1. Посреди сцены столик. На нем большая ваза. Выходит юноша, берет столик, вазу оставляет на полу. Уходит в угол сцены, там внимательно изучает столик. Выходит девушка, берет вазу, идет в другой угол. Некоторое время каждый занимается своим предметом.
ОНА. Когда я была маленькой...
ОН. Это никому не интересно.
ОНА. Ну почему?
ОН. Потому что все были маленькими. И им интересно то, что было с ними.
ОНА. Но, может быть, с ними было то же, что и со мной.
ОН. Займись лучше делом.
ОНА. Каким?
ОН. Постирай, помой посуду, полы, наконец...
ОНА. Я уже все перемыла и перестирала.
ОН. Тогда просто помолчи.
ОНА. А чем ты так занят, что тебя нельзя отвлекать?
ОН. Смотрю, как устроен стол.
ОНА. Зачем?
ОН. Чтобы продать его и купить тебе швабру.
ОНА. Зачем?
ОН. Чтобы у тебя не болела спина, когда ты моешь пол.
ОНА. Но у меня не болит спина.
ОН. Это пока ты молодая. Потом заболит.
ОНА. А почему бы тебе ни сделать вазу? Ее можно продать подороже и купить две швабры...
ОН. Зачем? Ты же не будешь мыть двумя руками сразу.
ОНА....и купить две швабры: одну для меня, а другую - для тебя.
П а у з а.
ОН. Когда я был маленьким...
ОНА. Это никому не интересно.
ОН. Когда я был маленьким, полы в доме всегда мыла мама.
ОНА. Хорошо. (Уходит, возвращается, что-то пряча за спиной). Можно мне посмотреть твой стол?
ОН. Смотри.
ОНА (достает из-за спины топор, бьет им по столу, столик разваливается). Красивый был столик...
ОН. Зачем ты это сделала?
ОНА. Когда я была маленькой, мебель в доме всегда чинил отец. (Возвращается к своей вазе.)
ОН. А если я разобью твою вазу?
ОНА. Ее вряд ли можно будет починить. Придется выбросить.
ОН (приносит инструменты, чинит столик). Спасибо.
ОНА. За что?
ОН. Теперь я лучше понимаю, как он сделан. Мне легче будет сделать такой же, но еще лучше, который я продам, чтобы купить тебе швабру.
ОНА. Но я не хочу швабру!
ОН. Хорошо, я куплю тебе стиральный порошок.
ОНА. А цветы? Цветы! Я бы поставила их в вазу. Ей очень одиноко без цветов.
ОН. Цветы быстро завянут. Это не практично.
ОНА. Быстро... Пусть. Но хотя бы один день... Один час моя ваза не будет одинока!
ОН. Не дури.
ОНА (берет топор, которым разбила столик). Если ты не купишь цветы, я сейчас разобью эту вазу на мелкие кусочки; кусочки растолку в пыль, и буду подсыпать их тебе к обеду вместо соли.
ОН. Не думаю, что это будет дешевле.
ОНА. При чем тут дешевле?
ОН. Если общую массу раздробленной вазы сравнить с тем же количеством обычной соли, то по цене получится...
ОНА. Ты сумасшедший.
ОН. Я починил стол. И это доказывает мою нормальность. А вот ты его сломала! Однако я не предъявляю тебе...
ОНА. Я знаю! Я знаю, что надо сделать. Ты же мастер, ты все умеешь. Ты гениальный. То, о чем я тебя попрошу, тебе раз плюнуть.
ОН. Ну, уж гениальный...
ОНА. Да, да. Не скромничай. Пожалуйста! Ну, пожалуйста, подари моей вазе одну ножку от твоего стола... Только не говори «нет». Столик может стоять на трех ножках. Ты сделаешь так, что он станет от этого только лучше. А четвертую, подаренную, я обвяжу с одного конца лентой и поставлю в вазу. Это будет ее любимый цветок. Пусть он будет один. И пусть не совсем настоящий. Но ей станет не так одиноко.
