Антарктида: синоним бездны

 

«Я ис­кал Божье Око и уви­дел

Орбиту чер­ную и без­дон­ную,

там из­лу­ча­лась ночь, пос­то­ян­но кон­цен­т­ри­ру­ясь.

Странная ра­ду­га ок­ру­жа­ла это не­бы­тие,

это пред­две­рие древ­не­го Ха­оса, эту спи­раль,

пожирающую Ми­ры и Дни.»

 

Доведенная до нап­ря­жен­нос­ти ди­хо­то­мия мо­но­те­из­ма пуль­си­ру­ет в этих стро­ках Же­ра­ра де Нер­ва­ля. Вряд ли это от­но­сит­ся к са­мо­му по­эту, ко­то­рый, как и мно­гие сов­ре­мен­ни­ки, пок­ло­нял­ся бо­жес­т­вен­нос­ти ис­кус­ства - в по­доб­ной ре­ли­гии дос­та­точ­но са­мых раз­ных мо­ти­вов. Но в его стро­ках чув­с­т­ву­ет­ся ле­дя­ное ды­ха­ние но­во­го бо­жес­т­ва - не­бы­тия, смер­ти, нич­то. Иудео-хрис­ти­ан­с­кая точ­ка зре­ния: сов­ре­мен­ный мир дрей­фу­ет к югу, пог­ру­жа­ет­ся в зюйд.

Несколько пред­ва­ри­тель­ных слов. В по­ли­те­из­ме, где зем­ля жи­вой ор­га­низм в жи­вом кос­мо­се, ге­ог­ра­фии в на­шем по­ни­ма­нии быть не мог­ло. В стрем­ле­нии сто­иков, пи­фа­го­рей­цев, не­оп­ла­то­ни­ков к схе­ма­ти­чес­ко­му един­с­т­ву и, сле­до­ва­тель­но, к той или иной сис­те­ме ко­ор­ди­нат, не­ко­то­рые ге­ог­ра­фи­чес­кие пред­с­тав­ле­ния по­яви­лись. Впос­лед­с­т­вии араб­с­кие уче­ные ас­со­ци­иро­ва­ли не­бес­ное един­с­т­во и по­ляр­ную звез­ду, зем­ное един­с­т­во и се­вер­ный по­люс. И пос­коль­ку ге­ог­ра­фи­чес­кие кар­ты сос­тав­ля­лись сог­лас­но ре­ли­ги­оз­ной сис­те­ме со­от­вет­с­т­вий, в кар­тог­ра­фии до­ми­ни­ро­ва­ли два нап­рав­ле­ния, ос­но­ван­ные на приз­на­нии ли­бо неп­риз­на­нии смер­ти как вто­ро­го эк­зис­тен­ци­аль­но­го по­лю­са.

Чистый мо­но­те­изм - де­ло со­вер­шен­но без­на­деж­ное, пос­коль­ку пер­со­ни­фи­ка­ция и да­же имя рож­да­ет тень или эхо, ко­то­рые всег­да мож­но ин­тер­п­ре­ти­ро­вать не­га­тив­но. Тран­с­цен­ден­т­ный сво­ему тво­ре­нию бог не­дос­ту­пен ра­зу­му. Как же тог­да по­ни­мать од­но­по­люс­ные кар­ты на­ча­ла но­вой эры? Се­вер­ный по­люс - эма­на­ция фал­ли­чес­ко­го пер­во­еди­но­го в ха­ос кос­ми­чес­ких эле­мен­тов, се­вер­ный по­люс оп­ло­дот­во­ря­ет, ма­те­рия рож­да­ет бес­ко­неч­ные фор­ма­ции, бли­же к по­лю­су ор­га­ни­зо­ван­ные, на уда­ле­нии - ме­нее ор­га­ни­зо­ван­ные.

Только ди­хо­то­ми­ей, при­су­щей мо­но­те­из­му, объ­яс­ня­ет­ся двух­по­люс­ный мир.

Еще на кар­тах ре­нес­сан­са, на­чер­тан­ных в ду­хе не­оп­ла­то­низ­ма, се­вер­ный по­люс рас­по­ла­гал­ся где-то в Ги­пер­бо­рее или в Ге­ли­одее («ма­те­рик не­под­виж­но­го сол­н­ца» за Ги­пер­бо­ре­ей). Ме­ри­ди­аны ве­еро­об­раз­но ухо­ди­ли на все сто­ро­ны и про­па­да­ли во все­лен­с­ком Оке­ане, в кос­мо­се «во­ды», в не­дос­туп­ных сис­те­ма­ти­ке ме­та­мор­фо­зах. Ре­фор­ма­ция со сво­им ак­цен­том на биб­лию да­ла как па­ра­диг­му зем­ной рай: на се­ве­ре - дре­во жиз­ни и тво­ре­ние Ада­ма, на юге - дре­во поз­на­ния доб­ра и зла и, со­от­вет­с­т­вен­но, двой­ная жен­с­кая ипос­тась - Ева-Ли­лит. Аб­бат Иоганн Три­тем фон Спон­гейм в со­чи­не­нии «Ste­ga­nog­ra­fia» срав­нил все это с прос­т­ран­с­т­вен­ной си­ту­аци­ей Па­лес­ти­ны и ре­ли­ги­оз­но сан­к­ци­они­ро­вал идею зем­но­го юга как це­ле­нап­рав­лен­нос­ти ме­ри­ди­ана. По­че­му? Эта стра­на вы­тя­ну­та точ­но по вер­ти­ка­ли, Иор­дан, ре­ка жиз­ни, бе­рет на­ча­ло в сне­гах го­ры Гер­мон и впа­да­ет в Мер­т­вое мо­ре - сим­вол смер­ти. В про­лон­га­ции по­доб­ная вер­ти­каль дой­дет до Юж­но­го Крес­та, все­лен­с­кой Гол­го­фы. Та­ким об­ра­зом, зем­ной мир ока­зал­ся стя­нут к юж­но­му по­лю­су - сре­до­то­чию Са­та­ны-Ли­лит. Биб­лей­с­кий ду­ализм оп­ре­де­лил ев­ро­пей­с­кий ге­ог­ра­фи­чес­кий прин­цип. В са­мом де­ле: со­ро­ко­вой гра­дус се­вер­ной ши­ро­ты и се­вер­ней: Мад­рид, Гре­ция, рас­ц­вет ци­ви­ли­за­ции; со­ро­ко­вой гра­дус юж­ной ши­ро­ты и юж­ней: прак­ти­чес­ки ни­че­го, да­лее не­обоз­ри­мый оке­ан. От се­ве­ра к югу: жизнь - смерть, дух - ма­те­рия, доб­ро - зло. Дей­с­т­ви­тель­но, мо­раль­ный кли­мат за эк­ва­то­ром ос­тав­ля­ет же­лать луч­ше­го. Мо­реп­ла­ва­тель Авель Тас­ман пи­сал в се­ре­ди­не сем­над­ца­то­го ве­ка: «Южные зем­ли - ан­ти­по­ды во всех смыс­лах: что у нас пре­до­су­ди­тель­но, здесь пох­валь­но, что у нас прес­туп­ле­ние, здесь выс­шая доб­ро­де­тель. На ос­т­ро­вах Юж­но­го оке­ана проц­ве­та­ют лю­до­ед­с­т­во, раз­в­рат, кол­дов­с­т­во, пре­да­тель­с­т­во, ко­вар­с­т­во, куль­ты чу­до­вищ­но жес­то­ких бо­гов и бо­гинь.» Цер­ков­ные кон­г­ре­га­ции пос­ле зна­ком­с­т­ва с от­че­та­ми гу­ма­нис­тов-мис­си­оне­ров пе­рес­та­ли нас­та­ивать на рас­п­рос­т­ра­не­нии сло­ва Божь­его в тро­пи­ках. С кон­ца сем­над­ца­то­го ве­ка мис­си­оне­ры дей­с­т­во­ва­ли са­мос­то­ятель­но, ли­бо за­од­но ра­бо­та­ли в ин­те­ре­сах тор­го­вых ком­па­ний. Не­га­тив­ная ре­ак­ция на ра­бо­тор­гов­лю вы­зы­ва­лась не столь­ко че­ло­ве­ко­лю­би­ем, сколь­ко стра­хом. Зна­ме­ни­тый те­олог Пьер Бейль пи­сал: «За­се­лять Но­вый Свет нег­ра­ми - эти­ми деть­ми ан­тих­рис­та, зна­чит го­то­вить при­шес­т­вие са­мо­го их пра­ро­ди­те­ля.» Эти сло­ва име­ют оп­ре­де­лен­ное ос­но­ва­ние: аф­ри­кан­с­кие нег­ры, соб­лю­дая внеш­нюю хрис­ти­ан­с­кую об­ря­до­вость, рас­п­рос­т­ра­ни­ли на ос­т­ро­вах Ка­риб­с­ко­го мо­ря и в юж­ных аме­ри­кан­с­ких шта­тах кро­ва­вые куль­ты сво­ей ро­ди­ны.

