Николай Коляда
КАРМЕН ЖИВА
Пьеса в одном действии из цикла «Кренделя»
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЭЛЬВИРА — 50 лет
ИРИНА — 30 лет
РАИСА — 20 лет
ВИКТОР, он же ВИТТОРИО — 25 лет
В обычном ресторане, на кухне. Наши дни.
Кухня в ресторане. Тут всё, что и должно быть: бачки, кастрюли, сковородки. На плите что-то кипит, дымит, шкворчит, варится. Перепугано бегают повар и две официантки. Распашные двери, ведущие в банкетный зал, всё время туда-сюда качаются. На столе у дверей стоит пять огромных роскошных тортов — приготовлены к концу банкета, к чаю. Ещё на кухне есть дверь в дальнюю комнатку, где гремит тарелками посудомойка — да и всё, пожалуй.
Главное же, что в банкетном зале идёт буйное веселье и сюда, на кухню, долетают некие истерические вскрики, возгласы, всполохи, какое-то движение — веселится компания, откупившая на весь вечер этот ресторан. Официантки что-то быстро вносят, уносят.
На широкий подоконник единственного окна в кухне поставлено большое овальное зеркало. Возле него три стула, на них накинуто разное цветное барахло — блестящие, с люрексом, концертные костюмы. Рядом на полу стоит магнитофон, шнуры от которого тянутся в банкетный зал к динамикам.
Другого места для переодевания, кроме как на кухне, артисткам фирмы «Мы вам праздник всем устроим!» не дали. Артисток трое: Эльвира, Ирина, Раиса. Их напарник-коллега скрипач Виктор наяривает на скрипке в зале.
Ирина смотрит в зеркало, выпячивает губы, красит их, взбивает локоны волос — то так на себя посмотрит, то эдак. «Красавица!» — думает о себе. Ирина в чёрном блестящем платье в пол, фасона «летучая мышь», чтобы скрыть формы. Раиса в индийском национальном костюме стоит босиком на бетонном полу. Костюм жёлтый, весь такой в колокольчиках, монистах, бирюльках и прочих фенечках, а на голове у Раисы индийская шляпка с павлиньими или какими-то там перьями. Раиса разминается — делает физзарядку, всяческие выпады, телодвижения, резкие выдохи: «Ху! Ху! Ху!» Балерина, одним словом. Очень вертлявая. «Красавица!» — думает она о себе, видя бок свой в зеркале. Ирине тридцать, Раисе двадцать.
|
|
В зале истошно орёт электроскрипка, но, усиленный динамиками, над скрипкой возвышается голос Эльвиры. Эльвира пытается быть приятной во всех отношениях дамой, такой вкрадчивой, сексуальной и доброй хозяйкой вечера. «Я красавица!» — думает она о себе. И она права.
ГОЛОС ЭЛЬВИРЫ. Друзья мои, добрый вечер! Вас приветствует концертная фирма «Мы вам праздник всем устроим!». И действительно, друзья мои, действительно — мы сегодня устроим вам праздник! И ещё какой! Вам будет уютно и приятно, легко и светло, тепло и симпатично, славно и откровенно, трогательно и мило. А сколько зажигательного юмора, яркого веселья расплещется по этому залу из конца в конец, из угла в угол, от стола к столу, от сердца к сердцу, от мужчины к женщине и наоборот! Прочь уныние, грусть и тоску! Не верите? Вот для затравки, на вскидку, весёленький анекдотец: один приятель звонит другому с радостным сообщением: «У меня уехала тёща!» «Кто, кто уехал?» — не понимает его товарищ. «Говорю по буквам, — отвечает тот, — тигр, ехидна, щука, акула!» (Громко хохочет). Аплодисменты! Вот так с шутками и прибаутками мы начали наш юбилейный вечер! Впереди ещё много чего интересного, занимательного, занятного, увлекательного, любопытного и даже познавательного! Сегодня вы забудете обо всех своих тёщах, домочадцах и оторвётесь на полную катушку! Мы всячески будем способствовать вам в этом! И прежде всего я, хозяйка вечера! Меня зовут Эльвира! Если у кого назреет тост — просьба обращаться, я соединю вас с микрофончиком, он у меня вот, в ручках шаловливых! (Игриво смеётся). Итак, для начала — официальная часть. Дайте, пожалуйста, тревожную музыку. Спасибо. Итак, пятнадцать лет исполняется сегодня известному всем вам, и нам тоже, предприятию «Ремстройкомплектсервисслужбадорбыт». Я бы даже сказала не предприятию, а проще говоря — фирме. Фирма очень известна своим производством, очень. От души и от имени нашей фирмы поздравляем вашу фирму и желаем, конечно же… (Пауза). Простите, тут не пропечаталось — ну, конечно же: фирма «Комплектстройремсервис»… Просто «Комплектстройсервис»? Ну, что же, как тут не вспомнить детскую шутку: от перемены мест слагаемых сумма не меняется! Всё-таки «сервис» главное составляющее, согласитесь, друзья? Как важен сегодня для нас сервис, важно, чтоб он был ненавязчивый, конечно же. И вот наша фирма, как и ваша тоже, умеет делать такой сервис. Вы, друзья, это заметите сегодня. Аплодисменты! Конечно же, это была заранее заготовленная мною шутка! С прибаутками, юморесками, шутками, скетчами, которые несутся из конца в конец зала, начали мы наш вечер! Для первого тоста я приглашаю сюда, на эстраду, к микрофону… Нет, нет, этот у меня не вырывайте, этот мой будет микрофончик, а вам вот, на стояке стоит, ага — вот, сюда… Так вот, приглашаю… А что приглашать, он уже здесь — аплодисменты! — директор этого чудного, прекрасного предприятия Николай Петрович Рябов… Что-что? Да, да, как тут не вспомнить классика — сегодня просто «Ночь ошибок»! Ну, конечно же — Пётр Николаевич Рябов! О, вы такой кавалер, даме ручку целуете, джентельмен, да, приятно, не часто встретишь… Вам слово! И сразу же после тоста для вас играет лауреат различных премий скрипач-виртуоз артист фирмы «Мы вам праздник всем устроим!» Витторио Закамалдин! Прошу, встречайте!