ОН. Я тебя очень прошу, не надо так нервничать. Успокойся. Ты вся дрожишь. Ну, успокойся же! (Обнимает ее).
ОНА. Подари ей одну ножку. Ведь у него их целых четыре. Не надо быть таким жадным.
ОН. Хорошо, хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Только не плачь. Когда ты плачешь, у тебя краснеет нос, и ты становишься некрасивая.
П а у з а. Он понимает, что сказал что-то не то.
Мне ты, конечно, все равно нравишься. Но ты же не Дед Мороз, тебе просто не к лицу красный нос.
П а у з а. …что-то не то, явно запредельное…
Сейчас мы все сделаем. Иди сюда. Какую тебе из четырех? Выбирай.
ОНА (гордо и независимо). Любую. Они одинаковые.
ОН. А вот и ошибаешься! Очень даже разные. Вот на этой царапина. А на этой маленькое пятнышко. А здесь... А здесь что-то написано. Ну, надо же! Номер телефона.
ОНА. Чей?
ОН. Не знаю. Иди посмотри.
ОНА (переборов любопытство). Любую. По твоему усмотрению.
ОН. В принципе... Гм... В принципе столик может устоять и на двух ножках, надо хорошенько помозговать... Пожалуй, я могу подарить тебе, твоей вазе, не одну, а целых две ножки!
ОНА. Два - четное число. Так дарят только покойникам.
ОН. Я не уверен, что смогу сделать устойчивым...
ОНА. Но ты же гениальный!
ОН. Сначала надо проверить, влезут ли в твою вазу целых три ножки. На вид у нее очень узкое горлышко.
ОНА. Таких тощих ножек, как у твоего стола, в мою вазу влезет целая дюжина.
ОН. Если тебе не нравятся мои ножки, запихивай в эту вазу свою швабру!
ОНА. Ты мне ее еще не купил!
ОН. Можешь использовать свою вазу как ночной горшок, она для этого больше подходит!
ОНА. Пошляк!
ОН. Шизофреничка!
ОНА. Ах, так!.. (швыряет в него со всего размаху вазу).
П а у з а
ОН (поднимает не разбившуюся вазу). Деревянная...
ОНА. Как твоя голова.
ОН (отстраняет от себя стол, занимается вазой). Она похожа на женщину. Вот талия. Вот бедра.
ОНА (обращаясь к столику). Бедный. Хотя у тебя целых четыре ножки, но ты так же одинок, как и моя ваза.
ОН (к вазе). Какие крутые бедра!..
ОНА (к столику). На тебя нужно что-нибудь поставить. Ну, хотя бы... (снимает с ноги туфель, ставит его на столик) хотя бы вот это.
ОН (к вазе). Как вас зовут, мадам? Я хотел бы с вами познакомиться.
ОНА (к столу). Нет, нет. Это вам совсем не идет.
ОН (к вазе). О, я понимаю, вам неловко заговаривать с незнакомым мужчиной.
ОНА (к столу). Вы же не какой-нибудь кухонный. Вам бы пошло что-нибудь более романтичное.
ОН (вазе). Я вас не очень обидел, когда сказал про узкое горлышко?
ОНА (столу). Я могу положить на вас свою руку. У меня очень красивые запястья.
ОН (вазе). Поверьте, я не хотел вас обидеть. И не такое уж оно узкое. Да вам бы и не пошло слишком широкое. Ведь вы же не пепельница, и не мусорная тумба с улицы...
ОНА (столу). У вас такая гладкая поверхность, такая приятная на ощупь.
ОН (вазе). Конечно вы не с улицы! уличные не имеют таких тонких узоров на своих боках.
ОНА (столу). Мне так хорошо с вами.
ОН (вазе). Мне так хорошо с вами.
П а у з а.
ОНА (ему). Ты что-то сказал?
ОН (ей). Возможно...
ОНА. Ты так думаешь?
ОН. Да, пожалуй.
