Лавкрафт - исследователь аутсайда

Большинство лю­дей не жи­вет, но пре­бы­ва­ет в до­воль­но не­ус­той­чи­вом рав­но­ве­сии меж­ду ги­по­те­ти­чес­кой жиз­нью и ве­ро­ят­ной смер­тью и, да­же по­ни­мая это, пред­по­чи­та­ет по­доб­ное сос­то­яние, по­то­му что всег­да луч­ше обос­но­вать прин­ци­пи­аль­ную бе­зот­вет­ность во­пи­юще­го воп­ро­са, не­же­ли раз­бить го­ло­ву об не­го. Та­кая по­зи­ция очень пра­виль­на, нес­мот­ря на про­ти­во­по­лож­ное мне­ние сто­рон­ни­ков су­мас­шед­шей ро­ман­ти­чес­кой оп­ре­де­лен­нос­ти и удар­ной нрав­с­т­вен­нос­ти ге­ро­из­ма. Очень ил­люс­т­ра­тив­на в этом пла­не судь­ба Бэ­зи­ла Эл­то­на из рас­ска­за-прит­чи «Бе­лый ко­рабль». Рас­сказ на­пев­но-на­ивен и проз­рач­но-сим­во­ли­чен, но сквозь его спо­кой­ную ска­зоч­ную гладь хо­ро­шо вид­ны под­вод­ные ри­фы пос­то­ян­но­го раз­мыш­ле­ния Лав­к­раф­та.

Молодой Бэ­зил Эл­тон и его спут­ник - «бо­ро­да­тый ста­рик» - от­п­рав­ля­ют­ся в до­воль­но ир­ре­аль­ное пла­ва­ние, в ту­ман­ный и фос­фо­рес­ци­ру­ющий оке­ан. Ми­нуя стра­ну Зар, где жи­вут сны и мыс­ли нес­рав­нен­ной, ны­не за­бы­той кра­со­ты, они по­па­да­ют к бе­ре­гам Та­ла­ри­она - го­ро­да, в ко­то­ром хра­нят­ся тай­ны, из­д­рев­ле тер­за­ющие че­ло­ве­ка, го­ро­да, чьи ули­цы бе­лы от не­пог­ре­бен­ных кос­тей. Да­лее на пу­ти ле­жит Ксу­ра - «стра­на не­дос­ти­жи­мых нас­лаж­де­ний», но пу­те­шес­т­вен­ни­ков от­пу­ги­ва­ет ужа­са­ющий за­пах за­ра­жен­ных чу­мой се­ле­ний и рас­к­ры­тых мо­гил, и они про­дол­жа­ют во­яж вплоть до Со­на-Нил - «стра­ны грез», сре­до­то­чия мыс­ли­мых и не­мыс­ли­мых че­ло­ве­чес­ких упо­ва­ний, стра­ны счас­т­ли­во­го бес­смер­тия. Обыч­ное, ка­за­лось бы, ини­ци­ати­чес­кое пу­те­шес­т­вие, сот­ни раз от­ра­жен­ное в сказ­ках и эпи­чес­ких по­вес­т­во­ва­ни­ях. Но вот в чем го­речь но­виз­ны: мак­си­ма­лизм дос­тиг­ну­той це­ли ни­ког­да не мо­жет срав­нить­ся с мак­си­ма­лиз­мом поз­на­ва­тель­ных ам­би­ций - Бэ­зил Эл­тон, воп­ре­ки со­ве­ту сво­его муд­ро­го спут­ни­ка, про­дол­жа­ет вес­ти бе­лый ко­рабль, на­де­ясь дос­тиг­нуть Ка­ту­рии - чу­дес­ной стра­ны аб­со­лют­ных пла­то­ни­чес­ких иде­алов. Ко­рабль прес­ле­ду­ет стран­ную зо­ло­тис­то-го­лу­бую пти­цу, ко­то­рая, как по­ла­га­ет ге­рой, ле­тит в эту стра­ну. Впе­ре­ди вос­ста­ют чер­ные ба­заль­то­вые ска­лы оше­ло­ми­тель­ной вы­со­ты, но ког­да ко­рабль пы­та­ет­ся уй­ти от этих сом­ни­тель­но-иде­аль­ных бе­ре­гов, его под­х­ва­ты­ва­ет при­бой и бро­са­ет на ска­лы. Ко­рабль ис­че­за­ет, и на рас­све­те ос­та­ет­ся толь­ко труп зо­ло­тис­то-го­лу­бой пти­цы. Ка­ту­рии - ми­фи­чес­кой це­ли спи­ри­ту­аль­но­го по­ис­ка - не су­щес­т­ву­ет. Ге­рой со­вер­шен­но нап­рас­но по­ки­нул Со­на-Нил - «стра­ну грез».

Лавкрафт лю­бил на­зы­вать се­бя «ме­ха­нис­ти­чес­ким ма­те­ри­алис­том», всег­да был про­тив­ни­ком мис­ти­чес­ко­го ил­лю­зи­ониз­ма и ро­ман­ти­ки бес­п­лод­но­го ге­ро­ичес­ко­го по­ры­ва. Та­кой че­ло­век дол­жен был пол­нос­тью от­ри­нуть глав­ный прин­цип сказ­ки или ко­ге­рен­т­но­го иде­ализ­ма - ка­чес­т­вен­ную мно­го­ли­кость прос­т­ран­с­т­вен­но-вре­мен­ной ва­ри­ации че­ло­ве­чес­ко­го бы­тия - и не­об­хо­ди­мо при­со­еди­нить­ся к пок­лон­ни­кам на­уч­но­го прог­рес­са и праг­ма­ти­чес­ко­го жиз­не­дей­с­т­вия. По­че­му же он стал рав­но­душ­ным вра­гом тех­ни­чес­ко­го здра­во­мыс­лия, соз­да­те­лем гро­тес­к­ной ми­фо­ло­гии, мрач­ным ис­сле­до­ва­те­лем свер­хъ­ес­тес­т­вен­ных бездн? На та­кой воп­рос най­дет­ся не­ма­ло от­но­си­тель­но вер­ных от­ве­тов. Преж­де все­го, на­до ак­цен­ти­ро­вать не­обы­чай­ную раз­вет­в­лен­ность его ин­те­ре­сов и при­хот­ли­вую гиб­кость его ху­до­жес­т­вен­но­го да­ро­ва­ния.

