ДУША ХРАНИТ
| Вода недвижнее стекла. И в глубине её светло. И только щука, как стрела, Пронзает водное стекло. О, вид смиренный и родной! Берёзы, избы по буграм И, отражённый глубиной, Как сон столетий, божий храм. | О, Русь – великий звездочёт! Как звёзд не свергнуть с высоты, Так век неслышно протечёт, Не тронув этой красоты, Как будто древний этот вид Раз навсегда запечатлён В душе, которая хранит Всю красоту былых времён…. |
Любовь Чиркова
г. Саратов
ИТОГИ КОНКУРСА «ДУША ХРАНИТ – 2010»
Саратовский Рубцовский центр был создан в июле 2009 года с целью популяризации творчества известного русского поэта Николая Михайловича Рубцова и проведения ежегодных литературных конкурсов для выявления и информационного продвижения творчески одарённых современных поэтов и прозаиков, проживающих на территории Саратовской области, содействия их творческому росту и известности, а также привлечения читательской общественности к поэзии.
Первый литературный конкурс, проводимый Саратовским Рубцовским центром, проходил с 1 декабря 2009 г. по 31 января 2010 г. На конкурс принимались работы авторов, пишущих на русском языке, как начинающих, так и публикующихся, независимо от гражданства, возраста, членства в Союзах писателей, как ранее опубликованных, так не публиковавшихся произведений. Конкурс проводился в один этап по следующим номинациям:
– проза (роман, повесть, рассказ, новелла);
– поэзия (стихи, поэма);
– драматургия (пьеса, комедия, трагедия);
– музыкальные произведения (музыка на стихи Н. Рубцова);
– публицистика;
– литературоведение.
На конкурс было прислано 42 работы. Членами жюри (Л.Л. Чиркова – председатель Саратовского Рубцовского центра, В.В. Масян – секретарь Правления Союза писателей России, заслуженный работник культуры Российской Федерации, члены Союза писателей России – Н.С. Байбуза, И.М. Малохаткин, Л.М. Каримова, О.Е. Барабанова) было отмечено 8 лауреатов и 6 участников конкурса.
Лауреатам конкурса вручены Дипломы, ими стали:
Номинация – поэзия:
Иван Попков, р.п. Новые Бурасы;
Валентина Суханова, г. Ртищево;
Игорь Шведов, г. Саратов;
Наталия Тремасова, г. Саратов;
Владимир Разов, г. Саратов.
Номинация – проза:
Татьяна Царёва, г. Саратов.
Номинация – музыка (на стихи Н. Рубцова):
Алексей Гаврилов, г. Саратов;
Алексей Кириллов, г. Саратов.
Участники конкурса, награждённые Почётными грамотами:
Номинация – поэзия:
Алексей Куприянов, г. Саратов;
Дмитрий Седов, г. Саратов.
Номинация – проза:
Ирина Коннова, г. Саратов;
Евгений Саблин, г. Саратов.
Номинация – музыка (на стихи Н. Рубцова):
Валентина Гаврилова, п. Новопушкинское, Энгельсско-
го района;
Валентина Матросова, г. Саратов.
Награждение победителей конкурса Дипломами и Почётными грамотами проводилось благодаря спонсорской поддержке партии «Справедливая Россия» в лице депутата Государственной думы по Саратовской области К.А. Лукьяновой.
Об условиях следующего литературного конкурса, который будет проводить Саратовский Рубцовский центр с 1 октября по 31 декабря 2010 г. читайте на странице 55 данного альманаха.
Владимир Масян
г. Саратов
КОГДА В ДУШЕ СВЕТЛО
Почему по-настоящему мы начали входить в мир поэзии Николая Рубцова только в 90-е годы? Неужели в прошлой весьма зажиточной и достаточно благополучной жизни не способны были различить «небесного света и сокровенного звучания в переполненных болью и отчаянием стихах Рубцова», как писал Николай Коняев. Сытый голодного не разумеет. Неужели нужны были десятилетия перестройки и ельцинских реформ, сделавших большинство людей нищими, чтобы понять: нет в современной русской поэзии более близкого по духу, более светлого, чем Николай Рубцов. Может быть. Но главное даже не в схожести судеб (теперь!), не в близости мироощущения, а наконец-то усвоенной истине, что русский глубинный патриотизм не нуждается для своей реализации в поиске и обличении врагов, а полностью осуществляется в любви. Подтверждение тому – рождение во многих городах России рубцовских поэтических центров, в которых объединяются люди, в душе своей ощутившие звучание «рубцовского вальса».