На следующем тексте они медленно сходятся в центре. Она ставит столик. Он на него вазу.
ОНА. Когда я была маленькой, мне казалось, что я никогда не смогу постареть.
ОН. И никогда не смогу умереть.
ОНА. Другие пусть. Но со мной этого никогда не может случиться.
ОН. Пойдем, я тебе куплю цветы.
ОНА. Купи мне швабру, у меня очень болит спина, когда я мою пол.
2. Журка потянулся к полкам и взял самую прочную и новую на вид книгу с золотыми узорами на корешке. Это оказались «Три мушкетёра». Не такое старинное издание, как другие, хотя тоже с «ятя ми» и с твёрдыми знаками в конце слов. Отпечатанное на гладкой бумаге и со множеством рисунков. Журка обрадовался «Мушкетёрам» — это были старые друзья — начал перелистывать, разглядывая картинки...
И увидел между страницами узкий белый конверт. Видимо, дедушка решил, что если все другие книги покажутся Журке неинтересными, то «Мушкетёров» он всё равно пролистает до конца.
Тем же прямым почерком, каким раньше дед писал короткие поздравления на открытках, на конверте было выведено: Ю р и к у.
Журка сперва сам не зная чего испугался... Или нет, не испугался, а задрожал от непонятной тревоги. Оглянулся на прикрытую дверь, подошёл к окну. Суетливо дёргая пальцами, оторвал у конверта край. Развернул большой тонкий лист...
Дед писал чёткими, почти печатными буквами:
«Журавлик!
Книги на этих полках — тебе. Это старые мудрые книги, в них есть душа. Я их очень любил. Ты сбереги их, родной мой, и придёт время, когда они станут твоими друзьями. Я это знаю, потому что помню, как ты слушал истории о плаваниях Беринга и Крузенштерна и как однажды пытался сочинить стихи про Галактику (помнишь?). Ты их ещё сочинишь.
Малыш мой крылатый, ты не знаешь, как я тебя люблю.
Жаль, что из-за разных нелепостей мы виделись так редко.
В эти дни я всё время вспоминаю тебя. Чаще всего, как мы идём по берегу Каменки и я рассказываю тебе про своё детство и большого змея.
Этот летучий змей почему-то снится мне каждую ночь. Будто я опять маленький, и он тащит меня в лёгкой тележке сквозь луговую траву, и я вот-вот взлечу за ним.
Жаль, что так быстро оборвалась тонкая бечева...
В детстве я утешал себя, что змей не упал за лесом, а улетел в далёкие края и когда-нибудь вернётся. И его бумага будет пах нуть солёными брызгами моря и соком тропических растений. Наверно, потому я к старости и стал собирать эти книги: мне казалось, что они пахнут так же.
Впрочем, ерунда, старости не бывает, если человек её не хочет.
Просто приходит время, когда лопается нить, которая связала тебя с крылатым змеем. Но змей вернулся, и я оставляю его тебе. Может быть, он поможет тебе взлететь.
Журка, вспоминай меня, ладно? Меня и другие будут вспоминать, но многие, даже твоя мама, скажут, наверно: жизнь у него не удалась.
Это неправда! И ты про это не думай. Ты вспоминай, как мы расклеивали в твоём альбоме марки, говорили о кораблях и созвездиях, а вечерами смотрели на поезда. И учись летать высоко и смело. Ты сумеешь. Если тяжело будет — выдержишь, если больно — вытерпишь, если страшно — преодолеешь. Самое трудное знаешь что? Когда ты считаешь, что надо делать одно, а тебе говорят: делай другое. И говорят хором, говорят самые справедливые слова, и ты сам уже начинаешь думать: а ведь, наверно, они и в самом деле правы. Может случиться, что правы. Но если будет в тебе хоть капелька сомнения, если в самой-самой глубине души осталась крошка уверенности, что прав ты, а не они, делай по-своему. Не оправдывай себя чужими правильными словами.
