Леонид Млечин
Картины города при вечернем освещении
Млечин Леонид
Картины города при вечернем освещении
Леонид МЛЕЧИН
КАРТИНЫГОРОДА ПРИ ВЕЧЕРНЕМ ОСВЕЩЕНИИ
Приключенческая повесть
- Пока доберемся, совсем стемнеет, - озабоченно пробормотал Касуга. Он включил фары и прибавил газу.
Снопы света выхватили из сумрака ровную дорогу. Вокруг сразу стало темней, редкие крестьянские домики, мелькавшие по обе стороны шоссе, слились с черными квадратами полей, небольшими рощицами. Имаи равнодушно смотрел прямо перед собой: разглядывать скучный пейзаж не было ни малейшей охоты. Поля, домики, опять поля. Чуть отъедешь от Саппоро - и уже в деревне; дороги узкие, машин почти нет. После переполненного Токио чувствуешь себя как в пустыне. Имаи зевнул и украдкой взглянул на своего спутника: Касуга, положив обе руки на руль, уверенно вел машину, снижая скорость на поворотах и вообще соблюдая все правила. "Касуга всегда спокоен, - подумал не без раздражения Имаи, - впрочем, кто родился и вырос на Хоккайдо, все такие. У них за зиму чувства отмерзают". Когда Имаи несколько месяцев назад приехал в Саппоро, то еще застал настоящую, не токийскую зиму; морозы несколько дней стояли жестокие, ртутный столбик на градуснике за окном полицейского управления упорно держался на двадцати градусах ниже нуля, и Имаи сильно мерз. Теперь и на Хоккайдо пришло лето, но Имаи не мог без содрогания вспоминать об ушедшей зиме.
Стрелка спидометра качнулась вправо, и сразу же надоедливо запищал сигнал, замигала красная лампочка.
- Выключите вы его, - взмолился Имаи.
Касуга ухмыльнулся.
Установленные вдоль дороги "незримые полицейские" - электронные датчики - сигнализировали водителям о превышении скорости. Соответствующие приемные устройства полагалось устанавливать на всех машинах, но зачем они полицейским автомобилям, Имаи понять не мог. Чистый формализм.
- В этом году резко увеличилось число дорожных происшествий, слишком много людей гибнет на дорогах, - как всегда, обстоятельно объяснил Касуга. - Полицейские тоже иногда злоупотребляют своим положением, особенно патрульная служба.
Имаи уныло вздохнул: до чего же скучный человек, от его рассудительных речей мухи дохнут. "Один из лучших инспекторов, богатейший опыт, - так характеризовали Касуга в штабе полиции префектуры Хоккайдо. Вам интересно будет с ним поработать". Как же! Имаи полез в карман за сигарами, вспомнил, что Касуга не курит, секунду колебался, потом все же решился. Касуга, не глядя на него, выдвинул пепельницу и приоткрыл окно.
Вечерняя прохлада скользнула в машину, свежий воздух обдувал лицо. Имаи поудобнее откинулся в кресле, высоко поднял подбородок, сигара оказалась где-то на уровне глаз. Хорошие голландские сигары замечательная штука, хотя они не прибавили ему друзей в штабе полиции, где не курят ничего, кроме популярных в Японии сигарет "Севен старз" и "Майлд севен". Ну да ничего. Конечно, отношения с людьми необходимо поддерживать ("Хьюман релейщенз"* и полиция" - так назывался курс лекций, прочитанный слушателям полицейской академии чиновником из ФБР), но поди установи добрые отношения с человеком, который старше тебя на двадцать лет, а до сих пор всего-навсего инспектор и инспектором уйдет на пенсию. Имаи покосился на золотую нашивку на околыше фуражки Касуга. Сам Имаи ходил только в штатском: во-первых, не любил форму, во-вторых, две звездочки на петлицах - инспектор полиции - раздражали людей типа Касуга, которые до тридцати лет ходили в простых полицейских. А Имаи только что двадцать семь исполнилось.
_______________
* Х ь ю м а н р е л е й ш е н з (англ.) - отношения между
людьми.
Касуга переключил фары на дальний свет. Стемнело окончательно. Одно за другим гасли окна домов, подобравшихся к самой дороге. Крестьяне ложатся рано.
- Долго еще? - спросил Имаи.
- Вот огни впереди, - показал Касуга, - это магазин. За ним километрах в десяти дом этого, которого ограбили.
Местное отделение полиции обратилось за помощью к городскому следственному отделу, столкнувшись с трудной задачей. Хозяин дома, в прошлом владелец небольшой фабрики, одинокий человек, вернувшись из города, нашел свой дом ограбленным. Полицейские не могли найти никаких следов.
