себя, кроме Камми. Она задалась вопросом, почему Док дает только книги с темной тематикой. Были ли это единственные книги, которые у него были? Или это была его идея ментальной манипуляции? Предлагая мрачные, постапокалиптические рассказы и истории об убийствах, монстрах, космическом ужасе и вампирах. Вампиры — любимчики Лекси. Обычных людей превратили в привлекательных бессмертных существ с жаждой к крови. Было ли это попыткой Дока создать своего собственного монстра? Или все было гораздо проще, и это были единственные книги, которые у него были? Или может он был слишком ленив, чтобы идти в библиотеку, но у него осталось немного сочувствия, чтобы предложить хоть что-нибудь, дабы скоротать время, не прилагая особых усилий, и он просто покупал первую попавшуюся ему на глаза книгу.
Несмотря на мрачную тематику каждой страницы, Лекси находила в них утешение. Она знала, что книги о любовных историях со счастливым концом, учившие радоваться жизни или дающие надежду на светлое будущее, которого не существовало для нее, разрушили бы ее окончательно. Каким-то образом темная природа ночного существа, обрывающего жизни других, давала ей больше надежды, чем что-либо другое.
И в перерывах между чтением и обучением и чтением с Камми, между временем, когда она лежала на кровати с человеком, находясь в аду, она мечтала убить Дока. И в этом Лекси обрела надежду.
Глава8
— Идите сюда, девочки, — говорит Лекси.
Она направляется в гостиную, где садится на большой диван, поджав ноги в индийском стиле. Ждет, пока мы сядем, затем смотрит каждой из нас в глаза.
Камми приносит свой папоротник и гладит листья, что успокаивает ее.
— Что ты думаешь о том, чтобы остаться здесь на некоторое время? Пока мы не разберемся со всем этим дерьмом.
Малышка смотрит в окно, снова наблюдая за пляжем.
— Зачем нам это? — спрашиваю я, хотя знаю ответ.
— Ты действительно хочешь вернуться домой? Обратно к своей пьяной матери, к ее придурковатому парню? Как он там тебя называет? Горячая штучка?
— Может быть, она изменилась. Что, если мое исчезновение сильно напугало ее?
— Ты действительно в это веришь?
Я обиженно смотрю в пол.
— А если кто-нибудь придет сюда? Что тогда?
— Мы не откроем дверь. Все просто.
Но не все так просто. Должно быть, есть сотня вещей, которые мы не учитываем. Я смотрю на Камми, незаинтересованную и потерянную, неспособную самостоятельно принимать решения, ожидающую, когда мы укажем ей дорогу. Я думаю о том, как бы она себя чувствовала, если бы знала, что случится с мертвенно-бледными за этой дверью из цветного стекла. Разделение. Одиночество. Если бы она знала, если бы у нее была хоть какая-то идея, то она бы умоляла нас не уходить. Только не сейчас. Может быть, она даже заговорила бы. Выкрикнула свое несогласие и изложила свои аргументы.
Я решаю, что, может быть, лучше дать себе время подумать, всего день или два, а потом спрашиваю Лекси, при ней ли пистолет. Она вытаскивает его из-под юбки и показала мне.
— Хорошо, оставь его при себе. И если кто-то еще войдет в дом, кроме нас... стреляй в него.
Не могу поверить, что я говорю такое. Не могу поверить, что мы остаемся.
Глава9
Это был день матери. Стейси и ее мать ссорились все выходные. Обычная ругань в их семье, но обычно не до такой степени. Были пощечины, выдернутые волосы и назло вынесенное длительное наказание. Это была не обычная пьяная ругань. Ссора произошла из-за проблемы с Джеймсом — парнем, с которым мать жила последние восемнадцать месяцев. Их отношения пережили довольно бурный шторм из-за обвинений в стриптиз-баре. Точнее, танца на коленях, который закончился потраченными Джеймсоном большими чаевыми. Теми самыми, которые были предназначенные для покупок продуктов и оплаты счета за электричество.
Пятница и суббота были проведены с громкими криками между неблагополучной парой, бьющейся посудой и ударами кулаков о стены… успокоенные только визитом местных правоохранительных органов. Субботний вечер, однако, был наполнен сексом с макияжем. Преувеличенно громкий, пьяный и бесконечный. Если бы не наушники, Стейси убежала бы в ту же ночь, смущенная и испытывающая отвращение и горечь.
После того, как отец Стейси умер, когда та была маленькой, ее мать пристрастилась к бутылке, проблема усугублялась с годами и достигла пика за последние два года. Джеймс внес большой вклад в этот второй уровень ада. Постоянная борьба была утомительной, особенно для Стейси, так как она была единственной, кто мог вспомнить каждое ядовитое слово, сказанное накануне вечером. Ее мать часто просыпалась, как ни в чем не бывало.
В воскресеньеСтейси притворилась, что делала то же самое. Это была трудная попытка любить безоговорочно. Глядя сквозь пьянство, пренебрежение, эмоциональное и физическое насилие, сквозь легкость, с которой ее мать, казалось, пренебрегала ею ради Джеймса. И Марка. И Брайана — бесконечная цепочка созависимостей.
Стейси с особой осторожностью жарила бекон. Не слишком хрустящий, не слишком мягкий. Она приготовила омлет с сыром, перцем и грибами, затем намазала тосты маслом, разложила все это на подносе и отнесла в комнату матери со стаканом апельсинового сока, наполненным доверху и грозящимся пролиться при каждом шаге.
Этот жест отнял у нее все, что она чувствовала, пока преодолевала препятствие в коридоре — грязное белье, пустые бутылки из-под пива, переполненное ведро для мусора, стопку книг, которые ее мама никогда не читала, но всегда собиралась. С каждым шагом, приближающим ее к двери спальни, возникало все большее нежелание заходить. Ее мать не заслуживала этой оливковой ветви (прим.: является символом мира, перемирия).
Дверь была приоткрыта. Стейси толкнула ее локтем еще дальше. Комната была разгромлена, завалена большей частью тем же, что было в холле, а также посудой, заколотой окурками. Стены были увешаны гобеленами с изображением орлов, черепов и мотоциклов. Комната напоминала холостяцкую берлогу для отверженного шовиниста, а не спальню матери сорока лет. Весь дом был заполнен подобным декором, как только Джеймс переехал к ним. Байкерские пожитки, американские флаги, Анхойзер-Буш и даже шестифутовый картонный стенд с больше грудой женщиной в розовом бикини, прибитый к стене гостиной.
Ничто больше не нап