— О чём задумался? — сзади подходит Алессия.
— Я? Ни о чём.
— Как так ни о чём? Так не бывает. Твой мозг, кажется, заключил вечный контракт с компанией.
— Кажется, сегодня ему дали одну свободную ночь.
— Отдыхать тоже иногда нужно. Возьми, — она протягивает ему бокал. — Я думала, ты уже допил. Это с Пантеллерии. Мне кажется, оно ещё лучше. Попробуй…
Алессандро медленно делает глоток.
— Да, и правда хорошее. Нежное…
И лёгкий ветерок, пришедший с запада, вредоносный, пытается изменить атмосферу. Алессия тоже опирается о перила и смотрит вдаль.
— Знаешь, с тобой так здорово работать. Я смотрю на тебя, когда ты в офисе. Ты не можешь усидеть, всё ходишь по ковру… всегда по кругу, там уже целый ров. Ты смотришь в потолок, но на самом деле – вникуда… Это словно ты мог бы видеть намного дальше потолка, дальше здания, неба, намного дальше моря. Видишь дальше, видишь очень многое…
— Да, какие же вы… Ладно, хватить дразнить меня.
— Нет, я правда так думаю. Ты в идеальной гармонии с миром, ты умеешь смеяться над тем, что иногда происходит и что мы вынуждены терпеть. Как, например, в конце любовной истории. Уверена, что если с тобой такое произойдёт, ты сможешь и над этим посмеяться.
Алессандро смотрит на Алессию. С момент они стоят неподвижно. Потом Алессандро делает глоток вина, которое она принесла, и снова смотрит на крыши домов.
— Тебе это сказал адвокат, так ведь?
— Да, но даже если бы и не рассказал, я всё равно бы догадалась. Не думаю, что эта Элена достойна твоей «сентиментальной депрессии».
Алессандро трясёт головой.
— Он и об этом тебе рассказал.
Алессия понимает, что он чувствует себя неловко.
— Ладно, генерал, знаешь, скольких я бросила? А уж сколько раз меня бросали!
|
|
— Нет, не знаю. Никто не приходил и не рассказывал мне о твоих личных проблемах.
— Ты прав, прости. Но не сердись на своего друга. Всё, чего хочет Пьетро, – снова увидеть тебя счастливым, как всегда. Он выбрал меня, чтобы я тебя заставила тебя улыбаться, но, может, было бы лучше отправить к тебе одну из тех русских, нет?
— Что ты говоришь?
Когда тебе плохо, нет ничего хуже, чем когда к тебе кто-то подходит и ты нагружаешь его своими дурацкими проблемами. Например, тот тип, который хотел, чтобы его все запоминали. Видишь, ты даже уже не помнишь его имени. Ах да, Андреа Сольдини. Теперь Алессия со своей манией быть центром внимания. Даже хуже – быть правильным лекарством. Как же достало…
Алессандро подходит к ней. Алессия смотрит в другую сторону, куда-то вдаль, на улицу, которая исчезает за поворотом. Алессандро гладит её по спине. Она немного поворачивается к нему, улыбаясь. Но он опережает её и целует в щёку.
— Спасибо, ты отличное лекарство. Видишь? Подействовала за несколько секунд, я уже улыбаюсь.
— Да ладно! — Алессия улыбается и обхватывает себя за плечи. — Ты всё время надо мной прикалываешься!
— Нет, я это серьёзно говорю.
Алессия смотрит на него.
— Вам, мужчинам, никогда нельзя верить…
— Только не говори сейчас типичную фразу «вы все одинаковые», никогда не думал, что от тебя можно такое услышать.
— Ну смотри, я скажу тебе другое: вы, мужчины, всегда жертвы женщин. Но вам это на руку. И знаешь, почему? Так вы можете оправдать всю ту боль, которую причините следующей женщине.
— Ой-ой-ой!
Алессия собирается уйти, но Алессандро её останавливает.
|
|
— Алессия?
— Да?
— Спасибо.
Алессия оборачивается.
— Не за что.
— Нет, серьёзно. Это вино отличное.
Алессия качает головой, потом улыбается и заходит в дом.
Кафе-мороженое «Аляска». Волны сидят на металлических стульях, рядом с входом. Олли выпрямила ноги и расположила их на соседних стульях.