|
|
|
|
Двери распахнулись, на кухню входит злая Эльвира, трёт руку о платье, в другой руке у неё радиомикрофон. Эльвира сильно накрашена. У неё платье как у Ирины фасона «летучая мышь», такого же цвета, длины — в пол. Они поют дуэтом и потому нужно, понятное дело, выдерживать стиль. Платье чёрное, с блестящей ниткой. Спереди, чтоб ходить было удобнее (да и ноги показать надо), у платья большой вырез, а сзади оно по полу тащится. У Эльвиры платье шире — ей больше, чем Ирине, надо скрывать формы, она дама весьма в хорошей комплекции. Платье её развевается, цепляется за кастрюльки и всякие кухонные принадлежности.
Эльвира (на ходу закуривает, чуть не сбивает официантку с подносом, шипит на неё) Куда прёшь, не видишь — артисты идут?!
Ходит по кухне, передёргивает плечами, чешет шею.
Рябов, Блябов, Шмябов! Ряба-заряба! Да что ты, зараза?!
ИРИНА. Чего?
ЭЛЬВИРА. Этикетка чешется весь вечер!
ИРИНА. Этикетка?
ЭЛЬВИРА. Лейбл! Тут, сзади, на платье!
ИРИНА. Ну, возьми ножницы, обрежь.
ЭЛЬВИРА. Обрежь. Обрезалка. Сельпо. Без тебя знаю. Чем воняет, собака два? Минтай они, что ли, им жарят? Минтай «сэ-мэ», как пишут на ценниках в магазинах. (Чешется). И не поймешь — то ли он «сэ-мэ» — свежемороженный, то ли он «сэ-мэ» — минтай-садомазо. (Смотрит в зеркало, подкрашивает губы, облизывает их, напевает:) «Шё-ол я сквозь бурю…» Комплектсервис, ремстрой — собака два, контора «Рога и копыта»! Язык свернёшь! Петры, Николаи! Алкашня! Лезет ещё со своими слюнями, старец Рябов! (Раисе). Сейчас ты.
РАИСА. Знаю. (Разминается).
В банкетном зале кто-то что-то кричит в микрофон, ничего понять невозможно. Эльвира ходит по кухне.
ЭЛЬВИРА (напевает). «Шёл я сквозь бурю-у, шё-ол сквозь вете-ер!» У меня болезнь. Я никогда не прихожу никуда вовремя. Опаздываю. «Но я к тебе пришё-ол всё равно!».. Всё одену на себя, готова — да? Взяла ключи от квартиры. Смотрю в зеркало, вижу — не то, собака два! Иду назад и переодеваюсь, всё снимаю. До трусов! Всё меняю. Как он фальшивит, Бог мой! Уже пьяный. Уже ни тятю, ни матю. А только начали.
ИРИНА. Да не заводись, ничё он не пьяный, трезвый.
ЭЛЬВИРА. Ну вот. Опять смотрю в зеркало, опять повторяю то же самое. Ничего не могу сделать с собой. А почему? Может, тут Фрейд при чём и я кому-то хочу понравиться сильно и от того так сильно переодеваюсь всегда? Не знаю. Хотя — что? Я всем нравлюсь всегда, любая. Даже этот старпёр-пенс только что вон — полез руки целовать. А я его об этом, между прочим, не просила, он сам. (Встряхнула навитыми локонами, подняла высоко руки, закинула голову, поправила волосы). Или вот, скажем, я никогда в жизни не стреляла. Пошла тут в тир, злоба душила, разрядка нужна была, и что? Выбила мишень в яблочко двадцать шесть раз. Что же это значит? (Поёт). «Шёл я сквозь бурю-у, шё-ол сквозь вете-ер!» Что была я в другой жизни стрелком. Воевала, ходила по холмам, была мужчиной. О, каким была я мужиком! Идеальным! Кадык, редкие зубы, волосы белые как у скандинава, руки красивые, пальцы длинные, губы — тонкие и усики. Идеал! Мужчиной быть проще. Я хотела бы стать мужиком, собака два. Нет, парнем, чтоб почувствовать, что он чувствует, глядя на… Глядя на…
РАИСА. Глядя на старых баб. Которые к нему привязываются.
ЭЛЬВИРА (громко). Стать, чтоб вообще, ну чтоб, что у него в голове вертится такое — понять. (Пауза, Раисе). Позвольте с вас, Рая, пушинку убрать. Ой, да вы вся в дерьме! (Смеётся). Шутка.