Прости меня, я, наверно, длинно и непонятно пишу... Нет, ты поймёшь. Ты у меня славный, умница. Жаль, что я тебя, кажется, больше никогда не увижу.
Видишь, какое длинное письмо написал тебе твой дед Юрий Савельев, который тоже когда-то был журавлёнком».
Журка дочитал письмо и сразу, не сдерживаясь, заплакал. Его резанули тоска и одиночество, которые рвались из этого письма. И любовь к нему, к Журке, о которой он не знал. И ничего уже было сделать — ни ответить лаской, ни разбить одиночество...
Напрасно дед боялся, что Журка чего-то не поймёт в письме. Он понял всё. В дедушкиных словах (будто не написанных, а сказанных негромким хрипловатым голосом) были не только печаль и любовь. Была ещё гордость.
И поэтому в Журкиных слезах, несмотря ни на что, тоже была гордость…
3. Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,
Конечно, уже оккупирован, не осталось
Такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти.
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.
Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося в ладони…
Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.
Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
Она отступает.
4. Я стесняюсь людей... Я их всегда стеснялась. Когда я выходила к доске, это еще в школе, я хорошо училась, особенно я любила литературу... И учительница любила меня. Когда я выходила к доске, у меня перехватывало горло, я не могла говорить, когда чьи-то глаза на меня смотрят... Мне и сейчас трудно говорить, когда вы на меня смотрите... Она понимала это, она была хорошая учительница. Она одной мне разрешала отвечать урок, повернувшись лицом к доске, вот так. (Поворачивается спиной к зрителям.) "Только говори чуть громче", - просила она. Все смеялись, потом привыкли... И я привыкла видеть все спиной, не смейтесь... Два раза это спасало мне жизнь. Один раз это была машина, а второй раз это был человек. Они хотели убить меня, по глупости. Но не получилось. Поэтому я ничего и никого не боюсь. Я только боюсь встреч с моей учительницей... Она почему-то не может простить мне мою работу. Конечно, она интеллигентный человек, она здоровается со мной, расспрашивает о жизни, но я-то вижу, что она мучается, видя меня... Чтобы она не мучилась, я делаю вид, что не вижу ее. Мне легко это сделать, я близорукая. Я слишком много читала лежа, и испортила себе глаза. Но я не жалею. Без очков мир намного лучше, он такой пятнистый и расплывчатый... Все краски мягкие и нет резких переходов. У всех людей чистые, красивые лица, и на одеждах не видно никакой грязи... Это мой мир, и, пожалуйста, не входите в него без моего разрешения…
5. Часто бывает, что чудеса находятся возле нас - протяни руку и возьми, а мы и не подозреваем об этом.
Был ли в яви или только приснился мне этот странный мальчик, овеянный нежностью и печалью нездешности, как маленький принц Экзюпери?.. Я знаю, что он был, как было и шоссе, заросшее подорожником и лопухами, но даже если бы этот мальчик принадлежал сну, он затронул мою душу неизмеримо сильнее других людей, чья грубая очевидность не вызывает сомнений...
Тот день начался с маленького чуда: оказалось, низинный ольшаник, примыкающий к даче с севера, сказочно богат грибами свинушками.
Как и всегда бывает во время счастливого грибного промысла, я становился всё разборчивее, меня уже не радовали большие грибы, и я срывал лишь маленькие твёрдые крепыши. Эти разборчивые поиски привели меня в глубь леса. Я хорошо знал окрестность: и со стороны шоссе, и со стороны нашей дачи, и со стороны болота, тянущегося за горизонт, лесные опушки были сплошь ольховые.
Однако, чем дальше я шел, тем плотнее росли деревья, трава стала вполовину моего роста, а стройные, розовые, похожие на свечи цветы вознеслись куда выше моей головы и было все труднее пробираться вперед, и чуть посмерклось, потому что дымно-голубые столбы света не могли пробиться сквозь теснотищу куп. И тут я набрел на этого мальчика, и свершилось главное чудо дня.
