Грустный вальс
На мгновение полная луна доброжелательно улыбнулась и осветила качающиеся деревья по обеим сторонам длинной прямой асфальтовой дороги; порыв ветра; кружащиеся мёртвые листья и кровь на руках костлявого мужчины в поношенной одежде, который шаркал в ночи. Потом смутное чёрное облако заслонило свет, и мужчине пришлось идти наощупь, а ветер, который внезапно стал холоднее, рвал его пальто, как будто хотел оторвать пальто от тела. Снова и снова он ступал на песчаную обочину, практически в канаву, сначала справа, потом слева, но он спотыкаясь шёл вперёд, доверяя звуку своих туфель и чувствуя дорогу под ногами.
Подгоняемая ветром, ледяная капля дождя ужалила его щёку. А признаков особняка, который должен находиться в конце этой длинной дороги, всё не было. Витиеватые железные ворота остались позади него на полмили.
Ещё одна капля дождя ударила его, потом ещё одна, и он понял, что может умереть от нападения дождя в этот начинающийся шторм. Совсем один на полосочке тротуара, по которой никто никогда не путешествовал, вне зоны слышимости. Странно, но он испытывал не страх, а чувство иронии, которое привнесло слабую, угрюмую улыбку на губы. Смерть? Почему бы и нет? Ему не для чего было жить.
Шторм поменял направление. Он больше не атаковал сбоку, а нападал спереди, ударял мужчину в лицо, в уши; царапал редкие пряди волос на лысой голове – внезапно он услышал отдалённые звуки музыки. Он здесь был не один! Он даже узнал мелодию – это Грустный Вальс, произведение угрюмого финского композитора Яна Сибелиуса. Это было его любимое музыкальное произведение ещё с детства, когда он услышал его по радио в передаче «Я люблю мистику». Он подумал тогда: кто среди модернистов может сочинить нечто деликатное, что одновременно печальное и зловещее.
Он поспешил, как мог, в направлении звука и удивился, как внезапно он захотел жить.
Музыка становилась громче, и он был убеждён, что это не запись, а живая музыка. Никакой магнитофон, каким бы дорогим он ни был, не смог бы одурачить его.
Сверкнула молния, за ней последовал оглушительный раскат грома. Во время этой белой вспышки он увидел силуэт огромного здания, которое находилось впереди и скорее напоминало замок, чем особняк.
Теперь, когда он знал, куда смотреть, он смог различить тусклый, мерцающий, красный свет в окнах, как будто внутри был огромный камин. Перед окнами мелькали тени и двигались в ритм музыки.
Пары! Да, вальсировали пары.
Он рассмеялся и вздохнул облегчённо.
В колыхающем, отражённом свете от камина он увидел вымощенный переход от дороги к дому. Он побежал, поднялся по каменным ступенькам, пересёк каменное крыльцо, не нашёл дверной звонок и забарабанил обоими кулаками в тяжёлую, резную дубовую дверь. В это время на него налетел временный порыв злого дождя, порыв, от которого он не мог скрыться под крышей из черепицы.
Он усмехнулся, подождал немного, потом снова застучал в дверь. Почему же никто не открывает?
Он собирался постучать в третий раз, но услышал приближающиеся шаги, быстрые лёгкие шаги – это был стук туфель на высоких каблуках о дерево. Задвижка звякнула и загрохотала; потом дверь со скрипом открылась, и оттуда выглянула молодая женщина.
- Здравствуйте! – она сказала робко.
Это была хрупкая, красивая, молодая девушка, лет двадцати шести. Она была словно из другого века. Высокая, со светлыми волосами, с мечтательными, наполовину закрытыми глазами, в которых отражалось печальное, зловещее настроение вальса Сибелиуса, чей финальный ритм доносился до него через наполовину открытую дверь. Она так странно смотрела на него, что он не сразу ей ответил.
В конце концов, он выпалил.
- Здравствуйте, мисс. Могу я... могу я воспользоваться вашим телефоном?
- У нас нет телефона, но входите и согрейтесь.
Она отошла в сторону и дала ему пройти, потом закрыла дверь с гулким стуком, который раздался эхом в холле. Белая юбка, едва прикрывающая лодыжки, и блузка с лёгкими рукавами создавали впечатление необычного, античного очарования.