Касуга сделал резкий поворот, чтобы съехать к мосту через мелкую речушку. Имаи, ухватившись за подлокотник, вдруг вскрикнул:
- Смотрите!
Прямо на шоссе, буквально в нескольких метрах перед ними, неподвижно стоял человек.
Свернуть было некуда: узкая дорога была сооружена на высокой насыпи и с обеих сторон круто обрывалась вниз. Касуга резко нажал на тормоза.
Имаи зажмурился, услышав глухой стук удара... Машина наконец остановилась. Касуга выскочил на шоссе. За ним вылез Имаи.
Он обошел вокруг машины. Бампер погнут, левая фара разбита, капот залит чем-то темным. Имаи потрогал рукой - кровь.
- Имаи-сан! Возьмите у меня под сиденьем фонарь.
В луче фонаря Имаи увидел распластанное на земле тело. Машина с такой силой ударила человека, что он отлетел на насыпь. Имаи поднял фонарь повыше. Лицо было спокойно, даже невозмутимо. Или Имаи показалось?
Касуга встал с колен.
- Мертв. Ещё бы, он даже не пытался увернуться.
- Может быть, слепой? Или глухой? - предположил Имаи.
Касуга подошел к машине.
- У меня есть вспышка. Пойду сфотографирую. А вы вызывайте по рации "скорую" и дорожную полицию. Во-первых, нас ждут свои дела, во-вторых...
Имаи понял, что имел в виду его напарник: Касуга, видимо, вообще до выяснения обстоятельств дела отстранят от службы. Убить постороннего человека в перестрелке с преступниками - такое случается. На это главное управление иногда закрывает глаза. Но сбить человека, и даже не во время погони...
Имаи зябко повел плечами. Между тем Касуга уже фотографировал машину и участок дороги.
- Связались с полицией?
- Сейчас будут.
Касуга тщательно упрятал фотоаппарат, уселся в машину, положил руки на руль. Имаи заметил, как дрожат его пальцы.
- Почему он все же не двинулся с места? - не выдержал Имаи.
- Я и сам не пойму. Он стоял прямо за поворотом, и мы его заметить не могли. Но он-то должен был видеть свет фар, слышать шум мотора.
- Что-то здесь неладно, - покачал головой Имаи.
- Да нет, я виноват... - Касуга отвернулся. - Должен был притормозить перед поворотом, а шел с превышением скорости. Вот и все. - Он замолк.
Имаи не нашелся что возразить. "Но ведь мы действительно не виноваты, - размышлял он, - это какая-то случайность. Парень, может, сумасшедший. Или пьян был, что ли?" Теперь убитый не вызывал в нем жалости, а только раздражение.
Патрульная машина, а вслед за ней и "скорая" примчались под звуки сирен и перемигивание световых маячков. Старший полицейский, явно смущенный ситуацией, в которой он оказался, откозырял:
- Здравствуйте, Касуга-сан! Что случилось?
Пока инспектор подробно рассказывал, два санитара принесли на носилках труп. И опять Имаи стало не по себе от безмятежного выражения, которое сохранило лицо сбитого ими человека.
- Проверьте его обязательно на алкоголь, - крикнул врачу Касуга.
"Скорая" развернулась и уехала.
Старший полицейский - он не переставал кивать, слушая Касуга, - явно был не в восторге от свалившейся на него заботы. Обычное дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом не смутило бы его, но инспектор полиции в роли виновника - такое на его памяти в первый раз. Он поминутно снимал фуражку и вытирал пот. Касуга заставил его облазить весь участок дороги, показал, где лежал пострадавший, вынул и отдал пленку из фотоаппарата.
Когда инспектор закончил объяснение и официально попросил разрешения покинуть место происшествия, старший полицейский почувствовал облегчение.
Безучастно державшийся в стороне Имаи тоже хотел как можно скорее уехать отсюда. Мрачные фигуры полицейских, мелькавшие в ярких лучах фар и пропадавшие во мраке, так и не выключенная водителем патрульной машины мигалка - все действовало на нервы, рождало какое-то тревожное чувство. За два года службы после академии кровь он видел не раз, но преступление всегда было как бы по другую сторону от него, относилось к иному миру. Теперь все спуталось. Кто здесь преступник? И есть ли он вообще?
- Вы что, знаете этого полицейского?
- Да, он работал у меня в отделении, - ответил Касуга тем же ровным тоном. - Он уже пятнадцать лет в полиции.
- А-а, - вяло откликнулся Имаи.
В деревню они приехали за полночь. Весь следующий день провозились с расследованием ограбления. Дело шло туго, следы частью стерли, частью попортили сами полицейские и побывавшие в доме любопытные. В довершение ко всему было жарко. Имаи ходил весь потный, принять душ было некогда, и он злился. Его модный костюм, синий в полоску, потерял всякий вид, воротничок рубашки стал коричневым, манжеты запачкались, пришлось закатывать рукава.