Небольшой, худенький, с узким лицом, загороженным круглыми очками, мальчик полол невесть откуда взявшееся заросшее булыжное шоссе.
-Здравствуй,- сказал он.
-Здравствуй, - отозвался я. - Зачем ты носишь очки? У тебя же простые стекла?
- От пыли. Когда ветрено - дорога пылит, а у меня конъюнктивит, - пояснил он на мой вопрос.
- А что это за дорога? Я никогда её раньше не видел.
- Не знаю... Ты не хочешь мне помочь?
Я пожал плечами и, нагнувшись, выдрал какое-то длинное растение. Я изрезал ладони, пока, наконец, вырвал его из земли. Да, это была работа! Недаром же у очкастого мальчика руки были в кровяных ссадинах. Мой пыл сразу угас.
- Слушай, а зачем тебе это нужно? - спросил я.
- Ты же видишь, дорога заросла, - он говорил, стоя на коленях и выкапывая из земли какой-то корень. - Надо её расчистить.
- А зачем? - упорствовал я.
- Ну как же!.. - у него был вежливый, мягкий и терпеливый голос. - Цветы и трава своими корнями разрушают дорогу! Раньше булыжник лежал к булыжнику, а теперь, видишь, какие щели!
- Я не о том!.. Зачем надо, чтобы она не разрушилась?
Он осторожно снял очки, ему хотелось получше рассмотреть человека, задающего такие несуразные вопросы.
- Если дорога разрушится, она исчезнет, и никто не узнает даже, что тут была дорога.
- Ну и пусть! - сказал я раздражённо. - Она всё равно никуда не ведёт!
- Все дороги куда-нибудь ведут, - сказал он с кроткой убежденностью и принялся за работу. - Посуди сам, разве стали бы её строить, если б она никуда не вела?
- Но раз её забросили, значит, она не нужна!
Он задумался и даже перестал выдёргивать цветы и травинки, в его глазах появилась боль - так трудно вложить в чужую душу самые простые и очевидные истины!
- Разве мы знаем, почему дорогу забросили?.. А может быть, кто-то на другом конце пробует её расчистить? Кто-то идёт мне навстречу, и мы встретимся. Нельзя дорогам зарастать, - сказал он твёрдо. - Я обязательно её расчищу.
- У тебя не хватит сил.
- У меня одного - нет. Но кто-то идёт мне навстречу и, может быть, прошёл уже полпути...
- Далась тебе эта дорога!
- Дорога - это очень важно. Без дороги никто никогда не будет вместе
Смутная догадка шевельнулась во мне.
- У тебя кто-нибудь уехал? Далеко?
Он не ответил и отвернулся.
- Я буду помогать тебе! - неожиданно для самого себя вскричал я.
- Спасибо, - сказал мальчик искренне, но без изменений в своей горячности. - Приходи сюда завтра утром, сегодня уже поздно, пора домой.
- А где ты живёшь?
- Там!.. - махнул он за чащу, поднялся, вытер ладони пучком травы, спрятал очки в карман и пошёл прочь, перепачканный, усталый, тщедушный, непреклонный дорожный строитель, и вскоре скрылся за кустами жимолости.
На другой день, ни свет ни заря, я устремился в лес.
Я мчался сквозь ольшаник,
охваченный жгучим нетерпением и умиленный предвкушением встречи с мальчиком на заросшем булыжником шоссе, - его вера уже стала моей верой. Я был уверен, что без труда отыщу шоссе, ведь это так просто: всё прямо и прямо, сквозь ольшаник, в берёзовый лесок, и там обнажится чистая полоска синеватого булыжника...
Я так и не нашёл заброшенного шоссе. Всё было похоже на вчерашнее: и деревья, и травы, и розовые свечи высоких цветов, но не было ни шоссе, ни мальчика. До заката мыкался я по лесу, измученный, голодный, но всё было тщетно.
