Андрей Петров
«Я ВИДЕЛ АД, КОТОРЫЙ ПАДАЛ С НЕБА…»
Тема войны в творчестве самобытного архангельского поэта Вадима Анатольевича Беднова (1937 – 1992) раскрывается в трех направлениях: личные воспоминания о военном и послевоенном детстве, отражение следов войны в судьбах людей, память о воевавших и погибших в грозные военные годы.
Поэт родился в июне 1937 года, и, казалось бы, что он может помнить о войне. Однако его непосредственные детские впечатления представляются важными и ценными свидетельствами о жизни военного Архангельска. Эти впечатления оказались такими сильными и яркими, что не потускнели в памяти поэта до конца жизни.
В стихотворении «Мне сравнялось четыре…» В. Беднов создает убедительный образ ребенка, постигающего, что такое война, которая сначала ему представляется игрой, затем – жестокой реальностью: Мне сравнялось четыре / две недели назад. / А во взрослом загадочном мире / о войне говорят. Обращает на себя внимание документальная точность: день рождения В. Беднова – 4 июня. У взрослых – непонятный, загадочный мир, а ребенку не о чем тревожиться: Только мне ведь четыре - / и война не страшна;для него война – это игра в солдатики, а разговоры о войне – сюжет для игры: В две шеренги я строю / оловянных солдат – / занимаюсь игрою / в то, о чем говорят…
Разговоры разговорами, но когда начались бомбежки, а Архангельск очень сильно бомбили в первые годы войны, тогда и ребенку станет ясно, что такое война: Скоро собственной кожей / я почувствую – сердце замрет – / ни на что не похожий / бомбы вражеской лёт. Оглушительный пушечный залп вносит коррективы в детскую игру, со стола падает игрушечный солдатик: Он умрет понарошку / и воскреснет опять. Но совсем скоро придет понимание, что настоящий солдат – не оловянный, и ему не подняться убитому: Сам пойму я – тогда-то / мне исполнится пять, - / что убитому пулей солдату / в строй с живыми не встать.
Пять лет – это уже солидный возраст для моментально повзрослевшего ребенка войны, который уже осознает все ее трудности и лишения, у него уже появляются свои «взрослые» обязанности: …Буду с мамой картошку / в воскресенье копать… В поэтических строчках отражены привычные реалии военного города: Вместо звездного неба – / маскировка окна. И голод, когда Корка черствого хлеба / до чего же вкусна!
В стихах о военном детстве создается притягательный образ матери лирического героя – заботливой, доброй, старающейся скрасить военное бытие сына. Так, в стихотворении «Мишура и канитель» рассказывается о том, как мама «священнодействует», наряжая новогоднюю елку: А в окна с белыми крестами / мела декабрьская метель – белые бумажные кресты на стеклах окон для того, чтобы уберечь их от воздействия взрывной волны, – одна из показательных деталей военного быта.
И мама на меня смотрела, / забыть пытаясь о войне, / о карточках, о канители / очередей с пяти утра… / А нити частые метели / блестели, словно мишура – здесь упоминаются карточки, очереди, свидетельствующие о трудностях снабжения города продовольствием, при этом обыгрываются разные значения слова канитель – 1) ‘очень тонкая металлическая нить для вышивания’; 2) ‘нудное, с проволочкою тянущееся дело’; метель сравнивается с мишурой – ‘металлические, посеребренные или позолоченные нити, идущие на изготовление галунов, парчовых тканей’: Я помогал развесить маме / и мишуру и канитель.
Яркое, сверкающее в небе, подобное салюту, то, что могло бы порадовать ребенка, обернулось страшным и беспощадным: Мы уже собирались спать, / я замешкался со шнурком, / тут меня поманила мать: / - Погляди-ка, что за окном! – / Это было – как фейерверк!.. / Но раздался тревожный вой. / Не взмывали ракеты вверх, / а бросались вниз головой… («Воздушная тревога») - местоимения что и это автором выделены, противопоставляются праздничный салют (взмывали вверх) и сигнальные ракеты перед бомбежкой (бросались вниз головой – метафора на основе олицетворения – отчаянный поступок ракет).