Все же кое-что удалось выяснить. Касуга вспомнил, что брат одного из местных жителей - рецидивист, грабитель. Кто-то из соседей видел его в тот день в деревне. За эту ниточку уже можно зацепиться. В суете Имаи даже забыл о ночном происшествии и вспомнил о нем, лишь когда вернулся в Саппоро.
Утром, едва он появился в управлении, его вызвал начальник следственного отдела. Но, открывая дверь кабинета, Имаи уже знал о рапорте Касуга. Вину инспектор брал на себя и просил отстранить его от дел до выяснения всех обстоятельств и вынесения решения руководства.
- Дурацкая история у вас там вышла, - недовольно пробормотал начальник следственного отдела, с ненавистью глядя на газеты, которые уже успели сообщить о ночном инциденте. - Для префектуральной полиции большая неприятность. На носу выборы, оппозиционные партии обязательно используют этот случай. Как это Касуга так оплошал! - Он покачал головой. - Столько лет в полиции... В прошлом году получил орден "Восходящего солнца". Теперь только он соизволил предложить Имаи сесть. - Пришлось включить этот случай в сводку. Начальство уже высказало недовольство, - пожаловался он Имаи. - Знаете что, возьмитесь за это дело, а? Вы все сами видели, вам и карты в руки. - В его словах проскользнула просительная нотка.
- Я лично уверен, что Касуга ни в чем не виновен, - начал Имаи.
- Ну и прекрасно! Остается только убедить в этом начальство, улыбнулся начальник следственного отдела. - Вам это удастся лучше чем кому бы то ни было.
Начальник отделения полиции, на которого свалилось ночное происшествие, с надеждой смотрел на Имаи. Прибытие инспектора из Саппоро снимало с него ответственность.
Заключение медэксперта ничего не прояснило; погибший не страдал слепотой или глухотой, не был пьян и не находился под воздействием наркотиков. Самоубийца?
- Никаких документов при нем не было?
Начальник отделения отрицательно покачал головой.
- Кроме носового платка, в карманах ничего.
- И никаких зацепок, чтобы определить, кто он?
- Пока ничего. В принципе послали отпечатки пальцев в центральную картотеку, но это вряд ли что даст, если он никогда не привлекался. Раздали фотографии всем полицейским, они попробуют расспросить в округе. Заявлений от жителей еще не поступало.
Имаи поднялся. Прощаясь, начальник отделения козырнул:
- Если мои люди могут быть чем-нибудь полезны...
Потом Имаи часа полтора гулял по улице. Курил, рассматривал витрины лавочек, соблазнился выставленным в одной из них свежим тунцом и решил угоститься суси - сырой рыбой. Пожилой владелец лавчонки мигом положил перед ним большой лист какого-то растения, принес горячую влажную салфетку - протереть лицо и руки, поставил сосуд с соусом, слепил колобок из вареного риса, положил сверху кусочек сырого тунца, взялся за новый колобок.
Имаи ел медленно, окуная суси в соус. Он не торопился.
Уже вечером зашел в отделение, где, скучая, его ожидал совсем молоденький полицейский, выделенный ему в помощь. Имаи решил выехать к месту, где их машина сбила человека, после наступления сумерек, чтобы точнее восстановить картину случившегося.
Он сам уселся за руль.
- А что у вас говорят по поводу этой неприятной истории?
- Разное, господин инспектор, - осторожно ответил полицейский. Он, разумеется, и вечером не снимал черных очков, а козырек фуражки надвигал на самые глаза, подражая героям американских боевиков. - Кто говорит, что тот парень был не в себе. После выпивки... А кто наоборот...
- Ну-ну, не стесняйся, - подбодрил его Имаи, не спуская глаз с дороги.
- Кое-кто считает, что инспектор Касуга позволил себе... в общем, был нетрезв.
Имаи сбавил скорость: они подъезжали к злополучному повороту.
- В том-то и дело, что ни тот, ни другой не пили. И это единственное, в чем я уверен.
Имаи остановил машину, и они вылезли. Все было, как в ту ночь. Никаких машин на дороге, тишина. Только за мостом светятся огоньки в деревне. Имаи подошел к тому месту, где стоял убитый. Молодой полицейский с любопытством наблюдал за ним.
Имаи хорошо видел весь изгиб дороги, который не скрывали от него редкие деревца, высаженные вдоль обочины. Он недоверчиво покачал головой: машину можно было увидеть заранее, у человека на дороге оставалось несколько минут, которых с избытком хватило бы на то, чтобы избежать опасности. В медицинском заключении сказано ясно: пороков органов чувств нет. Следовательно, видел и слышал нормально. Головной мозг тоже без опухолей и гематом. Конечно, это не гарантия психического здоровья, но все же...