Их пока немного, но имена Ольги Комаровой. Татьяны Царёвой, Ирины Коновой, Евгения Саблина, Ивана Попкова, Валентины Сухановой, Игоря Шведова, Ивана Мозина уже известны на саратовском литературном олимпе. Именно о таких сам Рубцов говорил: «…Мы сваливать не вправе вину свою на жизнь. Кто едет, тот и правит, поехал – так держись!»
Хочется верить, что Саратовский Рубцовский центр – серьёз и надолго. А Саратовское региональное отделение партии «Справедливая Россия» станет не просто спонсором, а сподвижником замечательного массового народного движения.
Николай Байбуза
г. Саратов
РУССКИЙ ОГОНЁК
Поэзия Николая Рубцова явилась русскому миру заметно и закономерно: страна устала от грохота партийных аплодисментов. Сегодня трудно поверить, что Евтушенко, Вознесенский с Рождественским говорили со стадионами любителей поэзии.
Так было. Именно тогда, в семидесятых годах прошлого века, поэтов поделили на «громких» и «тихих». Кто поделил – отдельный разговор; Рубцов оказался в «тихих».
В тех же, семидесятых, его однокашник по литературному институту Василий Нечунаев буркнул на занятиях литературной студии, где я внимал и его словам: «Фамилий много, а имён мало». Я запомнил. А позднее – Василий Нечунаев прочитал нам, студийцам, знаменитые теперь рубцовские «Поезд», «Русский огонёк», «Зелёные цветы».
Пример Рубцова беспощадное к себе служение русской поэзии, страшное для сибаритов-орденоносцев, на груди которых и советская звезда и… Бог им судья. Рубцов до этого не дожил, его стихи остаются защитой от упрощённого понимания жизни «простых людей». Надо же такое придумать – «простые люди»!
Рубцов был и остаётся врагом хамству и спеси, тупости и лицемерию. Он жил в «своём народе».
Прекрасно, что Любовь Леонидовна Чиркова провела праздник литературы, посвящённый Николаю Михайловичу Рубцову.
Авторы, представленные в альманахе, – И. Попков и другие, интересны и самобытны. Читатели сами оценят своих земляков «тихих» и не очень. Полагаю, не в последний раз.
Спасибо и спонсорам этого издания.
ПРОЗА
Ольга Комарова
г. Королёв Московской области
О СЕБЕ И РУБЦОВЕ
Мне, уроженке г. Хвалынска., позже переехавшей в Саратов, гастролирующий поэт-бард Булат Окуджава, познакомившись с моими стихами, дал совет – ехать в Москву.
С каким взлётом и упоением молодости я примчалась в столицу и сразу полюбила её: «Шуми, Москва! Шуми, встречай поэта!» Я приехала и позвонила Солоухину. Он пригласил меня к себе в свой дом, и в его кабинете я была изумлена золотым сиянием икон на стенах и тем, как дружелюбно и по-доброму меня встретил этот писатель. Он выслушал мои стихи, они ему очень понравились. Посадил меня в машину и отвёз в Литинститут. Я стала посещать его семинары и оказалась в списке прошедших творческий конкурс.
Но у тогдашнего ректора Литинститута В. Пименова оказался другой взгляд на современную поэзию и на мои перспективы в Москве. Тогда в моде было воспевание ударных строек пятилеток, прославление великих вождей. А темой стихов молодой поэтессы была загадочная славянская душа, христианская, глубинная народная Русь и её история. Одновременно со студентом Николаем Рубцовым, который также не вписался в поэтические рамки того времени, я была вычеркнута из списка абитуриентов. Чтобы заполучить рекомендации для учёбы в Литинституте я направилась на дачу к Щипачёву, который был секретарём Союза писателей. Он стоял у калитки с палкой, пригласил меня в дом, послушал стихи и написал рекомендательное письмо.
Вторую рекомендацию дал Федин, председатель правления СП СССР. Но, получив эти письма из моих рук, Пименов поморщился, не ожидая такой предприимчивости молодой провинциалки. «Вам надо на заводе поработать года два», – мотивировал он свой отказ. По последней информации, которая появилась в печати, этот «товарищ» ходил в институт с пистолетом, мечтал стать министром культуры СССР. Мне пришлось «побороться» с ним полгода, которые я ходила по всем инстанциям, чтобы восстановиться. И не зря: дошла до ЦК и тем самым привлекла внимание к нему. И это притом, что в Москве не имела ни денег, ни работы, ни жилья. В итоге ректора заменили, гениального поэта Николая Рубцова восстановили в качестве студента, а я – несостоявшаяся абитуриентка, измученная хлопотами и московским холодом решила покинуть этот негостеприимный город. Мне помогли эти высокие инстанции перевестись в Крымский сельскохозяйственный институт на 3-й курс. Письмо из ЦК пришло раньше (тогда ещё среди партийных руководителей были люди, которые понимали, что к молодёжи надо относится по-человечески)…
С 2002 года Московским Рубцовским центром проводится конкурс «Звезда полей», в котором я однажды приняла участие по номинации «поэзия» и «проза» и мне, представительнице Подмосковья, удалось стать его лауреатом.
