АВТОМАТИЧЕСКАЯ ПЕРЕРАБОТКА ИНФОРМАЦИИ

Этот принцип имеет отношение также и к экспери­ментам с неопытными испытуемыми. Ни один взрослый не яв­ляется абсолютно неподготовленным в отношении обращения со множественными источниками информации. У каждого есть не­который соответствующий опыт —попытки слушать радио и од­новременно заниматься, или слушать лектора и в то же время стараться законспектировать то, что он сказал раньше, или, устав от скучнейшего разговора, прислушиваться к тому, о чем гово­рят соседи, и т. п. Нелегко определить такие навыки или ука­зать на их отношение к конкретному эксперименту, тем не ме­нее едва ли следует удивляться тому, что время от времени они могут проявляться.

Недавно было сделано несколько попыток продемонстриро­вать эффекты такого рода. Все они основываются на косвенном измерении влияния информации, не являющейся объектом вни­мания, поскольку прямые вопросы о ней к испытуемым дают отрицательные результаты. Например, скорость, с которой испы­туемые способны прослушивать первичное сообщение, может из­меняться под влиянием связанного с ним слова из вторичного сообщения²³. Этот эффект, однако, трудноуловим; он различен в случае синонимов и антонимов и по-разному проявляется в раз­личных лабораториях; возможно, он ограничен начальными час­тями стимульного материала²⁴. В нескольких исследованиях было показано также, что интерпретация человеком неоднозначного предложения из первичного сообщения может определяться од­новременно предъявляемой вторичной информацией, однако в одном исследовании оказалось, что этот эффект можно было по­лучить только с испытуемыми из Массачусетского технологичес­кого института и нельзя было получить со студентами Гар­вардского университета²⁵. Наиболее впечатляющим был экспери­мент Кортина и Вуда²⁶, которые сначала сенсибилизировали своих испытуемых к некоторым словам, ассоциируя последние с уда­рами тока. Когда эти (или связанные с ними) слова включались впоследствии во вторичное сообщение в ситуации избирательного слушания, они вызывали физиологические реакции, COOTBeTCT-

²³ Lewis (1970).

²⁴ Bryden (1972); Treisman, Squire, Green (1974A

²⁵ Упоминаемое исследование выполнено Лэкнером и Гарреттом (1972); см. также
Mackay (1973).

²⁶ Corteen, Wood (1972).

вующие состоянию тревоги. Среди попыток воспроизвести этот эксперимент также были как успешные, так и неуспешные²⁷.

Подчеркивая, что эти результаты трудны для воспроизведения, я не думаю отрицать их истинность. Теперь никто не сомневает­ся в том, что некоторые «наивные» испытуемые воспринимают зна­чение некоторых «иррелевантных» слов —по крайней мере при оп­ределенных условиях. Высказывалось мнение, что этот факт оп­ровергает теорию фильтра, и, видимо, это так. Нет необходимости, однако, делать вывод, что все испытуемые воспринимают все зна­чения всех иррелевантных слов, и было бы ошибкой рассуждать о внимании так, как если бы это было доказано. Результаты упомя­нутых экспериментов правильнее объяснять перемежающимся ис­пользованием спонтанно приобретенных навыков, нежели функ­ционированием некоторых автоматических механизмов.

Я не намерен полностью отрицать существование автомати­ческих механизмов. Сбор информации не находится всецело под сознательным контролем; если бы это было так, мы оказались бы слишком рассеянными, чтобы выжить. Громкие звуки, ритмичес­ки повторяющиеся раздражители, внезапные видимые движения, болевые стимулы —все это примеры сигналов, к восприятию ко­торых мы готовы всегда. Младенцы, безусловно, рождаются со схе­мами принятия такой информации, используемыми для того, чтобы начать новые циклы перцептивной активности. Хотя у каждого вскоре формируются более сложные схемы для извлечения из среды более тонкой информации, простые схемы сохраняют из-вестную меру автономности. Такие схемы функционируют за пре­делами внимания —иными словами, они постоянно готовы к об­наружению соответствующих им сигналов невзирая на то, что в этот момент может осуществляться какой-то другой перцептив­ный цикл,—и они более или менее индифферентны к контексту и значению. Я однажды предложил назвать их процессами пред-внимания²⁸. Термин этот все еще вполне приемлем, однако не сле­дует им злоупотреблять. Хотя наша способность воспринимать информацию за пределами основного потока текущей активности