— Здесь и в самом деле делают офигенное мороженое, чтобы задница растолстела! — она жадно облизывает его, а в конце даже немного откусывает. — Лично я думаю, что в шоколад кладут какие-то наркотики. Не может быть, что мы были зависимы от простого шоколада!
В этот момент мимо проходят две девушки. Одна одета в чёрную куртку, на спине написано SURFER. Вторая – рыжая, у неё написано Fiat. Они болтают, смеются и заходят в кафе.
— Уфф, а ещё в последнее время я также зависима от «Fiat»!
Ники смеётся.
— Не хочешь попробовать сёрфинг?
— Нет, я уже пробовала…
— Олли, кажется, ты издеваешься над нами. Не думаю, что ты и это успела.
— По-моему, — вмешивается Дилетта, — она это говорит, потому что здесь я. Хочет, чтоб я завидовала. Хочет, чтобы я задумалась о том, что я якобы упускаю.
— Я с ним даже не встречалась, просто прокатилась однажды на машине!
Мимо на всей скорости проезжает парень на скутере, а потом резко тормозит в миллиметре от них.
— Так вы были здесь! — это Джо, парень Эрики. — Я вас везде искал!
— Мы просто гуляли.
— Да, это я знаю.
Эрика встаёт и обнимает его. Они долго целуются в губы.
— Любимый… Мне так нравится, когда ты ревнуешь.
— Я не ревную, просто беспокоился. На Евре была полиция – там устроили эти гонки. Арестовали толпу людей за то, что они украли и разбили машины, за незаконное пари и заговор.
|
|
— Конечно, это же бум-бум! Не меньше, чем заговор! — Олли кладёт в рот последний кусочек мороженого. — Может, ещё и вооруженная банда?
— Я серьёзно говорю. Мне это рассказал Джанджи, он был там, он смог сбежать, когда приехала полиция.
— Блин, значит, это правда, — Дилетта встаёт на ноги. — Джанджи был там.
— Значит, вы тоже были? — Джо грозно смотрит на Эрику.
— Я была там с ними.
— Да мне пофигу, что ты была там с ними, я не хочу, чтобы ты туда ходила, и точка.
— Ясно, — Олли вертит головой. — Ты ревнуешь к Фернандо, который принимает ставки.
— Начинается… Я просто беспокоюсь за неё и всё! Представь, если бы её схватили! Потому что многие сейчас в полиции, ты меня слышала? Или ты всё ещё не понимаешь?
— Да, если бы её схватили… её бы схватили, — спокойно повторяет Олли.
Джо берёт Эрику за руку.
— Милая, почему ты мне не сказала?
Эрика высвобождается.
— И правильно. Ты ведёшь себя, как мой отец. Оставь меня в покое! Я уже тебе сказала, что была со своими подружками! — и добавляет шёпотом: — Я не хочу ругаться перед ними, хватит уже.
— Окей, как хочешь.
Звонит мобильный Ники. Она достаёт из кармана брюк маленькую Нокию.
— Чёрт, это мама, чего она хочет в такое время? Привет, мам, какой приятный сюрприз.
— Где ты?
— Прости, ты даже не поздороваешься?
— Привет, где ты?
— Уфф… — Ники пыхтит и смотрит в небо. — Я на корсо Франча, спокойно ем мороженое с девчонками. Что случилось?
— Слава богу. Прости, мы только что вернулись домой, папа включил телевизор, и в ночных новостях сказали, что на Евре арестовали группу молодых людей. Они назвали имена, и среди них был сын тех наших друзей, Фернандо Пассино…
— Кто?
— Да, тот, с которым ты иногда гуляешь, хватит, не валяй дурака! Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, Ники, не зли меня! Я знаю некоторых из этих ребят, ты дружишь с ними. Как обычно, говорят имена только ребят постарше, и в какой-то момент мы подумали, что ты могла тоже быть среди остальных.
— Мама, ну о чём ты думаешь? Извини, но за кого ты меня принимаешь? — Ники закатывает глаза, девочки смотрят на неё с любопытством. Она делает жест рукой, «вы не представляете, что случилось». — Сказали хоть, за что их арестовали? Что они сделали?
— По правде говоря, я не очень хорошо слышала, что-то с машинами, украли или вроде того, я не совсем поняла… Звучало как «стумтачка».
— Это называется «бум-бум-тачка»…
— Да, точно! А ты откуда знаешь?