Мне никогда уже не попадалось ни заброшенное шоссе, ни даже стёжка, что нуждалась в моём труде. Но с годами я по-иному понял наставление мальчика. В моём сердце начиналось много дорог, ведущих к разным людям: и близким, и далёким, и к тем, о ком ни на минуту нельзя забыть, и к почти забытым. Вот этим дорогам был я нужен, и стал на вахту. Я не жалел ни труда, ни рук, я рвал напрочь чертополох и крапиву и всю прочую нечисть, не давая сорнякам глушить, разрушать дороги, превратить их в ничто. Но если я преуспевал в том, то лишь потому, что всякий раз с другого конца дороги начиналось встречное движение.
Вот только самую главную, важную и нужную дорогу в жизни я как раз не сумел отыскать.
6. Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.
Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.
Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в…
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».
Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».
Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».
Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.
7. кто-то однажды выкрикнул в мою сторону, что я сумасшедший. Я не стал оспаривать его. И вы ведь знаете, он был прав. Да, да, да! Всецело прав. Не пытайтесь меня разубедить! Теперь я вижу, что я сошёл с ума...
Но вот ведь беда... Я не помню в какой момент это произошло... Всё как-то в раз изменилось и я вдруг понял, что я сумасшедший. Когда, главное, я это понял? Ах да, я понял это сейчас. Да... Именно сейчас, но почему я не чувствовал этого раньше? Вроде бы жил, завтракал, ужинал, как вы. Люди считали меня чудаком, но не сумасшедшим. И это ведь так, я действительно чудной. А теперь и сумасшедший...
А что значит, сумасшедший? Что значит сойти с ума? Ведь я умею читать, понимаю речь, могу делать выводы, решать арифметические задачи. Значит ум у меня есть. Но я сумасшедший... Да, да, да. Вы правы. Меня отличает что-то. Жажда! Быть может это жажда постоянных изысканий? А что? Ведь вы никогда не задумываетесь, а что в камне есть живого? А я слушал. Нет, я не называл его живым, я говорил о живом в нём. Да! Я вспомнил, это же как почувствовать жизнь в нём. Неживую жизнь! Да, звучит странно, в этом и есть моё сумасшествие, но почувствуйте. Жизнь неживого камня есть! Услышать цокот копыт, проезжающей мимо него повозки, сотни лет назад или увидеть океан, на берегу которого он лежал. Это ведь прекрасно? Не так ли...?
Да... Не так... Я знаю, что это не умещается в рамках общепринятых устоев. Я понимаю это и поэтому прошу у вас прощения. Я больной человек и вы можете меня осудить, но знайте, находясь в сумасшествии, я чувствую себя куда счастливее чем вы... Да! Да! Да! Именно! Ах, как я чётко подметил. Нет, ну вы скажите!? Ведь так! Я могу видеть куда больше, чем вы. Могу творить куда больше чем вы! Я создам вселенную и поселю в ней вас. Вот будет потеха... Но я не хочу... Не хочу играть вашими жизнями, как вы играете друг другом. мне это не нужно...
Вот вы презираете меня за сумасшествие. Да, не прячьте ваших глаз. Вы презираете моё существование. Вы не волнуйтесь, я не обижаюсь на вас. Вы ведь не специально... Ведь так?... Вы с трудом меня переносите. Я чувствую всё это. Но всё равно, я вас всех люблю. Вы замечательные... А я... А я сумасшедший…
8. Я тут как-то сидел…сидел, думал, наедине, ну, то есть один, и вдруг понял — а ведь я неплохой! Я совсем не плохой, может быть, даже хороший. Ну, я не подлый, не злой, не завистливый… э-э… в общем, ну, действительно, хороший! А главное, главное… мне кажется, что я ей нравлюсь, ей — нравлюсь. То есть меня можно любить. Я хороший. Я это понял, я — хороший! Я хороший. У меня прекрасные друзья, очень хорошие, а если у меня такие хорошие друзья, значит, и я сам хороший, если у меня такие друзья. И… я никому не делал ничего плохого, никого не обижал, ну, по крайней мере, намеренно. Никого сильно не обманывал, я вообще не очень обманываю…ну, по-крупному не обманываю, и ещё… мне так вот показалось… я почти уверен, что я ей нравлюсь… То есть я хороший, меня можно любить. Я хороший.