²⁷ Была осуществлена одна неудачная и две удачные попытки воспроизвести этот эффект в лаборатории Кортина (см. Corteen, Dunn, 1974). Я благодарен докто­ру Кортину за оказавшиеся очень полезными личные сообщения по этому воп­росу. Об аналогичном эффекте коротко сообщалось в работе Морея (1970). В то же время по крайней мере две попытки продемонстрировать этот феномен не завершились успехом (Wardlaw, Kroll, 1976; Bowers, 1976). См. также: von Wright, Anderson, Stenman (1975).

²⁸ Neisser (1967). Предложенное там понятие «предвнимание" шире, чем то, кото­рое я имею в виду.

нередко опирается на автоматические системы рассмотренного типа, она также может быть следствием приобретенных навыков или сознательного намерения. Один из результатов, полученных Спелке и Херстом, позволяет проиллюстрировать это различие. Их ис­пытуемые спонтанно отмечали, что некоторые группы диктуемых слов рифмовались; но только после специального предупрежде­ния они замечали принадлежность слов к общей категории.

Возможны также случаи, когда наше внимание привлекают сиг­налы другого типа. Широко известно, что у человека можно выра­ботать условные реакции воспринимать и отвечать на некоторые стимулы, независимо от того, хочет он этого или нет, а также от имеющейся у него в этот момент сознательной или моторной уста­новки. Такие явления часто демонстрируются с помощью изоли­рованных вербальных стимулов. В тесте Струпа, например, испы­туемые должны называть цвет чернил, которыми написаны слова, иг­норируя при этом слова как таковые²⁹. Это нелегко сделать; но это становится особенно трудным, когда слова обозначают цвета—на­пример, когда правильным ответом на слово желтый будет «голу­бой», если это слово написано голубыми чернилами. Интерпрета­ция подобных результатов требует, однако, известной осторожнос­ти. Названия цветов не навязывают себя испытуемому, хочет он того или не хочет. Инструкция требует того, чтобы он был готов про­износить названия цветов, так что соответствующие схемы далеки от пассивного, дремлющего состояния. Испытуемый находится как бы в двойной упряжке: он должен быть готов к тому, чтобы как мож­но быстрее сказать «желтый», но вынужден воздержаться от этого как раз тогда, когда появляется наиболее адекватный стимул. Если эта двойная упряжка снимается инструкцией, требующей иной ре­акции, — если ему рекомендуется нажимать кнопку, соответствую­щую цвету чернил, вместо того чтобы называть цвет,— то трудно­сти в значительной степени уменьшаются³⁰.

Известно много подобных эффектов. Когда на экране выс­вечивается какое-то число, в то время как произносится другое, испытуемому, получившему инструкцию повторять (вслух) ви­зуальный стимул, с трудом удается игнорировать слуховой³¹. Это не значит, что слышимые числа невозможно игнорировать (испытуемым в опытах на избирательное слушание с трудом уда­ется даже обнаруживать их); речь идет о том, что инструкция обнаруживать и одновременно игнорировать предъявляет чрез­мерные требования к естественным навыкам.

²⁴ S troop (1935); Jensen, Rohwer (1966); Dyer (1973). ³⁰ Pritchatt (1968). ^:il Greenwald (1970).

Тот факт, что испытуемые вообще могут выполнять такие зада-пня, требует разъяснения. Они добиваются этого намеренным от­казом от той информации, которая обычно управляет их поведени­ем. Отфильтровывают ли они ее? Я предпочел бы сказать, что они воздерживаются от ее собирания, хотя они и могли бы ее собрать, если бы захотели. Это не так просто, когда речь идет о давно упро­ченном навыке: самоограничение в таких случаях дается, как изве-стно, с большим трудом. Тем не менее достижение его требует не создания нового барьера, а отказа от старой активности.

Возможность автоматического контроля за поведением сильно преувеличивается как психологами, так и широкой публикой. Даже "обусловливание» простых, вегетативных реакций во многом оп­ределяется контекстом и намерениями. У испытуемых, получающих удар током всякий раз, когда появляется определенное слово, быстро развивается на него сильная кожно-гальваническая реакция, она, однако, исчезает или значительно модифицируется, как только уби­раются электроды³². (Методы «детекции лжи», основанные на вегетативных реакциях, в целом весьма ненадежны³³.)

Другие виды обусловливания столь же лабильны и, как правилo, не генерализуемы на новые ситуации. Я сомневаюсь, что какие-либо реакции, кроме относящихся к примитивным процес­сам предвнимания, могут стать полностью автоматическими в том смысле, что их можно будет вызывать вне связи с ситуацией и собственными планами и целями испытуемого.

Сказанное не следует понимать так, что мы всегда знаем, что мы делаем и почему мы это делаем. Мы часто не сознаем истин­ных причин наших поступков; они «бессознательны», как ска­зал бы Фрейд. Но наша неспособность дать себе полный отчет в собственном поведении не означает, что оно автоматически уп­равляется простыми стимулами; это означает, что мы обращаем внимание на разную информацию, когда описываем поведение и когда реально действуем. Концепция контроля за поведением в целом основывается на неадекватных представлениях о природе человека и когнитивной активности.

ПРЕДЕЛЫЕМКОСТИ

Часто утверждается, что способность человека принимать и сохранять информацию должна иметь какой-то общий предел. Это утверждение нередко означает признание в той или иной форме теории фильтра: постулируется специальный механизм, оберегаю-

³²Mandel,Bridger(l973)

³³ Lykken (1974).

щий эту ограниченную емкость от перегрузки. Аргументы этого типа широко распространены не только в экспериментальной психоло­гии, но и в смежных дисциплинах. Именно они побудили нейро­физиологов искать фильтрующие механизмы в нервной системе, а социологов сетовать по поводу информационной перегрузки предста­вителей современного общества. Мы, однако, уже видели, что такие фильтры не нужны и, видимо, не существуют. С моей точки зре­ния, представление о едином центральном пределе возможнос­тей переработки информации является таким же заблуждением. Способности человека, разумеется, ограниченны, но границы эти не являются монолитными или количественными, как думают не­которые. Само понятие «емкость» больше подходит для пассив­ного контейнера, в который складывают вещи, чем для активной и развивающейся структуры.

Вера в ограниченность когнитивных способностей настолько широко распространена, что заслуживает тщательного рассмот­рения. У нее несколько причин. Одна тесно связана с концеп­цией сознания и будет рассмотрена в этой главе. Другая, кото­рой можно сразу же пренебречь, опирается на кажущийся логич­ным и априорным аргумент. В соответствии с одной из теорем математической теории связи, когда скорость подачи информа­ции на вход конечного канала превышает некоторое значение (называемое пропускной способностью канала), оказывается не­возможным передать ее всю без ошибок. Поскольку мозг челове­ка ограничен и поскольку он передает информацию, эта теорема принимается за доказательство того, что наши возможности в отно­шении приема и сохранения информации тоже имеют предел.

Хотя в принципе этот аргумент не вызывает возражений, ре­левантность его психологии весьма сомнительна. В мозгу име­ются миллионы нейронов, образующих между собой невообрази­мо сложные связи. Кто может сказать, сколь велик будет предел, устанавливаемый таким «механизмом»? Никто еще пока не по­казал, что факты избирательного внимания как-то связаны с ре­альной информационной емкостью мозга, если вообще можно го­ворить про таковую. Действительно, ни один психологический факт не имеет ничего общего с общим объемом мозга. Вопреки распространенному убеждению в голове не существует никакого огромного хранилища, находящегося под угрозой переполнения. Не существует, видимо, никаких количественных пределов, напри­мер, для долговременной памяти; вы можете продолжать встре­чаться с новыми людьми, изучать новые языки и исследовать но­вые области знания, пока у вас хватает энергии и есть соответ­ствующие желания. Точно так же нет никаких физиологически

или математически установленных пределов для количества ин­формации, которую можно единовременно собрать.

