Успех – и крайняя неоднозначность – книг А. Вежбицкой в англо-саксонском мире и в России объясняется, по моему мнению, деятельностью, в которой она представляет две различные традиции, или линии мысли, в которых философские предпосылки в начале очень разные: англо-саксонская аналитическая философия и гегельянство в ее «восточной» интерпретации (теория формы, ср. 3.1.2.)
Отказ разделения между синтаксисом и грамматикой А. Вежбицкой это только отдельное явление. Но он включает двоякую первопричину: спор относительно независимости синтаксиса у противников Блумфилда, Хомского и Харриса в 60-х годах в Соединенных Штатах (с помощью компонентного анализа и логического атомизма) и утверждение «неразрывной» линии между языком и мыслью в немецкой гумбольдтской традиции, нашедшей крайне благоприятную почву в России, как до большевистской революции, так и в советскую эпоху, а затем постсоветскую. Столкновение этих двух течений мысли хватило, чтобы породить некоторое непонимание. А. Вежбицка ставит на двух лошадей сразу: универсализм логического атомизма и релятивизм, или «культурализм» неогумбольдтианства. Эта вторая тенденция, которая, по-видимому преобладает в принятии ее работы в современной России, не взирая на неясность между «антропоцентризмом» и «этноцентризмом». В недавней монографии «Философия языка в России»12 упоминается антропоцентризм, отстаиваемый А. Вежбицкой, в связи с тем, что «язык навязывает носителям видение мира», используя русское выражение «картина мира», при этом ни разу не упоминая, что речь идет о дословном переводе немецкого Weltbild, часто употребляемого в немецкой лингвистике 30-х годов 20 века, затем в послевоенные годы (Ср. Вайсгербер, 1939, 1950). В этом образце мысли, антропология основывается на этнографии: считается, что индивидуум существует не иначе как благодаря этнической группе, которой он принадлежит.
Совершенный язык или язык ангелов?
Универсальный естественный семантический метаязык А. Вежбицкой, как язык ангелов в раю, является языком со знаками прозрачными до такой степени, что они «понятными непосредственно и интуитивно»13. Знаки этого языка не возвращаются в мир вещей, а заключены в «видении мира» людей, в непроходимых границах. И благодаря постоянному движению знаков между этими двумя несовместимыми позициями культурные отличия в семантике естественного языка превращаются в свою противоположность: тот прозрачный смысл, полностью постигаемый и совершенно не двусмысленный.
Мысль о совокупности
Для А. Вежбицкой, все то, что есть в лингвистике, не может ускользать от семантики. Семантика всеобъемлюща, она не оставляет ничего без внимания.
Семантика уникальна. Она объединяет лексику, грамматику и иллокутивную структуру. Крайне важно, что мы можем выделить основное единство, и что, независимо от части задачи, на которую мы ориентируемся в данный момент, мы всегда помним нашу основную цель: описание комплексной семантики естественных языков.14
В начале был Смысл
Основная идея А. Вежбицкой - всякая форма передает смысл. Таким образом, каждая грамматическая конструкция «кодирует» определенное значение, которое может быть «фиксировано» и строго установлено, так чтобы значения различных структур могли быть «сравнимы точным и ясным способом, как внутри языка, так и между языками.»15 Следствием этой основной идеи является положение, которое можно назвать оруэлловским: кто не имеет в своем языке слова (формы), чтобы сказать что-либо, не может ни думать на нем, ни чувствовать.
Понятие произвольный берет здесь чрезвычайно негативную оценку:
Грамматика не является семантически произвольной. Напротив, грамматические различия являются обоснованными (в синхронистическом смысле) посредством семантических различий; любая грамматическая конструкция это средство определенной семантической структуры, это его разумное основание и критерий, который определяет употребление (там же).
Непримиримое следствие того факта, что все семантическое есть положение об упорядоченной несостоятельности за исключением, предположения, что ничего в языке не ускользает от порядка и гармонии, основанных на смысле.
Существуют источники, которые А. Вежбицка не приводит, и которые будут, тем не менее, освещены для понимания ее интеллектуального пути. В первую очередь необходимо вспомнить о Якобсоне, который в своей статье 1932 года о структуре русского глагола, высказывает тот, кто позади «случайных и частных употреблений» глагольных форм умеет распознать «основное значение» (Gesamtbedeutung) и избегает формулировать поспешные правила, которые порождают бесчисленные исключения.16 Второй источник более интересный, даже если он и игнорируется А. Вежбицкой, потому что он почти слово в слово соответствует упомянутому тексту, в нем говорится о Константине Аксакове (1817-1860), грамматисте-славянофиле и убежденном гегельянце, для которого почти все сводится к правилу, в языке не может существовать исключений:
Часто случается, что глагол образует уникальный пример употребления, который покажется для близорукого взгляда исключением из правила, но […], когда понимаешь подлинное значение этого глагола, оказывается, что на самом деле он является обычным (Аксаков, 1855, с. 17).17
Необходимо подчеркнуть один пункт, делает ли А. Вежбицка постоянно ссылку на философские языки, о которых мечтали теоретики Универсальной Характеристики в XVII-XVIII веках, перед тем как признать невозможным выражение ложной или нелогичной идеи (в особенности, интерпретируется Лейбниц), она придает своему семантическому языку совершенно отличительную цель, где понятие истины исключено. Вместо того, чтобы создавать язык для адекватного общения на нем, она ищет язык, чтобы выделить внедренный в самих языках смысл. В самом деле, невозможно всегда иметь несоответствие по отношению к словам, если его там уже нет. В теории, где невозможно узнать, что следует знать, неизбежен риск топтаться на одном месте.
Независимый синтаксис не может передать все значения, и он не пытается это делать. Он не передает и число всех дистрибуций, потому что дистрибутивные случаи являются зависимыми от значения. Семантический подход к синтаксису позволяет нам находить решение двух проблем одновременно: он позволяет нам передавать дистрибутивные различия; он передает частные условия смысла закрытых и бездоказательных правил и исключения к этим правилам закрытые и бездоказательные, и наконец, он позволяет увидеть, как синтаксис создает смысл (Wierzbicka, 1998, с. 7).
Пример, проясняющий практическое применение этого принципа – это пример придаточных дополнительных предложений в английском и чешском языках.
Например, можно сказать
(а1) Mary started TO work
(а2) Mary started working
но только
(b1) Mary finished typing the letters
и неправильно
(b2) *Mary finished TO type the letters.
Для А. Вежбицкой, выбор между примерами (a1) и (a2) объясняется ситуацией, в которой есть возможность контроля над действием, отсутствующий в примере (b): это никому не принадлежащая семантическая структура (так сказать «замысел значения»), который определяет синтаксические возможности.
Так же, она полностью отвергает идею, что выбор между дополнением и инфинитивом может иметь наименьшую связь с формальной ситуацией как соотношение подлежащих, как это объясняется в учебниках по языку.