Нельзя сказать, что я красивый, но… у меня… у меня… у меня симпатичное лицо, мне говорили, и даже красивые глаза… Мне кажется, что я многим нужен. В компании я веду себя весело, остроумно, и когда напиваюсь, я себя веду прилично, не опускаюсь. Я хороший, а главное — мне кажется, что она меня любит… Во всяком случае, мне так показалось.
Я хороший. У меня прекрасные отношения на работе и… я хорошо работаю и зарабатываю, ну не гениально, но нормально зарабатываю, мне нечего стыдиться, и родители меня любят. У меня хорошие отношения с родителями, но главное — она так сказала однажды, что мне показалось, что она сказала, что она меня любит. То есть я хороший, меня можно любить.
Я хороший. Мне кажется, что я прилично одеваюсь, что у меня есть вкус, я ничего не забываю, никого не подвожу, я не забываю дни рождения моих друзей, и близких, и родственников, и даже дальних родственников, но главное — главное! — мне кажется, что она меня любит.
Я хороший.
9. Вот книга жизни - смотри скорее, работа, школа и детский сад. В четыре варежки руки греют, а в шесть - подпалины в волосах. В двенадцать снова принёс четверку, в пятнадцать гром за окном гремит, в семнадцать хоббиты, эльфы, орки, бежать, срываться, стучать дверьми. На той странице - мотало, било, бросало на остриё меча...
На этой - сохнут еще чернила. В ней нету "было", в ней есть "сейчас".
На этой - сонный июньский город, нырять, дрожать в ледяной воде, кататься в парке, мотаться в горы, быть всюду, вместе...
...и быть нигде.
Когда не пахнут степные травы, не греют мысли и блеск лучей, когда внутри - остывает, травит, когда ты словно другой, ничей, и тускло светят в дворах и кухнях все те, кто может еще светить, когда ты знаешь - всё скоро рухнет, исчезнут в дыме твои пути, когда всё счастье ушло куда-то, кусками рушится личный мир...
...Вломи себе по башке лопатой. И от меня кочергой вломи.
Дай в лоб с размаху, сойди с уступа, не клейся, словно дешёвый рис. Бывает пусто - но стисни зубы, не трусь, одумайся, соберись. Проснись с рассветом, смотри - в пожаре рисует солнце свои черты.
Мир очень старый и мудрый парень. Он видел кучу таких, как ты.
Не нужно мерить судьбу шагами, и ждать удачи ли, власти ли. Для тех, кто сдался - мир словно камень. Для тех, кто верит - он пластилин. Не прячься серой угрюмой тенью, не шли надежды в металлолом.
Твое упрямое Восхожденье стоит и ждет за любым углом.
Ты можешь ждать, сомневаться, греться, бояться, волосы теребя. Но как-то раз в беспокойном сердце проснётся кто-то сильней тебя. Потащит, грубо стащив с порога, скрутив реальность в бараний рог. Смиренным нынче - одна дорога. Таким как ты - миллион дорог.
Вот книга жизни - мелькают строчки, не видно, сколько еще страниц. Одно я знаю, пожалуй, точно - глупей нет дела: трястись за дни. Ужасно глупо - всё ждать чего-то, гадать, бояться, не спать, не жить...
...Нырять в хрусталь, в ледяную воду, где камни острые, как ножи. Бежать в автобус, занять оконце, жевать сосиски и хлеб ржаной, смотреть, как вдруг на закате солнце тебя окрасило рыжиной, гулять по Спасу, писать баллады, тихонько нежность вдыхать в слова, ловить затылком людские взгляды, и улыбаться, и танцевать. Срываться в полночь, пить хмель и солод, влюбляться чертову сотню раз...
А мир смеётся, он пьян и молод. Какое дело ему до нас.
10. Павел Пиковский – Меняй