– Я воспринимаю Николая Рубцова как замечательного русского поэта. К сожалению, его земной путь завершился трагично. Препятствия оказались жестокими. Он пополнил ряд, начатый Пушкиным, продолженный Лермонтовым, Есениным, Васильевым, Цветаевой... Как тут не вспомнить пронзительные строки Высоцкого: «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души». Мне довелось дважды видеться с Рубцовым. Особенно запомнила вторую встречу. Это было в середине 60-х годов. В «Огоньке», располагавшемся в издательстве «Правда», выходили тогда мои стихи. Я заглянула в буфет. В очереди стояли маститые журналисты. Для меня, робкой студентки, они казались недоступными. Вдруг в буфет стремительным шагом не вошёл, а влетел невысокий мужчина в валенках. Я поинтересовалась у стоявших рядом: «Кто это?» Мне ответили небрежно: «А это русский писатель Рубцов!» Помню, меня поразило: Боже мой, почему такой скромный, маленький, в валенках и – писатель? Я видела других на эстрадах Москвы. Позже где-то прочитала: он и на сцену выходил читать стихи в валенках. Он хотел быть таким, как есть. Быть, а не казаться. Как и он, я не попала в поэтическую моду своего времени. Он не был востребован эпохой, но был необходим ей как воздух. Отсюда и такая с ним трагедия случилась. А потом все спохватились – ах, какого поэта не уберегли! Что имеем – не храним, потерявши плачем.
Татьяна Царёва
г. Саратов
МОЙ РУБЦОВ
Я родилась в доме, где «резной палисад», в городе Вологде. Там и училась в школе. С самого раннего возраста много времени проводила в краеведческом музее как член краеведческого кружка. Удивительна сама атмосфера вологодского кремля, белолицая «София» (не раз воспетая Николаем Рубцовым:
Снег летит на храм Софии,
На людей, а их не счесть.
Снег летит по всей России,
Словно радостная весть…
Улочки, которые до сих пор снятся, и по которым тоже ходил Николай Рубцов, – всё живо в памяти до сих пор. Особенно дом, где сейчас находится музей Николая Рубцова. С ним было удивительно связаны мои детство и юность, потому что там жили мои хорошие друзья. Когда я первый раз поднималась по лесенке в музее Рубцова, вспоминались добрые поэтические посиделки в этом доме. Мои друзья были поклонниками поэзии, в том числе и вологодской. Своим первым поэтическим учителем я считаю Александра Яшина. Он бы председателем Союза вологодских писателей, намного старше Рубцова и казался мне более снисходительным. «Девочка, такие стихи могла написать только женщина в 30 лет, пережив уже некоторые страдания», – сказал Яшин, глядя в мои ещё безмятежные по-детски доверчивые глаза, когда я ему показала свои первые стихи. К Рубцову я тогда не обращалась. У него была репутация интересного талантливого поэта. Но пьющего. Таких я обходила стороной. Мой любимый отец, участник войны, получивший медаль «За отвагу», вдруг запил, и я ушла из дома…
Стихи Рубцова мы читали в самиздате. Каждый мог положить его стихи на свою собственную музыку и петь.
Однажды в школу, где училась моя подруга Татьяна, пришёл поэт Николай Рубцов на поэтический вечер. Я вовсе не собиралась туда идти, желая навестить только подругу. Но узнав в встрече с поэтом, решила остаться. Вскоре перед нами появился худенький мужчина с гармошкой в руках. Мне он тогда, совсем юной девчонке. Показался каким-то совсем немолодым: глубокие скобочки-морщинки у губ (сейчас я знаю, что это знак страдания), тонкие неяркие губы… Только вот глаза: они и притягивали, и вызывали доверие. Но показались немного пьяными. Потом я узнала, что так оно и было, и это обстоятельство сразу же настроило меня предубеждённо. Может, для других эта небольшая пьяноватость была и не так заметна, но мы с Татьяной – трезвенницей и максималисткой – переглянулись и понимающе кивнули друг другу.