Ники сжимает зубы и пытается исправить оплошность.
— Просто к нам только что приехал Джорджио, парень Эрики, и рассказал об этом. Он услышал по радио новости, но мы ему не поверили.
Олли и Дилетта сдавленно смеются. Потом Олли начинает изображать кошку, скользящую по льду. Ники пытается стукнуть её, чтобы она перестала смешить её.
— Видишь? Я тебе не всякие глупости тут говорю, — продолжает мама, — видишь, это правда, то, что случилось. Слушай, почему ты ещё не дома? Вообще-то, уже полночь.
— Мама, я что, Золушка? Сейчас буду. Пока. Целую. Я люблю тебя.
— Ладно, целую, целую, давай скорей, ладно? — и кладёт трубку.
— Чёрт возьми! Значит, то, что рассказал Джо, правда.
— С чего бы ему врать нам? С какой целью?
— Всё, девочки, идём домой, завтра узнаем всё в подробностях из газет.
Волны рассаживаются по своим скутерам и в машину. Олли садится на свой скутер, надевает шлем и заводится.
— Ночь свободы, а?
Ники улыбается и садится на свой.
— Знаешь, что я думаю? Наверняка это Джо позвонил в полицию. По крайней мере, на какое-то время он избавился от Фернандо.
Дилетта смеётся.
— В последнее время вы такие гадюки! Я пришла к выводу: секрет в том, чтобы оставаться всегда до конца с вами. По крайней мере, так вы не наговорите всяких гадостей о той, которая уже ушла.
— Ах, так? Отличная мысль, — отвечает Ники с улыбкой. — В любом случае, можешь быть уверена, прежде чем лечь спать, я обязательно напишу смс-ку Олли, какую-нибудь сплетню о тебе. Мне жаль, но тебе нас не остановить.
Она заводит скутер, жмёт на газ и уезжает, растягивая ноги, навстречу ветру, в восторге оттого, что может насладиться этой глупой, маленькой, прекрасной свободой.
Алессандро на террасе. Он смотрит вдаль в поисках кто знает каких мыслей. Небольшая меланхолия сопровождает последний глоток его вина. Потом он тоже заходит в дом и оставляет бокал на стеллаже, рядом с книгой. Это «Афоризмы. Песок и пена» Джебрана. Он берёт её и листает страницы. «Семь раз я презирал свою душу: первый раз, когда увидел, что она покорялась, чтобы достичь высот. Второй раз, когда заметил, что она хромает в присутствии увечных. Третий раз, когда ей дано было выбирать между трудным и легким, и она выбрала легкое. Четвертый…» Хватит. Не знаю почему, но когда тебе плохо, всё звучит так, словно имеет скрытый смысл. Алессандро закрывает книгу и решает пройтись по дому, чтобы найти Пьетро. Ничего. В гостиной его нет. Он внимательно смотрит между людьми, по углам, ищет везде… Нет. Зато видит Андреа Сольдини с красивой высокой девушкой. Андреа улыбается. Алессандро возвращает ему улыбку, но продолжает искать Пьетро. Ничего. Его нет здесь. Не хотелось бы… Он открывает дверь спальни. Ничего. Только на кровати валяется чья-то куртка. Шкафы тоже открыты. Идёт в туалет. Пытается открыть дверь, но она закрыта на ключ. Алессандро снова пытается открыть. Мужской голос изнутри говорит:
— Занято! Если закрыто, значит, кто-то внутри, не так ли?
Это глубокий и действительно раздражённый голос. Голос человека, который на самом деле занят своими делами. И это не Пьетро.
Алессандро идёт на кухню, окно широко открыто. Ветер играет со светлой лёгкой занавеской. А ещё ею играют два человека. Мужская спина. Пока он шепчет ей что-то смешное на ухо, она ласкает его спину. Он сидит на обеденном столе, на нём – девушка с раздвинутыми ногами. Он между её ног. Он поднимает руку над её головой, играет вишенкой. Медленно опускает её, а затем снова поднимает, пока девушка, делая вид, что сердится, смеётся и дуется, потому что не может поймать её ртом. Она хочет эту вишню и, возможно, не только её. И мужчина это знает. И смеётся.
— Пьетро!
Друг поворачивается к Алессандро, девушка пользуется тем, что он отвлекся, и ловит на лету с его руки вишню, ловит ртом.