Полярно противоположными по отношению к этому абстракт­ному аргументу и более заслуживающими детального рассмотрения считаются ограничения, с которыми приходится сталкиваться в повседневной жизни. Каждый знает, что мы оказываемся несостоятель­ными, когда беремся за слишком многое; попытка одновременно делать несколько дел завершается обычно невозможностью сделать iv.iк следует хотя бы одно из них. Эти наблюдения, безусловно, точ­ны, но нет причин объяснять их перегрузкой какого-то централь­ного механизма. В равной мере возможно, что ограничивающие факторы специфичны для некоторых комбинаций действий и навыков. Рассмотрим наши физические способности: они явно ограниченны, по их ограничения не проистекают из одного-единственного источ­ника. Предел тому, как быстро мы можем бегать, не связан с теми.кг факторами, что и максимальный вес, который мы можем поднять; острота зрения ограничивается совсем не тем, чем определяется ми­нимальное время глазодвигательной реакции. Почему же единствен­ный механизм должен быть ответствен за все ограничения наших когнитивных возможностей?

Трудности, возникающие, когда человек пытается одновремен­но делать два дела, могут иметь много причин. (Тот факт, что такие трудности часто устраняются тренировкой, не делает их менее важными. Если мы поймем их, то сможем различать слу­чаи, когда улучшение возможно, и случаи, когда тренировка ока­жется бесполезной.) Во-первых, две задачи могут потребовать, чтобы некоторая часть тела участвовала в выполнении несовмес­тимых движений —так, например, явно невозможно писать и бро­сать мяч одной и той же рукой. В менее очевидных случаях, по­добных письму одной рукой и бросанию мяча другой, может со­здаваться впечатление, что они требуют несовместимых движе­ний. Каждое из этих двух действий предполагает постуральное и мышечное согласование движений всего тела, а также движе­ний рук; и поскольку оба действия осваивались порознь, они в общем случае могут опираться на несовместимые постуральные и временные координации. Совместное их выполнение может оказаться возможным, но для этого сначала каждое действие дол­жно подвергнуться фундаментальной перестройке.

Аналогичная трудность возникает, когда мы одновременно пы­таемся применить одни и те же перцептивные схемы для дости­жения двух несовместимых целей. Мы не можем, например, мыс­ленно представлять себе пространственное расположение груп­пы объектов и в то же время разглядывать другую группу объек-

тов. Точно так же нельзя одновременно повторять две ритми­ческие цифровые структуры. (Для этого случая можно предпо­ложить, что объем памяти определяется способностью к деталь­ному предвосхищению организованной во времени акустической информации.) Если испытуемый попробует выполнить нечто по­добное в эксперименте на двойное слушание, переключаясь с од­ного сообщения на другое и пытаясь запоминать каждое, как если бы оно представляло собой бессмысленную последовательность, то достигнутые им результаты будут отражать это ограничение. Было бы, однако, ошибкой считать его основной причиной труд­ностей, возникающих в двойных заданиях. Оно говорит лишь о неэффективности одной частной и весьма неудачной стратегии.

Другой вид конфликта возникает в ситуациях, когда сигна-лы, критические для одной задачи, фактически маскируются од­новременно предъявляемыми сигналами, относящимися ко вто­рой. Например, в опыте на двойное прослушивание один голос может быть настолько громким, что второй будет практически за­глушен. В этом случае не может быть и речи о каком-либо ког­нитивном ограничении; информация, необходимая для одной из задач, просто больше недоступна. Если, однако, маскировка име­ет только частный характер, практика может все-таки обеспечить улучшение результатов. Испытуемый может усвоить, какая ин­формация меньше маскируется, и будет в большей степени пола­гаться на нее, чем при нормальных условиях.