Он прекрасно понимал, что Касуга не повинен в смерти этого человека. Но чтобы все поверили, нужно ясное и четкое объяснение того, что здесь произошло. Необходимы доказательства вины самого погибшего. Иначе на полиции все равно останется пятно. Касуга не был ему симпатичен, Имаи тянулся к людям, которые легко достигали успеха, заставляли других уступать им дорогу. Касуга, чуть не всю жизнь просидевший на одном месте, к этой категории не принадлежал. Но понятия корпоративной чести были для Имаи не менее важны.
На шоссе раздался гул мотора. Имаи мгновенно отогнул рукав пиджака на левой руке и засек время. По фосфоресцирующему циферблату бежала секундная стрелка. Когда машина подошла к повороту, яркий свет брызнул инспектору в глаза. Он даже не сразу сообразил, в чем дело: свет фар отражался от большого рекламного щита, установленного рядом с дорогой.
Теперь машина ехала прямо на него. Немного выждав, он отступил и посмотрел на часы: две с половиной минуты было у убитого.
Махнув рукой нечего не понявшему полицейскому, Имаи сел в машину.
- У меня к вам просьба, - сказал он полицейскому, - займитесь с завтрашнего дня поисками водителей машин, которые проехали по этой дороге в тот день непосредственно перед нами. Может быть, кто-то из жителей деревни, еще кто-нибудь... Посмотрите по карте, куда вообще ведет эта дорога.
* * *
Аллен сел в такси первым. За ним скользнул Росовски.
Шофер, положив на руль руки в безукоризненно белых перчатках - такими же чистыми были чехлы на сиденьях, - повернул к ним голову.
- "Таканава принсу хотэру", - приказал Росовски. И повторил по-английски: - Отель "Таканава-принц".
- Как вы и просили, - он говорил уже Аллену, - мы заказали вам номер в гостинице, где всегда масса иностранцев.
Аллен кивнул, глядя в окно. Его сухое узкое лицо в квадратных очках, малоприятная манера не смотреть собеседнику в глаза сразу же не понравилась Росовски. Он хорошо знал этот тип людей: не считают нужным здороваться, слушать собеседника или хотя бы делать вид, что слушают. Они замечают тебя, только когда ты им нужен. Зато очаровательно улыбаются начальству.
- А почему, собственно, вы не ездите на своей машине?
- От аэропорта до гостиницы добрых полтора часа, дорога обычно забита. Удобнее всего на рейсовом автобусе, но я подумал, что вам это не понравится. Я-то всегда так делаю: сдаю багаж на автовокзале и налегке еду автобусом. Никаких хлопот, дешево и стопроцентная уверенность, что не опоздаешь из-за пробок.
Аллен уже не слушал его. Отвернувшись, он лениво смотрел в окно. За высокими щитами, разделяющими дороги - ночью это спасало водителей от ослепления светом фар, - стремительно несся встречный поток.
- В экономике они нас скоро обштопают, эти япошки, а ведь это мы им все дали и всему научили. Они производят автомобилей больше, чем мы. К тому же наводнили Штаты своей продукцией. Их автомобили такие же юркие, пронырливые, как и они сами. Пора нам что-то предпринять.
- Таможенные рогатки не помогут, - покачал головой Росовски, - они предусмотрели такую возможность. Вступают в долю с американскими производителями автомобилей, строят у нас заводы. Автомобиль сделан на американской земле руками американских рабочих, заплатят за него тоже не иенами, а долларами, но денежки-то окажутся в японских карманах.
Аллен не ответил. Он больше не обращал внимания на собеседника. Росовски обругал себя и дал себе слово обходиться предельно короткими ответами.
Водитель то и дело притормаживал, чтобы просунуть в окошко деньги, участки дороги принадлежали разным компаниям, и каждая взимала плату за проезд.
- Приличная сумма набегает, - пробормотал Аллен. Пятизначная цифра на счетчике такси с непривычки произвела впечатление. - Дорога жизнь в Японии?
- Дешевле, чем в Штатах. - Росовски сумел удержаться в пределах минимально необходимой информации.
Наконец они были в городе. Росовски прожил здесь много лет и ревниво следил за гостем: понравился ему Токио или нет?
- Как все-таки этот город характерен для японцев! - Аллен снял очки и стал тереть глаза. - Для их постоянного стремления соединить несоединимое, взять наше, но и сохранить свое. Чисто американский конструктивизм и азиатская пестрота. Но во всем должно быть прежде всего внутреннее единство, изначальная логика вещей. А здесь нет логики, сплошная эклектика, разнородные элементы не могут слиться воедино. Бетон и стекло на месте в Лос-Анджелесе, а азиатская пестрота, экзотика... Да здесь ее почти не осталось. Вы бывали в Гонконге?