На его шее был какой-то грязноватый скрученный шарф, воротник джемпера был великоват, и из ворота выглядывала по-детски беззащитная тонкая шея… Эта оголённая полоска сразу бросилась в глаза, вызвав какое-то чувство жалости. И примирила меня с ним. Стало жалко, что он такой необихоженный, как говорила моя бабушка. Особенно в сравнении с элегантным Яшиным в галстуке или Василием Беловым – без галстука, но в красивом вязаном свитере. Зато, что было со мною, когда я позднее уже зачитывавшаяся стихами Рубцова, увидела этот шарфик в экспозиции музе! Это был уголок в Вологодском краеведческом музее, где я работала уже научным сотрудником.
Именно этот шарф был прославлен в стихах одного вологодского поэта: «Милый Коля, по прозвищу «Шарфик»…
Тогда же, во время нашей первой встречи, он улыбнулся какой-то детской и в то же время немного виновато-жалкой улыбкой и заговорил. Глаза стали яркими и глубокими. По-детски задорный чистый голос зазвучал. Он пел не так, как потом пели песни на его стихи о поезде.
Поезд мчался с грохотом
(он показывал это задорным голосом)
и свистом (свистнул),
Поезд мчался с грохотом и воем
(показывал голосом)…
Мы уже все молчали и только слушали это очень близкий и родной нам голос.
И какое может быть крушение,
Если столько в поезде народу? –
вопросил он громко зал. Отвечать на этот вопрос было уже не нужно и не хотелось. Мы были уверены тогда, что никакого крушения с таким машинистом и с таким попутчиком, как Рубцов, быть не может: он это гарантирует. От души, с благодарностью и вовсе не дежурно хлопали мы в ладоши. Мы уже примирились с его грязноватым длинным шарфиком, нерасчёсанными редкими грязноватыми волосами на голове, пузырями на коленях стареньких несвежих брюк… И с упоением повторяли:
И какое может быть крушение,
Если столько в поезде народу…
Тоска его стихов не казалась унылой, а печаль была светлой.
И всей душой, которую не жаль
Всю утопить в торжественном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром, –
Пели мы с Татьяной по дороге, возвращаясь с вечера. Строчки звенели в воздухе:
Пусть душа останется чиста
До конца. До самого креста…
«Да», – отвечала моя душа. Мелодия и чистота его стихов сливались воедино. Образ живого человека, неказистого, больно неприкаянного, уходил на задний план. С нами же была очень светлая, высокая, красивая и благородная душа его поэзии. Пиит (как у Пушкина в «Памятнике»)! Я тогда ещё не знала об интересной семантике этого слова. Число пи=3,14. это золотое число гармонии в поэзии, архитектуре, музыке. Пиит – это поэт, высокая гармония души стиха которого приближается к совершенству. Не у всех даже классиков и не во всех их стихах это бывает. Он «слышит неведомые звуки. Которых не слышит никто». Но перевести эти звуки потом на бумагу умеет не каждый…
Мир жив и движется одной любовью,
И буря звуков ищет тишины.
Земное сердце истекает кровью,
Лишь звуки неба ясны и слышны…
Именно под впечатлением этого вечера сложились мои строки…
Земные песни не доступны звуку,
Который выше музыки и слов.
Где отступает логика науки,
Вступает в право лишь одна любовь.
У меня ещё много появится стихов под влиянием Рубцова. Я не пыталась подражать ему, но музыка его стихов и слова ясно, красиво, глубоко осознанно соединённые между собою, созвучные моему сердцу, мысль – всё это привело к тому, что я везде начала собирать его стихи. Выписывала, читала всем подряд. Читала на музейных и школьных литературных вечерах. Рубцов приходил ещё в «Красный уголок», где работал отец моей подруги, и я уже специально приходила его слушать. Но ни разу не подошла к нему. Не сказала, как меня трогают его стихи, что я знаю их наизусть и ещё пишу свои. Он приходил и в редакцию газеты «Вологодский комсомолец», где тогда работали Василий Белов, вологодский сибиряк Виктор Астафьев и позднее работала и я… Тогда же я приносила свои стихи. Рубцов казался мне молодым из настоящих талантливых поэтов, но за его плечами был уже Литературный институт, в печати вышли его книги. Но, на мой взгляд, он не читался и не признавался в Вологде как классик. Во всяком случае, не было у него тогда такой славы…
И вот теперь мои воспоминания подходят к печальному морозному январскому дню. Стояли сильные морозы.
Я умру в крещенские морозы,
Я умру когда трещат берёзы, –
написал он совсем недавно, накануне…. Тогда я проводила в сельской школе вечер поэзии и, конечно, читала наряду со стихами Александра Яшина и Сергея Орлова – признанных вологодских поэтов – и стихи известного тогда уже Николая Рубцова. Потом вышла на заснеженное деревянное крылечко, накинув на плечи пальто и на голову платок. И в этот момент поймала непонятный взгляд учителя русского языка и литературы, он хотел что-то сказать и не мог. Взгляд отводил, и я заметила, что руки его дрожали.
– Что случилось? Спросила я, проникаясь его тревогой
– Николай Рубцов… – он не договорил и полез в карман за сигаретой. Руки ещё сильнее дрожали. Долго не мог закурить. Я ждала…
– Что Рубцов? – спросила я.
– Умер…
– Как умер? Я только недавно видела его, он выступал в школе…
Он курил, молчал… докурил, бросил окурок и ушёл. Сразу стало очень холодно. Пошёл какой-то колючий снег и я вернулась в здание. Там уже шло обсуждение…
– Она сама пришла в милицию и сказала: «Я убила поэта Рубцова».
– Да постойте, может, это слухи?
– Нет, его увезли в морг задушенным.
– А он не сам?
– Нет, она сама пришла, может, и взяли, но созналась.
Рубцова часто видели накануне с этой женщиной, говорили, что он женится на ней. Весь город только об этом и говорил. Я её не видела, но моей подруге с утончённым вкусом она не понравилась: грубая, деревенская, тоже вечно «под мухой», мужланка по сравнению с ним, таким худеньким. Я вспомнила цитаты из стихов, в течение месяца ходивших по городу: «Я – волчица, с моих клыков капает кровь и слюна, я перегрызу горло любому». И перегрызёт, говорили, если он её в Союз писателей не протолкнёт. Ходили по городу слова её новогоднего поздравления Рубцову?: «Коля, не сносить тебе головы». «Ведь знал, что проклятая, что такая, что всё равно погублю. И вдруг шагнул легко-просветлённо со словами: «Люда, я тебя люблю», – написала она позднее о нём… Ещё много было всяких слухов и разговоров.
Позднее мне довелось встретиться с сокамерницей Людмилы Дербиной. Она говорила, что у Дербиной с Рубцовым произошла очередная пьяная разборка. Николай пристал. Оба схватились в драке на полу, Людмила сдавила его шею. У Дербиной были острые ногти, и на горле у Рубцова остались раны, и даже колотые. Сейчас в Вологде, в музее Рубцова, пользуются большим спросом книги воспоминаний Дербиной о Рубцове. А он улыбается со всех своих фотографий своей открытой застенчивой улыбкой. Его чёткий почерк в рукописях и письмах на стендах новой экспозиции…
Совсем недавно умерла Неля Старичкова, его жена, которая всегда приглашала к себе на квартиру и показывала его вещи. Потом шарфик, рукописи и другие вещи перекочевали в музей В. Шаламова. И вот, наконец, в Вологде – памятник Николаю Рубцову на берегу его любимой реки и музей его имени. Там собирается литобъединение при вологодской писательской организации, которое посещаю и я. А возглавляет его председатель Союза Ольга Александровна Фокина. У неё много стихов, посвящённых Рубцову… Теперь стоит он во весь рост у музея Петра Первого (где я тоже работала) в своём шарфике, с портфельчиком в руке. С портфельчиком я него не видела, ног это пальто и шарфик хорошо помню.
Я не была на похоронах Рубцова, но поехала на его могилу, на Пошехонском кладбище. Там растёт ёлочка. Я присела под ней и показала Рубцову свою первую книжечку стихов. «Я написала тебе стихи от имени Людмилы Дербиной, как мне кажется, она должна была бы тебе написать после тюрьмы:
Моя душа к твоей душе стремится,
Рыдает Магдалиною у ног…
Мой дух – в полёте раненою птицей
Тебя зовёт, но слышит только Бог.
Заныло от вины безмерной тело,
А на губах – мощь каменной плиты.
Одни глаза молят, кричат… несмело:
Прости! Как это можешь только ты!
Ирина Коннова
г. Саратов
ДУРОЧКА
Помню, когда я выходила замуж, он мне казался таким умным, таким красивым! Я тогда была очень счастлива. А потом, на работе, женщины взахлёб рассказывали про своих мужей всякие случаи. А мне даже рассказать нечего. У нас всё хорошо. Стою около них, хлопаю глазами как дурочка. Однажды терпение моё кончилось. Я ему всё сказала начистоту:
– У людей мужья, как мужья, а ты – ни рыба, ни мясо! Хоть бы раз, как человек напился!
– Зачем? – удивился он.
– Как зачем? Ты ещё спрашиваешь! Раз другие пьют, значит, так надо! Что мы хуже других? Да от тебя даже мужиком не пахнет!
Муж тогда вышел из себя и сказал:
– Ну, хорошо, будет тебе и рыба, и мясо!
На другой день… жду его с работы, а его… нет! Всегда в 19:00 дома, а тут 23:00!... Вдруг, звонок… Сердце сильно заколотилось… Открываю дверь… Тогда на улице слякоть была… Муж передо мной стоит… пьяный в лобузы! Брюки, до самого мечта, откуда ноги растут, в грязи! Рукава пиджака до локтя и даже галстук до половины – в грязи! Спрашиваю:
– Ты что, на четвереньках шёл?
А он мне:
–– Наташенька, прости…
– Это я-то Наташенька?!!! Да меня Таней зовут!..
– Ну, помню, помню, – отмахнулся он. – Танюша, милая моя! Ты знаешь, там… землетрясение было… Но, Наташенька…
тут я не выдержала, схватила скалку, врезала ему по уху и толкнула. Он упал и больше не шевелился. Я испугалась, думала, убила его, и стала плакать. Потом подошла поближе, посмотрела, а он спит! Так и проспал до утра на полу, а я всю ночь не спала. Боялась – вдруг умрёт. Даже под голову ему подушечку подложила.
А утром он проснулся, сам себя не узнал: весь грязный и ухо, как фонарь, сине-красное, опухшее. Тут я ему и напомнила про вчерашнюю Наташеньку. Он так смеялся, но всё время трогал ухо и говорил:
– не помню, где же это я так стукнулся, что оно даже распухло?
Тогда я гордо призналась:
– Это я тебе вчера за Наташеньку скалкой врезала.
Он хохотал до слёз:
– Ну и дурочка ты у меня ревнивая! Наташенька у нашего главного инженера родилась, вес три килограмма двести грамм, мы всем отделом и отметили вчера, да перестарались немного. Но ты же хотела, чтобы я, хоть раз, напился. Надеюсь, теперь от меня мужиком пахнет?
Он хотел поцеловать меня, но я отстранилась, от него так пахло вчерашним! А сама подумала: «Муж-то у меня хороший, а я настоящая дурочка!»
Евгений Саблин
г. Саратов
МОСКВИЧКА
Смолоду Вера была статная, красивая. Выпал случай ей из деревни в Москву перебраться, от больших людей содействия получать. Иван Кутяков – герой гражданской войны и славопреемник чапаевских побед, жил одно время в столице, в высших военных кругах вращался. Некоторых своих землячек он вывез из родного села и пристроил в Москве на хозяйственных работах. А девчатам страшно на новом месте, смеются над ними, тёмными, неграмотными, как над дикарями. Принести из магазина для кухни сетку с продуктами селянкам – целая проблема.
– Давай, Ленка, дёрнем отсюда, – предложила Верка подруге.
Та согласилась и обе, дай Бог ноги, кинулись на вокзал. Как ехали без билетов и прятались от проводников, лучше не вспоминать. Но зато какая была радость, когда сошли на ближайшей от дома станции. Сняли башмаки и бегом в свою деревню. А на дворе – 1929 год, в Поволжье – голод. Отец Иван – бывший красноармеец, отдал комиссарам по продразвёрстке всё до зёрнышка и вскоре сгинул, когда пытался за Волгой выменять домашнюю утварь на хлеб. Мать Февронья с малышнёй собирала милостыню. Голод и болезни многих выкосили из семьи Блохиных, а сёстры Вера и Настя выжили, хлебнули лиха в колхозе, а в войну на элеваторе стали ломовой силой. И вот Веру «отблагодарили».
– Стой! Ни с места! – крикнул из темноты милицейский сержант. – Идите вон к тому крыльцу.
Идущих с работы женщин обыскали. У Веры из подкладки рваной фуфайки вытрясли аж три стакана ржи, да из валенок целую кружку.
– Пойдёшь под суд, – прошипел ей дознаватель.
Веру осудили и отправили на зону, обрядили в зэковскую робу, заставили убирать за свиньями: было в колонии подсобное хозяйство.
Но вовремя вмешался добрый человек, написал куда следует, и Веру вскоре амнистировали. Придя домой, она первым делом поставила на божничку портрет Шверника.
– Вот кто меня спас, – тыча пальцем на фото, твердила вчерашняя заключённая. – Он в Кремле самый толковый. нужные указы пишет.
Перевязав больные руки, пошла Вера опять на элеватор, стала вместе с Настей баржи да вагоны разгружать. Сёстры ишачили грузчиками тридцать лет и три года.
– Мы вами гордимся! – пожимая грубые ладони трудяг, говорил парторг. – Вы теперь в Москве на «красной доске»
До сих пор никто не знает, что это была за доска и какой от неё прок.
ПОЭЗИЯ
Иван Попков
р.п. Новые Бурасы Саратовской области
* * *
Кто узнает – ахнет.
Раннею порою
Поле вкусно пахнет
Скошенной травою.
Пахнет поле мятой
И кротовьей горкой,
Зеленью примятой,
И полынью горькой.
Тайною ночною
И росой лучистой,
Звонкой тишиною
И прохладой чистой.
Пахнет тёплым светом,
И тропинкой в хлебе,
Пахнет знойным летом,
Жаворонком в небе.
Пахнет небосводом,
Днём, до боли синим,
Ветерком свободным,
Родиной, Россией.
* * *
Люблю погоду в октябре,
Когда, устав под вечер,
Слепое солнце по траве
Лучи косые мечет.
Когда под вой степной трубы,
Считая километры,
Стоят промокшие столбы,
Подставив плечи к ветру.
К земле деревья головой
Склонились у дороги,
И в грязь последнею листвой
Швыряются под ноги.
Когда грачи, покинув дом,
Дрожа озябшим телом,
Кружат под проливным дождём,
Крича осиротело.
С пустых полей густой туман
Стекается с ложбины,
И тянет к югу караван,
Последний, журавлиный.
В сыром саду уже темно,
И голый клён тревожно
Шумит и веткою в окно
Стучится осторожно.
Стекают капли по стеклу,
И, кухонный начальник,
Собрать на чай семью к столу
Спешит сердитый чайник.
* * *
Пахнет в доме простоквашей,
Я блины с вареньем ем,
Пахнет гречневою кашей,
Мне лет восемь или семь.
На скамейке возле печки,
У огня пригрев живот,
Дыма зыбкие колечки
Ловит лапой старый кот.
На дворе уже стемнело,
На дворе метель метёт,
Бабушка в платочке белом
Что-то тихое поёт.
Что-то тихое, простое,
Как неспешная река,
Что-то русское, родное
Грусть зовёт издалека.
Грусть – души её подруга,
Голос рвётся и дрожит.
А в степи мороз и вьюга,
А в степи мороз лежит.
И предсмертными словами
Другу отдаёт наказ.
И она слезу руками
Вытирает возле глаз.
На руках набухли вены
От работы вековой.
И в такт песне неизменно
Всё качает головой.
* * *
Бабьим летом напившись, как водкой,
Сразу став веселей и добрей,
Молодой, беззаботной походкой
Я иду меж знакомых полей.
День безоблачен, мир бесконечен,
До предела распахнута даль.
И роняет мне вечер на плечи
Сентября золотую вуаль.
Словно праздный беспечный повеса,
Не спеша, точно так, как вчера,
По тропинкам притихшего леса
Я бесцельно шагаю с утра.
Может, дело в хорошей погоде,
Может, в этой манящей дали,
Но таится в осенней природе
Неоткрытая тайна земли.
Даже странно, но попеременно
То пустую усмешку веков,
То великую мудрость Вселенной
Я с утра понимаю без слов.
* * *
Воздух терпкий, воздух резкий
Полон влагой дождевой.
Источают перелески
Дух заманчивый, грибной.
Лето. Утро. Ярким светом
Мир пронизан поперёк.
И встаёт по всем приметам
Тёплый солнечный денёк.
Закружилась в поднебесье
Стая белых голубей…
И во всём вот этом весь я,
Капля родины своей.
Хорошо в такую пору
С беззащитной головой
Побродить по косогору,
Подышать степной травой.
И присев на дне овражка
У осоки молодой,
До краёв наполнить фляжку
Родниковою водой.
Наталия Тремасова
г. Саратов
НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
Мне – 18, тебе – 32…
Пересечения нет.
В тетрадку пишу стихами слова…
Ты – «долгожданный поэт»!
Мне – 21. Но погас твой свет!
«Осталась душа чиста…»
Ты с детства изведал немало бед,
Спеша в оберег креста…
И книги твои, с годами узнав,
Где лёгкость, искренность слов,
И детской доверчивости волна,
В сердце стучит любовь.
Я разгляжу яркость скромной души,
И многозвучие тем.
Жалостью сердце моё сокрушит
И стих, и вопрос «Зачем»?
Зачем подорожник в грязи угас?
Зачем ты рано ушёл?
Сколько стихов-откровений для нас
Ты мог написать ещё!
* * *
В камышах оставленная лодка,
Небо в тучах обещает дождь…
Ты своею лёгкою походкой
Мне навстречу с берега идёшь.