РАИСА. Всё?
ЭЛЬВИРА. Всё.
РАИСА. Не протягивайте руки, а то протянете ноги.
ЭЛЬВИРА. Да-а? Ишь, как ты настропалилась говорить-то с начальником, а?
РАИСА. Вы сами начинаете. Но всё, конец притеснениям и рабству. Завтра — последний день, всё, сказала. (Разминается, делает выпады).
ЭЛЬВИРА. Отряд не заметил потери бойца, Раечка. Понимаешь? Пожалуйста, сделай, чтоб тебя не стало. Не заплачем. Вот так. Я ведь объездила весь мир.
ИРИНА (смотрит в зеркало, красит губы). Что ты, как радио, докладаешь?
ЭЛЬВИРА. «Докладаешь». Да, да. Весь мир. Краска с моих лаковых туфелек лежит на песке даже в Майями.
РАИСА. Ой, да ладно, слышали. (Делает выдохи: «Ху! Ху! Ху!»).
ЭЛЬВИРА. Дир никс, мир никс! Знаешь, Ира, что это такое? «Тебе ничего и мне ничего!», вот что значит это. Замечательная поговорка немецкого народа. Я ведь пела в Германии. В больших залах. Меня просили остаться, но я — нет, нет, на Родину! Я — патриот своей страны. О, у меня голос, но я не занималась! О, какой у меня голос от природы! Слушай, Ирка! Я пела, немцы, ни слова не понимая, плакали. Вот сидит зал, да? Зал на полторы, или даже на три тысячи фашиков. Я пою, а они все до одного рыдают в голос громче меня. Аж заглушают меня. Я не знаю, как я это умела делать. Гипноз какой-то, талант просто. Вот слушай, Ирка. Вот заплачешь сейчас, смотри! (Встала в позу оперной певицы, поёт). «Однозвучно звенит колоко-о-о-о-льчик…» Нет, лучше это: «Не жди меня, мама, приблудного сына!» Да, собака два, не в голосе я сегодня, не в голосе, не в голосе я…
В зале играет скрипка. Эльвира нервно ходит по кухне, за всё цепляется.
Да блин, понаставили! Дир никс, мир никс! Мир никс, дир никс! Никс, никс, никс!
РАИСА. Прям встреча с благодарной публикой. Фик-фик на один бок. Включите микрофон и расскажите всем.
ЭЛЬВИРА. Спасибо. И включу. (Нажала кнопку на микрофоне, сказала, и в зале в динамиках усилился её голос:) Дорогие мои, вы не соскучились? Сейчас Эльвирочка выйдет к вам! (Выключила микрофон, смотрит в упор на Раису). Я ведь свободный человек и свободна, как актриса. Это вот некоторые руками машут, машут, машут эдак вот. А потом на сцену — раз! — и ничего! И получается — элементарный зажим.
Скрипка закончила играть, жидкие аплодисменты. Эльвира побежала в зал, кричит весело:
А теперь братский привет из солнечной Индии! Старинный индийский танец провинции Ньяхамахатунга, что в долине реки Ганг, в старинной индийской манере исполняет для вас старинная балерина Равиля Якубова! Аплодисменты! Встречайте!
Вернулась, нажала кнопку на магнитофоне. В динамиках в банкетном зале зазвучала индийская музыка. Раиса злобно глянула на Эльвиру, побежала в двери, танцевать.
Крокодилина! Мадам фру-фру! Уродина! Ужасина тихая! Книга, зачитанная до дыр!
Ходит по кухне, передёргивает плечами, снова чешет шею.
Да что ты, падла?!
ИРИНА. Чего?
ЭЛЬВИРА. Этикетка чешется, говорю! Знаешь, почему меня зовут Эльвира? На самом деле я — Констанция, собака два! Да! Папа ехал к маме в роддом в лифте, чтобы забрать её вместе со мной, о, я была крошечная, махонькая, лёгонькая тогда…
ИРИНА (смеётся). Это было в пийсят мохнатом году. Эль, ну кончай?
ЭЛЬВИРА. Молчи! Ну вот, он ехал и увидел: в лифте кто-то выцарапал на панели на железной слово «Констанция». Он сказал маме, что назовёт меня так, он, дэбил, увидел в этом рок, судьбу. Мама ужасно обрадовалась, назвала меня так, а потом через много лет, когда узнала, что папа это в лифте на панели прочитал, рыдала, билась головой об стенку, боялась, что это будет в моей судьбе как-то связано с панелью, то есть, ну да, так вот, и переназвала меня, и назвала меня «Эльвира» и сказала, чтобы я никогда не вспоминала это проклятое слово, а «Трёх мушкетёров» с Констанцией вообще видеть без отвращения не могла моя мама. А так и вышло — панель, собака два. Панель. В смысле, я живу вот в панельном доме. Панельные дома не люблю. Ненавижу! Ну, что молчишь? Я намякиваю, а ты?
ИРИНА. На что ты намякиваешь?
ЭЛЬВИРА. Ай, отвали!
Чешет шею, взяла с подоконника бумаги, курит, читает.
Напечатали договор мелко, скоты, не поймёшь ни слова!
ИРИНА. Тебе надо носить очки, Эля.