Причиной для сомнений в существовании единой централь­ной емкости является то, что тренированные индивиды могут с успехом сочетать много пар непрерывных и зависящих от вре­мени действий, например вождение машины и разговор, пение и игру с листа. Нередко отмечалось, однако, что такие комбинации разрушаются, как только одна из задач неожиданно становится трудной. Водители перестают разговаривать, когда возникает ава­рийная ситуация, а пианист может прекратить пение, если ему попадается особенно трудный пассаж. Такие факты действитель­но можно было бы отнести за счет некоего центрального меха­низма, отвечавшего за обе задачи, но внезапно оказавшегося пе­регруженным. Эта гипотеза, однако, не является единственно воз­можной. Непредвиденные ситуации —это почти всегда незнакомые ситуации, требующие относительно нового применения навыка, будь то вождение машины или игра на фортепиано. В общем, ис­пытуемый еще не научился сочетать данное применение навыка с выполнением вторичной задачи, и поэтому эффективность его действий неизбежно должна снизиться. Чтобы избежать этого

ухудшения своих результатов, он отказывается временно выпол­нять одну из задач. Если же он настолько опытен, что встречал-cя с такого рода непредвиденными обстоятельствами раньше, пере­рыв в деятельности не является необходимым.

Короче говоря, трудности должны возникать там, где мы пытаемся сочетать две задачи, не имеющие между собой естествен­ной связи. Для каждого дела обычно существует много разных вариантов исполнения, и структура навыков, независимо усвоен­ных применительно к задаче А, редко бывает оптимальной для сочетания их с навыками, требуемыми задачей Б. Мы не так час-то оказываемся в искусственно созданных ситуациях выполне­ния двойного задания и поэтому усваиваем основные навыки в формах, не самых удачных для их сочетания друг с другом.

Упомянутые выше трудности не охватывают всех проблем, с которыми мы сталкиваемся, когда пытаемся делать сразу два дела. Один особенно важный случай связан с восприятием двух значимых и непрерывных событий одинаковой модальности. Исключительно трудно следить за обеими играми сразу в экспе­рименте на избирательное смотрение или же одновременно слу­шать два интересных содержательных разговора. Работа Спелке и Херста показывает, что тренировка может привести к значи­тельному улучшению результатов в выполнении обеих задач, но даже их испытуемым не предлагалось извлекать из диктуемого вторичного сообщения контекстуально заданное значение. Не ис­ключено, что и это может в конце концов оказаться возможным, но может и не оказаться. Даже если это возможно, сохранится вопрос, почему это все-таки так трудно.

Проблема, разумеется, не сводится к общей «информационной нагрузке». Слежение за двумя различными сообщениями, даже когда они просты по содержанию, всегда оказывается гораздо труднее понимания единичного сообщения какой угодно сложнос­ти. Но еще менее удовлетворительной является попытка объяс­нить эту трудность, постулировав наличие в мозгу некоего рече­вого центра, способного обрабатывать не более одного сигнала одновременно. Такое предположение означало бы лишь перефор­мулирование проблемы: почему речевой центр не способен обра­батывать два сообщения одновременно?

Возможно, что мы никогда не научимся выполнению двойных заданий только потому, что нам редко выпадает серьезный повод попытаться сделать это. Мы прислушиваемся к разговору преж­де всего для того, чтобы принять в нем участие или по меньшей мере вообразить себе, что мы принимаем в нем участие, а это воз­можно только в том случае, когда мы имеем дело одновременно

с одним сообщением. Я, однако, скептически отношусь к этой ги­потезе; если бы двойное слушание было действительно возмож­но, кто-нибудь, несомненно, уже обнаружил бы в себе эту способ­ность и воспользовался ею. Мне кажется более вероятным, что имеются действительные информационные препятствия для парал­лельного развертывания независимых, но аналогичных схем. Если, например, каждая схема предполагает предвосхищения, охва­тывающие существенный отрезок времени (что, безусловно, спра­ведливо в случае осмысленного слушания, чтения или смотрения), то проблема включения новой информации в соответствующую схему может оказаться непреодолимой. Дальнейшие исследования внесут, видимо, ясность в этот вопрос.