Говард Фи­липп Лав­к­рафт (1890-1937) ро­дил­ся в го­ро­де Про­ви­денс (Но­вая Ан­г­лия, Мас­са­чу­сетс), на­чал со­чи­нять сра­зу и сти­хи в са­мом неж­ном воз­рас­те, а с две-над­ца­ти-три­над­ца­ти лет - пуб­ли­ко­вать статьи по хи­мии, ге­ог­ра­фии и ас­т­ро­но­мии в лю­би­тель­с­ких, ти­ра­жи­ро­ван­ных на гек­тог­ра­фе из­да­ни­ях. Лав­к­рафт - клас­си­чес­кий при­мер пос­мер­т­ной ли­те­ра­тур­ной сла­вы: при жиз­ни он был об­ре­чен пуб­ли­ко­вать­ся в лю­би­тель­с­ких жур­наль­чи­ках и де­ше­вых еже­не­дель­ни­ках - ис­к­лю­че­ние сос­тав­ля­ет лишь зна­ме­ни­тый пе­ри­оди­чес­кий сбор­ник «Зло­ве­щие рас­ска­зы», в ко­то­ром на­чи­на­ли поч­ти все в бу­ду­щем из­вес­т­ные мас­те­ра хор­ро­ра. Лав­к­рафт не от­ли­чал­ся прак­тич­нос­тью и ни­ког­да не пы­тал­ся «вы­год­но прис­т­ро­ить» свои про­из­ве­де­ния. Но де­ло да­же не толь­ко в этом: в двад­ца­тые, трид­ца­тые го­ды жанр страш­но­го рас­ска­за в час­т­нос­ти и ли­те­ра­ту­ра «бес­по­кой­но­го при­сут­с­т­вия» во­об­ще да­ле­ко не поль­зо­ва­лись ува­же­ни­ем в сре­де це­ни­те­лей и кри­ти­ков. Все это счи­та­лось вто­ро­сор­т­ной бел­лет­рис­ти­кой и раз­в­ле­ка­тель­ным чте­ни­ем. Бо­лее то­го, лю­бой пи­са­тель, ко­то­рый про­дол­жал упор­с­т­во­вать в ху­до­жес­т­вен­ных по­ис­ках та­ко­го ро­да, объ­яв­лял­ся эпи­го­ном Эд­га­ра По, и, ес­тес­т­вен­но, с его ли­те­ра­тур­ной ре­пу­та­ци­ей бы­ло все яс­но. Толь­ко че­рез трид­цать-со­рок лет пос­ле смер­ти Лав­к­раф­та по­ло­же­ние из­ме­ни­лось.

Бедный Лав­к­рафт! Че­го он толь­ко не нас­лу­шал­ся при жиз­ни и че­го о нем толь­ко не пи­са­ли! Его об­ви­ня­ли в ди­ле­тан­тиз­ме, в без­дар­нос­ти, в пот­вор­с­т­во­ва­нии ал­ч­но­му лю­бо­пыт­с­т­ву тол­пы, в по­ис­ках драс­ти­чес­ко­го эф­фек­та лю­бой це­ной и т. д. «На не­го пов­ли­яли столь мно­гие ав­то­ры, что за­час­тую труд­но оп­ре­де­лить, где Лав­к­рафт, а где по­лу­осоз­нан­ное вос­по­ми­на­ние о про­чи­тан­ных кни­гах. Не­ко­то­рым пи­са­те­лям он осо­бен­но обя­зан, нап­ри­мер По, Мэ­че­ну, Сто­ке­ру, Э. Т. А. Гоф­ма­ну, Уэл­лсу, Дан­си­ни» (Пи­тер Пен­цольт). Хо­тя из та­ких ци­тат мож­но сос­та­вить не­дур­ных раз­ме­ров сбор­ник, их ко­ли­чес­т­во от­нюдь не под­т­вер­ж­да­ет их спра­вед­ли­вос­ти. Во­об­ще го­во­ря, уп­ре­ки в под­ра­жа­тель­нос­ти или ме­ха­ни­чес­кое за­чис­ле­ние ав­то­ра в ка­кую-ли­бо ли­те­ра­тур­ную шко­лу не зас­лу­жи­ва­ют до­ве­рия, а, ско­рее, об­на­ру­жи­ва­ют оче­вид­ное не­же­ла­ние кри­ти­ка бо­лее вни­ма­тель­но ра­зоб­рать­ся в ху­до­жес­т­вен­ном ма­те­ри­але. Стро­го рас­суж­дая, не мо­жет быть ни­ка­ко­го под­ра­жа­ния (раз­ве что в слу­чае па­ро­дии или соз­на­тель­но­го пла­ги­ата), а ли­те­ра­тур­ные шко­лы су­щес­т­ву­ют толь­ко в учеб­ни­ках. Каж­дый пи­са­тель яв­ля­ет со­бой оп­ре­де­лен­ный энер­ге­ти­чес­кий центр с тем или иным ра­ди­усом дей­с­т­вия, с тем или иным за­ря­дом суг­гес­тии. Из­ме­не­ние ро­ли язы­ко­вой зна­ко­вой сис­те­мы, прин­ци­пи­аль­ная ка­тас­т­ро­фа иде­оло­ги­чес­ко­го нас­тав­ле­ния, се­ман­ти­чес­кая кор­ро­зия вы­со­ких суб­с­тан­ти­вов - все это серь­ез­но тран­с­фор­ми­ро­ва­ло зна­че­ние и сущ­ность пи­са­тель­с­ко­го бы­тия в сов­ре­мен­ную эпо­ху. Пи­са­тель уже не про­ви­дец или учи­тель, его со­об­ще­ние по­те­ря­ло эти­чес­кую нап­ря­жен­ность, он ос­тал­ся лишь че­ло­ве­ком сре­ди лю­дей, и его мас­тер­с­т­во те­перь не ху­же и не луч­ше вся­ко­го дру­го­го. По­это­му для нас ос­та­ет­ся не­су­щес­т­вен­ным воп­рос, кто и ка­ким об­ра­зом пов­ли­ял на за­ин­те­ре­со­вав­ше­го нас ав­то­ра, а так­же нра­вит­ся он ли­те­ра­ту­ро­ве­дам или нет; ес­ли ав­тор от­ли­ча­ет­ся сю­жет­ной изоб­ре­та­тель­нос­тью, ори­ги­наль­нос­тью эк­зис­тен­ци­аль­ной по­зи­ции, ес­ли мы не в си­лах сор­вать­ся с крюч­ка его вер­баль­но­го хит­рос­п­ле­те­ния… нам, в сущ­нос­ти, все рав­но, хо­ро­шо он пи­шет или пло­хо. Это слу­чай Го­вар­да Фи­лип­па Лав­к­раф­та.

* * *

Испытывать ужас пе­ред кем-то или чем-то свой­с­т­вен­но каж­до­му, ис­пы­ты­вать бес­п­ри­чин­ный ужас - осо­бен­ность тон­ких, чув­с­т­ви­тель­ных субъ­ек­тов, но приз­нать ужас глав­ной и оп­ре­де­ля­ющей кон­с­тан­той бы­тия - на это спо­соб­ны нем­но­гие, и Лав­к­рафт один из та­ких нем­но­гих. Пси­хи­чес­кая кон­с­ти­ту­ция, ха­рак­тер, спе­ци­фи­чес­кий жиз­нен­ный опыт мо­гут, ра­зу­ме­ет­ся, спо­соб­с­т­во­вать тра­ги­чес­ко­му ми­ро­ощу­ще­нию, но для уни­вер­са­ли­за­ции по­ня­тия «ужас» не­об­хо­ди­мо глу­бо­кое ме­та­фи­зи­чес­кое ос­но­ва­ние, ко­то­рое Лав­к­рафт на­шел в сов­ре­мен­ной на­уч­ной кар­ти­не ми­роз­да­ния. Всем нам из­вес­т­но, что зем­ля - пы­лин­ка в бес­п­ре­дель­ном кос­мо­се, что жизнь че­ло­ве­чес­кая ме­нее чем нич­то, и од­на­ко это ни­ко­му не ме­ша­ет стро­ить до­ма и пла­ны, вос­пи­ты­вать де­тей, де­лать карь­еру или бес­п­ре­рыв­но раз­мыш­лять о луч­шем бу­ду­щем. Что нас спа­са­ет от бе­зу­мия, са­мо­убий­с­т­ва или ду­хов­ной пуль­ве­ри­за­ции?

Инерция, или ру­ти­на, или при­рож­ден­ная глу­пость? Нет. Сог­лас­но Лав­к­раф­ту, страх зак­ры­ва­ет нам гла­за и уши спа­си­тель­ной пе­ле­ной ил­лю­зии: мы не слы­шим воя кос­ми­чес­ко­го ха­оса, не ви­дим чу­до­вищ, по­ве­ле­ва­ющих вре­ме­нем и прос­т­ран­с­т­вом, ма­те­ри­ей и энер­ги­ей, не ощу­ща­ем на пле­чах ги­бель­ной тя­гос­ти «фог­ра» - чер­но­го двой­ни­ка, что не­ус­тан­но по­буж­да­ет нас от­вер­г­нуть ба­наль­ность скуч­ных дней че­ло­ве­чес­ких, сме­лее тол­к­нуть дверь смер­ти и рас­к­рыть гла­за на рос­кошь не­во­об­ра­зи­мых ги­пер­п­рос­т­ран­с­т­вен­ных пей­за­жей. Но Лав­к­рафт один из про­воз­вес­т­ни­ков но­во­го по­ло­же­ния дел: бла­го­де­тель­ная ил­лю­зия рас­се­ива­ет­ся, ми­фо­ре­ли­ги­оз­ная трак­тов­ка бы­тия ут­ра­чи­ва­ет свою за­щит­ную фун­к­ци­ональ­ность, «страх» и «ужас» при­об­ре­та­ют иную ха­рак­те­рис­ти­ку: они те­ря­ют свой­с­т­во не­ожи­дан­нос­ти и пре­хо­дящ­нос­ти и соз­да­ют чув­с­т­во пер­ма­нен­т­ной от­но­си­тель­нос­ти и тре­вож­ной го­тов­нос­ти ко все­му - имен­но в та­ком пси­хо­ло­ги­чес­ком кли­ма­те на­хо­дят­ся ге­рои по­вес­тей и рас­ска­зов аме­ри­кан­с­ко­го «индиф­фе­рен­тис­та». Здесь нет гар­мо­нии в смыс­ле пе­ри­оди­чес­кой сме­ны нас­т­ро­ений и пе­ре­жи­ва­ний, по­то­му что нет про­ти­вос­то­яния ма­жо­ра и ми­но­ра. Счас­тье, ра­дость, бла­жен­с­т­во, по­кой не обоз­на­ча­ют ни­че­го спе­ци­аль­но по­зи­тив­но­го, это прос­то си­но­ни­мы слу­чай­ной пе­ре­дыш­ки и ре­лак­са­ции. Кон­со­нанс здесь - толь­ко ми­нут­ная инер­ция дис­со­нан­са, на­ча­ло пу­ти ка­жет­ся свет­лым толь­ко в срав­не­нии со все воз­рас­та­ющей тьмой. В пись­мах и стать­ях Лав­к­рафт мно­гок­рат­но объ­яс­ня­ет свою эс­те­ти­чес­кую по­зи­цию, и, нес­мот­ря на не­ко­то­рую ма­нер­ность вы­ра­же­ния, его пас­са­жи зву­чат впол­не ис­к­рен­не: «Я не хо­чу опи­сы­вать жизнь ор­ди­нар­ных лю­дей, пос­коль­ку это ме­ня не ин­те­ре­су­ет, а без ин­те­ре­са нет ис­кус­ства. Че­ло­ве­чес­кие вза­имо­от­но­ше­ния ни­ког­да не сти­му­ли­ро­ва­ли мою фан­та­зию. Си­ту­ация че­ло­ве­ка в кос­ми­чес­кой не­из­вес­т­нос­ти - вот что рож­да­ет во мне ис­к­ру твор­чес­ко­го во­об­ра­же­ния. Я не спо­со­бен на гу­ма­но­цен­т­ри­чес­кую по­зу, так как ли­шен при­ми­тив­ной бли­зо­ру­кос­ти, поз­во­ля­ющей раз­ли­чать толь­ко дан­ную кон­к­рет­ность чу­да… Прос­ле­дить от­да­лен­ное в близ­ле­жа­щем, веч­ное в эфе­мер­ном, бес­п­ре­дель­ное в пре­дель­ном - для ме­ня это един­с­т­вен­но важ­но и всег­да ув­ле­ка­тель­но». Та­ко­го ро­да фра­зы мож­но про­честь прак­ти­чес­ки у каж­до­го зна­чи­тель­но­го пи­са­те­ля или эс­се­ис­та двад­ца­то­го ве­ка, та­ко­го ро­да нап­рав­ле­ние мыс­ли обоз­на­ча­ет сле­ду­ющее: тра­ди­ци­он­но го­во­рить о «ге­рое» или «пер­со­на­же» ли­те­ра­тур­но­го про­из­ве­де­ния уже нель­зя, пос­коль­ку в тек­с­те при­сут­с­т­ву­ет не ге­рой, но не­оп­ре­де­лен­ная сум­ма ве­ро­ят­нос­т­ных ка­честв, ми­мо­лет­ный фо­кус пе­ре­се­че­ния по­ляр­ных эк­зес­тен­ци­алов, слу­чай­ный центр пси­хо­ло­ги­чес­ких при­тя­же­ний и от­тал­ки­ва­ний, кон­с­тан­та энер­ге­ти­чес­ко­го сос­то­яния груп­пы и т. д. Че­ло­век рас­се­чен и раз­б­ро­сан в про­тя­жен­нос­ти по­вес­т­во­ва­ния, иден­ти­фи­ка­ция проб­ле­ма­тич­на: след го­лой ступ­ни на пес­ке, су­до­рож­но спле­тен­ные паль­цы, вкрад­чи­вый ше­пот, рав­но­мер­ный гул ме­ха­низ­ма, кле­кот во­об­ра­жа­емых птиц, рас­к­ры­тые гу­бы, рас­к­ры­тая мо­ги­ла - в ме­си­ве «не­пос­ред­с­т­вен­ных дан­ных вос­п­ри­ятия» ед­ва за­ме­тен ан­т­ро­по­цен­т­ри­чес­кий ори­ен­тир. Че­ло­век Прус­та не име­ет ни­че­го об­ще­го с че­ло­ве­ком Баль­за­ка, ге­рой Лав­к­раф­та нес­рав­ним с ге­ро­ем Эд­га­ра По, сле­до­ва­тель­но, нет пре­ем­с­т­вен­нос­ти и тем бо­лее под­ра­жа­ния. Ес­ли жизнь ли­ше­на смыс­ла, цен­нос­ти и це­ли, умес­т­но за­дать эле­мен­тар­ный воп­рос: чем эта так на­зы­ва­емая жизнь от­ли­ча­ет­ся от смер­ти? От­вет Лав­к­раф­та сра­зу ста­вит его вне тра­ди­ции не толь­ко По, но и тех пи­са­те­лей фан­тас­ти­чес­ко­го жан­ра, ко­то­рые, как счи­та­ет аме­ри­кан­с­кая кри­ти­ка, серь­ез­но на не­го пов­ли­яли: име­ют­ся в ви­ду лорд Дан­се­ни, Ар­тур Мэ­чен, Ф. М. Кро­уфорд. Этот от­вет фор­му­ли­ру­ет­ся приб­ли­зи­тель­но так. «Жизнь» и «смерть» - две звез­ды в без­дон­ных га­лак­ти­чес­ких рос­сы­пях: жизнь толь­ко час­т­ный слу­чай смер­ти и на­обо­рот. Дан­ные по­ня­тия, впол­не при­год­ные в эти­ке и эс­те­ти­ке, неп­ри­ме­ни­мы для ха­рак­те­рис­ти­ки слож­ных до ха­отич­нос­ти кос­ми­чес­ких про­цес­сов. Но Лав­к­рафт, ве­ро­ят­но, ни­ког­да не стал бы «ли­те­ра­тур­ным Ко­пер­ни­ком» (вы­ра­же­ние Ф. Лей­бе­ра), ес­ли бы не су­мел эк­с­т­ра­по­ли­ро­вать свой «кос­мо­цен­т­ризм» на все­лен­ную по­тус­то­рон­не­го, на са­мую проб­ле­ма­тич­ную об­ласть га­да­тель­но­го че­ло­ве­чес­ко­го зна­ния.

* * *

Огаст Дер­лет - друг и би­ог­раф - пи­сал: «Лав­к­рафт так ни­ког­да и не смог ис­ку­пить пер­во­род­ный грех ро­ман­тиз­ма». Дей­с­т­ви­тель­но, нес­мот­ря на свои мно­гок­рат­ные ут­вер­ж­де­ния о лож­нос­ти ро­ман­ти­чес­ких иде­алов и о бе­зус­лов­ном при­ори­те­те ма­те­ри­алис­ти­чес­ко­го пос­ту­ла­та, Лав­к­рафт соз­дал слиш­ком мно­го чис­то ро­ман­ти­чес­ких ис­то­рий, что­бы мож­но бы­ло ему по­ве­рить всерь­ез. Од­на­ко мож­но рас­це­ни­вать эти ис­то­рии как по­пыт­ки пре­одо­ле­ния по­зи­тив­ной ро­ман­ти­чес­кой то­наль­нос­ти. Тра­ди­ци­он­ный ро­ман­тизм раз­д­ра­жал Лав­к­раф­та по двум при­чи­нам: во-пер­вых, ему бы­ла чуж­да ми­фо­ре­ли­ги­оз­ная трак­тов­ка че­ло­ве­ка и все­лен­ной, что, по его мне­нию, неп­рос­ти­тель­но су­жа­ло ир­ра­ци­ональ­ный го­ри­зонт бы­тия; во-вто­рых, он не мог до­пус­тить прин­ци­па иерар­хии, сос­тав­ля­юще­го ос­но­ву пла­то­ни­чес­кой или иудео-хрис­ти­ан­с­кой те­зы. Он счи­тал, что идеи доб­ра, спра­вед­ли­вос­ти и кра­со­ты - прос­то на­ив­ные гре­зы че­ло­ве­чес­ко­го дет­с­т­ва. В проз­рач­ных ла­би­рин­тах прос­т­ранств, в при­хот­ли­вом пе­ре­се­че­нии вре­мен­ных про­тя­жен­нос­тей не мо­жет быть ни­ка­ко­го при­ори­те­та од­ной фор­ма­ции над дру­гой, ни­ка­кой иерар­хии как не­об­хо­ди­мо­го ус­ло­вия пе­ре­хо­да от низ­ше­го сос­то­яния к выс­ше­му. При этом Лав­к­раф­та нель­зя наз­вать ни­ги­лис­том или пес­си­мис­том, пос­коль­ку по­доб­ные воз­зре­ния пред­по­ла­га­ют на­ли­чие в не­ко­ем прош­лом це­ло­го, ко­то­рое ны­не рас­па­да­ет­ся. По­ня­тие це­ло­го в свою оче­редь под­ра­зу­ме­ва­ет сум­му ка­ких-то час­тей, свя­зан­ных еди­ным цен­т­ром. Свя­зу­ющий центр де­ла­ет один объ­ект пей­за­жем, дру­гой - ме­ло­ди­ей, тре­тий - фи­ло­соф­с­кой сис­те­мой, но что это за центр и где он рас­по­ло­жен, оп­ре­де­лить не­воз­мож­но. Не­воз­мож­но да­же точ­но ска­зать, об­ра­зу­ет ли ги­по­те­ти­чес­кое «неч­то» ка­кое-то «це­лое» или это «неч­то» есть слу­чай­ный ре­зуль­тат вза­имо­дей­с­т­вия сос­тав­ля­ющих. Кры­ло, клюв и по­лет мо­гут со­че­тать­ся в об­щем по­ня­тии «пти­ца», но мо­гут соз­дать и лю­бое дру­гое по­ня­тие. Ре­аль­ность при­об­ре­та­ет ди­на­мич­ный и бес­ко­неч­но ве­ро­ят­нос­т­ный ха­рак­тер ха­оти­чес­ких вспо­ло­хов и тур­бу­лен­ций, ко­то­рые, бу­ду­чи не­ожи­дан­но ор­га­ни­зо­ва­ны ка­ким-ли­бо блуж­да­ющим цен­т­ром, мо­гут на ка­кое-то вре­мя соз­дать ил­лю­зию ин­ва­ри­ан­т­ной сис­те­мы. Не­ле­по при­да­вать зна­че­ние этой ил­лю­зии, по­то­му что «…сле­пой кос­мос рав­но­душ­но ска­лит зу­бы из нич­то в неч­то, из неч­то сно­ва в нич­то, не об­ра­щая вни­ма­ния или во­об­ще иг­но­ри­руя су­щес­т­во­ва­ние так на­зы­ва­емых ра­зум­ных су­ществ, ко­то­рые на се­кун­ду-дру­гую вспы­хи­ва­ют в тем­но­те» («Се­реб­ря­ный ключ»).

Механицизм в по­ни­ма­нии Лав­к­раф­та оз­на­ча­ет бе­зус­лов­ный при­ори­тет сво­бод­ной ком­би­на­то­ри­ки над лю­бой «пре­дус­та­нов­лен­ной гар­мо­ни­ей». Это не Лав­к­рафт при­ду­мал, и здесь он да­ле­ко не оди­нок: по­доб­ные со­об­ра­же­ния выс­ка­зы­ва­лись прак­ти­чес­ки все­ми те­оре­ти­ка­ми аван­гар­д­но­го ис­кус­ства на­ча­ла ве­ка. Не­мец­кий фи­ло­соф Валь­тер Ра­те­нау пи­сал: «Ме­ха­низм - это сис­те­ма де­цен­т­ра­ли­зо­ван­ная. Во вся­кий мо­мент вся­кая де­таль ме­ха­низ­ма мо­жет стать его цен­т­ром» [177]2. Фра­зы ана­ло­гич­но­го смыс­ла мож­но без тру­да най­ти в тек­с­тах Ма­ри­нет­ти, Кан­дин­с­ко­го, Шен­бер­га. Но ес­ли они ис­поль­зо­ва­ли дан­ную кон­цеп­цию для те­ории но­вой по­эзии, жи­во­пи­си и му­зы­ки, то Лав­к­рафт - для обос­но­ва­ния «ме­ха­нис­ти­чес­ко­го то­таль­но­го ир­ра­ци­она­лиз­ма» во­об­ще. Здесь вдох­но­ве­ние и во­об­ра­же­ние вы­тес­ня­ют­ся прин­ци­пом са­мо­дов­ле­ющей фан­та­зии. Вдох­но­ве­ние как час­т­ный слу­чай мис­ти­чес­кой абер­ра­ции не мо­жет при­ни­мать­ся всерь­ез. Во­об­ра­же­ние до­пус­ка­ет не­ко­то­рую сво­бо­ду ко­ле­ба­ния ре­алис­ти­чес­ких до­ми­нант, но ни­ког­да не ста­вит под сом­не­ние су­щес­т­во­ва­ние оных. Фан­та­зия ут­вер­ж­да­ет пол­ную и сво­бод­ную не­оп­ре­де­лен­ность, вза­имоп­ро­ни-ка­емость и те­ку­честь мак­ро- и мик­ро­кос­мо­са, то есть лю­бых дан­ных ма­те­ри­аль­но­го, пси­хи­чес­ко­го и мен­таль­но­го ми­ра. От­сю­да яв­ное или скры­тое от­ри­ца­ние лю­бых про­ти­во­по­лож­нос­тей: жизнь и смерть, доб­ро и зло, ма­те­рия и дух ос­во­бож­да­ют­ся от ди­хо­то­ми­чес­ко­го фа­ту­ма и прев­ра­ща­ют­ся в ком­по­нен­ты сколь угод­но слож­ной, но от­нюдь не про­ти­во­ре­чи­вой ре­аль­нос­ти. Че­ло­век ста­но­вит­ся объ­ек­том сре­ди объ­ек­тов, и Лав­к­рафт охот­но обоз­на­ча­ет его как «thing» или «entity» (объект, вещь, кре­ату­ра, един­с­т­во), пос­коль­ку по­доб­ные сло­ва ни­че­го спе­ци­аль­но кон­к­рет­но­го не вы­ра­жа­ют. Здесь нет ни­ка­ко­го ро­ман­ти­чес­ко­го вы­со­ко­ме­рия, а прос­то, как по­ла­га­ет Лав­к­рафт, трез­вая оцен­ка по­ло­же­ния че­ло­ве­ка в кос­мо­се. Но меж­ду те­оре­ти­чес­ким кос­мо­цен­т­риз­мом и прак­ти­чес­ким ан­т­ро­по­цен­т­риз­мом всег­да рож­да­ет­ся гро­зо­вая ат­мос­фе­ра, очень бла­гоп­ри­ят­ная для блес­ка ху­до­жес­т­вен­но­го эф­фек­та, ибо ни один че­ло­век и ни­ког­да, при всей люб­ви к сво­бо­де и ра­вен­с­т­ву, не приз­на­ет се­бя нич­тож­ным сгус­т­ком ма­те­рии, а всег­да за­явит, хо­тя бы са­мо­му се­бе, что он не­из­ме­ри­мо вы­ше блох, па­уков и жаб, а мо­жет быть, и мно­гих дру­гих лю­дей. Ху­до­жес­т­вен­ный эф­фект зак­лю­ча­ет­ся в том, что че­ло­век, выб­ро­шен­ный из во­об­ра­жа­емо­го цен­т­ра в бес­ко­неч­ную пе­ри­фе­рию ре­аль­ных кош­ма­ров, про­дол­жа­ет те­шить се­бя этой сте­риль­ной ил­лю­зи­ей.

Несмотря на свои на­уч­ные прис­т­рас­тия, Лав­к­рафт всег­да ос­та­вал­ся по­этом и пи­са­те­лем: нель­зя ска­зать, что его «сфор­ми­ро­ва­ло» но­вое на­уч­ное ми­ро­воз­зре­ние, ско­рее, оно хо­ро­шо вош­ло в его об­щую ду­хов­ную си­ту­ацию. Он тер­петь не мог сво­ей эпо­хи, не­на­ви­дел «аме­ри­кан­с­кий об­раз жиз­ни», от­но­сил­ся к тех­ни­чес­ко­му прог­рес­су бо­лее чем хо­лод­но. Он был аут­сай­де­ром под стать Эд­га­ру По, толь­ко не раз­де­лял ро­ман­ти­ко-мис­ти-чес­ких взгля­дов мэт­ра. Он во­об­ще не при­хо­дил в вос­торг от сво­их пред­шес­т­вен­ни­ков, о чем сви­де­тель­с­т­ву­ет очень скуч­ное, длин­ное и вя­лое эс­се под наз­ва­ни­ем «Свер­хъ­ес­тес­т­вен­ный ужас в ли­те­ра­ту­ре», ко­то­рое боль­ше на­по­ми­на­ет об­с­то­ятель­ный ка­та­лог про­чи­тан­ных книг, не­же­ли кри­ти­чес­кий об­зор. По­это­му го­во­рить о ка­ких-ли­бо серь­ез­ных вли­яни­ях на это­го но­ва­то­ра нель­зя, и по мень­шей ме­ре стран­но зву­чит мне­ние Огас­та Дер­ле­та, что, нап­ри­мер, рас­сказ «Аут­сай­дер» мог на­пи­сать Эд­гар По. Да­же ни­жес­ле­ду­ющая ко­рот­кая ци­та­та де­мон­с­т­ри­ру­ет со­вер­шен­но про­ти­во­по­лож­ное: «…это был кон­г­ло­ме­рат все­го, что мож­но наз­вать не­чис­тым, неп­ри­ят­ным, пу­га­ющим, от­тал­ки­ва­ющим, анор­маль­ным и не­на­вис­т­ным в прис­кор­б­ной ста­дии ущер­б­нос­ти, дрях­лос­ти и дис­со­лю­ции - гни­ющий эй­до­лон зло­вон­но­го раз­ло­же­ния, мер­з­кая от­к­ро­вен­ность, обыч­но скры­ва­емая ми­лос­ти­вой зем­лей» («А­ут­сай­дер»). Эта ти­пич­ная для Лав­к­раф­та ма­не­ра пись­ма всег­да раз­д­ра­жа­ла кри­ти­ков. Его всег­да уп­ре­ка­ли в неб­реж­нос­ти, в мно­гос­ло­вии, в тщет­ных по­ис­ках нуж­но­го и точ­но­го эпи­те­та. Это, воз­мож­но, спра­вед­ли­во, ес­ли срав­ни­вать его с клас­си­ка­ми де­вят­над­ца­то­го ве­ка, но не име­ет ни­ка­ко­го смыс­ла про­во­дить по­доб­ное срав­не­ние, так как Лав­к­рафт не толь­ко пи­са­тель, ут­вер­див­ший су­гу­бую са­мос­то­ятель­ность жан­ра ли­те­ра­ту­ры «ужа­са свер­хъ­ес­тес­т­вен­но­го при­сут­с­т­вия», но и мыс­ли­тель, соз­дав­ший впол­не ори­ги­наль­ную он­то­ло­ги­чес­кую сис­те­му. Го­во­рить о точ­нос­ти эпи­те­та до­пус­ти­мо толь­ко в том слу­чае, ес­ли ка­кой-ли­бо ав­тор, счи­та­ющий, что язык не­об­хо­ди­мо дол­жен от­ра­жать «окру­жа­ющую дей­с­т­ви­тель­ность», упор­с­т­ву­ет в соз­да­нии сво­их вер­баль­ных фо­тог­ра­фий. У Лав­к­раф­та язы­ко­вая сис­те­ма ни­че­го не мо­жет от­ра­жать, бо­лее то­го, фун­к­ци­они­ро­ва­ние его пей­за­жей, объ­ек­тов и кре­атур воз­мож­но толь­ко в неп­ред­с­ка­зу­емых кон­так­тах этой сис­те­мы с бо­лее чем проб­ле­ма­тич­ной ре­аль­нос­тью.

Он фа­на­тич­ный ис­сле­до­ва­тель свер­хъ­ес­тес­т­вен­но­го аут­сай­да, и для не­го дос­туп­ная ор­га­нам чувств по­зи­тив­ная дей­с­т­ви­тель­ность лишь нез­на­чи­тель­ный эпи­зод в зло­ве­щей ма­те­ри­аль­ной и пси­хо­ло­ги­чес­кой без­г­ра­нич­нос­ти аут­сай­да. Он ден­ди эти­чес­ко­го ре­ля­ти­виз­ма, ме­ло­ман, пред­по­чи­та­ющий бет­хо­вен­с­кой сим­фо­нии вой кос­ми­чес­ко­го ха­оса, спе­ле­олог ин­фер­наль­ных под­зе­ме­лий, ма­те­ма­тик, со­зер­ца­ющий вне­ге­омет­ри­чес­кую про­се­ку иной ци­ви­ли­за­ции, он - пос­ле­до­ва­тель ка­ко­го-то не­ве­ро­ят­но­го ма­те­ри­ализ­ма - спо­со­бен ви­деть фос­фо­рес­ци­ру­ющие гла­за го­ула на буд­нич­ной фи­зи­оно­мии тор­го­во­го аген­та, а так­же оце­ни­вать, ка­ким об­ра­зом эма­на­ция, ис­хо­дя­щая от по­хо­ро­нен­но­го в под­ва­ле вам­пи­ра, сво­дит с ума и уби­ва­ет оби­та­те­лей «заб­ро­шен­но­го до­ма». Его по­иск не прек­ра­ща­ет­ся ни на ми­ну­ту, и ког­да пер­со­наж про­хо­дит сквозь явь, сон, гал­лю­ци­ноз, он идет за ним в не­ве­до­мые об­лас­ти, дос­туп­ные толь­ко вер­баль­ной фик­са­ции. От­сю­да бес­п­ре­рыв­ная аг­рес­сия эпи­те­тов, разъ­еда­ющая суб­с­тан­тив, рас­п­лыв­ча­тость вре­ме­ни и мес­та дей­с­т­вия, час­тые мно­го­то­чия и фи­гу­ры умол­ча­ния, слож­ная не­оп­ре­де­лен­ность опи­са­ний, в прос­то­ре­чии име­ну­емая неб­реж­нос­тью.

Постоянное упот­реб­ле­ние без­лич­ных пред­ло­же­ний, за­пу­тан­ных фо­но­ло­ги­чес­ких ком­п­лек­сов, бес­со­дер­жа­тель­ных или мно­гоз­нач­ных су­щес­т­ви­тель­ных ха­рак­те­ри­зу­ет стиль Лав­к­раф­та, и это по­нят­но: фан­тас­ти­чес­кий кон­ти­ну­ум не име­ет ни­ка­кой ста­биль­нос­ти, ни­ка­ких осей ко­ор­ди­нат, а по­это­му за­ко­ны его ги­бель­ной ак­тив­нос­ти и спо­со­бы его фун­к­ци­они­ро­ва­ния в на­шем ми­ре дол­ж­но бес­п­ре­рыв­но изоб­ре­тать. Од­на­ко ес­ли труд­но ска­зать что-ли­бо вра­зу­ми­тель­ное о па­ра­мет­рах фан­тас­ти­чес­кой все­лен­ной, то го­раз­до лег­че оп­ре­де­лить пси­хо­ло­ги­чес­кий тип, на­ибо­лее под­вер­жен­ный ее вли­янию. (Кста­ти го­во­ря, чис­ло лю­дей это­го ти­па все вре­мя рас­тет, о чем сви­де­тель­с­т­ву­ет по­пу­ляр­ность ин­те­ре­су­юще­го нас жан­ра бел­лет­рис­ти­ки.) Это ин­т­ро­вер­ты и не­удач­ни­ки, меч­та­те­ли и скеп­ти­ки, мо­но­ма­ны не­кон­вен­ци­ональ­ной док­т­ри­ны и страс­т­ные ис­ка­те­ли чу­дес­но­го, иро­ни­чес­кие аб­сур­дис­ты и пат­ри­оты ги­по­те­ти­чес­ко­го прош­ло­го - сло­вом, все те, кто на­ру­шил мол­ча­ли­вую вза­имо­до­го­во­рен­ность - глав­ное ус­ло­вие су­щес­т­во­ва­ния че­ло­ве­чес­кой груп­пы. Они, а так­же мно­го­чис­лен­ные им по­доб­ные ин­ди­ви­ды об­ла­да­ют тай­ной энер­ге­ти­кой ав­то­дес­т­рук­ции, ко­то­рая от­к­ры­ва­ет их вли­яни­ям фан­тас­ти­чес­ко­го кон­ти­ну­ума, ло­ма­ет пси­хо­ло­ги­чес­кие ком­п­ро­мис­сы, ис­ку­ша­ет ин­тел­лект ми­ра­жом уни­каль­но­го и чу­до­вищ­но­го эк­с­пе­ри­мен­та. В них рас­ши­ря­ет­ся смерть, то есть тран­с­фор­ми­ру­ющая ак­тив­ность аут­сай­да. Смерть ни в ко­ей ме­ре ее пред­с­тав­ля­ет­ся Лав­к­раф­ту оп­по­зи­ци­ей жиз­ни или окон­ча­ни­ем оной, а толь­ко час­тич­ным или ра­ди­каль­ным из­ме­не­ни­ем эк­зис­тен­ции. От­ры­вая че­ло­ве­ка от сре­ды оби­та­ния, от фик­тив­ной цен­т­ра­ли­за­ции - ин­тел­лек­та, па­мя­ти, эмо­ци­ональ­нос­ти, - смерть ос­во­бож­да­ет его от эти­чес­кой и эс­те­ти­чес­кой цен­зу­ры и поз­во­ля­ет стать са­мим со­бой - су­щес­т­вом прин­ци­пи­аль­но жес­то­ким, рав­но­душ­ным и аг­рес­сив­ным, ибо та­ко­вы за­ко­ны не­из­ме­ри­мых бездн вре­ме­ни и прос­т­ран­с­т­ва. С од­ной ого­вор­кой: они ка­жут­ся та­ко­вы­ми ди­хо­то­ми­чес­ки ори­ен­ти­ро­ван­но­му ин­тел­лек­ту, не уме­юще­му рас­ко­вать струк­ту­ру объ­ек­та и по­чув­с­т­во­вать ко­ло­рит­ную нап­ря­жен­ность смыс­ло­вых и эмо­ци­ональ­ных обер­то­нов. Втор­же­ние «не­из­вес­т­но­го» всег­да соп­ро­вож­да­ет­ся ат­мос­фе­рой чуж­дой эмо­ци­ональ­нос­ти, пси­хо­ло­ги­чес­ким уда­ром, ло­ма­ющим не­ус­той­чи­вое рав­но­ве­сие меж­ду объ­ек­том и вос­п­ри­ни­ма­ющим ин­ди­ви­дом, ко­то­рое обус­лов­ли­ва­ет ил­лю­зию гар­мо­нии, кра­со­ты и спра­вед­ли­вос­ти. На­ша спо­соб­ность к адап­та­ции ос­но­вы­ва­ет­ся на ак­си­оме тож­дес­т­ва: мы пред­по­ла­га­ем, что в каж­дый сле­ду­ющий мо­мент объ­ект сох­ра­нит свои пре­ды­ду­щие па­ра­мет­ры. Ког­да это­го не про­ис­хо­дит, ког­да ма­ги­чес­кая ко­ор­ди­на­та «не­из­вес­т­но­го» ис­ка­жа­ет зна­ко­мую сис­те­му, мы ощу­ща­ем не­до­ве­рие и страх и му­чи­тель­но пы­та­ем­ся «узнать объ­ект»: «…о гос­по­ди, эта гри­ма­са, это по­до­бие ли­ца, эти крас­ные гла­за, мер­ца­ющие из кур­ча­вых, спу­тан­ных во­лос аль­би­но­са, этот сре­зан­ный под­бо­ро­док… это Уот­ли? Нет. Кре­ату­ра, на­по­ми­на­ющая сто­но­го­го па­ука, и все же… по­до­бие че­ло­ве­чес­ко­го ли­ца сре­ди бес­счет­ных мох­на­тых лап… Уот­ли?» («Дан­вич­с­кий кош­мар»).

Почему во­об­ще воз­мо­жен столь гро­тес­к­ный ва­ри­ант Уот­ли? Оче­вид­но, в глу­би­не че­ло­ве­чес­ко­го су­щес­т­ва кро­ет­ся «неч­то», спо­соб­ное ре­аги­ро­вать на ма­ги­чес­кий кон­ти­ну­ум «не­из­вес­т­но­го». Чте­ние Лав­к­раф­та не ос­тав­ля­ет сом­не­ний ка­са­тель­но ха­рак­те­ра воз­дей­с­т­вия это­го «неч­то». Соз­на­ние об­ла­да­ет све­де­ни­ями о чем угод­но, да­же о глу­би­нах под­соз­на­ния, но ни­ка­кие его зон­ды не в си­лах дос­тиг­нуть тай­ной до­ми­нан­ты бы­тия. Ро­берт Фладд - зна­ме­ни­тый ас­т­ро­лог и каб­ба­лист сем­над­ца­то­го ве­ка - оп­ре­де­лил это как «чер­ный, не­ви­ди­мый центр мик­ро­кос­ми­чес­ко­го эл­лип­са». [178] Лав­к­рафт вслед за сво­им со­оте­чес­т­вен­ни­ком Чар­ль­зом Фор­том наз­вал тай­ную до­ми­нан­ту бы­тия - «ло». Вся­кая вещь, вся­кое жи­вое су­щес­т­во не­сет в се­бе «ло», но его раз­ру­ши­тель­ная ак­тив­ность (а дей­с­т­вие «ло» всег­да раз­ру­ши­тель­но) про­яв­ля­ет­ся толь­ко в кон­так­те с ма­ги­чес­ким кон­ти­ну­умом. «Ло» прев­ра­ща­ет Джо Слей­те­ра в де­ге­не­ра­та и убий­цу, но в то же вре­мя де­ла­ет его ме­ди­умом «сол­неч­но­го бра­та» («По ту сто­ро­ну сна»). Точ­но так же «ло» пос­те­пен­но унич­то­жа­ет че­ло­ве­чес­кую пер­со­наль­ность ге­роя «Те­ни над Ин­с­му­том» и об­на­жа­ет его чу­до­вищ­ное ам­фи­би­оз­ное «я». Иног­да, по не­по­нят­ным при­чи­нам, не­ко­то­рые пред­ме­ты, пей­за­жи и зву­ки мо­гут про­бу­дить ак­тив­ность «ло». Труд­но да­же пред­с­та­вить се­бе, что один вид ощу­ти­мо­го и дос­туп­но­го из­ме­ре­нию пред­ме­та мо­жет так пот­ряс­ти че­ло­ве­ка: су­дя по все­му, жи­вет в не­ко­то­рых очер­та­ни­ях и объ­ек­тах тай­ная по­ве­ли­тель­ность сим­во­ли­ки, ко­то­рая, ис­ка­жая пер­с­пек­ти­ву чут­ко­го наб­лю­да­те­ля, рож­да­ет в нем ле­дя­ное пред­чув­с­т­вие тем­ных кос­ми­чес­ких от­но­ше­ний и смут­ных ре­аль­нос­тей, скры­тых за обыч­ной за­щит­ной ил­лю­зи­ей («Жизнь Чар­ль­за Дек­с­те­ра Вар­да»). Не­дур­ное под­т­вер­ж­де­ние этой мыс­ли - рас­сказ «Артур Джер­мин». И прак­ти­чес­ки в лю­бом про­из­ве­де­нии Лав­к­раф­та про­хо­дит след страш­ной «тай­ной до­ми­нан­ты».