ЭЛЬВИРА. Помолчи! Сама старуха! Я и без очков прекрасно вижу всё! Кругом колдовство, надо быть осторожным. Все хотят приговорить, заговорить, отговорить, кругом порча напускается! Я вчера в своей сумочке нашла перо какое. Перо белое! Откуда? Кто-то подкинул. Заговор. Вот, вот, видишь? Написано на этой бумажке: «эмпэ». Знаешь, что такое?
ИРИНА. Нет.
ЭЛЬВИРА. Колдовство. Хотя вообще обозначает: «Место для печати». Или «Место печати». Так всегда пишут в конце важных бумаг.
ИРИНА. Ну дак правильно, раз это договор, там и стоит это «эмпэ». При чём тут колдовство?
ЭЛЬВИРА. Помолчи. Две буквы — Эм. Точка. Пэ. Точка. Страшные буквы. Шалашик и палочка — как крестовинка для повешенных. Пристукнуть печатью и конец. И сразу важно становится. Я вижу за этим колдовство.
ИРИНА. Чего?
ЭЛЬВИРА. Так. Ничего. Эм-пэ. Не нравится мне это. Эм-пэ. Эмпэ-эмпэ-эмпэ. (Достала печать из сумочки, пристукнула ею по бумаге). Фирма «Мы вам праздник всем ус-ро-им!», нате. Докатилась до ручки я. Бог ты мой, как я бессмысленно живу. Бог мой. Бессмысленная борьба со временем. Помрут все, время победит, и это все знают, но колготятся. И я тоже. Только я, собака два, всегда думала, что я успею больше других, и что? И что? Вот что — эм-пэ. Все пытаются выжить, выжить. Только чтоб самому бы выжить, о других или о детях своих не думают, нет! Куда там! Выбраться, зацепиться, за кого-то, за что-то, оттолкнуть кого-нибудь! Если плохо держится — то за следующее схватиться, лезут, лезут все, чтоб спастись и выжить, а зачем, зачем, зачем, зачем?!
ИРИНА. Ты про что?
ЭЛЬВИРА. Ни про что. Про что надо. Это так — юноше, обдумывающему житьё! «Шёл я сквозь бурю, шёл сквозь ветер…»
ИРИНА. Да прекрати ты эту истерику, Эльк. Да пусть он.
ЭЛЬВИРА. Нет, нет, Кармен жива! Я не Эльвира, я не Констанция, я — Кармен! Жгучая Кармен, которая победила всех, погибнув! Уметь надо так — погибнуть, но остаться победителем, собака два! Нет, я в порядке. Он уже нажрался. И всё из-за неё.
ИРИНА. Да не нажрался ещё. А нажрётся, так из-за вас обоих.
ЭЛЬВИРА. «Обеих», грамотная. Обои — это обои. А это — не обои. Мы — не обои. Про неё не знаю, но я лично — единица с пятнадцатью нолями, триллиард, сиксилиард, мегакомбиард, понимаешь? Знаешь такое число? То-то. Я — что-то! Я — не обои! Понимаешь? Нет, он не доведёт банкет до конца. Врубим Пугачёву. Или будем петь с тобой до хрипоты. Весь вечер. Не выпускать же эту с её танцами. Позор. Индия. Индейка. Ляк-ляки-тум. Они не заплатят нам деньги и всё. Вечер потерян. Позор на фирму. Как следствие — отсутствие заказов. А я начальник. Вам-то что. (Без перехода). Почему раньше у меня были копилки, а теперь нет? Раньше я бедная была, на копейках думала сэкономить, и что-то себе куплю, думала. А как теперь копилку заиметь и что туда такое складывать, чтобы на что-то накопить? Не накопишь. Вообще, надо жить поэкономнее. Немцы говорят: шпарен махт шпасс, что значит — экономить доставляет удовольствие, понимаешь? Правильно, товарищи германцы! Надо жить экономнее. Хватит кидать направо и налево деньги! А я на него трачу такие бабки! А он — Альфонс, собака два!
Плачет, закидывает голову, машет на глаза руками, чтобы тушь не побежала. Передёргивает плечами, чешет шею.
Да как она мне, эта этикетка, остофлюздипела!
Срывает с себя вдруг платье, со злостью отрывает с него пришитую этикетку. Кидает этикетку на пол, топчет ногами. На платье — дырка.
ИРИНА. Чего?
ЭЛЬВИРА. Лейбл! Чесался!
ИРИНА. Ой, Эль, тебе валерьяночки надо. Или полторашку лучше заглотить, Эль, и всё пройдёт, Эль, и тогда мир в клеточку становится, Эль. Ой, подруга, довела ты себя…
ЭЛЬВИРА. Ну вот как я теперь выступать буду? С дырой? Плевать. Ладно. Жизнь кончилась. Буду с дырой! Пусть мне будет хуже! (Надевает платье, ходит по кухне).
ИРИНА. Столик уже накрыли там?
ЭЛЬВИРА. Какой столик? Какой тебе столик? Какой вам всем надо ещё столик? Столики им подавай, собака два!
ИРИНА. Ой, Боже… Столик, нам который! Ладно тебе, всё ведь стопудово, хватит! Словесный понос сегодня у тебя, говоришь без точек, ну хорош уже, а?
ЭЛЬВИРА. Не будет вам никакого столика, ясно?! Не будет! Осточертели вы мне все! Выгоню всех! Бабки заработайте, тогда пейте, жрите! А они ещё с нами и договор не подписали, «эм-пэ» нету, неизвестно как платить будут — чёрным налом или переведут на счёт! Вам всё равно, а для меня, как для начальника, важно! Наличняк мне нужен, чтоб налоговой не докладывать, понимаешь? Ты, гляжу, тоже на стакане крепко сидишь, как и он. Посмотри на себя, круги чёрные под глазами.
ИРИНА. Да замолкни ты! Разоралась! Теперь на меня накинулась! Раз на то пошло, посмотри на себя и на меня. И сравни. Не в твою пользу сравнение будет.
ЭЛЬВИРА. Естественно, раз у нас разница в двадцать лет! Мне бы твои годы, я бы не профукала их! Не выступала бы по кабакам, по банкетам! А ты, а ты, а ты… Ты вчера вообще пела не в той тональности, вот так!
ИРИНА. Где?
ЭЛЬВИРА. Где?! Ты уже не помнишь, где мы вчера выступали? Надюдюкалась? В «Розовом фламинго» мы вчера выступали, вот где! Такой престижный ресторан! Так важно для фирмы было там засветиться! Там столуют важнейшие люди города! Важнейший для нас банкет! Важнейшее выступление! И что? Ты не в ту дуду дула! Ты вообще петуха давала! Бабки заработайте — тогда пейте! «Эмпэ» когда стоит, договор оформлен, тогда — пожалуйста! Видишь, вы не заботитесь, я должна!
Эльвира схватила с окна бумаги, пошла с ними в зал. Там всё так же звучит индийская музыка.
ИРИНА (тихо, в зеркало). Заманала, а? Все мозги выела, а? Гиенка прям сбежала из зоопарка, а?
ЭЛЬВИРА (вернулась без бумаг, ходит по кухне). Не в ту дула дуду, не в той тональности! Такая была разножопица, что мне стыдно было перед людьми! Вот он сейчас, старец этот, Коля Рябов этот, не подпишет бумагу и что? Пролёт! Кто вас кормит, поит, обувает?! Кто бы вас куда взял на работу, если бы не я?! Я сколотила фирму, я вам, я вас… Кто находит халтуру? Кто?! И какая благодарность? На могилку не придёте!
ИРИНА. Опять?
ЭЛЬВИРА. Не опять, а снова!
ИРИНА. Придём. В родительский день придём, все вместе, втроём. С конфетками, с сервелатиком. И с полторашкой.
ЭЛЬВИРА. Молчать! Я тебе приду! Я вас сама всех похороню! Всех троих и полторашку с сервелатиком! Всю вашу фирму! Я ещё на ваших похоронах простужусь! Вот вам! Дуля! Недочеловеки! Да, фирма «Человек и недочеловеки», так надо переименовать вас, собака два!
ИРИНА. Слушай, ты чё на меня-то? Я-то тебе чё, а? Я ведь ничё вообще. Если бы я чё-то — тогда ладно. А то я вообще, как эта, ничё совсем, а она на меня, ну? А то я за всех отдувайся. Я ведь тебя, как рукводителя, уважаю.
ЭЛЬВИРА. Ага. Но каждый вечер свои триста принимаешь.
ИРИНА. Водка с лимоном — полезно.
ЭЛЬВИРА. Ага. То есть, если ты водку с лимоном пьёшь — значит: ты меня ещё уважаешь. А вот если бы просто водку, тогда было бы полное неуважение. Вы все одинаковые неблагодарные свиньи!
ИРИНА. Ну, правильно. Договорилась. А ты вообще знаешь, кто? По-русски молодец, по-польски засранец, вот кто ты.
ЭЛЬВИРА. Ай-ай, как остроумно! Тебе надо выступать на концертах с юморесками! Юмористическими монологами!
ИРИНА. Ты на меня, на подружку, ага? Ну, чё, Элька? Да вернётся он, крендель этот. Потому что у тебя деньги, а у неё нет. Поэтому. Надо трезво оценить это. Он их любит, бабки, в смысле. Любит, чтоб было их много. Любит тратить много. Вернётся. Кто его ещё будет кормить, одевать, как ты? Никто. Но зачем тебе-то? Да гони его. Стыдно же за деньги…
ЭЛЬВИРА. Помолчи. Советы, как касторка — их лучше давать, чем принимать. Ты вообще не знаешь, что между нами! Какая связь! Лучше бы распелась. А ты куришь. Проклятая этикетка, зачем она была?! Исчесала мне всю шею, аж горит прямо шея, накалилась как противень! Зачем их делают?! Для кого?! Порвала платье! Как я теперь?! Господи, как я устала, я устала по самые заговья, вот как я устала! Силы нету жить!
Ходит по кухне, курит.
Одни бабы, слушай. Полный комплект. Полный «строй» и полный «сервис». Рабочая же организация, а одно бабьё. Мужиков — штучки четыре и то одни пенсы, и те уже — в умат. И так везде, на каждом банкете. Одни бабы работают, что ли? А мужики-то куда подевались, куда?!
ИРИНА. Приличных мужиков жены на банкеты не отпускают без себя.
ЭЛЬВИРА. Помолчи!
Индийская музыка закончилась, в зале недружные хлопки, прибежала Раиса, тяжело дышит, переодевается. Эльвира побежала в зал, объявляет:
ГОЛОС ЭЛЬВИРЫ. И опять для вас играет Витторио Закамалдин! Композиция на темы испанских мелодий!