— Видишь, что ты наделал? У меня из-за тебя вишню украли!
Девушка смеётся и жуёт с открытым ртом, язык и слова окрашиваются в красный цвет, цвет аромата, желания, улыбки.
— Отлично! Я выиграла! Давай другую. Эй, вишня, поиграем ещё? Ты же говорил…
— Да, правда, вот…
Пьетро даёт ей ещё вишню, и русская девушка выплёвывает первую косточку, а потом пододвигает к себе чашку и начинает есть руками. Пьетро подходит к Алессандро.
— Вот видишь? Теперь игра окончена. А я хотел ещё немножко поиграть с ней… Одна вишенка, другая… Она каждый раз хочет больше и больше, а дальше бы я довёл игру до конца, и – пум! — Пьетро зажимает Алессандро между ног. — Банан! — Пьетро смеётся, пока Алессандро поправляет на себе брюки.
— Видел бы ты, в какого имбецила превращаешься!
Русская трясёт головой и смеётся, потом съедает ещё вишенку. Алессандро наклоняется к Пьетро и говорит ему тихим шёпотом:
— То есть, у тебя двое детей, тебе скоро сорок, а ты ведёшь себя вот так. Через три года я буду таким, как ты? Я волнуюсь. Очень.
— Почему? За три года многое может измениться. Ты можешь жениться, тоже завести ребёнка, попробовать с иностранкой… Ты можешь достичь этого, ты даже можешь достичь моего уровня… Превзойти меня! Да ты уже это сделал, в той рекламе Адидас: Impossible is Nothing… Нет ничего невозможного! И это ты будешь говорить мне о трудностях и препятствиях? Да, чёрт возьми, ты всё сможешь. Пойдём к тебе? Да ладно, пусти меня только на одну ночь!
— Ты совсем псих?
— Нет, это ты такой! Ну, когда ещё я смогу переспать с русской? Ты видел, какая она красотка?
Алессандро смотрит за спину Пьетро.
— Да, вижу…
— Вот именно, девушка моей мечты. Русская, длиннющие ноги. Смотри, смотри, как она ест вишенку… Представь, как она съест… — Пьетро присвистывает и снова тянется рукой между ног Алессандро.
— Ага, банан. Давай, заканчивай…
Девушка снова начинает смеяться. Чтобы убедить Алессандро, Пьетро отдаёт ему конверт из кармана пиджака.
— Посмотри на это. Я закончил дело о Butch&Butch. Вы возвращаетесь туда. Вот здесь пункт о продлении контракта ещё на два года. Это заказное письмо, ну, и я не имею права отдавать его до следующей недели. И всё же я даю его тебе сейчас. Ты согласен? Ты знаешь, каким крутым станешь? Ты больше не будешь шефом – будешь большим боссом! Но взамен…
— Ну ладно, ладно. Поехали. И зови… — он показывает на русскую.
— Браво! Ты хоть представляешь, как приятно с тобой вести переговоры?
— Да, только не думай, что это как в «Последнем поцелуе». Я не собираюсь тебя прикрывать постоянно, ясно? С Сюзанной разбираться ты будешь сам, и не впутывай меня.
— Разбираться с Сюзанной? Да нет ничего проще. Я скажу ей, что остался ночевать у тебя. Это же правда, так?
— Да, да… правда…
— К тому же, она никогда не подумает ничего плохого о тебе. Ни за что не догадается… Вишенки, бананчики и она. Настоящий русский салат.
— Слушай, почему вместо адвокатуры ты не посвятил себя кабаре?
— А ты бы писал мне тексты?
— Ладно, я жду тебя там. Попрощаюсь с Алессией. И кстати…
— Да-да, знаю, ты никому не собирался говорить об Элене, но я сделал это ради тебя, клянусь. И когда у тебя кое-что будет с ней, ты вспомнишь обо мне…
— Я такооое о тебе вспомню!
— Согласен, тогда не думай обо мне, когда станешь встречаться с ней. Но потом, когда ты подумаешь как следует, ты поймёшь, что всё это благодаря мне.
— Я не собираюсь ничего понимать. И не собираюсь встречаться с Алессией.
— Но почему?
— Я не хочу смешивать работу и личную жизнь.
— Снова извини, но как же Элена?
— Какая разница, она попала в нашу компанию позже, и вообще в другой отдел, он очень далеко.
— И что?
— А Алессия – моя помощница.