- Джонатан возьмёт ваше пальто.
Мужчина в форме начал помогать ему снимать пальто.
- Я не могу остаться, - сказал он, когда слуга ушёл с его пальто, - Меня зовут Кинг, Реймонд Кинг, и...
Она протянула руку, и он пожал её рассеянно, и почувствовал потные ладони и костлявые пальцы.
- Я Нора, - сказала она, склонив голову на бок с выражением передразнивания, - итак, Вы известный мистер Кинг!
- Известный?
- О, да! Мы слышали про Вас.
- От кого?
- От вашей жены, Лилы.
- Лилы? Она рассказывала Вам обо мне?
- Да. Ты беспокоишься о ней, не так ли?
- Ну да...
- Не нужно. Она здесь с нами. Она прибыла за час до тебя.
- Лила? Здесь? Это невозможно!
- Пойдём! Я покажу тебе.
Она ещё держала руку, а теперь отдёрнула её. Он последовал за ней, не мог сопротивляться, когда она вела его по огромному холлу с толстыми брусьями из красного дерева. Комната освещалась свечами и потрескивающим огнём в огромном каменном камине. Около пятидесяти мужчин и женщин стояли по краям танцпола, болтали, пили,и оркестр (единое целое из семнадцати частей), который он услышал, встал на приподнятую платформу на противоположном конце комнаты. Музыканты просматривали ноты на своих штативах, а их руководитель, пожилой, седовласый джентльмен, что-то убедительно им прошептал, кивнул и выразил это агрессивными нотами дирижёрской палочки. Вялая пелена сигаретного дыма нависла над сценой слоями, на которые не действовал завывающий порыв снаружи.
- Вон там! – она крикнула и указала.
Точно! Лила отдыхала рядом с оркестром на тёмно-бордовой плюшевой кушетке. Её руки, казалось, были сделаны из необработанных стволов деревьев. На ней было то же самое старомодное красное платье до колен, которое было на ней, когда он видел её в последний раз. Её прямые чёрные волосы блестели при свете камина. Она была такой же худой, неугомонной женщиной сорока лет, которую он хорошо знал. Она нервно посасывала сигарету, как всегда.
Сзади неё сидел, улыбался и разговаривал с воодушевлением мужчина в белом костюме, белой рубашке и белых туфлях, без галстука. Мужчина атлетического телосложения и ястребиными аристократическими чертами. Это был самый красивый мужчина, которого видел Реймонд.
Лила посмотрела вверх и сказала, не улыбаясь: «О! Ты здесь, Реймонд!» Реймонд не был удивлён отсутствием энтузиазма. Всю последнюю неделю она была такой капризной.
Реймонд склонился к ней и спросил тихо: «Всё хорошо, Лила?»
- Конечно.
- Как... как ты сюда попала?
- Не сердись на меня, дорогой. Я ждала тебя, но ты не пришёл, – она повернулась к красивому спутнику и улыбнулась, наконец. – Реймонд, я хочу познакомить тебя с моим новым другом Джорджем. Джордж, это мой муж. Ты найдёшь его забавным.
- Надеюсь.
Мужчины пожали руки равнодушно. Джордж даже не встал. У него был глубокий, культурный тон актёра, когда он повернулся к Норе и сказал томно: «Нора, дорогая, будь ангелом и представь мистера Кинга гостям».
- Конечно, - ответила Нора, - продолжай делать то, чем занимался до этого.
В её голосе была нотка сарказма, но она сделала, как он велел. Нора отвела Реймонда от Лилы, а та мгновенно возобновила напряжённый разговор с красивым Джорджем. Они оба часто смеялись.
- Это Джек, - сказала Нора, - Джек, познакомься с Реймондом Кингом, мужем Лилы.
У Джека было твёрдое рукопожатие, слишком твёрдое. Он тоже был красивым, хотя и коренастым, с тёмными взъерошенными волосами. На нём была надета поношенная кожаная куртка. Реймонд уставился на него и пытался вспомнить, где он видел это грубое и в то же время чувствительное лицо. Был ли Джек звездой кино или телевидения, известным певцом или спортсменом? Нет. Нора продолжила.
- Это дом Джека. Он сдаёт его нам для вечеринки приветствий.
- Вечеринки приветствий? – Реймонд почувствовал внезапный страх.