Вернулась, ходит по кухне. Палец засунула в торт, облизала. Раиса переодевается, пытается унять дыхание.
РАИСА. Не надо меня больше объявлять. В смысле — вот так меня вообще не надо объявлять. Меня зовут Раиса, а не Равиля. Это пошло. Это не смешно.
ЭЛЬВИРА. Сейчас не ты. Сейчас он. После него ты. Слышишь? Оно играет. Гормон играет у него. Доиграет — объявлю. Сикотишь ногами.
РАИСА. Поосторожней.
ЭЛЬВИРА. Молчать. Провожу оперативку. Итак, слушайте разблюдовку на завтра. Передайте это нашему Витторио, я с ним говорить не буду. Банкет в «Малахите» в шестнадцать ноль-ноль. Слышишь, девочка? Не в шесть ноль-ноль, а в шестнадцать ноль-ноль. Шестнадцать это — четыре. Чтоб не было, как в прошлый раз — опоздала на два часа.
РАИСА. Да хватит попрекать. Вы сами постоянно опаздываете, признались ведь только что. Ну, как тут работать, когда вы в таком раздражении? Мне на сцену выходить, создавать такой сложный движенческий и пластический образ. Необходимо полное перевоплощение.
ЭЛЬВИРА. Она на банкетах перевоплощается. Слышь, Ирка?
РАИСА. Вы думаете — просто?
ЭЛЬВИРА. Думаю — просто.
РАИСА. Идите попробуйте.
ЭЛЬВИРА. И попробую. И что ты думаешь? И попробую! И попробую!
РАИСА. Да что вы без меня вообще делать будете? Мой номер — украшение вечера. А с вашими песнями знаете, где надо выступать?
ЭЛЬВИРА. Ты, вижу, у нас девушка с АПЖ — активной жизненной позицией. Повыступай.
РАИСА. Повыступаю. Последний раз.
ЭЛЬВИРА. Вот он, её уровень. Ниже уровня моря на три сантиметра. Повторяю, банкет в «Малахите» в шестнадцать ноль-ноль и в «Канзасе» в двадцать один ноль-ноль. Быть в форме всем.
ИРИНА (вдруг встала, закричала). Слушай, что значит — в форме? Ты на кого намекаешь? На меня? Ну, всё. Я уйду вообще сейчас, раз так. Ну и чё это, а, правда? Вообще уже — ничё уже. Я как эта, а она? Нет, ну чё это, куда это уже — никуда!
Снимает с себя платье.
Всё, надоело. В поте морды тут пашешь каждый день. Рабство, какое-то, от её прихотей зависеть! Каждый вечер дома как колосок подрубленный падаешь от работы, а она?! Достоевский прям, достала уже! Она не в настроении, а мы чё тут? Да я сама себе такую фирму организую, раз так, тоже мне, а то чё это, а?
ЭЛЬВИРА. А ну, оделась, быстро?! Куда?! Я тебя под забором подобрала!
ИРИНА. Под каким под забором?!
ЭЛЬВИРА. Оделась!
Схватила платье, тянет, Ирина тянет, платье трещит, Эльвира начинает натягивать платье на Ирину.
ИРИНА. Ты скажи ему, ему, Витторио своему, чтоб не пил! А мы что, алкоголички? Мы тебя когда подводили?
ЭЛЬВИРА. Брось курить! Распевайся! Да что они тут жарят, дышать невозможно! Не могли комнату приличную выделить! Эмпэ! Вот тебе и эмпэ! Ресторан называется! Говно, а не ресторан!
Скрипач закончил играть, в зале недружно хлопают. Эльвира кинулась в зал, кричит в микрофон:
ГОЛОС ЭЛЬВИРЫ. И опять индийский танец — теперь уже провинции Бьяхабунга! То есть, старинный индийский танец живота исполняет Эльвира… Извините, ну конечно же — Раиса Якубова!
Пока Эльвира объявляла, Ирина быстро достала фляжку из карманов своего необъятного платья, приложилась, выпила, фляжку спрятала. Раиса побежала в зал — звенят на ней колокольчики. Эльвира вернулась, нажимает кнопку на магнитофоне. В зале звучит индийская музыка. Эльвира снимает парик, надевает другой.
Пошла, пошла! Мастер пластики! Индия, Афганистан, Непал, Кувейт и Берег Слоновой Кости плачут! Страшила! Бездарь! Посредственность! Серость! Неумёха!
Ходит. Курит.
ИРИНА. Ты микрофон не выключила!
ЭЛЬВИРА. Выключила!
Ищет кнопку на микрофоне, нажимает её несколько раз.
(Распевается). «На мою на могилку, знать, никто не придёт! На моей на могилке соловей не споёт!»
ИРИНА. Надо петь: «Только раннею весною соловей пропоёт».
ЭЛЬВИРА. Да откуда тебе знать? Главное другое: «У других на могилках всё цветы да венки! У меня, у сиротинки, обгорелые пеньки!» Я знаю это! Я это пела в Германии!
ИРИНА. В кабаке.
ЭЛЬВИРА. Да хоть бы и так. И что? Это был один из лучших баров Германии!
ИРИНА. Ага. В подвале. Да принесём мы тебе венок, ладно.
ЭЛЬВИРА. Не принесёте!
ИРИНА. Знаешь, я ведь тоже в баре работала. При гостинице. (Смеётся). Года три работала. Знаешь, как это бывает, в гостинице? Шесть этажей — твои. Ты везде своя. Надо только текст выучить, он постоянный и безотказный. Вот такой: «Алё, это вам девушка звонит, не хотите развлечься, приятно провести время?» Весело было. Только работы много. Чё говорить — работать приходилось очень много, Эля, да. Слушай, эти мужики в командировки поедут, и все ну такие ненасытные и их так много, кто хочет… Понимаешь? Ну как будто им дома бабы не дают. Понимаешь?
ЭЛЬВИРА (потрясённо). Ты что несёшь?!
ИРИНА. А я тебе не рассказывала? Да ну. Плевать, было и сплыло. Но вообще, Элька, они ведь, мужики, очень быстро теряют форму. Бабы как-то подольше чуть. Вот он уже, к примеру, да? Уже подурнел как, ты глянь, за этот год, как с нами работает. А ведь ему двадцать пять только. Мгновение, распустился бутончик и вянет. Почему так — не понимаю. Может, они косметикой не пользуются и потому сразу видно, что они стареть начинают. Как-то у баб это поподольше. Ну, цветение какое-то. (Пауза). Какое-то у меня настроение хорошее стало! (Поёт, смеётся). «У меня нет фигуры, у меня нет лица! Меня мамка родила без посредства отца!» (Хохочет). Знаешь, я люблю «быков». Понимаешь? Ну, ворюг, зэков, мафиози. Я не люблю ментов. Прям торчу от «быков», как на улице вижу: затылки бритые, шеи с золотыми цепями толстые, ух!
ЭЛЬВИРА. Ты уже, что ли?
ИРИНА. Отвали. (Смеётся). Потом тебе что-то про твоего про Витторио расскажу — откинешься.
ЭЛЬВИРА. Говори сейчас!
ИРИНА. Нет, потом, надо чтоб была интрига, а то чё так-то? (Хохочет).
ЭЛЬВИРА. Ты чего разбазарилась? Ты уже приложилась? Когда успела?
ИРИНА. Да ладно, Элька. Я ж тебя люблю, тихо. Раз столик не готов для нам… Тьфу, для нас… У меня жизнь кончилась, я на неё махнула рукой. Знаешь, я выпью и мне так хорошо, мне тогда — всё плевать, в голове мысли никакие не вертятся, всё пучком… А на неё внимания не обращай вообще — ведь баба думает передком, Элечка…
ЭЛЬВИРА. Ну как можно в такой обстановке работать? Никак. Ира?! Ирочка?!
ИРИНА. Да что-о? Ну, хватит ныть. Пошли уже петь. Эта уже кончила. (Хохочет). Не вашим, не нашим, пошли, споём да спляшем!
Ирина подошла, покачиваясь, к магнитофону, нажала кнопку, выключила музыку, смеётся.
ЭЛЬВИРА. Ты что делаешь, ей ещё танцевать?!
ИРИНА. Да надоела она. Пошли, мы теперь выступать будем, душа у меня песни просит…
Вбежала Раиса, кричит в истерике:
РАИСА. Вы сорвали мне номер! Я только-только перевоплотилась!
ЭЛЬВИРА. Это не я! Это твоя коллега по работе! Ей скажи спасибо! Пошли, быстро, пока никто ничего не понял, пошли!
Тянет за собой Ирину, схватившись за конец её платья. Ирина хохочет. Ушли в зал.
Раиса со злостью стаскивает с себя костюм. Переодевается в другой — теперь из сиреневого в красный, хотя фасон всё тот же, и те же колокольчики и фенечки.
По кухне бегают официантки, повара.
В зале:
ГОЛОС ЭЛЬВИРЫ. Дорогие друзья, наш вечер в самом разгаре! Ведь я обещала вам много занимательного, занятного, любопытного, интересного! И вот сейчас для вас поёт дуэт «Вдохновение»! Аккомпанирует уже известный вам Витторио Закамалдин!
Заиграла скрипка. Эльвира и Ирина, перекрикивая всё возрастающий пьяный шум, поют «Нет, не любил он…»
Раиса сидит, корчит рожи, передразнивает их пение, красится. Туда-сюда бегают официантки и повара.
Без перехода, после первой песни, Эльвира и Ирина запели «Дорогой длинною…» — весело, разухабисто, по-цыгански, с присвистом и завываниями.
Спели. В зале хлопают, что-то кричат, свистят, топают ногами.
ГОЛОС ЭЛЬВИРЫ (тяжёлое дыхание). Спасибо вам… Спасибо вам! Друзья мои, спасибо вам за столь тёплый приём нашего дуэта «Вдохновение»! А сейчас снова с очередным дружеским приветом из провинции Ньягабагодуго Раиса Якубова!
Раиса побежала в зал. Ирина и Эльвира вернулись, сели. Одновременно закурили. Молчат. Дышат тяжело. Ирина достала фляжку. Выпила, не стесняясь Эльвиры. Эльвира вырвала у неё фляжку, тоже приложилась. Приличный сделала глоток. Отдала фляжку. Молчат.
ЭЛЬВИРА. Меня ничего не берёт. Я вся на нервах. Мне это — как слону дробина.
ИРИНА. Да мне тоже.
ЭЛЬВИРА. Помолчи! И кончай курить! Голос пропадёт!
ИРИНА. Да прям. Если он есть, дак есть, дак и будет, а нету — дак и нету.
ЭЛЬВИРА (помолчала). Альфонс. И правда, зачем я его одевала и обувала, кормила год целый? Дура, собака два. Он играл всё время этой толстухе в бриллиантах, видела? Ремстройсервис. О, как наворовала на сервисе! Встал, главно, у ихнего стола и играет, на зло мне.
ИРИНА (смеётся). Ага, а мы упираемся, поём для него «Нет, не любил он…» Поём, блин, а он толстухе глаза делает! (Хохочет). Ну, блин, козёл этот твой Витторио…
ЭЛЬВИРА. Альфонс. Альфонс. Это же видно, собака два. Нищета Ивановна. Всё, что он может — на транвае провезти, мороженку купить полизать — всё остальное пропил. Лауреат конкурсов. Каких? Говно.
ИРИНА. Я тебе сказала давно — говно. Бери пример с меня — никого мне не надо. Устаканилась.
ЭЛЬВИРА. Правильно. Никого не надо, кроме водяры. Ой, горе какое, собака два.
Молчат, курят. Смотрят на бегающих официанток.
Раиса в зале танцует, звенят колокольчики.
Всё, сейчас эта индийская провинция станцует и антракт. Горячее будут подавать. Пусть жрут. А мы отдохнём. О, мы отдохнём! О, мы увидим небо в алмазах! Вот в таких, с тарелку величиной каждый алмаз. Шиш.
ИРИНА. Эль, ну нам дадут столик или нет?
ЭЛЬВИРА. Дадут. Догонят и ещё пять раз дадут. Договор-то не подписан. Вам лишь бы пожрать. А мы, может, бесплатно выступаем. Придёт сейчас этот старец, Курочка Ряба, скажет: «А что это за говно было такое, мы такого не заказывали!» — и всё. Конец на этом. Было ведь уже такое и не раз. Ну, расскажи, что хотела про него сказать, а?
ИРИНА. Потом. Он опять сядет за наш столик и всё сожрёт. (Смеётся).
ЭЛЬВИРА. Ты чего?
ИРИНА. А правда… (Хохочет).
ЭЛЬВИРА. Чего? (Тоже хохочет).
ИРИНА. А правда, что он такой в постели… Ну, безбашенный… Ну, то есть, что он — рычит в постели?
ЭЛЬВИРА. Кто?
ИРИНА. Витторио твой.
ЭЛЬВИРА (помолчала). Откуда знаешь?
ИРИНА. Да Райка рассказывала.
Эльвира вскочила. Ходит по кухне.
ЭЛЬВИРА. Тудым-сюдым, тудым-сюдым. Ужасно! Тудым-сюдым, тудым-сюдым. Я её уволю сегодня же! Тудым-сюдым, тудым-сюдым. Не она уволится, уйдёт, а я её уволю, вышвырну, выкину! Тудым-сюдым, тудым-сюдым. Сама буду танцевать! Сама! Я ведь танцевала в Германии! Испанский танец! Кармен-сюиту! Почему бы и теперь мне не станцевать? О, я такие кренделя могу выделывать, вам, блин, не снилось! Кармен жива! Кармен жива! Кармен жива!
ИРИНА. Дак правда?
ЭЛЬВИРА. Спроси, дура, у неё! Или у него! Я буду танцевать! Всё, всё, всё!
ИРИНА. Ну, конечно — танцуй. Во втором отделении, когда все пьяные, можно танцевать — никто уже не врубается. (Смеётся). И я с тобой пойду, а чё?
ЭЛЬВИРА. Да, да, я буду сама танцевать. Сама!
ИРИНА. Да кто тебе не даёт — танцуй. Я говорю, он опять, Витторио наш, опять сядет и всё сожрёт.
ЭЛЬВИРА. Пусть жрёт! Поперёк горла ему встанет вот хавало это, когда я её уволю!
ИРИНА. Всем должно быть поровну, мы одна бригада.
ЭЛЬВИРА. Бригада! Агитбригада! Шоу! Перформанс! Коллектив! Филармония, ага! Из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь! Рычит! Рассказала! И ведь не заходит даже к нам, там сидит, смотрит, как она пляшет, индийскую чечётку отбивает! А она для него старается. Для кого же ещё! Ну, смотри, смотри. В последний раз! Рычать будешь сейчас!
В зале аплодисменты. Прибежала Раиса, дышит тяжело. Накинула на платье халат.
РАИСА. Я в зал, там нам столик накрыли, бутик съем, пока антракт.
ЭЛЬВИРА. Нельзя актрисе появляться в зале, это не этично! Ведь я же рассказывала вам о Станиславском!
РАИСА. Ой, да ладно, не этично. А водку жрать на концерте этично?
Убежала.
ИРИНА (встала). Я тоже пойду. Съем чего-нибудь, с утра не ела. Пошли?
ЭЛЬВИРА. Не пойдёшь! Я сказала — не этично!
ИРИНА. Всю жизнь жрали — было этично, а сейчас — нет?
ЭЛЬВИРА. Сядь!
Ирина села. Молчат. Эльвира курит и смотрит в окно.