Так что стро­ки Нер­ва­ля ка­са­тель­но «по­ис­ка Божь­его ока» мож­но по­ни­мать сов­сем по-дру­го­му.

* * *

Артур Гор­дон Пим, юно­ша из при­лич­ной семьи го­ро­да Нан­ту­ке­та, ри­нул­ся в мор­с­кую аван­тю­ру, дол­го не раз­ду­мы­вая. Уй­ти в мо­ре, бро­сив все - пос­ту­пок нор­маль­но муж­с­кой, впол­не в ду­хе «Во­яжа» Бод­ле­ра: «истин­ные пу­те­шес­т­вен­ни­ки уез­жа­ют, что­бы уехать.» Но при­чи­ны все-та­ки есть: «Пог­ру­зить­ся в без­д­ну - не­ба или ада, все рав­но. В сер­д­це не­ве­до­мо­го, что­бы най­ти: но­вое.»

После злок­лю­че­ний ти­пич­ных для мор­с­ких ро­ма­нов, на­чи­на­ет­ся кош­мар юж­но­го оке­ана. Эд­гар По хо­ло­ден и то­чен как всег­да: «Со­об­ще­ние Ар­ту­ра Гор­до­на Пи­ма», ско­рее, су­до­вой жур­нал, не­же­ли ро­ман: да­ты, ге­ог­ра­фи­чес­кие ко­ор­ди­на­ты приз­ва­ны как-то упо­ря­до­чить и за­фик­си­ро­вать бес­п­ре­дель­ность Ха­оса. Зна­ме­ни­тый при­ем Эд­га­ра По во­об­ще соз­да­ет впе­чат­ле­ние, что ум­ные рас­суж­де­ния и циф­ро­вые вык­лад­ки суть пер­вые вол­ны бе­зу­мия.

Корабль с ко­ман­дой мер­т­ве­цов час­то фи­гу­ри­ру­ет в мор­с­ких по­вес­т­во­ва­ни­ях, но в «Со­об­ще­нии» это прос­то де­ло­вая встре­ча на гра­ни­це ино­бы­тия: «Ни­ко­го не вид­но на па­лу­бе, по­ка мы не приб­ли­зи­лись на рас­сто­яние в чет­верть ми­ли. Тог­да по­ка­за­лись трое мо­ря­ков - гол­лан­д­цев, су­дя по платью. Двое ле­жа­ли на ква­тер­де­ке на ста­ром па­ру­се, а тре­тий сто­ял у буш­п­ри­та, нак­ло­нясь впе­ред, и гля­дел на нас с лю­бо­пыт­с­т­вом. Креп­кий, вы­со­кий, ко­жа очень тем­ная. Он, ка­за­лось, при­зы­вал нас не те­рять бод­рос­ти, мо­но­тон­но ки­вал и пос­то­ян­но улы­бал­ся, об­на­жая ос­ле­пи­тель­ные зу­бы. Его крас­ный фла­не­ле­вый бе­рет не­ожи­дан­но упал в во­ду, но мо­ряк, не об­ра­тив вни­ма­ния, про­дол­жал ки­вать и улы­бать­ся.» По­ка А.Г. Пим и его спут­ни­ки воз­но­си­ли хва­лу за близ­кое спа­се­ние, с ко­раб­ля по­шел ток чу­до­вищ­ной труп­ной во­ни. Чер­ный бриг ос­тал­ся по­за­ди, толь­ко боль­шая бе­лая чай­ка се­ла на пле­чи при­вет­ли­во­го мо­ря­ка и вон­зи­ла клюв в го­ло­ву.

Делались по­пыт­ки ал­хи­ми­чес­ко­го объ­яс­не­ния ро­ма­на, что, во­об­ще го­во­ря, оп­рав­да­но - текст на­сы­щен тре­мя цве­та­ми opus mag­num - чер­ным, бе­лым и крас­ным. Встре­ча с гол­лан­д­с­ким бри­гом, по­нят­но, оз­на­ча­ет ниг­ре-до, об­с­ку­ра­цию, пут­ре­фак­цию, ко­то­рая да­лее уси­ли­ва­ет­ся фос­фо­рес­цен­ци­ей тру­па Огас­те­са - дру­га нар­ра­то­ра. Па­ра­цельс на­зы­вал та­кую фос­фо­рес­цен­цию «проб­лес­ком во тьме на­ту­раль­но­го све­та». Од­на­ко нес­мот­ря на точ­ность в да­тах и ко­ор­ди­на­тах нель­зя ожи­дать от ху­до­жес­т­вен­но­го про­из­ве­де­ния точ­ной пос­ле­до­ва­тель­нос­ти гер­ме­ти­чес­ких опе­ра­ций: те или иные сим­во­лы, опи­са­ния ве­ществ там и сям раз­б­ро­са­ны по тек­с­ту. Что ка­са­ет­ся ге­ог­ра­фи­чес­ких ана­ло­гий ма­гис­те­рия, нас­коль­ко нам из­вес­т­но, в «Со­об­ще­нии» впер­вые ис­поль­зо­ван во­яж в ан­тар­к­ти­чес­кий оке­ан.

Эдгар По, ра­зу­ме­ет­ся, в кур­се зна­ний сво­его вре­ме­ни об Ан­тар­к­ти­де. В пер­вой по­ло­ви­не де­вят­над­ца­то­го ве­ка зна­ния эти блис­та­ли не­со­вер­шен­с­т­вом. Нель­зя ска­зать про се­год­няш­ний осо­бый прог­ресс. Мно­гие ге­ог­ра­фы до сих не уве­ре­ны ма­те­рик ли Ан­тар­к­ти­да или ар­хи­пе­лаг, ибо тол­щи­на ле­до­во­го щи­та пре­пят­с­т­ву­ет од­ноз­нач­но­му от­ве­ту. Так же не­оп­ре­де­лен­но де­ло об­с­то­ит ге­офи­зи­чес­ки: яв­ля­ет­ся ли Ан­тар­к­ти­да час­тью Гон­д­ва­ны - «ве­ли­ко­го юж­но­го ма­те­ри­ка», Ан­тих­то­ни­уса гре­ков? Пос­коль­ку Эд­га­ра По все это не ин­те­ре­су­ет, нам то­же ни к че­му. Он, прав­да, упо­ми­на­ет о пе­ще­ре, где сте­ны пок­ры­ты стран­ны­ми пись­ме­на­ми, но не де­ла­ет да­ле­ко иду­щих вы­во­дов.

После раз­ных мы­тарств в пус­тын­ном оке­ане, Ар­ту­ра Гор­до­на Пи­ма и его спут­ни­ка Пи­те­ра под­би­ра­ет шху­на «Джейн» под ко­ман­дой ка­пи­та­на Гая. Этот стран­ный и ме­лан­хо­лич­ный ка­пи­тан со­вер­ша­ет смут­ный юж­ный рейс, к по­лю­су, быть мо­жет. Ми­но­вав обоз­на­чен­ные на кар­тах ос­т­ро­ва прин­ца Эду­ар­да, Кро­зе, Кер­ге­ле­на, шху­на пе­ре­се­ка­ет ан­тар­к­ти­чес­кий круг, ис­че­зая в мед­ли­тель­ной не­ве­до­мос­ти, где иног­да по­яв­ля­ют­ся ле­дя­ные по­ля и не­обыч­ная фа­уна: бе­лый мед­ведь в пят­над­цать фу­тов рос­та с кро­ва­во крас­ны­ми гла­за­ми, гры­зун фу­та три дли­ной, пок­ры­тый со­вер­шен­но бе­лы­ми шел­ко­вис­ты­ми во­ло­са­ми, с ког­тя­ми и зу­ба­ми ко­рал­ло­вой суб­с­тан­ции яр­ко крас­но­го цве­та:

Проблематичное ино­бы­тие прос­ту­па­ет аль­би­но­са­ми, нед­виж­ной, тре­вож­ной ти­ши­ной, сне­гом цве­та леп­ры и не­ес­тес­т­вен­ны­ми ко­ло­ри­та­ми в ту­ман­но-зем­лис­том ве­щес­т­ве су­ши и во­ды. Ос­т­ров От­ча­янья по­ра­жа­ет рос­кош­ной зе­ленью, но увы, его скло­ны пок­ры­ты ядо­ви­тым ли­шай­ни­ком сак­сиф­ра­гом. Пос­лед­ний ос­т­ров, из­вес­т­ный мо­реп­ла­ва­те­лям. Ка­пи­тан Гай от­ме­ча­ет дни и ко­ор­ди­на­ты, но что это да­ет в не­обоз­ри­мой чуж­дос­ти этих прос­т­ранств?

В этой сом­нам­бу­ли­чес­кой ат­мос­фе­ре ре­ши­мось, це­ле­ус­т­рем­лен­ность, спо­соб­ность суж­де­ния рас­т­во­ря­ют­ся в без­раз­ли­чии, что об­на­ру­жи­ва­ет­ся при встре­че с ди­ка­ря­ми, у ко­то­рых да­же зу­бы чер­ные. Как и по­ла­га­ет­ся, внеш­нее дру­же­лю­бие ту­зем­цев обер­ну­лось изощ­рен­ным ко­вар­с­т­вом. Ка­пи­тан Гай да­ет за­ма­нить се­бя в ло­вуш­ку и гиб­нет со всей ко­ман­дой. Ар­тур Гор­дон Пим и его друг Пи­тер ос­та­ют­ся од­ни в ужас­ной си­ту­ации. Все это из­ла­га­ет­ся так же спо­кой­но, как и встре­ча с ко­раб­лем мер­т­ве­цов. Эн­ту­зи­азм Эд­га­ра По вы­зы­ва­ют дру­гие мо­мен­ты: при взры­ве шху­ны «Джейн», ког­да по­ги­ба­ет не ме­нее ты­ся­чи ди­ка­рей, на бе­рег па­да­ет чу­че­ло ди­ко­вин­но­го бе­ло­шер­с­т­но­го зверь­ка. Ока­зы­ва­ет­ся, ту­зем­цы ис­пы­ты­ва­ют неп­ре­одо­ли­мый ужас пе­ред бе­лым цве­том. На­мек ли это на гер­ме­ти­чес­кий под­текст ро­ма­на? Пу­те­шес­т­вен­ни­ки наб­лю­да­ют яв­ле­ние еще бо­лее по­ра­зи­тель­ное - ру­чей не­ве­ро­ят­ной во­ды: «Жид­кость стру­илась ле­ни­во и тя­гу­че, слов­но в прос­тую во­ду вы­ли­ли гум­ми ара­бик: Эта во­да проз­рач­ная, но не бес­ц­вет­ная, пе­ре­ли­ва­лась все­ми от­тен­ка­ми пур­пур­но­го шел­ка. И вот по­че­му: во­да сло­илась, слов­но рас­па­да­ясь ми­не­раль­ны­ми ве­на­ми, и каж­дая фа­се­та све­ти­лась сво­им ко­ло­ри­том: Лез­вие но­жа на­ис­кось рас­се­ка­ло эти ве­ны, но они тот­час сте­ка­лись. Ес­ли же лез­вие ак­ку­рат­но сколь­зи­ло меж двух вен, они смы­ка­лись не сра­зу.»

Это весь­ма точ­ное опи­са­ние ред­кос­т­ной ал­хи­ми­чес­кой суб­с­тан­ции, из­вес­т­ной адеп­там как «бе­лый мер­ку­рий», хо­тя имен у нее пре­дос­та­точ­но: «во­да, ко­то­рая не сма­чи­ва­ет рук», «гум­ми муд­рых мас­те­ров», «на­ша Ди­ана», «дев­с­т­вен­ное се­реб­ро», «мо­ло­ко де­вы» и т. д. Это ma­te­ria pri­ma, жен­с­кая суб­с­тан­ция в чис­том ви­де, не зат­ро­ну­тая дей­с­т­ви­ем фор­мы. Она ус­т­ра­ня­ет лю­бые де­фек­ты лю­бой ком­по­зи­ции и об­ла­да­ет мно­ги­ми уди­ви­тель­ны­ми свой­с­т­ва­ми. И что же? Под­т­вер­ж­да­ет ли это вер­сию об ини­ци-ати­чес­ком ро­ма­не? Гас­тон Баш­ляр, раз­би­рая это мес­то в кни­ге «Во­да и сны», счи­та­ет, что да. Во вся­ком слу­чае, зна­ме­ни­тые зак­лю­чи­тель­ные стро­ки Эд­га­ра По зву­чат впол­не ини­ци­ати­чес­ки. Ар­тур Гор­дон Пим и его спут­ник прод­ви­га­ют­ся на ка­ноэ в са­мое сер­д­це Ан­тар­к­ти­ды: «Бес­п­ре­дельный во­до­пад бес­шум­но нис­па­дал в мо­ре с ка­ко­го-то да­ле­ко­го гор­но­го хреб­та, тем­ная за­ве­са за­тя­ну­ла юж­ный го­ри­зонт. Без­зву­чие, уг­рю­мая ти­ши­на. Яр­кое си­яние взды­ма­лось из мо­лоч­ной глу­би­ны оке­ана, свер­ху па­дал гус­той бе­лый пе­пел, рас­т­во­ря­ясь в во­де: Толь­ко ос­ле­пи­тель­нось во­до­па­да прос­ту­па­ла во тьме все бо­лее плот­ной. Ги­ган­т­с­кие мер­т­вен­но бе­лые пти­цы вры­ва­лись в за­ве­су с кри­ка­ми «те­ке­ли­ли». Нас не­от­в­ра­ти­мо нес­ло в без­д­ну во­до­па­да. И тут на на­шем пу­ти вос­ста­ла за­ку­тан­ная в са­ван че­ло­ве­чес­кая фи­гу­ра - ее раз­ме­ры нам­но­го пре­вы­ша­ли обыч­ные. И ее ко­жа со­вер­шен­ной бе­лиз­ны сне­га…»