— Так ещё лучше, вы можете сделать это в офисе. Удобно, правда? Закроетесь в кабинете, и никто ничего не сможет сказать вам.
— Ага, именно так мы и поступим. Спасибо тебе огромное, да. Я пойду попрощаюсь, и мы уезжаем. Я устал.
Алессия в гостиной, болтает со своей подругой.
— Пока, Алессия, мы уезжаем. Увидимся завтра утром в офисе. Нас вызвал главный, не знаю, зачем.
— Хорошо, вот завтра и узнаем, — Алессия поднимается на цыпочки и целует его в обе щёки. — Пока, и спасибо, что пришёл, ты меня очень порадовал. Передавай привет от меня своему телохранителю…
— Точнее, моему представителю. Я беру его везде с собой, чтобы он всем мог объяснять мои проблемы…
Алессия запрокидывает голову назад, а потом разводит руками, как бы говоря: «Я не это имела в виду!».
Будучи вежливым, Алессандро прощается с девушкой, которая вызвала одну из трёх его улыбок за эту ночь.
Так, больше, кажется, прощаться не с кем. Алессандро выходит из дома. В конце коридора видит Пьетро с русской. Но они не одни.
— А это кто?
Рядом с Пьетро стоят ещё две девушки, почти копии любительницы вишни.
— Она сказала, что не поедет без своих подруг. Да ладно, поехали уже. И к тому же, извини, но разве это не ваши модели? Не они участвуют в вашей рекламной кампании? Ты же сам их выбрал.
— Верно, но я их выбрал для работы.
— Не преувеличивай. Возможно, ты не в курсе, но в наше время многие берут работу на дом.
— Ай, отлично. Значит, пока ты работаешь, я должен болтать с двумя другими? Слушай, раз уж вы едете все вместе, то дайте мне поспать. Мне завтра рано вставать, серьёзно, у меня важное совещание. Ну правда, давай не будем их брать.
— Как ни странно, я обо всём подумал. Смотри!
Из-за спины Пьетро появляется Андреа Сольдини.
— Ну так что, поехали? — чтобы его не оставили, Андреа обнимает русских и выходит из дома первым. Пьетро смотрит на Алессандро и подмигивает.
— Ты видел? Он их займёт. Сольдини, прирождённый артист. Он сидел справа от Элены, — говорит Пьетро, снова подмигивая Алессандро.
— Да, я знаю.
— Ах, так ты его помнишь?
— Нет, это он мне сказал.
Они все уходят, а с ними – пакетик вишни, который Пьетро стащил и спрятал в карман куртки. Они выходят из здания и садятся в машину.
— Вау! Этот Мерседес просто шикарный! Это же новый ML, правда? — Андреа проводит по крыше и дверце, а потом запрыгивает внутрь. — И к тому же такой удобный!
Пьетро садится между девушками.
— Да, в этой тачке всё идеально… Просто сказочная. Смотрите. Вуаля! — он вытаскивает из пиджака бутылку вина, всё ещё холодную и почти полную. — Вот, пожалуйста, — он достаёт стаканчики из другого кармана. — Извините, что пластиковые. В жизни нельзя иметь всё; однако, нужно стремиться к этому, потому что счастье – не цель, а образ жизни…
Алессандро ведёт и смотрит на него в зеркало заднего вида.
— От кого ты это услышал?
— Мне жаль говорить тебе это. От Элены.
Элена. Элена. Элена.
— Ты часто с ней болтал?
— По работе, всегда только по работе, я много работаю, — Пьетро в шутку просовывает руку между ног одной из девушек, не касаясь её. Потом поднимает руку, будто нашёл что-то. — Вуаля! — он открывает руку. — Настоящая вишня! Вот поэтому я такой сладкий! — и он предлагает её другой девушке, сидящей рядом, она с удовольствием съедает и смеётся.
— Ммм, вкусная.
Пьетро поднимает бровь.
— Как и ты этой ночью.
— Прости, Алессандро, мы едем к тебе, нет? — Алессандро кивает Андреа. — А что скажет Элена, когда увидит, что ты приехал с этими тремя вишенками?
Пьетро наклоняется вперёд и шлёпает его по левому плечу.
— Браво! Молодчина! — Они с Алессандро переглядываются в зеркале. — Гм, отличный вопрос. Так что ты скажешь?
— Элена в командировке и вернётся через два дня.
— А, значит, можно не волноваться.
— Я прошу вас только об одном.
— Подожди, сначала я: ни слова об этой ночи, окей? — вставляет Пьетро.
— Это тоже. Но тогда я прошу вас о двух вещах: не упоминайте больше Элену при мне.
— Почему? — наивно спрашивает Андреа.
— Потому что я начинаю чувствовать себя виноватым.
Пьетро закатывает глаза, потом ищет в зеркале взгляд Алессандро, и, найдя, глазами обещает ему тишину. Как иначе, именно поэтому они дружат.
Ночь приоткрытых окон, через которые чувствуется весна. Ночь одеял, которые защищают; воспоминаний, которые не оставляют сомнений; горьковатого привкуса на губах. Ники всё ворочается и ворочается. Иногда прошлое делает подушки неудобными. Но что такое любовь? Существует ли какое-то правило, способ, рецепт? Или всё это – случайность, и мы можем только ждать, чтобы увидеть, повезёт ли нам? Такие сложные вопросы, в то время, как часы в форме доски для сёрфинга, висящие на стене, показывают полночь. Фабио. Какой странный день. Нет, прекрасный. Я всё ещё помню. Сентябрь. Приятный ветерок и темно-синее небо только начинающейся ночи. Он с ребятами играет импровизированный концерт в заброшенном корабле, на самодельной сцене, в то время как кто-то участвует в конкурсе рисунков и брызг, рисуя на гипсокартонной стене граффити. Мы как обычно пошли туда благодаря уличным слухам. Мне нравится его стиль. Огненные слова песни, которые ранят сердце. И даже Олли говорит, что Фабио до смерти хорош. И каждый раз, когда она это говорит, то я чувствую приступ боли и досады. Потому что он просто красавец. Я это понимаю. Когда мы смотрим друг на друга, он подмигивает мне со сцены. Эмоции двоих, что играют на расстоянии, выше и ниже импровизированной сцены, между людьми, танцующими в быстром ритме музыки. А потом – какой сюрприз! – я встречаю его в институте, в другой группе, и узнаю, что мы одного возраста, он смотрит на меня и улыбается. Да, он и правда красавчик. Мы вместе уходим после уроков, чтобы немного покататься на скутере, съесть мороженого или выпить пива в центре, сходить на репетицию группы в подвале. До того, как всё это приводит нас к поцелую между звуков и цветов одной субботней ночи в торговом центре. Позже путешествие продолжается, и поцелуй превращается в совместную ночь дома; мои родители были опять на каком-то из своих обычных ужинов, а брат спал у Ванни. Слишком большой дом для, возможно, слишком маленькой любви. Он с цветком. Только с одним, говорит, потому что он особенный, единственный, не теряется в куче с другими цветами. Один поцелуй. Одно «нет». И ещё один. И ещё. Руки переплетены, глаза ищут и находят новые места, новые панорамы. Сейчас. Вот он, момент. Ты не хочешь останавливаться. Это станет началом всего. Вы уязвимые и хрупкие, любопытные и нежные. Взрыв. На следующий день я встречаюсь с Волнами, они расспрашивают, и я чувствую себя… великой. Он – тот, кто ищет меня, выбирает меня и говорит мне: «Ты моя. Ты никогда меня не оставишь. Нам слишком хорошо вместе. Я люблю тебя». А потом: «Где ты была? Кто это был? Почему ты ночью не осталась со мной, вместо того чтобы идти на дискотеку с подружками?» И тогда ты понимаешь, что любовь – это совсем другое. Это чувствовать себя светлыми и свободными. Это не пытаться украсть сердце другого, не твоего, который не может тронуть твоих чувств. Ты должен каждый день делать что-то, чтобы заслужить любовь. И ты говоришь это. Говоришь это ему. И ты в курсе, что должно что-то измениться. Нужно расстаться, чтобы снова найти свою дорогу. Фабио зло смотрит на меня, он перегородил мне выход. И говорит мне «нет», говорит, что я ошибаюсь, мы счастливы вместе. Он берет меня за руку и с силой сжимает. Потому что, когда тот, кого ты любишь, уходит от тебя, ты пытаешься остановить его, применяя физическую силу, и ожидаешь, что так ты сможешь удержать и его сердце. Это не так. У сердца есть ноги, которых ты не видишь. И Фабио уходит со словами «Ты мне заплатишь», но любовь – это не долг, который оплачивают, она не даёт кредитов, не устанавливает скидок.
Две слезинки, почти застенчивые, беспокоящиеся о том, как бы не коснуться подушки, медленно скользят вниз. Ники укрывается получше. И на мгновение чувствует себя защищённой этим одеялом, которое отделяет её от мира.
Полпервого ночи. Ники вертится в кровати. Подушка кажется ей неудобной. Мысли – как ножи под матрасом. Вдруг – шум открывающегося замка. Отражение света из прихожей.
— С недавних пор Фаскати мне кажутся нелепой парочкой! Ты слышал? Он злится, что его жена не хочет записаться на курс танго! Но если ей неинтересно, то ей незачем танцевать!
Симона как всегда оставляет ключи на полке. Ники слышит шум. И представляет её. Слушает, что они говорят.
— Да, но для него это было бы красивым жестом любви. И он знает, что ей не нравится, но хочет, чтобы в первый раз они пошли вместе.
— Но нельзя же ожидать, что, только потому что ты кого-то любишь, этот человек должен делать то, что ему не нравится! Он должен был сказать ей: дорогая, ты тоже должна пойти делать то, что тебя нравится, а потом мы поговорим дома! Так ведь гораздо лучше! Компромисс…
— Конечно! Ты, например, ходишь на водную аэробику, а я – на теннис.
— И я не стану просить тебя, чтобы ты ходил на этой курс со мной и ещё девятнадцатью женщинами!
— Отчасти потому, что там я буду один среди двадцати женщин, одетый как для эксперимента Леонардо Да Винчи! Погоди-ка… Ты сказала – девятнадцать женщин?!
— Да, дурачок! Но они все невротички. Я куда как лучше…
Звук движущегося стула. А потом тишина. Полная тишина. Глубокая. Тишина поцелуев. Та, которая рассказывает о снах и сказках, о спрятанных сокровищах. Самых прекрасных. И Ники это знает. И пока она подтягивает подушку всё сильней, то думает, что настоящая любовь – это, наверное, как у её родителей. Простая любовь, каждый день вместе, у каждого свои обязанности и увлечения. Любовь, сделанная из смеха и шуток по возвращении домой среди ночи, из завтраков по утрам, из детей, которых надо воспитывать, из того, что ещё не сделано. Да, мои родители любят друг друга. Они не были друг у друга первой любовью. Они познакомились после того, как уже встречались с другими. И, возможно, совсем не так всё было с другими. Может быть, необходимо постоянно встречаться и расставаться, пока не найдёшь того самого. Может быть, когда любишь, каждый раз как первый.
— Какой красивый дом… — говорит одна из русских.
Алессандро смотрит на неё и улыбается. Элена никогда мне такого не говорила! Он едва успевает открыть дверь, как Андреа пробирается внутрь и обходит всю гостиную.
— Да, в самом деле, очень красивый, серьёзно… А-а-а, эти фотки я уже видел. Да, Элена приносила их в офис, потому что хотела сделать рамки. Они очень клёвые… Твои работы, да?
— Да, — Алессандро немного отходит, чтобы впустить Пьетро и трёх русских девиц. — Так, это гостиная, там туалет, ванная, здесь кухня, — он обходит всё и показывает дальше. — Это спальня для гостей с ванной. Ну, если кому-то понадобится…
Алессандро и Пьетро смотрят друг на друга и улыбаются.
— Да, — кивает Андреа, — если кому-то понадобится.
— Ладно, ещё одна важная вещь: вы должны всё делать максимально бесшумно, потому что сейчас… — Алессандро смотрит на часы, — почти два часа ночи, и я иду спать… туда, — он кивает на большую комнату вглубь коридора, который выходит из гостиной.
— Эй, я совсем не помню, чтобы спальня была там! — довольный, говорит Пьетро.
— Потому что она и не была там. Но Элена захотела всё переделать.
— Но как? Именно сейчас, когда… — но Пьетро вспоминает, что здесь ещё и Андреа.
— Именно сейчас, когда? — спрашивает тот.
— Я хотел спросить, почему именно сейчас… Обычно же ремонты и перестановки делают летом, не весной!
— Правда, ты прав…
— Правда, Алессандро, в том, что ты имеешь полное право быть подавленным.
— Но я вовсе не подавлен.
— