ЯЗЫК ЕСТЬ КЛАДОВАЯ НАРОДА, ЕГО ПАМЯТЬ.

 

Когда историк стремится восстановить и опи­сать события далекого прошлого, он обращается к различным доступным ему источникам, которыми служат предметы того вре­мени, рассказы очевидцев (если они записаны), устное народное творчество. Но среди этих источников есть один самый надеж­ный — язык. Известный историк прошлого века профессор Ь. К- Котляревский заметил: «Язык — вернейший, а иногда и единственный свидетель былой жизни народа».

В словах и их значениях отразились и дошли до наших дней отзвуки очень далеких времен, факты жизни наших далеких предков, условия их труда и отношений, борьба за свободу и независимость и т. д.

Возьмем конкретный пример. Перед нами ряд слов, как будто ничем не примечательных, но связанных общностью значений: доля, участь, удел, счастье, удача. Их анализирует в своей работе «Язычество древних славян» академик Б. А. Рыбаков: «Эта группа слов может восходить даже к охотничьей эпохе, к разделу добычи между охотниками, которые делили добычу, оделяли каждого соответствующей долей, частью, уделяя что-то женщинам и детям,— «счастьем» было право участвовать в этом дележе и получать свою долю (часть). Здесь все вполне конкрет­но, «весомо, грубо, зримо».

Точно такой же смысл могли сохранить эти слова и в земле­дельческом обществе с первобытным коллективным хозяйством: доля и часть означали ту долю общего урожая, которая приходи­лась на данную семью. Но в условиях земледелия старые слова могли приобрести новый двойственно-противоположный смысл: когда большак первобытной задруги распределял работы между пахарями и делил пашню на участки, то одному мог достаться хо­роший «удел», а другому — плохой. В этих условиях слова требо­вали качественного определения: «хороший удел» (участок), «пло­хой удел». Вот здесь-то и происходило зарождение отвлеченных понятий...»

Вот что увидел историк в наших современных словах. Оказыва­ется, в них скрыта глубочайшая память о прошлом. И еще один подобный пример.

В одной из своих работ Н. Г. Чернышевский заметил: «Состав лексикона соответствует знаниям народа, свидетельствует... о его житейских занятиях и образе жизни и отчасти о его сношениях с другими народами».

Действительно, язык каждой эпохи содержит в себе знания народа в эту эпоху. Проследите значение слова атом в разных сло­варях разных времен, и вы увидите процесс постижения структу­ры атома: сначала – «далее неделимый», затем – «расщеплен­ный». Вместе с тем словари прошлых лет служат для нас справоч­никами о жизни тех времен, об отношении людей к миру, окру­жающей среде. Недаром «Толковый словарь живого великорусско­го языка» В. И. Даля считают «энциклопедией русской жизни». В этом удиви­тельном словаре мы находим сведения о верованиях и суеве­риях, о быте людей.

И это не случайность. Если попытаться раскрыть содержание слова, то неизбежно придется коснуться явлений жизни, которые обозначают слова. Таким образом, мы подошли ко второму призна­ку, названному Н. Г. Чернышевским «житейские занятия и образ жизни». Житейские занятия русских людей отражены в многочисленных словах, прямо называющих эти занятия, например: бортничество — добывание меда диких пчел, дегтярничество — выгонка дегтя из дерева, извоз — зимняя перевозка товаров крестьянами, когда не было работы по сельскому хозяйству, и т. д. В словах квас, щи(шти), блины, каша и многих других отра­зилась русская народная кухня; денежные единицы существо­вавших давно денежных систем отражаются в словах грош, алтын, гривенник. Следует заметить, что метрические, денежные и некоторые другие системы, как правило, у разных народов выражались своими словами и это-то как раз и составляет национальные особенности лексики народного языка.

Отразились в устойчивых сочетаниях русского языка отноше­ния между людьми, моральные заповеди, а также обычаи, обряды. М. А. Шолохов в предисловии к сборнику В. И. Даля «Пословицы русского народа» писал: «Необозримо многообразие человеческих отношений, которые запечатлелись в чеканных на­родных изречениях и афоризмах. Из бездны времен дошли до нас в этих сгустках разума и знания жизни радость и страдания людские, смех и слезы, любовь и гнев, вера и безверие, правда и кривда, честность и обман, трудолюбие и лень, красота истин и уродство предрассудков».

Важно и третье положение, отмеченное Н. Г. Чернышевским,— «сношения с другими народами». Эти сношения далеко не всегда были добрыми. Здесь и нашествия вражеских полчищ, и мирные торговые отношения. Как правило, русский язык заимствовал от других языков лишь то, что было в них хорошего. Любо­пытно по этому поводу высказывание А. С. Пушкина: «...Чуж­дый язык распространялся не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством. Какие же новые понятия, требовавшие новых слов, могло принести нам кочующее племя варваров, не имевших ни словесности, ни торговли, ни законодательства? Их нашествие не оставило никаких следов в языке образованных китайцев, и предки наши, в течение двух веков стоная под татар­ским игом, на языке родном молились русскому богу, проклинали грозных властителей и передавали друг другу свои сетования. Как бы то ни было, едва ли полсотни татарских слов перешло в русский язык».

Действительно, язык как основа нации сохранялся очень бе­режно. Великолепным примером того, как народ дорожит своим языком, могут служить казаки — некрасовцы. Потомки участни­ков Булавинского восстания, претерпевавшие в России религиоз­ные гонения, ушли в Турцию. Прожили там два-три века, но сохранили в чистоте язык, обычаи, ритуалы. Только новые для них понятия были заимствованы в виде слов из турецкого языка. Язык-первооснова был полностью сохранен.

Формирование русского языка проходило в сложных условиях: существовал язык светский — древнерусский, и церковно-славянский, на котором велась служба в церквах, печаталась духовная литература. А. С. Пушкин писал; «Убедились ли мы, что славенский язык не есть язык русский, и что мы не можем смешивать их своенравно, что если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимствованы из церковных книг, то из этого еще не следует, чтобы мы могли писать да лобжет мя лобзанием вместо целуй меня».

И все-таки роль заимствований в результате общения между народами нельзя сбрасывать со счетов. Заимствования являлись результатом важных событий. Одним из таких событий стало крещение на Руси в X—XI веках и принятие христианства визан­тийского образца. Конечно же, это должно было отразиться в языке. И. отразилось. Начнем хотя бы с того, что были нужны книги, в которых излагались бы церковные каноны. Такие книги появились, их переводили с греческого. Но в церкви служба шла на старославянском языке (он же церковно-славянский). Поэтому переводы делались на старославянский.

А народ на Руси говорил на светском — древнерусском языке. Он использовался и для летописей, и для другой литературы. Существование параллельно двух языков не могло не сказаться и на влиянии старославянского на древнерусский. Вот почему у нас в современном русском языке сохранилось много старославян­ских слов.

И дальнейшую историю нашей страны можно проследить по вспышкам иноязычных заимствований. Начал Петр I проводить свои реформы, строить флот — ив языке появились голланд­ские, немецкие слова. Проявила русская аристократия интерес к Франции — вторглись французские заимствования. Не от войны с французами они шли в основном, а от культурных связей.

Любопытно, что заимствовалось у каждого народа все лучшее. Что, например, мы заимствовали из французского языка? Это слова, связанные с кухней (знаменитая французская кухня), модой, одеждой, театром, балетом. У немцев заимствованы слова технического и военного толка, у итальянцев — слова музыкаль­ные и кухонные.

Однако русский язык не утратил своей национальной спе­цифики. Очень хорошо об этом сказал поэт Я. Смеляков:

...Вы, прадеды наши, в недоле,

Мукою запудривши лик,

на мельнице русской смололи

заезжий татарский язык.

Вы взяли немецкого малость,

хотя бы и больше могли,

чтоб им не одним доставалась

ученая важность земли.

Ты, пахнувший прелой овчиной

и дедовским острым кваском,

писался и черной лучиной,

И белым лебяжьим пером.

Ты — выше цены и расценки –

в году сорок первом, потом,

писался в немецком застенке

на слабой известке гвоздем.

Владыки и те исчезали,

мгновенно и наверняка,

когда невзначай посягали

на русскую суть языка.

 

И еще стоит здесь вспомнить слова академика В. В. Виногра­дова: «Мощь и величие русского языка являются неоспоримым свидетельством великих жизненных сил русского народа, его ори­гинальной и высокой национальной культуры и его великой и славной исторической судьбы».

 

КАК ПОСТРОЕН ЯЗЫК.

 

Язык может успешно выполнять свое основное на­значение (т. е. служить средством общения) потому, что он «составлен» из громадного числа различных единиц, связанных друг с другом языковыми законами. Этот факт и имеют в виду, когда говорят о том, что язык имеет особую структуру (строение). Изучение структуры языка помогает людям улучшать свою речь.

Для того чтобы в самых общих чертах представить языковую структуру, вдумаемся в содержание и по­строение одной-единственной фразы, например, такой: Для берегов отчизны дольной ты покидала край чужой (Пушкин). Эта фраза (высказывание) выражает опре­деленный, более или менее самостоятельный смысл и воспринимается говорящим и слушателем (читате­лем) как цельная единица речи. Но значит ли это, что она не членится на меньшие по объему отрезки, части? Нет, разумеется, не значит. Такие отрезки, части целого высказывания, мы можем обнаружить очень легко. Однако не все они одинаковы по своим призна­кам. Чтобы убедиться в этом, попытаемся выделить для начала самые малые звуковые отрезки нашего высказывания. Для этого будем делить его на части до тех пор, пока нечего будет больше делить. Что же получится? Получатся гласные и согласные звуки:

Д-ль-а б-и-р-е-г-о-ф а-т-ч-и-з-н-ы д-а-ль-н-о-й Т-ы п-а-к-и-д-а-л-а к-р-а-й ч-у-ж-о-й.

Так выглядит наше высказывание, если его разде­лить на отдельные звуки (буквенное изображение этих звуков здесь не очень точное, потому что обычными средствами письма звучание речи точно передать нель­зя). Таким образом, мы можем сказать, что звук речи — это одна из тех языковых единиц, которые в своей совокупности образуют язык, его структуру. Но, конечно, это не единственная единица языка.

Спросим себя: для чего используются в языке звуки речи? Ответ на такой вопрос находится не сразу. Но все же, по-видимому, можно заметить, что из звуков речи строятся звуковые оболочки слов: ведь нет ни одного слова, которое не было бы составлено из звуков. Далее оказывается, что звуки речи обладают способ­ностью различать значения слов, т. е. обнаруживают некоторую, хотя и очень непрочную, связь со смыслом. Возьмем ряд слов: дом — дам — дал — мал - бал — был — выл — вол. Чем отличается в этом ряду каж­дое последующее слово от своего предшественника? Переменой одного лишь звука. Но этого достаточно, чтобы мы воспринимали слова нашего ряда как отличающиеся друг от друга и по значению. Потому в лингвистике принято говорить о том, что звуки речи используются для различения значений слов и их грамматических видоизменений (форм). Если два различных слова оди­наково произносятся, т. е. их звуковые оболочки со­ставлены из одних и тех же звуков, то такие слова нами не различаются, и, чтобы их смысловые отличия нами были восприняты, нужно эти слова поставить в связь с другими словами, т. е. подставить в выска­зывание. Таковы слова коса 'орудие труда' и коса (де­вичья), ключ 'родник' и ключ (замочный), завести (часы) и завести (щенка). Эти и подобные слова называют омонимами.

Звуки речи применяются для различения значений слов, но сами по себе они незначимы: ни звук а, ни звук у, ни звук же, ни какой-либо другой отдельный звук не связаны в языке ни с каким определенным значением. В составе слова звуки совместно выражают его значение, но не прямо, а через посредство других единиц языка, называемых морфемами. Морфе­мы — мельчайшие смысловые части языка, используе­мые для образования слов и для их изменения (это приставки, суффиксы, окончания, корни). Наше выска­зывание членится на морфемы так:

Для берег-ов отч-изн-ы даль-н-ой Ты по-кид-а-л-а край чуж-ой.

Звук, речи не связан, как мы видели, ни с каким определенным значением. Морфема же значима: с каж­дым корнем, суффиксом, окончанием, с каждой при­ставкой связано в языке то или иное значение. Поэтому морфему мы должны назвать мельчайшей структур­но-смысловой единицей языка. Как оправдать такой сложный термин? Это сделать можно: морфема, действительно, самая малая смысловая единица языка, она участвует в построении слов, является час­тицей структуры языка.

Признав морфему смысловой единицей языка, мы не должны, однако, упустить из виду то обстоятельство, что эта единица языка лишена самостоятельности: вне слова она не имеет никакого конкретного значения, из морфем нельзя построить высказывание. Лишь сопоста­вив ряд слов, имеющих сходство в значении и зву­чании, мы обнаруживаем, что морфема оказывается носителем определенного значения. Например, суффикс -ник в словах охот-ник, сезон-ник, плот-ник, балалаеч­ник, еысот-ник, защит-ник, работ-ник имеет одно и то же значение — информирует о деятеле, действующем лице; приставка по- в словах по-бегал, no-играл, по­сидел, no-читал, по-охал, no-думал информирует о непродолжительности и ограниченности действия.

Итак, звуки речи лишь различают значение, мор­фемы же выражают его: каждый отдельный звук речи не связан в языке ни с каким определенным значе­нием, каждая отдельная морфема — связана, хотя эта связь и обнаруживается лишь в составе целого слова (или ряда слов), что и заставляет нас признать морфе­му несамостоятельной смысловой и структурной едини­цей языка.

Вернемся к высказыванию Для берегов отчизны дольной ты покидала край чужой. Мы уже выделили в нем два рода языковых единиц: кратчайшие звуко­вые единицы, или звуки речи, и кратчайшие струк­турно-смысловые единицы, или морфемы. Есть ли в нем единицы более крупные, чем морфемы? Ра­зумеется, есть. Это всем хорошо известные (по крайней мере, по названию своему) слова. Если морфема, как правило, построена из сочетания звуков, то слово, как правило, образуется из сочетания морфем. Значит ли это, что отличие слова от морфемы чисто количествен­ное? Отнюдь нет. Есть ведь и такие слова, которые содержат в себе одну-единственную морфему: ты, кино, лишь, что, как, где. Затем — и это главное! — слово имеет определенное и самостоятельное значение, мор­фема же, как уже говорилось, несамостоятельна по своему значению. Основное различие между словом и морфемой создается не количеством «звучащей ма­терии», а качеством, способностью или неспособностью языковой единицы самостоятельно выразить определен­ное содержание. Слово вследствие своей самостоятель­ности непосредственно участвует в построении пред­ложений, которые и делятся на слова. Слово — это кратчайшая самостоятельная структурно-смыс­ловая единица языка.

Роль слов в речи очень велика: наши мысли, пере­живания, чувства выражаются словами, объединенными высказывания. Смысловая самостоятельность слов объясняется тем, что каждое из них обозначает неко­торый «предмет», явление жизни и выражает опреде­ленное понятие. Дерево, город, облако, голубой, живой, честный, петь, думать, верить — за каждым из этих звучаний стоят предметы, их свойства, действия и явле­ния, каждое из этих слов выражает понятие, «кусочек» мысли. Однако значение слова не сводимо к понятию. В значении отражены не только сами предметы, вещи, качества, свойства, действия и состояния, но и наше отношение к ним. Кроме того, в значении слова отра­жаются обычно различные смысловые связи этого слова с другими словами. Услышав слово родной, мы воспримем не только понятие, но также и окрашиваю­щее его чувство; в нашем сознании возникнут, хотя и очень ослабленные, представления о других значе­ниях, исторически связанных в русском языке с этим словом. Эти представления окажутся неодинаковыми у разных людей, и самое слово родной будет вызывать некоторые различия в его осмыслении и оценке. Один, услышав это слово, подумает о родных, другой — о любимом, третий — о друзьях, четвертый — о Родине...

Значит, и единицы звуковые (звуки речи), и едини­цы смысловые, но не самостоятельные (морфемы) нужны, в конце концов, для того, чтобы возникали сло­ва — эти кратчайшие самостоятельные носители опре­деленного значения, эти мельчайшие части высказы­ваний.

Все слова того или иного языка называют его лек­сикой (от греческого лексис 'слово') или словарным составом. Развитие языка объединяет слова и разъеди­няет их. На основе их исторического объединения скла­дываются различные словарные группы. Эти группы нельзя «выстроить» в один ряд по той причине, что выделяются они в языке на основе не одного, а несколь­ких различных признаков. Так, в языке есть словар­ные группы, сформировавшиеся в результате взаимо­действия языков. Например, в словарном составе современного русского литературного языка немало иноязычных по происхождению слов — французских, немецких, итальянских, древнегреческих, латинских, древнеболгарских и иных.

 

Кстати есть очень хорошее пособие для освоения иноязычной лексики - «Словарь иностранных слов».