Прежде чем Росовски успел ответить, Аллен заключил многозначительно:
- Восток - это Восток, Запад - это Запад, и вместе им не сойтись.
Росовски с удивлением посмотрел на него. У японистов эта цитата была не в моде. Но и Аллену следовало бы, во-первых, цитировать Киплинга точно, во-вторых, понимать, что поэт вовсе не стремился противопоставить Запад и Восток. Достаточно внимательно дочитать стихотворение до конца, чтобы убедиться в этом.
Росовски не понравилось, что Аллен, впервые приехав в Токио и не успев как следует оглядеться, заявил, что не в восторге от города. Такая безапелляционность, по мнению Росовски, не свидетельствовала о большом уме.
Росовски вообще не мог понять, как можно рисковать браться за японские дела, не зная языка. Таких неучей теперь в дальневосточном отделе управления хоть пруд пруди. Они, видимо, вслед за одним иезуитом, приехавшим в Японию в 1549 году, считают, что этот сложный язык дьявольские козни.
"Впрочем, - подумал Росовски, - даже примитивное знание языка, которое дает разведшкола, - лишь первая ступенька в постижении Японии. Но большинство так и не вступило на вторую. Заучи хоть словарь целиком, все равно ничего не поймешь, если не научишься думать, как японец, шиворот-навыворот, - усмехнулся Росовски. - Американцы же не только не научились думать, как японцы, но ошибочно решили, что японцы думают так же, как они. Американцы придают большое значение словам, японцы считают более важным то, что остается невысказанным. Употребление слов - своего рода ритуал, который не всегда можно воспринимать буквально. Достаточно один раз сходить в театр Кабуки или Но, чтобы понять: важнейшее средство коммуникации у японцев не слова, а жесты, выражение лица. Вся беда в высокомерии жителей Запада, - продолжал рассуждать Росовски, - к тому же они обманываются внешней американизацией Японии. Видят токийские небоскребы, компьютеры, суперэкспресс "Синкансэн" и полагают, что японцы вместе с технологией усвоили и западный образ мышления. Ничто не может быть более далеким от истины. И дело не в примитивном противопоставлении Запада и Востока. Японцы просто другие".
Пока он рассчитывался с шофером, появился носильщик в форменной красной куртке с тележкой, на которой покатил багаж Аллена.
Несколько минут ушло на формальности, затем Аллен получил ключ от номера.
- Полчаса вам хватит? - спросил Росовски.
- Конечно.
- Я буду вас ждать здесь. Если не возражаете, пообедаем вместе.
Аллен кивнул и двинулся к лифту.
Через сорок минут Аллен в твидовом пиджаке и в рубашке без галстука появился внизу. Очень худой, с черной, без единого седого волоска, шевелюрой, он выглядел моложе своих сорока пяти лет. Росовски, которому в этом году минуло пятьдесят три, подумал, что никогда не рискнул бы опоздать на десять минут и сделать вид, будто не заметил этого.
- Мы можем пообедать, не выходя из гостиницы. На выбор - китайская, французская и японская кухня. Я бы...
- Разумеется, японская. Китайскую еду я знаю лучше гостиничных поваров. Французская кухня, как ее здесь представляют, ничем не отличается от стандартной американской.
- Прошу.
Аллен двинулся вперед. Росовски на секунду задержался у выставленных в вестибюле произведений кондитеров отеля. Торт в форме Эйфелевой башни в самом деле заслуживал внимания. "Японцы так часто вспоминают об Эйфелевой башне, - подумал Росовски, - чтобы иметь возможность лишний раз сообщить, что Токийская телевизионная башня выше на несколько метров".
- Пожалуйста, направо.
Наблюдая за Алленом, который не мог оторваться от жаренных в масле креветок, - здесь неплохо готовили тэмпура, - Росовски пытался понять этого человека, которому придется подчиняться. Вчера его пригласил к себе резидент, бодрый и подтянутый, как всегда после бани с массажем удовольствие, которое резидент позволял себе не чаще двух раз в неделю.
- Джек, вам придется поехать в Нарита встречать нашего гостя Эдварда Аллена. Он приезжает сюда с поручением особой важности. Он японского не знает, в Токио первый раз. Естественно, ему нужна помощь.
- Каков характер задания?
- Аллен сам скажет все, что необходимо... - Резидент произнес это с каменным выражением лица.
Росовски не понял, то ли резидент просто не знал, о чем идет речь, то ли не хотел снисходить до дел, которые казались ему незначительными.
- Здесь довольно мило. - Аллен обвел глазами комнату. Они сидели за подковообразным столом, в центре была небольшая жаровня, и повар жарил нарезанную кусочками рыбу, овощи, грибы и раскладывал по тарелкам. Японская кухня проста, но вкусна.
Росовски определенно не нравилась его манера безапелляционно судить обо всем. Когда Росовски при выходе из ресторана заплатил за обоих, Аллен приятно улыбнулся.
- Вы, вероятно, устали? - начал Росовски. - Все-таки такой длительный перелет...
- Да, я пойду спать, - сказал Аллен. - Заезжайте за мной завтра в восемь. Поедем в посольство. Спокойной ночи.
Он повернулся и пошел к лифту.
Выезжая со стоянки, Росовски вздохнул. За тридцать лет работы в Центральном разведывательном управлении США он перевидал разных начальников. В молодости он относился спокойнее к странностям своих шефов, с возрастом стал более раздражительным. Аллен вызывал в нем только отрицательные эмоции. Росовски и сам не мог понять причину внезапной неприязни.
Самолет австралийской авиакомпании приближался к Токио. Пассажиры надели пиджаки, собрали ручную кладь - портфели, сумки, свертки.
Стюардесса склонилась над креслом в самом хвосте салона:
- Не нужна ли вам помощь в заполнении таможенной декларации?
Молодой человек, по виду японец, покачал головой. Стюардесса нашла, что для азиата у него приятное, хотя и не слишком выразительное лицо.
Она прошла дальше. Рейс был неудачный: у одного пассажира случился сердечный приступ, некоторое время пилот даже обсуждал с землей вопрос о вынужденной посадке. Пожилой женщине стало плохо на взлете, у маленького мальчика разболелись зубы, и он плакал. Этот молодой человек с приятным лицом сидел спокойно, изредка посматривая в иллюминатор. Стюардесса решила, что он служащий какой-нибудь торговой фирмы и в Австралии был в командировке.
Проводив взглядом стюардессу с длинными белокурыми волосами, он вытащил паспорт и, сверяясь с ним, заполнил декларацию. Судя по паспорту, он был гражданином Сингапура. Мысль лететь из Канберры принадлежала его шефу. Въездная виза была выдана японским посольством в Канберре. "Срок пребывания десять дней... Может быть использована в течение месяца со времени выдачи". Дата... Печать... Подпись.
Самолет прилетел поздно ночью. В гигантском аэропорту было очень тихо. Туристы гоготали на весь зал.
Он приметил, с какой неприязнью посмотрел на австралийских туристов иммиграционный инспектор, прикрепляя к его паспорту въездную карточку. Таможенник у стойки с надписью "Для иностранцев" не заинтересовался им, бросив равнодушный взгляд на его аккуратный чемоданчик.
Он вышел в стеклянную дверь, но не сел сразу в такси, а поставил чемоданчик на асфальт и стал наблюдать. К выходившим пассажирам одна за другой подкатывали машины. Потом, словно что-то решив, он подхватил чемоданчик и сел в очередную машину. Судя по надписи, такси принадлежало самому водителю.
Таксист, ничего не спросив, отъехал от стоянки и только тогда, найдя в зеркале заднего обзора лицо пассажира, улыбнулся:
- Здравствуй, Ватанабэ-кун. Долетел нормально?
- Да, все в порядке, - небрежно кивнул пассажир. - Спасибо, Морита-кун.
Таксист вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный белый конверт и через плечо протянул пассажиру:
- Здесь билет до Саппоро и деньги. Я отвезу тебя прямо в Ханэда, до самолета не так уж много времени.
- Есть какие-нибудь дополнительные инструкции? - поинтересовался Ватанабэ.
- Пожалуй, нет, - неторопливо ответил таксист, - мы сворачиваем здесь операции. Токийское полицейское управление в последнее время слишком уж активничает, поэтому надо расширить связи с нашими партнерами по всей стране. Сакаи, с которым ты встретишься в Саппоро, контролирует не только остров Хоккайдо, но и весь север Хонсю. С открытием новой курьерской линии Бангкок - Токио нам понадобится много покупателей, не так ли?
Пассажир согласно кивнул.
- В этом году в "золотом треугольнике" соберут колоссальный урожай. Товар уже готов. Причем хорошего качества - "999", "Два дракона", "Олень и петух".
- Японцы предпочитают слабые наркотики, амфетамины. Адская смесь, вроде кхай, который делают из морфия, дросса - субстрата опиума и аспирина, здесь не пойдет.
- Это верно, - согласился Ватанабэ, - кхай убивает человека за год, но хорошо идет в Юго-Восточной Азии.
Больше они ни о чем не говорили до самого аэропорта Ханэда, который обслуживает теперь только внутренние линии и полеты на Тайвань.
- Вот его дом, Имаи-сан! Где машина стоит. Наверное, уезжать собрался. Хорошо, что мы поспели.
Маленький коренастый человек в просторной куртке, с грязными от масла руками, встретил их не очень приветливо.
- Да я же все рассказал!
Однако согласился повторить то, что видел в тот вечер на дороге. Имаи включил магнитофон.
- Я ездил в город, чертовски устал и хотел одного - поскорее добраться домой. Дорога у нас тут пустынная, как вы сами заметили, живем просторно, не то что на Хондо или Кюсю. Водитель я опытный, машина у меня как новенькая. За пятнадцать лет ни разу машину не бил. Если и превышаю скорость, то...
- Мы не из дорожной полиции, - сказал Имаи.
- Ага, ну ладно. В общем, у моста какой-то идиот буквально из-под самых колес отпрыгнул. Я этот поворот хорошо знаю, заранее посигналил. И надо ж - чуть не сбил его! Еле из-под колес ушел, да еще ухмылялся. Хотел я остановиться, да что с такими разговаривать! А зачем он вам нужен?
- Он нам не нужен, - ответил Имаи, - спасибо за рассказ.
Они вышли на улицу.
- Значит, больше никто его не видел?
Молодой полицейский отрицательно покачал головой.
- Он тоже обратил внимание на улыбающееся лицо. На самоубийцу как-то не похоже.
- Словно играл со смертью, - заметил полицейский.
Имаи шел ровным, размашистым шагом, засунув руки в карманы пиджака. Сегодня на нем был серый в красную клетку костюм и голубая рубашка с серо-красным галстуком. Брюки тщательно отутюжены, узел галстука безукоризненный.
Дорожка кончилась тупиком. Они оказались перед великолепно ухоженным садиком. Какой-то человек в кимоно возился в саду.
- Вы ко мне? Заходите.
Имаи вежливо покачал головой:
- Нет, нет, мы просто залюбовались вашим садом. У вас прекрасные цветы, вы, верно, отдаете им все время?
Человек подошел поближе. На вид ему было за шестьдесят. Тонкие черты лица, хорошая осанка, но общее впечатление немного портили вульгарные, как показалось Имаи, усы.
- Позвольте представиться, - человек поклонился, - Ямакава.
Он жестом предложил войти.
- К сожалению, мой сад далек от совершенства. На самом деле я уделяю ему мало времени - только один раз в неделю, в воскресенье, я могу вволю повозиться с цветами. Я всегда любил цветы, но к старости они стали моим спасением от одиночества.
Имаи с восхищением осматривал крошечный садик. Цветы были посажены в какой-то загадочной последовательности, сочетания их были пленительны, на миг Имаи показалось, что он улавливает принцип этой сложной композиции, но тут же пришлось признаться, что не так-то просто ее разгадать.
Ямакава пристально наблюдал за Имаи.
- Вы, я вижу, тоже поклонник прекрасного?
- Но мне, к сожалению, больше приходится иметь дело с безобразным, ответил Имаи.
Ямакава раздвинул сёдзи - решетчатую раму, оклеенную почти прозрачной бумагой.
- Зайдите.
Имаи и молодой полицейский сняли туфли и, оставшись в одних носках, поднялись по ступенькам.
В небольшой просто обставленной комнате стояло в вазах несколько искусно подобранных букетов. Имаи сразу понял, что перед ним мастер икебана.
- Как видите, сад мне нужен как источник материала для моих композиций. В юности я увлекался стилем нагэирэ. Теперь, вероятно, отошел от всех канонов.
Имаи загляделся на цветы. Ближе к окну стояла высокая ваза из тонкого хрусталя, сделанная в форме устремленного вверх бутона. В ней всего три белые камелии с желтой сердцевиной, узкие сочно-зеленые листья. Главное в стиле нагэирэ - расставить цветы так, будто они не сорваны, а еще продолжают расти. Ни один элемент композиции не должен заслонять другой. Лишние стебли удалены. Предельная лаконичность и выразительность.
- Самое сложное в букете - световой эффект. С какой стороны направить свет? Под каким углом? В искусстве аранжировки цветов свет не менее важен, чем сами цветы. Подбирая букет, я все время думаю, при каком освещении лучше всего на него смотреть.
Имаи словно забыл о цели поездки в деревню. Он был весь под впечатлением того, что говорил и показывал Ямакава.
На маленьком столике Ямакава расположил в деревянной продолговатой вазе со множеством отверстий несколько веточек сосны и цветки сакура.
- Сосна и сакура, как вы знаете, традиционный материал, их используют с тех пор, как появилась икебана. Но видите, они не приедаются, рассказывал Ямакава. - Простота, скромность и скрытая прелесть. Излишество сразу же сделает композицию бесформенной. Мы, японцы, обладаем способностью видеть красоту в простом, а не в пышном. Не так ли?