И далее говорится о том, как в жизнь ребенка вошли страшные слова: «Воздушная тревога!», давшие название стихотворению, но эти слова не названы в тексте, они поданы как те слова, выделенные разрядкой, – указательность местоимения подчеркивает особую значимость этих слов и нежелание их произносить, поскольку они связаны с тем страшным и беспощадным, что происходит на войне, с тем, что невозможно забыть: Репродуктор включила мать - / и впервые я услыхал / те слова, / век бы их не слыхать! <…> А сквозь грохот звучали опять / из квартирных глубин пустых / те слова, / век бы их не слыхать! / Но забыть невозможно их.
Здесь появляется еще одна важная деталь военной жизни – бомбоубежище в подвале дома: Мы спускались в сырой подвал, / что надежною крепостью слыл. Передается эмоциональная реакция людей на бомбежки, при этом противопоставляются молитвы и проклятия: Кто-то бога вслух поминал, / кто-то Гитлера матом крыл…
Детские воспоминания воскрешают страшные пожары – результаты многочисленных сильных бомбежек Архангельска: Я помню / наши страшные пожары / средь бела дня / под проливным дождем; у поэта рождается емкий яркий образ: Я видел ад, / который падал с неба («Я помню наши страшные пожары…»).
Налет фашистов уносит жизнь двоюродного брата лирического героя стихотворения «Налет», во время его похорон снова случается налет, поэт создает образ, соотносимый со страшной сказкой: Будто в страшной сказке, / налетели / злые птицы / с крыльями стальными, - / черные стервятники хотели / растерзать / и мертвого с живыми… – слово мертвого выделено автором. Это событие оставляет след в эмоциональной памяти автора: Этот день, / ничем не знаменитый, / в сердце мне / пустил, / как в землю, / корни.
Ш.З. Галимов считает: «Атмосфера тех лет воссоздается через восприятие мальчишки из интеллигентной семьи и получает поэтому своеобразное преломление»: Я помню / наши бедные базары, / мальчишку, / что на палочку с гвоздем / накалывал картофелину ловко / и мчался прочь, / а вслед ему торговка / грозила божьим и земным судом («Я помню наши страшные пожары…»).
Военные испытания стали для поэта закалкой, мерилом крепости тела и духа: … и очереди – / долгая дорога / к ступенькам магазинного крыльца <…> …Меня стоянье это закалило / и научило / ждать и догонять; … вспомнишь детство / и минувший ад – / воспрянешь духом («Я помню наши страшные пожары…»).
В личной судьбе В. Беднова отражается судьба его родного города: «Фоккельвульф» круги в высокой сини / грозно над объектами чертил…/ Жил трудом и верой в наши силы / город мой, полуголодный тыл. / Не хватало хлеба… Не хватало / нам для жизни многого тогда. / И в жилищах наших обитала / дистрофия – тихая беда («Кощей Бессмертный»). Город глядел голодными глазами: «Хлеба… хлеба!.. («Я помню наши страшные пожары…»). В стихах автобиографического плана «оживают картины “грозных сороковых”, воссоздается облик военного Архангельска, изображаются суровые будни города, незаметный повседневный героизм населения», - читаем в статье Ш.З. Галимова.
Стихи Вадима Беднова, посвященные архангельскому военному детству, встречающиеся в разных сборниках поэта, по мнению Е.Ш. Галимовой, тематически организуются в самостоятельный и очень выразительный цикл, хотя сам автор такой цикл не сформировал.
В военных стихах В. Беднова повторяются знаковые образы: бомбежка, очереди, голод, дистрофия: А снились мне / бомбежка / и дистрофик, / качавшийся, / подобно деревцу («Я помню наши страшные пожары…»); Но - / читается детство / от военной строки, - / от воздушной тревоги, / бомб, / спаливших детсад… («Быстрый май на исходе…), проявляются характерные детали военного быта: …еще живет в душе надежды свет, / как язычок коптилки незабвенной / в потемках, в чутких снах поры военной – / наш маячок далеких детских лет, / заветных лет… («Другу детства»); …военных дней дошкольник / от начала до конца / помнил каждый треугольник, / прилетевший от отца («Паруса»); упоминаются примечательные городские объекты: Башня / кирхи немецкой / видна из окна. / Эта кирха весьма знаменита: / нас от бомбы немецкой / спасала она – / с башни / метко стреляла зенитка («Немецкая кирха»). Паруса на Двине напоминают лирическому герою треугольники фронтовых писем: Рос малыш, судьбой хранимый, / и любил глядеть, как мимо / проплывают паруса / треугольниками писем / по родной реке Двине… («Паруса»).
Ш.З. Галимов пишет: «В стихах говорится и о горечи пережитых бед, и о невозможности, недопустимости их забвения, ибо память не только жжет, она духовно укрепляет, она учит ценить настоящее».
В годы войны появляются первые рифмованные строчки будущего поэта, которому в 1945 году исполнилось восемь лет: Был близок / над врагами страшный суд. / И о победе / сочинял я строфы / и посылал стихи на фронт – / отцу («Я помню наши страшные пожары…»).
Военное детство оставляет неизгладимый след в душе поэта, война у него прочно ассоциируется с июньскими днями – своим днем рождения и днем начала войны: День четвертый июня - / день рождения мой / И опять накануне / я встречаюсь с войной, / с пятилетним собою; / писем жду от отца; / вместе с мамой живою / я пою про отца…/ От себя, / от былого / не уйти и в дела. / Будет 22-го / ночь, / как в детстве, / светла («Быстрый май на исходе…»). Е.Ш. Галимова считает, что для поэта «суровые уроки, полученные в детстве, остались на всю жизнь – важнейшими».
Послевоенные годы тоже полны невзгод, которые формировали личность и характер лирического героя В. Беднова: Конечно, мы видали виды – / в сороковых еще годах: / просили деньги инвалиды / в толпе вокзальной, в поездах; // и с нами сын врага народа / стоял ночами за мукой… («1953. Июнь»).
После войны подростки увлеченно играли в войну в городских дворах, эти игры закаляли, воспитывали и вдохновляли их: Вы нас закаляли, дворы, - / изнанки пристойных фасадов. / Вы нас вдохновляли, дворы: / за каждым сараем засада / и в каждом сарае штабы; / рождались великие планы! («Дворы»).
Послевоенное детство было полуголодным, оно научило детей той поры ценить «Насущный хлеб», именно так называется одно из стихотворений В. Беднова: Годы первые послевоенные / с нашим школьным совпали детством. / Булки белые обыкновенные / мы считали деликатесом. Далее рассказывается о том, как учительница после последнего урока раздает сероватые и сыроватые булкиголодным школьникам, которые в предвкушении хмелели, растревоженные хлебным ветром, а потом смаковали пайку вкусной «небесной манны»; Ели вдумчиво и внимательно, / ели, словно решали задачи, поэтому слаще меда и сахара кажется лирическому герою хлеб насущный. И этот урок тоже оказался усвоенным на всю жизнь.
«Грубый шрам в душе» поэта оставила обида пережитая в детстве: хулиган отобрал у него кулек с новогодним вкусным подарком, а случилось это В послевоенный год тяжелый, / пред самым праздником, зимой; герой недоумевает: за что меня лишили счастья, / в два счета в труса превратив?! («Кулек»).
После войны В. Беднову довелось пройти и суровое нравственное испытание, о чем он поведал в стихотворении «Баллада о пустоте» (в первой редакции – «Пустота»). Большое количество инвалидов войны нищенствовало, попрошайничало, лирический герой, воспитанный советской школой, считал такое поведение бывших воинов недопустимым и относился к этим людям хоть с жалостью, но чуть ли не с презрением. Подростком я немало повидал / обкраденных войной увечных нищих (в первой редакции: …войной клейменных / инвалидов нищих). / Я их жалел, / но им не подавал: / казалось мне, что просят не на пищу. // Познавшие лишенья тех времен, / мы верили, несытые мальчишки, / что по заслугам каждый награжден / и за столом у нас никто не лишний.
Но однажды случилось то, что заставило лирического героя изменить свое отношение к этим несчастным людям: Однако довелось мне как-то раз / без мамы ехать в поздней электричке. Следует заметить, что использование слова электричка ставит под сомнение автобиографизм стихотворения (в Архангельске нет электричек, пригородные поезда – не на электрической тяге), видимо, поэт решил создать более обобщенный, а не сугубо архангельский образ.
Вот, что произошло: …В окошке за верстой летит верста. / Передо мной стоит небритый дядя, / а в рукаве у дяди – пустота, / и пустота – бездонная – во взгляде. Как видим, здесь выразительно представлензаглавный образ стихотворения, обыгрываются разные значения прилагательного пустой, от которого образовалось слово пустота: ‘ничем не заполненный, полый внутри, лишенный содержимого’ ‘отсутствующий, ничего не выражающий (о взгляде)’: пустой рукав, свидетельствует об отсутствии руки у инвалида, пустой взгляд – об отрешенности, апатии, безысходности нищего, вынужденного побираться по вагонам.
Герой испытывает острое чувство стыда: И так неловко мне – хоть провались! – за калеку ли (верю я, что честных нищих нету), а может, и за себя, не сумевшего преодолеть предубеждение: А грудь мою сдавила пустота, / и только не хватает мне заплакать… Здесь проявляется особый оттенок значения слова пустота, соотносимый со значением слова опустошенный – ‘лишившийся нравственных сил’.
Первая редакция стихотворения, опубликованная в сборнике 1981 года, на этом и заканчивается, во второй же редакции, опубликованной в 1990 году, далее ведется речь о том, как Солдат безрукий кланялся и пел / с привычной задушевностью, негромко, / он пел: / «Нас извлекут из-под обломков…» - / пел вовсе без укора - / тем, кто цел… Песня переворачивает душу лирического героя, ему становится больно и стыдно за себя недавнего: как раны незажившие, болят / в моей душе бездонные пустоты… - множественное число слова пустота как раз и передает духовное прозрение героя, его сострадание, скорбь, острое ощущение вины. Заканчивается стихотворение искренним возгласом взрослого, много пережившего поэта, взявшего на себя право говорить от имени своего поколения: И памяти о нем не истребят / моей судьбы любые перемены. / От имени ребят / поры военной – / «Прости, - / я говорю, - / прости, солдат!» Это стихотворение стало песней, на музыку его положил известный бард Евгений Клячкин, друживший с Вадимом Бедновым.
В ряде поэтических произведений Вадим Беднов создает пронзительные, глубокие образы людей, в судьбах которых война оставила неизгладимый след.
В стихотворении «Кощей Бессмертный» образ сказочного злодея в детском сознании срастается с обликом больного дистрофией, которым вертела, как хотела, / здесь в тылу треклятая война. Много внимания уделяется описанию его внешнего вида: …Трудно быть, наверное, тощее, / он, больной, голодный, трясся весь; он тогда казался мне Кощеем, / что пришел меня, мальчишку, съесть.
Его внешний вид практически не изменился и спустя многие годы после войны: Я того дистрофика встречаю / нынче, как в былые времена; / а его качает и качает, / будто и не кончилась война. Он представляется поэту бессмертным напоминанием о войне, укором и предупреждением: К немощному, горькому бессмертью, / может быть, войной приговорен?..; …в нем от боли прошлое кричит!
В следующей части стихотворения повествуется о том, как автор встречает своего героя, гуляя по городу с сыном: И сегодня, в день воскресный, светлый, / словно тень, бесплотен, изможден, / мимо нас прошел «Кощей Бессмертный». / «Ты, сынок, не бойся – добрый он!» Встреча с ним спровоцировала разговор о героях и жертвах войны: изможденных узников концлагерей, голодных ленинградских блокадников, изготавливающих на заводах снаряды. Эта встреча стимулировала позднее раскаяние поэта: …Я ему тогда не дал ни крошки - / жизнь со сказкой путал я тогда (слово выделено автором).
Ш.З. Галимов по поводу этого произведения В. Беднова пишет: «Особенно удачным представляется мне стихотворение «Кощей Бессмертный». Это баллада о мучениках, о людях величайшей самоотверженности, отдавших заветной цели – достижению победы над врагом – всё: и помыслы, и здоровье, и силы. Имя героя стихотворения не названо. Это безымянный житель города, «доходяга». И фольклорные краски проливают новый свет на показ реального человека. Фигура много пережившего труженика приобретает резко обобщенный характер. Да, это, действительно, образ-символ, говорящий о титанической духовной стойкости трудового народа, о его необоримости, о его бессмертии. Внутренняя логика баллады, ее мотив – мужание лирического героя, постепенное познание им красоты и величия души народной».