- Мы приветствуем Лилу, конечно же. Она присоединилась к нашему маленькому кругу сегодня вечером. Надеюсь, она поладит со всеми. Она творческая личность, не так ли?
- Творческая?
- Я хочу сказать, что она пишет стихи или рассказы, или песни, или рисует картины, или что-то в этом роде, не так ли?
- Она изготовляет драгоценности. Серёжки. Ожерелья.
- И не говорите, - Нора надула губы самую малость, - Как странно.
Слегка обидевшись из-за Лилы, Реймонд спросил с вызовом: «А Вы творческая личность? »
- Я поэтесса, - она выпрямилась с гордостью.
- Я бы хотел услышать одно из твоих стихотворений как-нибудь.
- Может сейчас?
Она посмотрела на него так же странно, как и у двери. Не дожидаясь ответа, она начала читать стихотворение нежным, чистым, томящимся голосом.
... Там, где сгибается капризное небо...
Стихи были в рифму и были ритмичны. Сравнения были оригинальными и поразительными, а фразы – простыми и естественными. Тем не менее, среди этой техники не было ни радости, ни удивления, а была только серая, угасающая печаль. Последняя строчка затихла в эхо Гая Катулла.
... Мои руки посылают тебе приветствие и прощание.
Она отвернулась, не смотря на него, и сказала неопределённым голосом: «Тебе нравится?»
Хотя Реймонд терпеть не мог, когда его ставили на место люди, которые могут сказать: «Тебе это нравится?», он честно мог ответить: «Красиво». Он не мог продолжать.
Она посмотрела на него резко.
- Ужасно! Это всё, что Вы хотели сказать?
- Может быть, слегка ужасно, но я уверен, что ваши другие стихотворения...
Она покачала головой.
- Нет, я всегда так пишу. Мы все так пишем.
Она сделала широкий жест, указала на каждого в комнате и продолжила знакомства.
- Реймонд Кинг, познакомьтесь с Германом.
Реймонд спросил: «Вы тоже поэт, Герман?»
- О да, мистер Кинг. Конечно.
Он был крайне красивым.
- А это, - продолжила Нора, - жена Джорджа, Керри.
Керри не пожала руку и не ответила – она продолжала смотреть на диван, где её муж мило проводил время с Лилой. Керри была статной блондинкой, чья красота была испорчена только выражением болезненного беспокойства. На ней была надета одежда эпохи Эдварда, которую любили все эти люди: длинная юбка и плюшевые рукава. Реймонд был вновь поражён чувством чего-то знакомого. Видел ли он Керри на фотографии где-нибудь вместе с мужем Джорджем? Были ли новые друзья Лилы богатыми гламурными путешественниками, чьи фотографии постоянно появлялись в газетах? Реймонд жалел, что он не обращал внимания на поступки звёзд, но он всегда читал книги, в то время как другие читали газеты и журналы или смотрели телевизор. Книги рассказывали об ушедшей эпохе, когда жизнь была проще, а ценности чётче.
Нора прервала его мысли.
- Все эти знакомства заставляют Вас скучать? Кажется, Вы далеки отсюда. Я не удивлена. Вы никогда не запомните всех наших имён. Может быть, Вы хотите потанцевать?
- Да, пожалуй.
- Вы танцуете вальс?
- О да! Ну, моя любимая мелодия – та, под которую Вы танцевали, когда я прибыл. Это Грустный вальс.
- Чудесно! Это моя любимая. Мы все её любим. Сибелиус всё понимал, не так ли? Он знал, какая жизнь на самом деле. Мало современных композиторов сочиняют такую музыку.
Рука к руке они приближались к оркестру. Нора манила дирижёра, который нагнулся, когда она что-то прошептала ему на ухо. Он кивнул медленно, тихо, с лёгкой улыбкой на губах. Он ударил по пюпитру палочкой, взмахнул и начал.
Нора скользнула к Реймонду и начала танцевать. Реймонд быстро понял, что он встретил лучшую танцовщицу вальса. В эти дни так мало людей танцевало вальс и не знало, как это делать. Нужно забыть себя, не думать о том, что себя нужно показать, а погрузиться в горько-сладкий дух танца. Он пытался научить Лилу, но она не была раскованной. Она не любила танцы, где ведёт мужчина. Для неё это было жёноненавистнически. Лила никогда не любила танцы с простыми, грациозными, повторяющимися шагами. Она хотела танцевать так, как будто она одна на сцене, без партнёра. Она хотела выполнять резкие, угловатые движения и выразить себя. Возможно, Лила отличная танцовщица.
- Могу я называть Вас Рей? – промурлыкала Нора на ухо, когда они кружились, кружились, кружились...
- А я буду называть Вас Нора. Ведь Вас так зовут друзья.
- Мои друзья зовут меня Филисс.
- Но это не ваше настоящее имя!
- Я не люблю быть собой!
Величественный раскат грома временно заглушил музыку, но никто не обратил внимания. Мужчина по имени Джек уныло согнулся над пламенем в камине, пихал брёвна до тех пор, пока не полетели искры. Свечи мерцали и колыхались, когда пары кружились, а грустный вальс окрасил Вселенную сладким, мрачным, безымянным цветом.
Нора снова заговорила.
- Вы верите в преданность?
- Что Вы имеете в виду?
- Сексуальную преданность – между любовниками или между мужем и женой.
- Конечно же, между мужем и женой!
Лила не согласилась бы с ним в этом вопросе, это он точно знал. Она предпочитала то, что называется гражданским браком, хотя он полагал, что только в теории.
Нора настаивала.
- Даже если вы живёте очень долго? Люди живут долго сейчас, не так ли?
Он улыбнулся.
- Женщина – сложное существо. Целой жизни не хватит, чтобы выяснить все секреты женщины.
- Но что, если бы ты жил вечно? Смог бы ты быть преданным вечно?
- Лиле? Да!
Она вздохнула и закрыла на минуту глаза.
- Какой ты ребёнок, Рей! Какой ты ребёнок! Но ты мне нравишься.
Её губы коснулись его щеки – он мгновенно посмотрел, заметила ли это Лила. Нет, она полностью сосредоточила внимание на Джордже. Тот держал её за руку и смотрел ей в глаза. Реймонду это не понравилось.
- Нора, я думаю, мне нужно поговорить с женой. Ты не возражаешь?
- Конечно же, нет.
Нора отпустила его, но с насмешливой улыбкой, которая предупреждала его о каком-то ужасном секрете, который все знали, кроме него.
Через минуту он замаячил перед Лилой и Джорджем. Он не любил мелькать перед людьми, но были случаи, когда ничего другого не поделаешь.
Он сказал, ненавидя свой напыщенный тон:
- Лила, может быть, мы пойдём домой?
Лила сделала затяжку сигаретой и ответила:
- Мой дом здесь!
Несколько пар прекратили танцевать и смотрели, что будет дальше, хотя музыка продолжалась.
- Лила, не будь глупой, - сказал Реймонд резко.
- Я уже давно перестала быть глупой. Если ты хочешь быть со мной, ты можешь быть со мной здесь.
Несмотря на глаза, которые уставились на него, Реймонд продолжал говорить сбивчиво.
- Я знаю, отношения между нами в последнее время были натянуты, но...
Его голос умолк.
Лила посмотрела на него с сожалением.
- Между нами всё было хорошо, дорогой. Все эти годы между мной и тобой всё было нормально. Наши отношения – это единственное, на что я всегда могу полагаться. Проблема была между мной и... кое-кем другим.
- Кое-кем другим?
Никто не танцевал. Все наблюдали.
- Ты знаешь старую историю. Он вернулся к своей жене. Они всегда возвращаются к своим жёнам, не так ли?
Лила втягивала дым от сигареты, а страх просачивался на её щёки. Реймонд смотрел на неё, удивлённый и парализованный.
Джордж заговорил глубоким голосом драматического актёра, фальшивым женским голосом.
- Лила может остаться здесь. Она имеет право. Она прошла тест.
- Какой тест? – требовательно спросил Реймонд.
Музыка перестала играть.
Греческий нос Джорджа был длинным и прямым. Его волосы были запутанными. Его тёплые, добрые глаза смотрели прямо на Реймонда.
- Тот же тест, который мы все прошли. Позвольте, я Вам кое-что покажу.
Он залез в карман рубашки и вынул маленькую белую капсулу. Он держал её осторожно между большим и указательным пальцем.
- Как Вы думаете, что это, мистер Кинг?
- Какая-то таблетка?
- Особая таблетка. Цианид, мистер Кинг. Я носил её много лет и никуда не выходил без неё.
- Но почему?
- Тюрьма становится домом, если дверь незаперта. Эта маленькая капсула была ключом от моей двери, моей свободой. Я не мог позволить, чтобы жизнь загнала меня в ловушку, чтобы я стал заключённым в этом твёрдом теле. Во втором веке до нашей эры в пустынях Египта секта еретиков проповедовала, что мир был создан дьяволом и что тело – это зло, это мерзкая груда гнилой падали, из которой чистый дух стремится убежать, стремится подняться в царство света, из которого исходит настоящая красота, искусство и поэзия. Они называли себя гностики, эти еретики. Мы многому можем у них поучиться.
- Но..., - Реймонд сказал недоверчиво, - ты же никогда на самом деле не глотал цианид.
Джордж аристократически приподнял бровь.
- Я глотал! Некогда я пригласил известного редактора в Богемский клуб в Сан-Франциско. Я подготовил для него настоящий праздник, вечеринку, на которую были приглашены все литературные классики Области вокруг залива Сан-Франциско. Я даже сочинил стихотворение в его честь. А он по дороге из Нью-Йорка в Лос-Анджелес встретил молодую женщину, шахматистку. Будь проклят этот день! Он путешествовал с определённым автором, который гордился шахматным искусством. Автор и молодая леди начали играть в шахматы. Девушка была хорошей, поймите, поэтому одна игра перетекла в другую, часы превратились в дни. Я посылал письма, потом телеграммы, но игры продолжались. День вечеринки наступил, но его пришлось отложить. Ещё больше писем! Ещё больше телеграмм! Я лежал в своей комнате в Богемском клубе и пил, так как я был любителем вина, настоящего, Калифорнийского. Я лежал в своей комнате, пил и играл с таблеткой. Наконец, прибыл великий редактор с подругой! Наконец, вечеринка началась! Но к тому времени я выпил слишком много вина. Я не мог сам спуститься и начать вечеринку. Моё место занял другой писатель, чья глупость превосходила его плохие манеры. Я лежал в своей комнате, слушал отдалённое веселье, играл с таблеткой и... проглотил её после того, как сжёг стихотворение, посвящённое редактору. Редактора звали Менкен. Посмотрим, смогу ли я процитировать стихотворение.
Он закрыл глаза, зашевелил молча губами, прежде чем начал читать.
- Глубже и глубже смотрю я в темноту,
А темнота позади меня...
Реймонд узнал его.
- Вы Джордж Стерлинг, поэт-лауреат Калифорнии, автор книги «Вино колдовства»!
Джордж Стерлинг кивнул, довольный.
- Вижу, я не совсем забыт вашим поколением.
Реймонд повернулся, посмотрел на толпу наблюдателей и узнал их, наконец. Это были лица, которые он так часто видел в книгах по истории Калифорнии, поэзии, фантастики.
- Вы Герман Джордж Шеффауэр, поэт. Вы тоже принимали яд?
- Да, мистер Кинг, - сказал красивый мужчина. – С изяществом.
- А Вы, Керри Стерлинг? Вы принимали яд?
Жена Джорджа кивнула, тускло улыбнувшись.
- Да, мистер Кинг.
- А Вы, Нора? Вы американская поэтесса, Нора Мей Френч, не так ли? Вы принимали яд?
- Я была первой, Рей. С меня всё началось.
- А Вы! – Реймонд указал трясущимся указательным пальцем на усмехающегося владельца дома. – Вы Джек Лондон! Вы принимали яд?
Джек Лондон кивнул.
- Да.
Реймонд яростно огляделся.
- Этот дом! Это ваш известный особняк – Дом Вольфа.
Джек Лондон сказал тихо:
- Так бы и было, если бы он не сгорел.
Волна смеха наполнила комнату. Реймонду пришлось закричать, чтобы услышать самого себя.
- Это и есть тест? Чтобы пройти тест и остаться здесь, нужно совершить самоубийство?
- Да, - эхом сказал Джордж Стерлинг. – Мы все прошли тест.
Реймонд повернулся к Лиле.
- Лила! А ты? Ты тоже прошла тест?
Лила сжала его за запястье и умоляла.
- Не сердись, Рей. Я была на колесе, помнишь? Я хотела, чтобы мы умерли вместе, но что-то пошло не так. Тебя отбросило в сторону. Прости меня!
Нора Мей Френч прикоснулась к щеке Лилы с бесконечной нежностью.
- Разве ты не понимаешь, Лила? Мы сделали, чтобы всё произошло так. Если бы ты убила Реймонда, он не смог бы пройти тест. Позволь ему это сделать.
Джордж Стерлинг улыбнулся.
- Как говорят в мелодрамах, ещё не всё потеряно.
Он протянул Реймонду таблетку.
- Проглоти таблетку, если ты действительно любишь меня, - прошептала Лила.
- Проглоти таблетку, если ты действительно веришь в преданность, - сказала Нора Мей Френч.
- Проглоти таблетку, - согласилась толпа. Их шипящие голоса, как большие серые волны, ударялись об утёсы побережья Тихого океана.
- У нас будет вечеринка, - сказала Лила.
- И поэзия, - добавил Джордж Стерлинг.
- И любовь, которую ты никогда не знал, - сказала Керри Стерлинг.
- И музыка, - сказал Герман Шеффауэр.
- Самая лучшая музыка за все годы, - сказал Джек Лондон.
- Проглоти таблетку и иди с нами, - крикнула Лила.
- Проглоти таблетку и танцуй вечно, - крикнула Нора Мей Френч.
- Нет! – крикнул Реймонд.
Его голос раздался эхом в огромном холле, как будто его оставили, как будто он был здесь один.
За окнами сверкнула молния с ослепительным блеском. В этом свете Реймонд увидел, как толпа наступает на него, как их костлявые пальцы тянутся к нему, как умоляют его, как их глаза светятся белым огнём, как их кожа блестит бледным,голубовато-серым сиянием смерти.
Молния осветила женщину в вымокшем красном платье так ярко, что Мендоса увидел, что платье было красным.
- Боже мой! – пробормотал он.
Она висела наполовину внутри и наполовину снаружи перевёрнутого Форда. Разбитое окно разорвало её на куски.
- Вы не выживете, леди.
Однако когда гром загрохотал вокруг него, он проверил, жива ли женщина. Мендоса был фельдшером. Он делал свою работу, даже сейчас, когда ледяной дождь дул ему в лицо, иногда практически ослеплял его.
Когда гром затих, он услышал, как Чен зовёт его из темноты.
- Эй, Мендоса! Сюда!
Фонарь закачался в темноте. Худой, усатый Мендоса присоединился к коренастому, маленькому Чену, который смотрел на искорёженного, сухопарого, потрёпанного, лысого мужчину в пальто. Пока Чен держал мощный фонарик, Мендоса присел на колено, прикоснулся к носу и рту жертвы, потом проверил пульс, приложив два пальца к шее.
- Он жив, - сказал Мендоса буднично.
- Должно быть, его отбросило, - сказал Чен.
Мендоса проверил зрачки жертвы карманным фонариком, понаблюдал за их реакцией и, довольный, начал перебинтовывать рану на голове мужчины.
- Принеси спинальную доску, Чен, - приказал он.
Чен поплёлся к машине скорой помощи и вскоре вернулся, идя с трудом по грязи. Вместе они осторожно привязали мужчину к доске.
- Носилки, - сказал Мендоса.
Чен бросился в шторм и вернулся с носилками. Подъехала полицейская машина, и офицер в дождевике с трудом подошёл и спросил:
- Что с женщиной?
- Мы вытаскиваем людей, но не выскребаем их из машины ложкой, - сказал Мендоса.
- Мы позаботимся о ней, - сказал полицейский.
Мендоса и Чен положили пострадавшего мужчину на носилки и отнесли его в машину скорой помощи, где они завернули его в тёплые, сухие одеяла.
Позже, когда окружной судмедэксперт осматривал тело мужчины в морге, он проворчал, выпрямился и посмотрел с любопытством на двух фельдшеров.
- Я думал, этот мужчина погиб в аварии! – сказал он обвиняюще.
- Да, - ответил Мендоса.
- Что вы говорите! – проворчал судмедэксперт. – Это отравление цианидом...