Есть в языке и словарные группы совершенно иного характера, например, активные и пассивные слова, синонимы и антонимы, слова местные и общелитературные, термины и нетерми­ны.

Любопытно, что к числу наиболее активных слов нашего языка принадлежат союзы и, а; предлоги в, на; местоимения он, я, ты; имена существительные год, день, глаз, рука, время; имена прилагательные большой, другой, новый, хороший, молодой; глаголы быть, мочь, говорить, знать, идти; наречия очень, сейчас, теперь, можно, хорошо и т. д. Такие слова наиболее употре­бительны в речи, т. е. в них наиболее часто возникает необходимость у говорящих и пишущих.

Теперь нас будет интересовать новый, важный в учении о строении языка вопрос: оказывается, сами по себе отдельно взятые слова, как бы ни были они актив­ны в нашей речи, не могут выражать связные мысли — суждения и умозаключения. А ведь люди нуждаются в таком средстве общения, которое могло бы выражать связные мысли. Значит, язык должен иметь какое-то «устройство», с помощью которого слова можно было бы объединять для построения высказываний, способ­ных передать мысль человека.

Вернемся к предложению Для берегов отчизны доль­ной ты покидала край чужой. Присмотримся внима­тельнее к тому, что же происходит со словами, когда они включены в состав высказывания. Мы сравнительно легко заметим, что одно и то же слово может менять не только свой внешний вид, но и свою грамматическую форму, а значит, и свои грамматические признаки, ха­рактеристики. Так, слово берег поставлено в нашем предложении в форме родительного падежа множест­венного числа; слово отчизна — в форме родительного падежа единственного числа; слово дальняя — тоже в форме родительного падежа единственного числа; слово ты оказалось в своей «начальной» форме; слово поки­дать «приспособилось» к слову ты и выражаемому зна­чению и получило признаки прошедшего времени, един­ственного числа, женского рода; слово край имеет при­знаки винительного падежа единственного числа; слово чужой наделено теми же признаками падежа и числа и получило форму мужского рода, так как слово край «требует» от прилагательного именно этой родовой формы.

Таким образом, наблюдая за «поведением» слов в различных высказываниях, мы можем установить некоторые схемы (или правила), по которым слова законо­мерно меняют свою форму и связываются друг с другом для построения высказываний. Эти схемы закономерно­го чередования грамматических форм слова при по­строении высказываний и изучаются в школе: склоне­ние существительных, прилагательных, спряжение глаголов и т. д.

Но мы знаем, что и склонение, и спряжение, и раз­личные правила связывания слов в предложения и по­строения предложений — это уже не лексика, а что-то иное, то, что называют грамматическим строем языка, или его грамматикой. Не нужно думать, что грамматика — это некоторый свод сведений о язы­ке, составленный учеными. Нет, грамматика — это, прежде всего, свойственные самому языку схемы, пра­вила (закономерности), которым подчинены изменение грамматической формы слов и построение предложений.

Однако понятие «грамматика» не может быть отчет­ливо разъяснено, если не будет, хотя бы схематично, неполно рассмотрен вопрос о двойственности самой природы слова: например, слово весна — элемент сло­варного состава языка и оно же — элемент грамматики языка. Что это значит?

Это значит, что каждое слово, помимо индивидуаль­ных, присущих только ему признаков, имеет и общие признаки, одинаковые для больших групп слов. Слова окно, небо и дерево, например,— это разные слова, и каждое из них имеет свое, особое звучание и значение. Однако все они располагают и общими для них призна­ками: все они обозначают предмет в самом широком понимании этого термина, все они относятся к так на­зываемому среднему роду, все они могут изменяться по падежам и числам и будут получать при этом одина­ковые окончания. И вот своими индивидуальными приз­наками каждое слово включено в лексику, а своими общими признаками то же самое слово входит в грамматический строй языка.