В пос­лес­ло­вии Эд­гар По со­об­ща­ет: Ар­тур Гор­дон Пим вер­нул­ся до­мой, но вско­ре скон­чал­ся, что и по­нят­но: его ду­ша ос­та­лась: там. Пов­то­рим: жи­вой ход ху­до­жес­т­вен­но­го по­вес­т­во­ва­ния нель­зя раз­г­ра­ни­чить кон­цеп­ту­аль­но, на­ли­чие чет­ких или смут­ных гер­ме­ти­чес­ких эс­ки­зов еще ни о чем не го­во­рит. Эд­гар По в прин­ци­пе раз­де­ля­ет сов­ре­мен­ные идеи ка­са­тель­но фор­мы и дви­же­ния пла­не­ты зем­ля, но его мис­ти­чес­кая ин­ту­иция при­ве­ла имен­но к та­кой трак­тов­ке Ан­тар­к­ти­ды. Впол­не обыч­ный ход мор­с­ко­го по­вес­т­во­ва­ния прер­ван тре­мя стран­ны­ми мо­мен­та­ми: по­яв­ле­ни­ем зве­рей-аль­би­но­сов, «бе­ло­го мер­ку­рия», ко­то­рый в сказ­ках име­ну­ет­ся «мер­т­вой во­дой», и ве­ли­ко­леп­ным мис­ти­чес­ким фи­на­лом. Зло­ве­щая ат­мос­фе­ра это­го фи­на­ла поз­во­ля­ет пред­по­ло­жить: Ан­тар­к­ти­да - стра­на смер­ти, пос­ле встре­чи с ко­раб­лем мер­т­ве­цов, во­яж Ар­ту­ра Гор­до­на Пи­ма свер­ша­ет­ся по нап­рав­ле­нию к за­ку­тан­ной в са­ван фи­гу­ре. По­ра­жа­ет пол­ная пас­сив­ность нар­ра­то­ра и дру­гих пер­со­на­жей: они без­воль­но плы­вут нав­с­т­ре­чу ро­ку, иног­да бес­страс­т­но фик­си­руя лю­бо­пыт­ные, да­же оше­ло­ми­тель­ные час­т­нос­ти. По­хо­же, лю­ди вов­се не яв­ля­ют­ся ге­ро­ями по­вес­т­во­ва­ния в дра­ме бе­лиз­ны. Мы не со­би­ра­ем­ся за­дер­жи­вать­ся на бес­чис­лен­ных поз­на­ва­тель­ных ас­со­ци­аци­ях бе­ло­го цве­та, ска­жем толь­ко нес­коль­ко слов. Ди­апа­зон бе­лиз­ны идет от жиз­ни к смер­ти, от бе­ло­го, та­яще­го лю­бые цве­та, до аб­со­лют­но сте­риль­но­го, от блис­та­юще­го сне­га и пе­ре­хо­дя­ще­го в го­лу­биз­ну гор­нос­тая до из­вес­ти, леп­ро­ид­ных ядо­ви­тых гри­бов и: мер­т­вен­но бе­лых птиц (pal­lidly whi­te birds). И ког­да мы чи­та­ем: «ее ко­жа со­вер­шен­ной бе­лиз­ны сне­га» (per­fect whi­te­ness of the snow), это весь­ма ам­би­ва­лен­т­но. Ру­ал Амун­д­сен пи­шет в «Днев­ни­ках»: «Снег Ан­тар­к­ти­ды не­по­хож на обыч­ный се­вер­ный, он поч­ти не блес­тит, во­да из не­го по­лу­ча­ет­ся сов­сем без­в­кус­ная, он без­ра­дос­тен как и са­ма Ан­тар­к­ти­да.» Так.

Но клас­сик ал­хи­мии Ар­те­фи­ус ска­зал: «Толь­ко в цен­т­ре смер­ти ты най­дешь фон­тан жиз­ни». Не за­бу­дем о ручье «мо­ло­ка де­вы».

 

Mannerism

 

«…в спу­тан­ных во­ло­сах игол­ки и мхи, ли­хие си­ние гла­за, сол­неч­ные ис­к­ры в кур­ча­вой бо­ро­де, ад­с­кая боль в пе­ре­пол­нен­ных спер­мой тес­ти­ку­лах, гул­кая кровь в вис­ках, ог­ром­ный, пос­то­ян­но воз­буж­ден­ный пе­нис, пре-ль­с­ти­тельнй зад ним­фы, пры­жок, су­ма­то­ха кри­ков, су­до­рог, пре­ры­вис­тых ды­ха­ний, ва­ги­на пе­нит­ся спер­мой, слов­но кас­т­рю­ля ки­пя­щим мо­ло­ком, са­тир.»

Приблизительно та­ко­ва ак­тив­ность са­ти­ров в «Ко­ло­де­зе свя­той Кла­ры» Ана­то­ля Фран­са. Ког­да-то этот пи­са­тель от­к­ло­нил от учас­тия в из­вес­т­ном ли­те­ра­тур­ном аль­ма­на­хе «Пос­ле­по­лу­ден­ный от­дых фав­на» Сте­фа­на Мал­лар­ме. По­пу­ляр­но­го ав­то­ра шо­ки­ро­вал «де­ка­ден­т­с­кий» фавн по­эмы, эс­тет­с­т­ву­ющий си­ба­рит, изыс­кан­но и слож­но рас­суж­да­ющий о ним­фах в мер­ца­нии сом­нам­бу­ли­чес­кой ре­аль­нос­ти. Пос­коль­ку об этих по­рож­де­ни­ях бо­га Па­на дос­то­вер­ных све­де­ний нет, лю­бые изоб­ра­же­ния пра­во­мер­ны, и каж­дый ав­тор соз­да­ет их по-сво­ему. По­зи­ция Ана­то­ля Фран­са, ко­то­рый лю­бил на­зы­вать се­бя эпи­ку­рей­цем, не столь­ко хрис­ти­ан­с­кая, сколь­ко мат­ри­ар­халь­но ма­те­ри­алис­ти­чес­кая. Для хрис­ти­ан­с­ких те­оло­гов фав­ны, са­ти­ры, Пан, Ди­онис - бе­сы, де­мо­ны, де­ифи­ка­ция по­хо­ти, пьян­с­т­ва, «ма­те­ри­аль­но те­лес­но­го ни­за». Од­на­ко Ана­толь Франс весь­ма снис­хо­ди­те­лен к са­ти­рам и силь­ва­нам - ве­ли­ко­леп­но, на его взгляд, стрем­ле­ние к це­ли и по­бед­ное ут­вер­ж­де­ние. По­зи­ти­вис­ты точ­но так же поз­на­ют при­ро­ду - мозг и спер­ма, сог­лас­но ан­тич­ным воз­зре­ни­ям, ве­щес­т­ва ана­ло­гич­ные. И ка­ков ре­зуль­тат? Пе­ред на­ми бес­по­щад­но из­на­си­ло­ван­ная при­ро­да и: поз­на­ва­те­ли - бес­силь­ные, бес­ц­вет­ные, пас­сив­ные: как бур­жу­аз­ные пер­со­на­жи Ана­то­ля Фран­са. Ве­ро­ят­но, по­это­му так не пон­ра­вил­ся пи­са­те­лю «ма­нер­ный и бес­к­ров­ный» фавн Мал­лар­ме. Как и мно­гие кол­ле­ги, Ана­толь Франс хо­тел про­ти­во­пос­та­вить вя­лым сов­ре­мен­ни­кам осо­бей при­апи­чес­ких и non ci­vi­li­see. Од­на­ко и муж­чи­ны, и силь­ва­ны это­го пи­са­те­ля - сы­новья ве­ли­кой ма­те­ри, их энер­ге­ти­чес­кие при­ли­вы и от­ли­вы за­ви­сят от кап­ри­зов ее маг­не­тиз­ма. От­сю­да ис­то­ще­ние и не­из­беж­ная де­цен­т­ра­ли­за­ция - ве­ли­кая мать мед­лен­но и вер­но вы­са­сы­ва­ет плоть и кровь. И ес­ли силь­ва­ны Ана­то­ля Фран­са по­хо­жи на чрез­мер­но воз­буж­ден­ных мо­ло­дые лю­дей, то ге­рой «Пос­ле­по­лу­ден­но­го от­ды­ха фав­на» пред­с­тав­ля­ет ав­то­ном­ное муж­с­кое на­ча­ло:

 

…люблю ли я сон?

Сомнение, про­яв­лен­ное из древ­ней но­чи,

сосредоточено на вет­ви.

Но эта ветвь бес­спор­но рас­тет на ре­аль­ном де­ре­ве,

и это до­ка­зы­ва­ет, увы, что же­ла­ние рож­де­но

ложным иде­алом роз.

Поразмыслим:

…если эти ним­фы - неж­ная

галлюцинация.

У од­ной гла­за си­ние и хо­лод­ные,

может ее на­кол­до­вал шум ручья?

Но дру­гая, страс­т­ная, слов­но жар­кий ве­тер

в мо­их во­ло­сах:

…и этот стран­ный укус:

здесь, на гру­ди.

 

Поэма Сте­фа­на Мал­лар­ме - дос­ти­же­ние мань­ериз­ма. В двад­ца­тые го­ды так на­зы­ва­ли сти­лис­ти­чес­кие осо­бен­нос­ти Эль Гре­ко и Тин­то­рет­то. Зна­ме­ни­тые нем­цы - Эрнст Ро­берт Кур­ци­ус и Гус­тав Ре­не Хо­ке во­об­ще про­ти­во­пос­та­ви­ли мань­еризм клас­си­ке. Пос­ле пер­вой кни­ги Г.Р. Хо­ке «Мир как ла­би­ринт» (1956 г.) и до се­год­няш­не­го дня ис­кус­ство­ве­ды и фи­ло­ло­ги как пра­ви­ло воз­ра­жа­ют про­тив та­кой оп­по­зи­ции. «Ког­да объ­ек­тив­ный мир, - ут­вер­ж­да­ет Хо­ке, - не пред­ла­га­ет ни­че­го ис­тин­но ре­аль­но­го и кон­к­рет­но цен­но­го, на­чи­на­ют пре­ва­ли­ро­вать от­но­ше­ния субъ­ек­тив­ные. Ког­да рас­па­да­ет­ся струк­ту­ра, на­чи­на­ет­ся тран­зит­ность, за­ме­на од­но­го на дру­гое, тор­жес­т­во ме­та­фо­ры.» За­ме­ча­ние ка­са­тель­но «объек­тив­но­го ми­ра» в вы­со­кой сте­пе­ни проб­ле­ма­тич­но: ес­ли ис­кус­ство суть ин­ди­ви­ду­аль­ное раз­ви­тие, ху­дож­ни­ку этот объ­ек­тив­ный мир без­раз­ли­чен. Од­на­ко роль ме­та­фо­ры ак­цен­ти­ру­ет­ся спра­вед­ли­во.

Метафора не прос­то ри­то­ри­чес­кая фи­гу­ра сре­ди дру­гих, это ма­ги­чес­кий ин­с­т­ру­мент тран­с­фор­ма­ций. Або­ри­ген на­де­ва­ет шку­ру ка­зу­ара, сме­ши­ва­ет­ся с груп­пой ка­зу­аров, ко­то­рые при­ни­ма­ют его за сво­его, не­ожи­дан­но взма­хи­ва­ет ду­бин­кой, уби­ва­ет: Ор­те­га-и-Гас­сет го­во­рит: он уби­ва­ет ме­та­фо­рой. Вер­но. И де­ло здесь не в ис­кус­ном под­ра­жа­нии по­вад­кам птиц, не в по­до­бии, не в срав­не­нии. Ка­зу­ары не та­кие ду­ра­ки, что­бы под­пус­тить охот­ни­ка. Або­ри­ген «прев­ра­ща­ет­ся» в ка­зу­ара, пос­коль­ку вла­де­ет этой ме­та­фо­рой. Не­дос­туп­ная поз­на­нию тран­с­фор­ма­ция од­шо­го бы­тия в дру­гое - вот что та­кое ме­та­фо­ра. Разъ­еден­ный вол­чан­кой труп ну­дис­та на щер­ба­том по­лу это бе­лый пав­лин, се­вер­ное си­яние хвос­та вспы­хи­ва­ет мо­роз­ным фи­оле­том. Связь меж­ду эти­ми объ­ек­та­ми об­на­ру­жит, ве­ро­ят­но, толь­ко фрей­дист, но уже в дру­гой зна­ко­вой сис­те­ме.

* * *

Непримиримая враж­да оп­по­зи­ций, жизнь in bel­lo non in pa­ce. На­до «плыть про­тив по­то­ка, что­бы охо­тить­ся с бы­ка­ми на зай­ца», по сло­вам зна­ме­ни­то­го тру­ба­ду­ра Ар­но Да­ни­эля. На­ро­чи­той дис­со­нан­т­нос­тью от­ли­ча­лись те­мы по­эти­чес­ких сос­тя­за­ний в Блуа, Ту­лу­зе, Ар­ра­се. Нап­ри­мер: «уми­ра­юший от жаж­ды пут­ник и хрус­таль­ный ру­чей». Не­ко­то­рые учас­т­ни­ки при­ни­ма­ли «хрус­таль­ный ру­чей» за ме­та­фо­ру, но им го­во­ри­ли: прос­ти­те, ру­чей из хрус­та­ля, на­до по­эти­зи­ро­вать чув­с­т­ва пут­ни­ка при этом от­к­ры­тии, а так­же дать опи­са­ние оби­та­те­лей ручья.

Так как в лю­бой сти­хии, в лю­бой ве­щи жи­вет: нек­то. В со­не­те Же­ра­ра де Нер­ва­ля «Зо­ло­тые сти­хи Пи­фа­го­ра» ска­за­но:

 

«Часто в тем­ной ве­щи оби­та­ет тай­ное бо­жес­т­во,

И свет­лый дух рас­тет под гру­бой ко­рой

Словно глаз, пок­ры­тый ве­ка­ми.»

 

Скульптор, ху­дож­ник, по­эт ста­ра­ют­ся уга­дать «дух» или «бо­жес­т­во» той или иной суб­с­тан­ции. В де­ревь­ях не­сом­нен­но жи­вут дри­ады, в кам­нях - ди­эмеи, в ручь­ях - ним­фы и три­то­ны. Уми­ра­ющий от жаж­ды пут­ник бро­дит по бе­ре­гу, раз­г­ля­ды­вая не­под­виж­ные хрус­таль­ные вол­ны в ма­ли­но­вой по­зо­ло­те за­хо­дя­ще­го сол­н­ца, его от­ча­янье раз­би­ва­ет­ся рос­кош­ным мно­гоц­ве­ти­ем, див­ной фор­маль­ной рос­кошью и - кто зна­ет? - из под­вод­ной глу­бо­кой си­не­вы про­тя­нет ру­ки: Она. Ве­ро­ят­но, пут­ник ско­рее ум­рет, не­же­ли дож­дет­ся та­ко­го счас­тья, но это пус­тя­ки. Не ду­ша в те­ле, но те­ло в ду­ше, ска­зал Уиль­ям Блэйк. Мер­т­вое те­ло пут­ни­ка ос­та­нет­ся лег­ким изъ­яном на пе­ри­фе­рии ду­ши, быс­т­ро про­хо­дя­щим изъ­яном. Срав­ни­тель­ную цен­ность объ­ек­тов оп­ре­де­ля­ет не ма­те­ри­аль­ный суб­с­т­рат, но эма­на­ции, ас­со­ци­ации, лег­кость ме­та­мор­фоз. От­сю­да из­люб­лен­ные те­мы мань­ериз­ма: звез­да, лу­на, пав­лин, ле­ту­чая ры­ба, ле­бедь, Ак­те­он, зер­ка­ло, ве­ер. Джа­ко­мо Люб­ра­но (XVII в.) «Элек­т­ри­чес­кий скат»:

 

Чешуйчатый опи­ум в сколь­з­кой ле­тар­гии.

Каприз не­под­виж­но­го вих­ря…

Отродье мор­с­кое жад­но вы­ды­ха­ет

Ледяную эпи­леп­сию су­до­рож­ной зи­мы.

 

Эффект и по­вад­ки опас­ной тва­ри рож­да­ют на­ро­чи­тость ме­та­фо­ры. Для пре­ци­оз­но­го по­эта дис­тан­ция пер­вич­на, по­то­му дан­ный об­ра­зец мор­с­кой фа­уны не вы­зы­ва­ет ни ма­лей­ше­го лю­бо­пыт­с­т­ва, это прос­то сти­мул энер­гии ме­та­фо­ры. Мань­еризм не ин­тер­п­ре­ти­ру­ет этот мир иде­оло­ги­чес­ки и не счи­та­ет нуж­ным поз­на­вать.

Удивительной от­чуж­ден­нос­тью ве­ет от по­эмы Лу­иса де Гон­го­ра «По­ли­фем и Га­ла­тея». В од­ном эпи­зо­де По­ли­фем «отдал гла­за и гу­бы крис­тал­лу не­под­виж­но­му (спя­щая Га­ла­тея) и крис­тал­лу под­виж­но­му (ру­чей)». Дис­тан­ция со­вер­шен­но не­об­хо­ди­ма для пре­одо­ле­ния фа­таль­но­го при­тя­же­ния. Ар­тис­там по­доб­но­го пла­на чуж­ды ес­тес­т­во­ис­пы­та­те­ли, ре­во­лю­ци­оне­ры, дес­т­рук­то­ры, фа­на­ти­ки благ зем­ных. Цель хо­ро­ша сво­им при­сут­с­т­ви­ем, а не страс­тью неп­ре­мен­но­го дос­ти­же­ния - от­сю­да «лю­бовь из­да­ле­ка». Вер­ти­каль­ная ось ин­ди­ви­ду­аль­но­го бы­тия про­еци­ру­ет нез­ри­мый ра­ди­ус кру­га ам­би­ций - вы­ход за пре­де­лы гро­зит опас­нос­тью рас­па­да.

Во вре­ме­на тру­ба­ду­ров и ге­роль­дов «лю­бовь из­да­ле­ка» по­ни­ма­ли точ­но: дос­та­точ­но один раз уви­деть да­му или да­же ус­лы­шать имя. В не­бе мик­ро­кос­ма вос­по­ми­на­ние вос­хо­ди­ло по­ляр­ной звез­дой, по ко­то­рой влюб­лен­ный ори­ен­ти­ро­вал жизнь. В па­мять-ра­ко­ви­ну по­па­да­ли ин­то­на­ция, улыб­ка, бе­ло­ку­рый за­ви­ток и, слов­но пес­чин­ки, ок­ру­жа­лись пер­ла­мут­ро­вой неж­нос­тью люб­ви. Од­на­ко от­к­ры­тие гра­ви­та­ции - глав­но­го «ди­на­ми­са» все­лен­ной - сок­ра­ти­ло дис­тан­цию меж пок­лон­ни­ком «amar» и пред­ме­том страс­ти.

Образовался по­эти­чес­кий жанр bla­son - вос­пе­ва­ние жен­с­ко­го те­ла. По­че­му так?

Логика яс­на: жен­щи­на всег­да ас­со­ци­иро­ва­лась с при­ро­дой (да­ма На­ту­ра), Спи­но­за и его пос­ле­до­ва­те­ли обо­жес­т­ви­ли кон­к­рет­ную при­ро­ду, по­эты обо­жес­т­ви­ли жен­с­кое те­ло. В хра­ме При­ро­ды муж­чи­на - пос­луш­ник, слу­жи­тель, свя­щен­нос­лу­жи­тель. Жен­щи­на - пла­не­та, муж­чи­на - спут­ник, жен­щи­на - цве­ту­щий ос­т­ров, ма­те­рик, все ма­те­ри­ки, муж­чи­на - мо­реп­ла­ва­тель. Нор­ве­гия ее рук, Крас­ное мо­ре губ, Эфи­опия глаз.

Это еще что. Га­лан­т­ные аб­ба­ты, ко­то­рые наб­лю­да­ли в за­моч­ную сква­жи­ну как их воз­люб­лен­ным ста­ви­ли клис­тир, уми­ра­ли от рев­нос­ти к сим по­лез­ным ин­с­т­ру­мен­там. Кас­пар фон Ло­эн­ш­тен не со­ве­то­вал мо­реп­ла­ва­те­лю спус­кать­ся ни­же эк­ва­то­ра (пуп­ка), да­бы не раз­бить­ся на ри­фах чер­ной Аф­ри­ки: сле­ду­ет под­нять­ся к се­ве­ру, бла­го­по­луч­но ми­но­вать Сцил­лу и Ха­риб­ду (грудь), обог­нуть по­люс (гу­бы), где ждет бла­жен­с­т­во, «не­бо ма­дам» (гла­за). Не­бо - не толь­ко гла­за, но и «соз­вез­дие Юж­но­го Тре­уголь­ни­ка», но и соз­вез­дие ро­ди­нок. «На тво­ей ле­вой гру­ди ро­дин­ки об­ра­зу­ют соз­вез­дие Де­вы: О, дай при­кос­нуть­ся гу­ба­ми к тво­ему це­ло­муд­рию» - двус­мыс­лен­но вос­к­ли­ца­ет ка­ва­лер Ма­ри­но. В сти­хот­во­ре­нии Джо­на Дон­на «бло­ха про­буж­да­ет пять ро­зо­вых звезд на ос­ле­пи­тель­но бе­лом не­бе ма­дам». Жен­с­кое те­ло - зем­ля, лу­на, все­лен­ная и да­лее; пре­ци­оз­ные по­эты - де­ли­кат­ные стран­ни­ки, со­зер­ца­те­ли, от­лич­но зна­ют о бес­чис­лен­ных опас­нос­тях жен­с­ко­го кос­мо­са, ко­то­рых ис­кус­ство ме­та­фо­ры поз­во­ля­ет из­бе­жать. Гоф­ман фон Гоф­ман­с­валь­дау (XVII в.) вос­пе­ва­ет «пла­ванье во Фло­ри­ду»: «Gold, Per­le, El­fen­be­in be­gehrt me­in Her­ze nicht.» («мое сер­д­це не же­ла­ет зо­ло­та, жем­чу­гов, сло­но­вой кос­ти»). Сер­д­це по­эта жаж­дет «пус­той Фло­ри­ды» (Die le­ere Flo­ri­da). Амур-лоц­ман при­ве­дет в порт, и Ве­не­ра ус­по­ко­ит во­яже­ра в сво­ей див­ной стра­не. В край­не тем­ном сти­хот­во­ре­нии рас­поз­на­ет­ся, тем не ме­нее, кон­к­рет­ное от­чуж­де­ние. Дис­тан­ция меж ка­ва­ле­ром и да­мой за­час­тую на­сы­ще­на хо­ло­дом и от­чуж­де­ни­ем, нап­ри­мер, у Аг­рип­пы д'Обинье: «Ма­дам, ва­ши чув­с­т­ва мне без­раз­лич­ны. Мне дос­та­точ­но толь­ко мо­ей люб­ви, и этот огонь ни­ког­да не да­ет ды­ма.» Хо­чет ли по­эт ска­зать, что дос­та­точ­но ее об­ра­за в зак­ры­тых гла­зах? Ра­зу­ме­ет­ся, в прос­т­ран­с­т­ве во­об­ра­же­ния эро­ти­чес­кая при­хоть воль­на пос­ту­пать с да­мой как угод­но. Но во­об­ра­же­ние пас­сив­но, ли­ше­но жи­вой кро­ви не­пос­ред­с­т­вен­ных ощу­ще­ний, а по­то­му драз­нит и по­буж­да­ет к но­вым встре­чам, что гро­зит мас­сой неп­ри­ят­нос­тей. Это так, ес­ли во­об­ра­же­ние пи­та­ет­ся лишь внеш­ни­ми впе­чат­ле­ни­ями. Но ма­ги­чес­кая тех­ни­ка цен­т­ра­ли­за­ции мик­ро­кос­ма, о ко­то­рой рас­суж­да­ют не­оп­ла­то­ни­ки Ям­в­лих, Си­ри­ан и Си­не­зий, спо­соб­с­т­ву­ет про­буж­де­нию «тай­но­го ог­ня» (flam­ma ro­sa, flam­ma li­ber) в «те­ле фан­та­зии». Это не­дос­туп­ный ра­зу­му центр вос­п­ри­ятия, рас­по­ло­жен­ный в сфе­ре квин­тэс­сен­ции, по су­щес­т­ву, «те­ло ду­ши». Ведь в пас­сив­нос­ти на­шей и внут­рен­ней пус­то­те мы ве­дем спро­во­ци­ро­ван­ную жизнь, под­да­ва­ясь лю­бо­му маг­не­тиз­му. «Тай­ный огонь» унич­то­жа­ет «фло­гис­тон» (sul­fur nig­ro) - го­рю­чее ве­щес­т­во, от­вет­с­т­вен­ное за на­шу «пас­сив­ную вос­п­ла­ме­ня­емость» (inflam­ma­ti­on pas­si­va), ус­т­ра­ня­ет без­воль­ную цент-ро­беж­ность, на­де­ля­ет суб­тиль­ной плотью блед­ный и ми­мо­лет­ный об­раз, бо­лее то­го, рож­да­ет ав­то­ном­ное же­ла­ние, сво­бод­ное от зем­ных кон­к­ре­ти­за­ций. И здесь важ­ный мо­мент, от­ли­ча­ющий клас­си­ку от мань­ериз­ма. Для клас­си­чес­ко­го ав­то­ра зем­ная жизнь - ес­тес­т­вен­ная и фун­да­мен­таль­ная ре­аль­ность, на­ча­ло, се­ре­ди­на и ко­нец. Пер­со­наж клас­си­чес­кой по­эмы или ро­ма­на мо­жет пла­вать, ле­тать, го­реть, пре­да­вать­ся не­ве­ро­ят­ным су­мас­б­род­с­т­вам, но вре­мя от вре­ме­ни ему не­об­хо­ди­мо «воз­в­ра­щать­ся на зем­лю», а в фи­на­ле вер­нуть­ся на­сов­сем. Так выс­т­ро­ен «Дон Ки­хот», «Чайльд Га­рольд», «Ро­бин­зон Кру­зо» и т. д.

Такая ли­те­ра­ту­ра вос­пи­ты­ва­ет, фор­ми­ру­ет, раз­в­ле­ка­ет чи­та­те­ля, то есть ее на­ли­чие оп­рав­да­но. Мань­еризм, ак­цен­ти­ро­ван­ный на ме­та­фо­ре, ме­та­мор­фо­зе, ма­гии сло­ва, «те­ле фан­та­зии», соп­ро­тив­ля­ет­ся на­уч­ным и со­ци­аль­ным кон­с­тан­там, иг­но­ри­ру­ет зем­ные цен­нос­ти и фик­са­ции. Это по­ка­за­лось нас­толь­ко стран­ным по­зи­ти­вис­ту Фрей­ду, ко­то­рый на­пи­сал пер­вые про­из­ве­де­ния еще в эпо­ху ев­ро­пей­с­ко­го ни­ги­лиз­ма и де­ка­ден­т­с­т­ва, что по­бу­ди­ло его сфор­му­ли­ро­вать по­ня­тие «ком­пен­са­ция». По его мне­нию, «уход в ир­ра­ци­ональ­ное» выз­ван ком­п­лек­сом не­пол­но­цен­нос­ти, эс­ка­пиз­мом, стра­хом кас­т­ра­ции и со­от­вет­с­т­вен­ным по­ни­же­ни­ем ли­би­до. Без­воль­ные и пуг­ли­вые субъ­ек­ты ищут «ком­пен­са­ции» в сек­су­аль­ных де­ви­аци­ях, снах и во­об­ра­же­нии. «Пос­ле­по­лу­ден­ный от­дых фав­на» от­лич­ная ил­люс­т­ра­ция по­доб­ных те­орий. Мысль ге­роя при­хот­ли­во дви­жет­ся в ди­апа­зо­не ре­аль­нос­ти и не­ре­аль­нос­ти нимф, пред­по­чи­тая сом­нам­бу­ли­чес­кий пей­заж. Он про­сит флей­ту: «Сво­ен­рав­ная Си­ринкс, там, на озе­ре стань сно­ва ним­фой и по­дож­ди ме­ня.» Ал­лю­зия на миф: ним­фа Си­ринкс, прес­ле­ду­емая Па­ном, прев­ра­ти­лась в трос­т­ник; ра­зо­ча­ро­ван­ный бог, да­бы уте­шить­ся, сде­лал из трос­т­ни­ка флей­ту. И уди­ви­тель­но кра­си­вый об­раз:

 

Когда выпью сок ви­ног­рад­ной кис­ти,

Я лег­ко за­бы­ваю со­жа­ле­ние:

Смеясь, под­ни­маю в лет­нее не­бо пус­тую гроздь,

Раздуваю по­ник­шие яго­ды и дол­го

Смотрю сквозь них на сол­н­це…

 

Поникшие вос­по­ми­на­ния об­ре­та­ют ко­ло­рит и на­сы­щен­ность в «тай­ном ог­не» же­ла­ния. Ком­пен­са­ция ли это?

Да, для че­ло­ве­ка, приз­на­юще­го фун­да­мен­таль­ную ре­аль­ность зем­ли и раз­д­роб­лен­ность пси­хе. Од­на­ко фавн чужд ду­ализ­ма сов­ре­мен­но­го бы­тия, не де­лит пос­туп­ки на удач­ные и не­удач­ные, у не­го нет дру­го­го, са­мок­ри­ти­чес­ко­го «я», на­це­лен­но­го на так на­зы­ва­емый ус­пех, ибо он пре­бы­ва­ет в цен­т­ре сво­ей ин­тен­сив­ной чув­с­т­вен­нос­ти:

 

Ты зна­ешь, моя страсть: пур­пур­ная и зре­лая

Кожура гра­на­та трес­ка­ет­ся и пче­лы зо­ло­те­ют,

И на­ша кровь бьет­ся вол­ной

И раз­ле­та­ет­ся из веч­но­го улья же­ла­ния.

 

«Когда ры­бе на­до­еда­ет во­да, она хо­чет стать пти­цей и гло­та­ет на­жив­ку, - объ­яс­ня­ет Сент-Аман (XVII в.). - И вот она ле­тит, из­ги­ба­ясь в приз­рач­ном ла­би­рин­те вет­ра, че­шуя ли­ку­ет мно­гоц­ве­ти­ем ал­ма­зов, ру­би­нов, сап­фи­ров. Ле­ту­чая ут­рен­няя клум­ба блес­тит в тюль­па­нах, гла­ди­олу­сах, цин­ни­ях, рас­сы­па­ет­ся фи­ал­ко­вым се­реб­ром в за­ре.» Сент-Аман из­вес­тен прис­т­рас­ти­ем к ры­бо­лов­с­т­ву, охо­те, фло­ре и фа­уне. С по­мощью ок­си­мо­ро­на - ри­то­ри­чес­кой фи­гу­ры, со­еди­ня­ющей не­со­еди­ни­мое - он об­на­ру­жил «чер­ных ле­бе­дей» за пол­то­ра ве­ка до их офи­ци­аль­но­го от­к­ры­тия в Ав­с­т­ра­лии. «Ла­би­ринт вет­ра» Сент-Ама­на ло­гич­ная для мань­ериз­ма кон­с­т­рук­ция.

Любое прос­т­ран­с­т­во - зем­ное, мор­с­кое, воз­душ­ное суть ла­би­ринт. В кни­ге «Mun­dus sub­ter­ra­ne­us» («Под­зем­ные ми­ры») Ата­на­си­ус Кир­хер на­чер­тил пла­ны пе­щер и тун­не­лей, вы­хо­дя­щих в не­обоз­ри­мые стра­ны, оза­рен­ные Плу­то­ном, Про­зер­пи­ной, Чер­ным Пав­ли­ном и дру­ги­ми звез­да­ми. В пись­ме Фи­лип­пу Сид­нею Джор­да­но Бру­но выс­ка­зал­ся о ла­би­рин­те как о един­с­т­вен­ном ме­то­де поз­на­ния: «Пу­те­шес­т­вие вок­руг све­та не до­ка­зы­ва­ет ша­ро­вид­нос­ти зем­ли, ибо нель­зя ог­ра­ни­чить жи­вые эле­мен­ты ста­тич­ной схе­мой. Вер­нуть­ся в ис­ход­ный пункт всег­да мож­но, что до­ка­зы­ва­ют стран­с­т­вия в глу­хих ле­сах и ла­би­рин­тах.» И да­лее: «Ана­ли­ти­чес­кое поз­на­ние лю­бой ве­щи рас­се­ива­ет­ся в бес­п­ре­рыв­ной де­ли­мос­ти. Ат­ри­бу­ты, ак­ци­ден­ции ум­но­жа­ют­ся, но про­па­да­ет идея ве­щи, ее qu­id­di­tas. Ис­ка­тель об­ре­чен блуж­дать в ла­би­рин­те.»

В ми­фо­ло­ги­чес­ком пла­не ла­би­ринт рас­по­ла­га­ет­ся меж­ду Ночью и Све­том. Ког­да пут­ник блуж­да­ет в тем­ной сте­пи, его сле­ды об­ра­зу­ют спи­раль, он всег­да воз­в­ра­ща­ет­ся приб­ли­зи­тель­но в ис­ход­ный пункт. Пос­ле бес­п­рис­т­рас­т­но­го изу­че­ния, лю­бой объ­ект ос­та­ет­ся приб­ли­зи­тель­но та­ким же как при пер­вой встре­че, пос­коль­ку про­цесс наб­лю­де­ния нес­коль­ко его из­ме­ня­ет. Сог­лас­но Дан­те, «уви­ден­ный снег тем­нее, уви­ден­ная стре­ла ле­тит мед­лен­ней.» Иное де­ло въед­ли­вое лю­бо­пыт­с­т­во: «на­уч­ная лю­боз­на­тель­ность» рас­се­ка­ет объ­ект на сос­тав­ля­ющие, в сущ­нос­ти, унич­то­жа­ет.

Отсюда «онто­ло­гия лжи» в мань­ериз­ме. Ано­ним­ное фран­цуз­с­кое сти­хот­во­ре­ние сем­над­ца­то­го ве­ка: «Вы прис­ни­лись, ма­дам, и, не уми­рая от страс­ти, я лю­бил вас во сне: Ут­ром, не уми­рая от ра­зо­ча­ро­ва­ния, я за­ме­тил ва­ше от­сут­с­т­вие:» Ка­кая ис­ти­на срав­ни­ма с ложью! Ложь поз­во­ля­ет вку­сить плод, не тро­гая цвет­ка и пло­да. Стрем­ле­ние к «прав­де» это ана­ли­ти­чес­кий по­иск «сущ­нос­ти» ве­щей и со­бы­тий - от­сю­да сов­ре­мен­ная ма­ния «рас­к­ры­тия сек­ре­тов». Ложь, ил­лю­зия это бла­гоп­ри­ят­ный кли­мат раз­ви­тия объ­ек­та в во­де, воз­ду­хе, ог­не, лун­ных и звез­д­ных пей­за­жах (на эту те­му - за­ме­ча­тель­ное эс­се Ос­ка­ра Уай­ль­да «Упа­док лжи»). Прис­таль­ные гла­за ос­ве­ща­ют объ­ект ин­фер­наль­ной тьмой од­ноз­нач­нос­ти. Пред­с­та­вим: пас­тух ви­дит спя­щую на лу­гу ним­фу и, за­во­ро­жен­ный, фик­си­ру­ет взгляд. Про­дол­же­ние сле­ду­ет: клас­си­чес­кое про­дол­же­ние. Джу­зеп­пе Ун­га­рет­ти в сти­хот­во­ре­нии «Остров» ре­ша­ет ана­ло­гич­ную проб­ле­му в сти­ле ан­ти­лю­бо­пыт­ной ми­мо­лет­нос­ти. Пас­тух спус­ка­ет­ся к ре­ке: в во­до­во­ро­те, в бе­ше­ных тур­бу­лен­ци­ях волн «вер­ти­кально спит ним­фа, об­ни­мая вяз.»

Пастух ухо­дит, наб­ре­да­ет на опуш­ку ле­са: «ру­ки пас­ту­ха бы­ли стек­лом, раз­г­ла­жен­ным вя­лой ли­хо­рад­кой.» Лю­бая ин­тер­п­ре­та­ция здесь - кон­та­ми­на­ция и на­си­лие. Мож­но толь­ко сле­дить за эво­лю­ци­ей пас­ту­ха и ним­фы в ак­ва­ти­чес­кой сре­де во­об­ра­же­ния.

Автономное же­ла­ние тво­рит объ­ект из спе­ци­фи­чес­ко­го «нич­то»