Герой стихотворения «Постоянство» дворник дядя Ваня – участник двух мировых войн – добрый, сильный, мужественный, жизнерадостный и жизнестойкий человек: вокруг него всегда «толчется малышня», он ответственно относится к своей работе, он не прочь хлебнуть за мертвых и живых, / за то, что сам / с того вернулся света; его немощью не наградили годы, / хотя ему за семьдесят давно / и за спиной сраженья и походы, однако ему Не вымести вовек из сердца / двух / минувших войн железные занозы… - обыгрываются прямое и переносное значения глагола вымести.
Сторож дядя Вася выведен героем ироничного стихотворения «Воскресный вечер. На мотив старой песни», посвященного антиалкогольной кампании. Дядя Вася, «войны великой инвалид», не одобряет новые порядки, более того, он их «грустно материт». Автор сетует, что Таких, как он, уже немного, / клейменных, травленных войной. / Им причаститься б на дорогу / в безалкогольный мир иной. Однако не разбудить того наркома, / чтоб выдал сто солдатских грамм – речь идет о разрешенных приказом комитета обороны 100 граммов водки для солдат и офицеров на передовой. Герой обескуражен тем, что Как под обстрел в тылу глубоком / мы попадаем под Указ, тем, что внуки могут превратно истолковать его, дяди Васи, время и подвиги.
Стихотворение «Солдатка» строится как монолог женщины, потерявшей на войне мужа и сына: - Без хозяина дом – сирота, - / горемычна солдатки судьбина: / постучалась беда - / отворяй ворота / «похоронкам» на мужа / и сына… Безысходное отчаяние, горькая боль не дают ей покоя ни днем, ни ночью. Ей видится каменный остров и парохода обугленный остов, ей слышится тихий зов сына над бездной арктических вод. Но только ничего исправить уже нельзя: Сын в избу не взойдет… / Бабий век изойдет. Надо жить, надо работать, работа пересилит боль, и только ветер ночной порой способен подарить надежду, скрипнув воротами, но от этого еще больнее: В полночь вздрогну, коль скрипнут ворота. / Ветер, сердце не рви! / Ночь, скорее плыви!.. / Утром / боль пересилю / работой. Это стихотворение известно как песня автора-исполнителя Евгения Клячкина.
Во многих крестьянских домах как священная реликвия хранятся заветные фронтовые письма: Почти за каждою божницей / письмо заветное хранится: / бумага чуть жива, / обратный адрес – поле битвы; / твердят старухи, как молитвы, корявых строк слова («Хозяйки богов»).
В стихотворении «Ветераны» проникновенно говорится о том, что воспоминания о войне не дают покоя ветеранам-морякам, тревожат их: - Вновь шевельнулось былое, / словно осколок в груди… Их сны беспокойны, мучительны: Вновь пузырится пучина / документального сна, - / это в ночи / субмариной / память / всплывает / со дна.
Камертоном переживаний, символом тревоги становится емкий, красивый образ – колокол громкого боя, это морской термин, означающий вполне прозаический ‘электрический звонок на корабле для подачи сигналов тревоги’, но в его основе знаковые выразительные слова, вызывающие возвышенные поэтические ассоциации. Этот колокол тревоги, всё заглушая, гудит, этот колокол бьется, как сердце, и вся грешная наша Земля представляется колоколом громкого боя.
Ветеранам не всё равно, что будет на Земле, как будет жить Родина, ради которой они шли на смерть: Что же главное? / - Родина. / У Рыбачьего бой. / Бой смертельный. Решающий - / как другие бои, / где остались товарищи / молодые мои.
Основу спектакля Архангельского молодежного театра-студии «Колокол громкого боя» составили стихи Вадима Беднова о военной поре. Николай Харитонов в газетной статье делится впечатлениями о нем: «Какую же силу чувства, обжигающей правды должны нести поэтические строки, чтобы заставить людей, переживших войну, и тех, кто знает о ней лишь по рассказам, плакать…».
Герою стихотворения Вадима Беднова «Остров Медвежий», посвященного Рудольфу Кунникову, бывшему матросу эсминца «Разумный», автору нагрудного знака «Участник плавания в конвоях», накануне Дня Победы снится несмолкающий бой у острова Медвежий: Ночью мирной, светлеющей, вешней, / накануне победного дня, / пробуждается остров Медвежий / в океане, в зарницах огня. <…> …Воют бомбы и рвутся торпеды, / и встают обелиски воды… / Далеко до Великой Победы, / и рукою подать – до беды… Он видит себя семнадцатилетним, вновь ему представляется его первый бой: Очень стыдно ему признаваться, / что струхнул поначалу всерьез <…> Стынет кровь от растущего воя, / и под сердцем растет холодок. Остров Медвежий выступает в стихотворении символом памяти о героических полярных конвоях: он – свидетель военных трагедий / и минувшего горестный знак.
Старый киномеханик, ветеран войны, герой стихотворения «”Кинщик” заболел» падает, сраженный сердечным приступом, во время киносеанса, когда на экране увидел, будто он лежит ничком / с раздробленной ногой в сорок четвертом, / сполна не рассчитавшийся с врагом, / беспомощный, недвижный, бездыханный… Война не отпускает своих бойцов, подстерегает их, держит в напряжении, не дает покоя: Но миной невзорвавшейся / война / еще живет в сердцах и случай ищет…
Образы войны доминируют в стихотворении Вадима Беднова, посвященном памяти поэта-фронтовика Сергея Орлова: Дважды в танке горел – не сгорел, / раскаленной зажат броней; / часто смерти в глаза смотрел; / обожженный пришел домой. Война определила его судьбу петь о дружбе солдат, / об отваге русских парней / и о тех, без чинов и наград, / для кого Земля – мавзолей (здесь используется образ самого Сергея Орлова). В стихах он продолжает бой, снова в танке своем горит. / Сердцем, / кровью своей, / судьбой / он посмертно стихи творит!
Страшные следы войны несут на себе населенные пункты, регионы: В том городке / корявый след войны / наполнен материнскими слезами («В том городке»); И все ж нашелся враг, скопивший силы, / каких ты в старину и не знавал. / Стоял ты насмерть… Братские могилы / не затерялись в лабиринтах скал… («Крым»); …Взрослым / каменных львов / довелось заслонять / от снаряда и бомбы / в годину блокады; / смерть косила людей. / Если всех изваять, / обернется некрополем / лик Ленинграда («Гранитные львы»).
Сама земля страдает, с трудом заживляет раны, нанесенные ей войной: Многострадальная, живая, / о, сколько ты пережила! / Война вторая мировая / тебя рвала, кромсала, жгла… («Земля»). Война закаляет не только людей, вот мчится трудяга-газик: Он всюду пройдет-проедет – / закалка-то фронтовая! Он стойкий, как ванька-встанька, / выносливый – вроде танка, / натужно рыча, вылазил / из грязи – да снова в князи («Газик»).
22 июня – День памяти и скорби – для многих поколений россиян важный и знаковый день: Но кто из нас / не вспомнит, / что в такой же день и час / пришла беда / расстрелянным рассветом?! («22 июня»).
Простой возглас «Война!» способен заставить человека содрогнуться, поскольку в нашей генетической памяти жив ужас войны. В стихотворении «Однажды рано утром» В. Беднов описывает показательный в этом плане случай на теплоходе: лирический герой, будучи корреспондентом газеты, пытался разговорить старпома, ему это не удалось, они какое-то время помолчали вдвоем и вдруг услышали возглас: - Война!.. Опять война!.. / Старпом вздрогнул, / уставился в иллюминатор / и тут же перевел немигающий взгляд / на меня. / Не знаю, / как тогда выглядел я, / но внутри у меня, / как говорится, похолодело – последнее слово выделено автором. Минутное оцепенение прошло, и старпом объяснил ситуацию: - Опять наша Люська с боцманом воюет!..
Своеобразным заклинанием для военных и первых послевоенных поколений наших людей было выражение: «Лишь бы не было войны», это тоже неизбежное проявление неизбывной памяти о лишениях и страданиях в годы военных испытаний: Но никто не вечен. / …Так-то, старина. / Встретим добрый вечер, / он уж недалече. / Только б не война… («Добрый вечер»).
Тема благодарной памяти о прошедшей войне, тема поклонения святому племени фронтовиков, тема скорби по погибшим, отдавшим свои жизни за то, чтоб будущие поколения могли жить в мире, - одна из главных тем в творчестве Вадима Беднова, чье детство было опалено войной, чей отец воевал на фронте.
В стихотворении «Фронтовики» поэт подчеркивает прочную связь поколений, обращаясь к воевавшим отцам: Мы – урожаи / вашего посева, / в нас / не погасла / ваша боль святая. Он убежден, что эта боль живет и во внуках, как будто отсвет / грозных / пожаров, / что присниться / им не могут. Однако в современном мире не всё спокойно: Но бог войны - / и проклят, / да не свергнут - / апостолов сзывает / на поверку. Заканчивается стихотворение эмоциональным возгласом: уходить, / отцы, / повремените!
С этим произведением Вадима Беднова перекликается его «Баллада о последнем солдате», в которой создается красивая гиперболизированная поэтическая ситуация: Когда-нибудь / (никто не знает даты) / проводят поседевшие сыны / и вся страна / в последний путь / солдата, / последнего участника войны. Этот последний участник сопоставляется с неизвестным солдатом, чья могила у кремлевской стены и Вечный огонь возле нее является главным символом памяти о войне в нашей стране: И станет тяжелейшею утратой / для них, / для всех людей большой страны / кончина / всем известного солдата, / последнего участника войны.
И вновь уверенно и оптимистично поэт заявляет о прочной связи поколений: Всё прошлое / своею меркой меря / (прочна времен связующая нить), / они победы наши и потери / верней, чем мы, / сумеют оценить.
Заканчивается баллада заклинанием: …А нынче тех, / кто – с нами, / вопреки / и пламени, и пуле, и осколку, / я заклинаю вслух: / - Фронтовики! / И ты, отец! / Живите долго-долго!
Песня композитора Б.А. Миронова, написанная на эти стихи В.А. Беднова, «Живите долго-долго» в 1985 году была удостоена диплома конкурса, посвященного 40-летию Победы.
В двух стихотворениях Вадима Беднова как символ памяти представлено знаковое место Архангельска – монумент Победы и площадь Мира перед ним. Основной частью монумента является остроконечная стела, олицетворяющая склоненное знамя, возле нее в почетном карауле застыли фигуры защитников Родины: моряка, женщины-воина и солдата. В арке, прорезающей основание стелы, установлена бронзовая чаша, в которой горит Вечный огонь.
В стихотворении «После снегопада» вид зимней площади рождает ассоциации с кладбищем погибших на войне: На плитах площади, где обелиск Победы, - / сугробы, что стоят за рядом ряд, / как холмики на кладбище солдат, / которые не дождались победы. Фигуры монумента, засыпанные снегом, представляются часовыми на посту: И трое неподвижных часовых / с шинелей бронзовых стряхнуть не смеют снега. Снегопад неожиданно сравнивается с боевыми действиями: Быть может, ночью снег не падал с неба, / а был налет, и к утру бой затих?.. Однако ничто не нарушило мира в эту ночь, просто выпал снег, прибавив работы дворнику-фронтовику: Но был спокоен мирный сон живых. / И мой знакомый дворник, фронтовик, / управившись, идет с буханкой хлеба.
В стихотворении «На площади Победы (9 мая)» праздничное убранство площади воспринимается как знак почитания погибших: На строгом камне / цвета / шинельного сукна - / цветы / в преддверьи лета, / как будто ордена, / посмертные награды / погибшим на войне. Цветы выступают и как символ мирной жизни: Глядят цветы живые, / наивны и нежны. / Им войны мировые / и бомбы не нужны. Однако мир в современном мире уязвим и неустойчив: А мир живет, / рискуя / стать мертвою золой. / И медь скорбит, ликуя, / над веком, / над землей… - в звуках праздничного оркестра совмещаются противоположные эмоции: скорбь и ликование, ведь, действительно, День Победы – это праздник одновременно радостный и печальный.
Емкая характеристика творчества поэта дается в послесловии к одному из сборников его стихов: «Вадим Беднов чутко вслушивается в биение жизни в неспокойном мире. Наверное, так слушает пациента внимательный доктор. И “диагноз” поэта чаще всего художественно точен» (Юрий Леднев).
Борис Пономарев отмечает: «Война оставила глубокий след в памяти Беднова. Вот почему у него родились такие очень современные гуманистические строки:
На склоне двадцатого века
Назрел и всемирный закон,
Закон – не стрелять в человека
Всех наций, и рас, и племен ».