Лес шумит и сказка где-то рядом!
Сторож лодок – старый «чародей»,
Нас проводит хитроватым взглядом,
Взглядом давней юности своей…
* * *
Мы пили «Варну» после выпускного,
На Набережной около воды,
Где диск луны, изогнутый подковой,
Как талисман, берёг нас от беды…
И светлой ночь была от платьев белых,
Гитары пели, струнами звеня.
Твой торопливый поцелуй несмелый
Стал главною загадкой для меня.
М ждали счастья, верили в удачу,
Хранимые подковою-луной,
И ничего, конечно же, не значил
Тот поцелуй из ночи выпускной…
ФЕВРАЛЬ
Кружится февраль в вальсе озорном,
Колким ветром запугать стремится.
Снегом завалил тропки за окном
И в стекло застывшее стучится.
Этот ветра звук,
Словно сердца стук.
Вихри февраля со мною рядом…
Будто давний друг
Из забытых вьюг
Смотрит на меня влюблённым взглядом.
Было и прошло, снегом замело,
Отшумело ветром, отболело.
Сколько февралей мимо нас прошло,
Но тебя забыть я не сумела.
Тот же ветра звук,
Тот же сердца стук,
И как будто что-то повторится?
Зимний снегопад,
Мысли невпопад…
Мне опять февраль в окно стучится.
Валентина Суханова
г. Ртищево саратовской области
НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
Вы пели страстно. Пели страстно.
Душа моя, как мотылек,
Сгорела в пламени романса –
Такой лиричный эпилог.
Но – яблоко, что на двоих…
Когда Ваш голос нежный стих,
Нет, не напрасно Бог романса
Уже меня и не меня
Достал из этого огня,
Ведь лунным цирком оказался
Под звездным куполом романс.
А спелый плод луны смеялся,
Надкушенный в который раз.
* * *
Опрокинулось небо. Да над головой.
И бутонами звезд – лиловато и страстно –
Пряно высветлен снег и прошито пространство
Меж парящими ветками яблонь и вишен.
Что-то с миром случилось. Ты думал – со мной?
Мной лишь голос твой – в трубке – услышан.
* * *
Уйду в леденящую тьму –
Как будто совсем не жила,
Как будто тому, одному,
Любимою я не была,
Как будто в ромашковый луг
Не падала и не плыла
И не было маминых рук,
И сына сынком не звала.
* * *
Мне давно уж не спится. Не спится:
Вижу спицы в руках кружевницы,
А с салфета взлетает жар-птица.
А глаза… А глаза мастерицы…
В изумленье немею. Немею.
Я пером так вязать не умею.
Владимир Разов
г. Саратов
СКАЗКА
Завлекает жизнь превратная куда-то,
Восхваляя чуждые края.
Мечешься с рассвета до заката,
Чтоб найти, где колея твоя.
Грешник может райские минуты
В этой лотерее обрести,
А святой и добрый почем-то
Сбиться вдруг с привычного пути.
Но для большинства давно не тайна:
Святости нет в жизни никакой.
Только в сказке счастье неслучайно.
Только в сказке есть ещё покой.
В сказке всё как будто понарошку.
В ней чудные древние слова,
Много в ней напутствий на дорожку,
Много ужасов – но нам всё трын-трава.
От страстей забилось сердце сильно;
От забав, придуманных хитро,
Захотелось яблок молодильных,
Мёд и брагу пить, а не ситро.
Где, в какие времена случилось?
Далеко – отсюда не видать…
Вновь на нас нисходит сказки милость,
Душу наполняет благодать!
ТВОИ ГЛАЗА
Твои глаза сияют и манят.
Они как будто излучают свет,
Который согревает и меня,
Хотя сама ты говоришь мне «нет».
О! эти звёзды светят мне в ночи.
Они приносят радость и любовь.
И, если ты не любишь, то молчи,
Чтоб я увидеть смог их вновь.
Без этих глаз прожить я не могу.
Вся жизнь моя у них в плену.
Мне нечего терять, я не солгу,
Сказав, что повстречал свою весну.
Не верю я, что ты не для меня,
Пускай слова об этом говорят.
Не верю больше в мудрость слов, храня
Твой светлый, нежный и лучистый взгляд!
ПАМЯТЬ
Не терзай себя и на судьбу не сетуй,
Понапрасну душу не трави.
Никакие вещие приметы
Не вернут утраченной любви.
Колдовство твоё уже не сможет
Поселить в меня любви недуг.
Для тебя теперь я лишь прохожий,
Лишь знакомый, встретившийся вдруг.
Никогда уже не повторится
Между нами ослепленья миг.
Но тебе н