СОЗНАНИЕ

Осталось рассмотреть последний аргумент в пользу представления об ограниченной емкости перерабатывающего ме­ханизма. Часто утверждается, что человек способен одновремен­но осознавать только что-то одно. Тем самым предполагается, что где-то в голове имеется тот же самый механизм с фиксирован­ной емкостью, причем каким-то мистическим образом его содер­жание доступно непосредственному наблюдению. Тем самым дан­ный нам в интроспекции опыт ограничивается объемом этого кри­тического вместилища, а все остальные аспекты переработки ос­таются подсознательными или бессознательными.

Это не новая идея. Психологи, по крайней мере начиная с Фрейда, были склонны видеть в сознании некоторую часть пси­хики или какой-то отдел мозга. (Поразительно, насколько совре­менной оказывается теория Фрейда. В «Толковании сновидений» даже имеются блок-схемы, в которых ясно показана локализация «сознательного», «бессознательного» и «предсознательного»³⁴.) В настоящее время эта концепция очень популярна, и не без осно­вания. Она представляет собой очень удачный теоретический ход: в ней получают объяснение не только факты внимания, но и наи­более ускользающая цель психологии оказывается наконец при­гвожденной к конкретному месту на блок-схеме.

Мы уже рассмотрели недостатки такого подхода в качестве теории внимания. Он неадекватен, так же как и интроспектив­ное описание непосредственного феноменального опыта. Интро­спекция совсем не обязательно показывает, что человек одновре­менно осознает только что-то одно. Я полагаю, что люди сообща­ют о единичности сознания главным образом потому, что этого тре-

Freud (1900).

буют философские постулаты нашей культуры; мы все умеем приводить эти постулаты в соответствие с нашей психической жиз­нью и опускать все то, что им не соответствует. Наш отчет о част­ном переживании очень сильно зависит от того, что Орн называет "требующими аспектами» данной ситуации³⁵. Частота, с которой психологи начала XX в. говорили о воображении, например, за-висела от того, в какой лаборатории они работали; отчетливость, которую приписывают продуктам своего воображения современ­ные испытуемые, можно существенно увеличить, задавая им соответствующие вопросы³⁶. Интроспективные отчеты испытуемых Спелке и Херста были хаотичными и противоречивыми: иногда они точно знали, о чем пишут, а иногда не осознавали даже то, что во­обще пишут. Само понятие «чего-то одного» далеко не ясно: сколь­ко явлений (или вещей) присутствует в моем сознании, когда я слу­шаю оркестровую музыку, смотрю балет, веду машину и т. д.

Понимание сознания как одной из стадий переработки неудовлетворительно еще в одном более принципиальном отношении. Оно не учитывает ни оттенки слова «сознание» в повседневном упот­реблении, ни тонкости соответствующего опыта. Более приемлемая концепция сознания, многократно предлагавшаяся в истории пси­хологии, считает его скорее аспектом активности, чем независимым механизмом. Сознание подвергается изменениям в ходе всей жиз­ни, поскольку мы научаемся по-новому воспринимать новые виды информации. В одних контекстах эти процессы изменения называ­ются когнитивным развитием, в других — перцептивным научением; в политических ситуациях они получили недавно название «рост сознания». Мы сознаем вещи, события и ситуации.

Верно, конечно, что не все осознаваемое нами существует в пашем окружении. У нас могут быть мысли, образы и чувства, которые доступны и недоступны для интроспективного отчета. Паши предвосхищающие схемы, в частности, имеют, видимо, один внутренний аспект — мы их осознаем. В последующих главах бу­дет рассмотрено, что это может означать и каким образом мы ока­лываемся в состоянии сообщать об этом, однако напрасно искать и этой книге теорию сознания. Такие теории быстро опускаются до уровня обманчивых рассуждений об устройствах с ограничен­ной емкостью. Сознание —это аспект психической активности, а не пересадочная станция на интрапсихической магистрали.

Огпе (1962).

Влияние «требующих аспектов» ситуации на яркость воображения проявилось в исследовании, выполненном мною совместно с Питером Шиханом (Sheehan, Neisser, 1969). Более подробное обсуждение этой проблемы см. в: Neisser, 1972.