Все слова языка, совпадающие своими общими признаками, составляют одну большую группу, назы­ваемую частью речи. Каждая часть речи имеет свои грамматические свойства. Например, глагол отличается от имени числительного и по значению (глагол обозна­чает действие, числительное — количество), и по формальным приметам (глагол изменяется по наклонениям, временам, лицам, числам, родам — в прошедшем време­ни и сослагательном наклонении; все глагольные формы имеют залоговую и видовую характеристики; а числи­тельное изменяется по падежам, родам — формы рода есть только у трех числительных: два, полтора, оба). Части речи относятся к морфологии языка, ко­торая, в свою очередь, является составной частью его грамматического строя. В морфологию слово входит, как уже говорилось, своими общими признаками, а именно: 1) своими общими значениями, которые назы­ваются грамматическими; 2) своими общими формаль­ными приметами — окончаниями, реже — суффиксами, приставками и т. п.; 3) общими закономерностями (правилами) своего изменения.

Присмотримся к этим признакам слов. Есть ли у слов общие, грамматические значения? Конечно: хо­дить, думать, говорить, писать, встречать, любить — это слова с общим значением действия; ходил, думал, го­ворил, писал, встречал, любил — здесь те же слова об­наруживают еще два общих значения: они указывают на то, что действия совершались в прошлом, и на то, что они совершались одним лицом «мужского рода»; внизу, вдалеке, впереди, наверху — эти слова имеют об­щее значение признака тех или иных действий. Доста­точно взглянуть на только что приведенные глаголы, чтобы убедиться в том, что словам присущи и общие формальные приметы: в неопределенной форме глаголы русского языка заканчиваются обычно суффиксом -ть, в прошедшем времени имеют суффикс -л, при измене­нии в настоящем времени по лицам получают одинако­вые окончания и т. д. У наречий тоже есть своеобразная общая формальная примета: они не изменяются.

Что словам присущи общие закономерности (пра­вила) их изменения, это также легко увидеть. Формы читаю — читал — буду читать не отличаются, если иметь в виду общие правила изменения слов, от форм играю – играл – буду играть, встречаю – встречал – буду встречать, знаю — знал — буду знать. При этом важно то, что грамматические изменения слова затрагивают не только его «оболочку», внешнюю форму, но и его общее значение: читаю, играю, встречаю, знаю обозначают действие, осуществляемое одним лицом в 1 момент речи; читал, играл, встречал, знал указывают на действие, осуществлявшееся одним лицом в прошлом; а буду читать, буду играть, буду встречать, буду знать выражают понятия о действиях, которые будут осу­ществлены одним лицом после момента речи, т. е. в будущем. Если слово не изменяется, то этот признак — неизменяемость — оказывается общим для многих слов, т. е. грамматическим (вспомним наречия).

Наконец, морфологическая «природа» слова обнару­живается в его способности вступать в отношения гос­подства или подчинения с другими словами в предло­жении, требовать присоединения зависимого слова в нужной падежной форме или самому принимать ту или иную падежную форму. Так, существительные легко подчиняются глаголам и столь же легко подчиняют себе прилагательные: читать (что?) книгу, книгу (какую?) новую. Прилагательные, подчиняясь существи­тельным, почти не могут вступать в связь с глаголами, сравнительно редко подчиняют себе существительные и наречия. Слова, принадлежащие различным частям речи, по-разному участвуют б построении словосочета­ния, т. е. сочетания двух знаменательных слов, связанных по способу подчинения. Но, заговорив о сло­восочетаниях, мы переходим из области морфологии в область синтаксиса, в область построения предложений. Итак, что же нам удалось установить, всматриваясь в то, как устроен язык? В его структуру включены кратчайшие звуковые единицы — звуки речи, а также кратчайшие несамостоятельные структурно-смысловые единицы — морфемы. Особо заметное место в структуре языка занимают слова — кратчайшие самостоятельные смысловые единицы, способные участвовать в построе­нии предложения. Слова обнаруживают двойственность (и даже тройственность) своей языковой природы: они — важнейшие единицы словарного состава языка, они — составные части особого механизма, создающего новые слова, словообразования, они же — единицы грамматического строя, в частности морфологии, языка. Морфология языка представляет собой совокупность частей речи, в которых выявляются общие граммати­ческие значения слов, общие формальные приметы этих значений, общие свойства сочетаемости и общие зако­номерности (правила) изменения.

Но ведь морфология — одна из двух составных частей грамматического строя языка. Вторая его часть называется синтаксисом языка. Встретив этот тер­мин, мы начинаем припоминать, что это такое. В нашем сознании всплывают не очень отчетливые представления о простых и сложных предложениях, о сочинении и подчинении, о согласовании, управлении и примыкании. Попытаемся сделать эти представления более отчет­ливыми.

Еще раз призовем на помощь наше предложение Для берегов отчизны дальной ты покидала край чужой, В его составе легко выделяются словосочетания: Для берегов (чего? чьих?) отчизны (какой?) дальной ты покидала (ч т о?) край (к а к о й?) чужой. В каждом из четырех отмеченных словосочетаний по два слова — одно главное, господствующее, другое — подчиненное, зависимое. Но ни одно из словосочетаний в отдель­ности, ни все они вместе не могли бы выразить связную мысль, если бы не было в предложении особой пары слов, составляющей грамматический центр высказы­вания. Вот эта пара: ты покидала. Это известные нам подлежащее и сказуемое. Соединение их друг с другом дает новую, важнейшую с точки зрения выра­жения мысли, единицу языка — предложение. Сло­во в составе предложения приобретает временно новые для него признаки: оно может стать совершенно неза­висимым, господствовать — это подлежащее; слово мо­жет выражать такой признак, который скажет нам о существовании предмета, обозначенного подлежащим,— это сказуемое. Слово в составе предложения может выступать в роли дополнения, в этом случае оно будет обозначать предмет и окажется в зависимом по отношению к другому слову положении. И т. д.

Члены предложения — это те же самые слова и их сочетания, но включенные в состав высказывания и выражающие различные отношения друг к другу на основе его содержания. В разных предложениях мы обнаружим одинаковые члены предложения, потому что одинаковыми отношениями могут связываться различ­ные по значению части высказываний. Солнце осветило землю и Мальчик прочитал книгу — это очень далекие друг от друга высказывания, если иметь в виду их кон­кретное значение. Но в то же время это одинаковые высказывания, если иметь в виду их общие, граммати­ческие признаки, смысловые и формальные. Солнце и мальчик одинаково обозначают независимый предмет, осветило и прочитал одинаково указывают на такие признаки, которые говорят нам о существовании пред­мета; землю и книгу одинаково выражают понятие о предмете, на который направлено и распространено действие.

Предложение своим конкретным значением не вклю­чается в синтаксис языка. Конкретное значение предло­жения входит в различные области человеческих знаний о мире, поэтому оно интересует науку, публицистику, литературу, оно интересует людей в процессе труда и быта, но к нему холодно языковедение. Почему? Просто потому, что конкретное содержание — это ведь и есть те самые мысли, чувства, переживания, для выражения которых существуют и язык в целом, и его важнейшая единица — предложение.

В синтаксис предложение входит своим общим зна­чением, общими, грамматическими признаками: значениями повествовательное вопросительности, побуди­тельности и др., общими формальными приметами (ин­тонацией, порядком слов, союзами и союзными словами и др.), общими закономерностями (правилами) своего построения.

Все бесконечное множество уже созданных и вновь создаваемых высказываний по грамматическим призна­кам может быть сведено к сравнительно немногим ти­пам предложений. Они различаются в зависимости от цели высказывания (повествовательные, вопроситель­ные и побудительные) и от структуры (простые и сложные — сложносочиненные и сложноподчиненные). Предложения одного типа (скажем, повествовательные) отличаются от предложений другого типа (скажем, по­будительных) и своими грамматическими значениями, и своими формальными приметами (средствами), на­пример интонацией, и, конечно, закономерностями сво­его построения.

Поэтому можно сказать, что синтаксис языка пред­ставляет собой совокупность различных типов предло­жений, имеющих каждый свои общие грамматические значения, общие формальные приметы, общие законо­мерности (правила) своего построения, необходимого для выражения конкретного значения.

Таким образом, то, что в науке называют структу­рой языка, оказывается очень сложным «механизмом», состоящим из множества различных составных «час­тей», связанных в единое целое по определенным пра­вилам и совместно выполняющих большую и важную для людей работу. Успех или неуспех этой «работы» Каждом случае зависит не от языкового «механизма», а от тех людей, которые им пользуются, от их умения или неумения, желания или нежелания использовать его могучую силу.

 

РОЛЬ ЯЗЫКА.

 

Язык создан и развивается потому, что потребность общения постоянно сопутствует труду и быту людей, и ее удовлетворение оказывается необходимым. Поэтому язык, будучи средством общения, был и остается по­стоянным союзником и помощником человека в его труде, в его жизни.