Имаи согласно кивал. Он был благодарен Ямакава за несколько минут прикосновения к миру прекрасного.
- Вы не брали уроков икебана? - поинтересовался Ямакава.
- Нет, мои родители были далеки от искусства. Отец всю жизнь занимался медициной, ничто другое его не интересовало, и желал, чтобы дети тоже стали врачами. Но я вот не захотел, а старший брат, хотя и закончил медицинский институт, любит поэзию и сам пишет стихи, - разоткровенничался Имаи.
- Врачи понимают искусство лучше других людей, - сказал Ямакава, потому что искусство - это психология, а психология близка врачам, которые хорошо чувствуют, что происходит внутри человека.
- Наверное, вы правы, - согласился Имаи.
Ямакава чему-то улыбнулся.
- Посмотрите, сколько в цветах скрытой силы, движения, экспрессии.
Он показал Имаи букет, состоявший всего лишь из одной ветки вишни и цветка камелии, на этот раз красной.
- Представьте себе, что грубая ветка вишни - мужчина, а тоненькая веточка камелии - женщина, и они то сплетаются, то отталкиваются, то прислушиваются друг к другу, то демонстрируют презрение. Драма в цветах, не так ли?
Уходя, Имаи заметил:
- Вам кто-нибудь помогает по дому? Для ваших лет вы слишком много трудитесь.
Ямакава распахнул калитку.
- Видите ли, я считаю, что старость наступает тогда, когда человек начинает беречь себя, приговаривая: "Мне уже много лет, надо поменьше работать". И так в двадцатом столетии люди почти совсем перестали трудиться физически, нарушили извечный баланс: труд - отдых. Если не поработал хорошо, то и отдых бесполезен. В организме, которому не хватает нагрузки, возрастает энтропия - невосстановимое рассеивание энергии. Так вот работа в саду - это борьба с энтропией.
- Забавный старик, - сказал молодой полицейский, когда они сели в машину.
- А чем он занимается? - поинтересовался Имаи.
- Точно не скажу, - пожал плечами полицейский. - Кажется, врач.
"Врач? Охота ему торчать в такой глуши?" - удивился Имаи.
- Отвезти вас в город?
- В город? Нет, давай обратно к мосту. Посмотрим, откуда мог появиться этот несчастный самоубийца.
В Саппоро было чуть прохладнее, чем в Токио, и шел дождь. Усевшись в такси, Ватанабэ спросил у шофера, сколько до города, услышал ответ, удовлетворенно кивнул и откинулся на удобные подушки. Нажал кнопку, стекло немного опустилось, и воздух, пропитанный озоном, приятно освежил его. Уставившись немигающим взором в затылок водителя, он сосредоточенно перебирал в памяти каждый свой шаг с момента, когда в аэропорту Ханэда расстался с Морита. Ватанабэ был одним из курьеров, нелегально провозивших в Японию наркотики. В чемоданчике, оставшемся в машине Морита в Токио, была очередная порция героина, который предназначался для местных торговцев наркотиками. И хотя он уже отделался от груза, напряжение не спадало.
Испортившаяся погода согнала с улиц людей. В сравнении с Токио столица острова Хоккайдо показалась ему сонным царством. Вечерний город был пустынен. "Саппоро гранд-отель", старое мрачноватое здание, ему неожиданно понравился. В отличие от неуютной атмосферы токийских стеклобетонных громадин, спокойная тишина гостиницы располагала к душевному покою.
У стойки минутное напряжение - надо заполнить регистрационный бланк. "Ватанабэ Ёсинори... служащий... "Санва гинко"... десять дней". Взгляд на клерка, взявшего бланк. Вроде все в порядке.
- Мне нужно арендовать машину.
- Пожалуйста.
В номере взял из холодильника маленькую бутылочку сока, открыл, сделал небольшой глоток, вытащил упакованный в целлофановый пакет набор сушеных рыбных закусок, пожевал. Переодевшись в лежавшее на постели юката - легкое летнее кимоно, отправился в ванную. Потом лег в постель и тут же уснул.
Ватанабэ в этом году исполнилось тридцать пять. Десять лет, почти треть своей жизни, он занимался наркотиками. Он был одним из немногих удачливых курьеров: за десять лет ни одного ареста. Он сам поражался своему везению. Обычно курьер не работал больше двух лет. Полиция ловила его, и венцом карьеры была либо смертная казнь, либо длительное тюремное заключение, в зависимости от законов страны, где его арестовали. Однако недостатка в курьерах бизнес на наркотиках не ощущал: прикосновение к этому товару сулило невиданные, фантастические барыши.
На стыке территорий Таиланда, Бирмы и Лаоса, в труднодоступной гористой местности живущие там племена яо, мео, акха, лису, качин выращивают опиум