Теория «ло» очень по­мог­ла это­му па­ра­док­саль­но­му мыс­ли­те­лю в его борь­бе с ан­т­ро­по­цен­т­риз­мом. В са­мом де­ле: ес­ли в пси­хо­со­ма­ти­чес­ком ком­п­лек­се при­сут­с­т­ву­ет по­тен­ци­аль­ная воз­мож­ность его унич­то­же­ния и ра­ди­каль­ной тран­с­фор­ма­ции, сле­до­ва­тель­но, и ре­чи быть не мо­жет о ка­ком-то цен­т­ра­ли­зо­ван­ном един­с­т­ве. Сло­во «че­ло­век» мо­жет обоз­на­чать ли­бо ста­дию ме­та­мор­фо­зы дан­но­го ком­п­лек­са, ли­бо пус­то­ту, кон­фи­гу­ра­ция ко­то­рой об­ра­зо­ва­на всем, что не име­ет че­ло­ве­чес­ких приз­на­ков и свойств. Че­ло­век яв­ля­ет­ся от­к­ры­той сис­те­мой, и, та­ким об­ра­зом, гу­ма­ни­тар­ные по­ня­тия цен­нос­ти раз­ви­тия и со­вер­шен­с­т­ва как ми­ни­мум те­ря­ют тра­ди­ци­он­ный смысл. Бо­лее то­го, толь­ко фи­ло­соф­с­кая трак­тов­ка от­к­ры­той сис­те­мы да­ла рож­де­ние на­уке и прог­рес­су в сов­ре­мен­ном по­ни­ма­нии. Как об­с­то­яло де­ло до Га­ли­лея и Де­кар­та, в дан­ном слу­чае ро­ли не иг­ра­ет, пос­коль­ку ни­че­го убе­ди­тель­но­го на эту те­му ска­зать нель­зя. От­к­ры­тость сис­те­мы обус­лов­ле­на стра­хом и вы­зы­ва­ет страх (у Хай­дег­ге­ра есть ана­ло­гич­ная идея: сам факт «бы­тия в ми­ре» уже вы­зы­ва­ет чув­с­т­во стра­ха [179]). В прин­ци­пе, «че­ло­век де­цен­т­ра­ли­зо­ван­ный» всег­да жи­вет в кли­ма­те «бес­по­кой­но­го при­сут­с­т­вия», но боль­шин­с­т­во лю­дей при­туп­ля­ют или об­ма­ны­ва­ют эк­зис­тен­ци­аль­ный страх с по­мощью сво­их ба­наль­ных нар­ко­ти­ков - люб­ви, де­нег, чес­то­лю­бия. Для тех, ко­го Лав­к­рафт удос­та­ива­ет сво­им вни­ма­ни­ем, по­доб­ной па­на­цеи не су­щес­т­ву­ет: ир­ра­ци­ональ­ное «ло» па­ра­ли­зу­ет вся­кий на­ту­раль­ный ин­те­рес и прев­ра­ща­ет их в жер­т­вы ма­ги­чес­ко­го кон­ти­ну­ума или в фа­на­ти­чес­ких ис­сле­до­ва­те­лей аут­сай­да. По­на­ча­лу они еще счи­та­ют се­бя пи­оне­ра­ми поз­на­ния, от­к­ры­ва­те­ля­ми но­вых го­ри­зон­тов, но пос­те­пен­но эта уте­ши­тель­ная мысль рас­се­ива­ет­ся: слиш­ком уж ощу­ти­мо ста­но­вит­ся вли­яние чьей-то враж­деб­ной во­ли, ко­то­рая мед­лен­но и вер­но де­ла­ет из влас­ти­те­ля эк­с­пе­ри­мен­та ма­те­ри­ал для дру­го­го эк­с­пе­ри­мен­та. Сом­не­ние в су­щес­т­во­ва­нии соб­с­т­вен­но­го «я» не да­ет им воз­мож­нос­ти пер­со­ни­фи­ци­ро­вать враж­деб­ную во­лю - они чув­с­т­ву­ют се­бя во влас­ти смут­ных сил, энер­гий, маг­нит­ных по­лей, суг­гес­тии аут­сай­да. Иног­да им уда­ет­ся уз­нать имя мо­гу­щес­т­вен­но­го ини­ци­ато­ра, но че­рез не­ко­то­рое вре­мя его кон­к­ре­ти­за­ция сно­ва рас­па­да­ет­ся в без­лич­ных энер­ге­ти­чес­ких мо­ди­фи­ка­ци­ях. И соз­на­ние ис­то­ща­ет­ся, изощ­ря­ясь в изоб­ре­те­нии ре­ше­ний бес­чис­лен­ных и фан­то­маль­ных: «Во тьме, воз­мож­но, та­ят­ся ра­зум­ные сущ­нос­ти и, воз­мож­но, та­ят­ся сущ­нос­ти вне пре­де­лов вся­ко­го ра­зу­ме­ния. Это не ведь­мы или кол­ду­ны, не приз­ра­ки или гоб­лин­сы, ког­да-то пу­гав­шие при­ми­тив­ную ци­ви­ли­за­цию, но сущ­нос­ти бес­ко­неч­но бо­лее мо­гу­щес­т­вен­ные». Втя­ну­тые в иг­ру не­ве­до­мых тран­с­фор­ма­ций, приз­на­ющие «ха­ос» пос­лед­ним сло­вом че­ло­ве­чес­кой муд­рос­ти, ге­рои Лав­к­раф­та схо­дят с ума, гиб­нут в под­зем­ных и над­з­вез­д­ных ла­би­рин­тах. Рас­по­ро­тые ос­т­ры­ми сло­ями ги­пер­п­рос­т­ран­с­т­ва, заб­ро­шен­ные в сно­ви­де­ния мон­с­т­ров, выр­ван­ные из соб­с­т­вен­но­го те­ла зу­ба­ми го­улов, за­пу­тан­ные в мох­на­тых, лип­ких, же­ле­об­раз­ных ле­сах по­ли­мор­ф­ных би­ома­ни­фес­та­ций, они гре­зят о рос­кош­ном не­бы­тии ате­ис­тов, ибо зна­ют, что их соб­с­т­вен­ная смерть не су­лит им ни­че­го, кро­ме оче­ред­но­го кош­ма­ра. Ко­нец тек­с­та всег­да фик­ти­вен, ибо аван­тю­ра ге­роя не пре­ры­ва­ет­ся ни­ког­да. Ги­бель Хер­бер­та Уэс-та - лишь фи­нал карь­еры та­лан­т­ли­во­го ме­ди­ка и на­ча­ло но­вой жиз­ни в ка­чес­т­ве па­ци­ен­та сре­ди ожив­лен­ных им тру­пов («Хер­берт Уэст, ожив­ля­ющий мер­т­вых»). И ког­да док­тор Жан-Фран­суа Шарь­ер пос­ле ге­ни­аль­ных сво­их опы­тов с вы­тяж­ка­ми из спин­но­го моз­га кро­ко­ди­лов прев­ра­тил­ся, так ска­зать, в ан­т­ро­по­ид­но-реп­ти­ли­евый этюд тво­ре­ния («…короткий че­шуй­ча­тый хвост, дер­з­ко тор­ча­щий из ос­но­ва­ния поз­во­ноч­ни­ка, урод­ли­во уд­ли­нен­ную кро­ко­дилью че­люсть, где все еще про­из­рас­тал клок во­лос, на­по­ми­на­ющий коз­ли­ную бо­род­ку…»), чи­та­тель мо­жет быть спо­ко­ен: глав­ные ме­та­мор­фо­зы ге­ния еще впе­ре­ди (в од­ном из рас­ска­зов). Не­объ­ят­ный звез­д­ный кос­мос - толь­ко хи­ме­ра те­лес­ко­па, ма­те­рик - толь­ко пла­ву­чий ос­т­ро­вок, че­ло­век-толь­ко «thing»…

Теории Лав­к­раф­та, наб­ро­сан­ные в стать­ях и об­шир­ной кор­рес­пон­ден­ции, не сос­тав­ля­ют сколь­ко-ни­будь за­кон­чен­ной сис­те­мы - он, ра­зу­ме­ет­ся, чув­с­т­во­вал, что его при­хот­ли­вое и па­ра­док­саль­ное мыш­ле­ние ни­ког­да не при­ми­рит­ся с те­оре­ти­чес­ким схе­ма­тиз­мом. Лишь в сво­бод­ном ху­до­жес­т­вен­ном тек­с­те, мог­ли, не осо­бен­но стес­няя друг дру­га, со­еди­нить­ся нес­коль­ко сос­тав­ля­ющих еди­но­го Лав­к­раф­та пер­сон: ве­ли­ко­леп­ный на­уч­ный эру­дит, за­ме­ча­тель­ный рас­сказ­чик, ме­ха­нис­ти­чес­кий ма­те­ри­алист, по­эт, ми­фот­во­рец.

Лавкрафт ни­ког­да не ве­рил в ок­куль­т­ные фе­но­ме­ны, точ­нее го­во­ря, в «оккуль­т­ность» фе­но­ме­нов, и фи­ло­соф­с­кие пос­ту­ла­ты ок­куль­тиз­ма бы­ли ему пол­нос­тью чуж­ды. Иерар­хия ин­фер­наль­ная, зем­ная и не­бес­ная, кон­ф­рон­та­ция бо­га и дьяво­ла, тран­с­цен­ден­т­ный вы­ход за пре­де­лы ви­ди­мо­го ми­ра, пос­вя­ще­ние, об­ре­те­ние нес­лы­хан­ных спо­соб­нос­тей и воз­мож­нос­тей - все это, по его мне­нию, толь­ко на­ив­ные ан­т­ро­по­цен­т­ри­чес­кие гре­зы. Да и как ина­че мог рас­суж­дать че­ло­век, для ко­то­ро­го «вся­кая ре­ли­гия - толь­ко дет­с­кое и не­ле­пое вос­х­ва­ле­ние веч­но­го то­ми­тель­но­го зо­ва в бес­п­ре­дель­ной и уль­ти­ма­тив­ной пус­то­те». Ес­ли нет все­об­щей ор­га­ни­чес­кой идеи, свя­зу­ющей все су­щее, ста­ло быть, мож­но рас­суж­дать в луч­шем слу­чае о свя­зях ло­каль­ных - вспы­хи­ва­ющих и за­ту­ха­ющих. Ес­ли нет все­об­щей ор­га­ни­чес­кой идеи, зна­чит, лю­бая ком­по­зи­ция воз­ни­ка­ет сто­хас­ти­чес­ки и ее ком­по­нен­ты свя­за­ны меж со­бой не­ожи­дан­но и на­силь­с­т­вен­но. Пред­по­ло­же­ние о на­ли­чии пос­то­ян­но­го цен­т­ра, о сво­бод­ном со­еди­не­нии ком­по­нен­тов ве­дет к бес­чис­лен­ным ме­та­фи­зи­чес­ким нон­сен­сам, к ре­ли­гии и мис­ти­циз­му.