Трудовая деятельность людей, какой бы сложной или простой она ни была, осуществляется при обяза­тельном участии языка. Даже на предприятиях-автома­тах, которыми управляют немногие работники и где потребность в языке, казалось бы, невелика, он все же необходим. Ведь для того, чтобы наладить и под­держивать бесперебойную работу такого предприятия, нужно построить совершенные механизмы и подгото­вить людей, способных управлять ими. Но для этого нужно овладеть знаниями, техническим опытом, нужна глубокая и напряженная работа мысли. И понятно, что ни овладение трудовым опытом, ни работа мысли не­возможны без применения языка, позволяющего читать, книги, слушать лекции, беседовать, обмениваться со­ветами и т. п.

Еще очевиднее, доступнее для понимания роль языка в развитии науки, художественной литературы, образовательно-воспитательной деятельности общества. Нельзя развивать науку, не опираясь на то, что ею уже достигнуто, не выражая и не закрепляя работу мысли в слове. Плохой язык сочинений, в которых изложены те или иные научные результаты, очень за­метно затрудняет овладение наукой. Не менее очевидно и то, что серьезные недочеты в речи, с помощью кото­рой популяризируются достижения науки, могут воз­вести «китайскую стену» между автором научной рабо­ты и ее читателями.

Развитие художественной литературы неразрывно связано с языком, который, по выражению М. Горького, служит «первоэлементом» литературы. Чем полнее и глубже отражает писатель жизнь в своих произведениях, тем совершеннее должен быть их язык. Эту простую истину литераторы нередко забывают. Ее умел вовремя убедительно напоминать М. Горький: «Основным ма­териалом литературы является слово, оформляющее все наши впечатления, чувства, мысли. Литература — это искусство пластического изображения посредством слова. Классики учат нас, что чем более просто, ясно, четко смысловое и образное наполнение слова, тем бо­лее крепко, правдиво и устойчиво изображение пейзажа и его влияния на человека, изображение характера человека и его отношения к людям».

Очень заметна роль языка и в агитационно-про­пагандистской работе. Улучшить язык наших газет, радиовещания, телепередач, наших лекций и бесед на политические и научные темы — задача очень важная. Ведь еще в 1906 г. В. И. Ленин писал о том, что мы должны «уметь говорить просто и ясно, доступным массе языком, отбросив решительно прочь тяжелую ар­тиллерию мудреных терминов, иностранных слов, за­ученных, готовых, но непонятных еще массе, незнако­мых ей лозунгов, определений, заключений». Теперь задачи пропаганды и агитации стали более сложными. Вырос политический и культурный уровень наших чи­тателей и слушателей, поэтому содержание и форма нашей пропаганды и агитации должны быть более глу­бокими, разнообразными, действенными.

Трудно даже приблизительно представить себе, на­сколько своеобразна и значительна роль языка в работе школы. Учитель не сможет дать хороший урок, сооб­щить детям знания, заинтересовать их, дисциплиниро­вать их волю и разум, если будет говорить неточно, непоследовательно, сухо и трафаретно. Но язык не только средство передачи знаний от учителя к ученику: он и орудие усвоения знаний, которым постоянно поль­зуется школьник. К. Д. Ушинский говорил, что родное слово есть основа всякого умственного развития и со­кровищница всех знаний. Ученику хорошее владение языком требуется для того, чтобы усвоить знания, быстро и правильно понять слово учителя, книгу. Уровень речевой культуры школьника непо­средственно сказывается на его успеваемости.

Родная речь, умело примененная,— прекрасное ору­дие воспитания подрастающего поколения. Язык свя­зывает человека с родным народом, укрепляет и развивает чувство Родины. По убеждению Ушинского, «в языке одухотворяется весь народ и вся его родина», в нем «отражается не одна природа родной страны, но и вся история духовной жизни народа... Язык есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соеди­няющая отжившие, живущие и будущие поколения на­рода в одно великое, историческое живое целое. Он не только выражает собой жизненность народа, но есть именно самая эта жизнь».

 

КЛАДОВЫЕ ЯЗЫКА.

 

Писатели всегда в поиске. Они ищут новые, свежие слова: им кажется, что обычные слова уже не могут вызвать у читателя нужных чувств. Но где искать? Конечно, прежде всего, в речи простого народа. На это нацеливали еще классики.

Н. В. Гоголь: «...Необыкновенный язык наш есть еще тай­на... он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского,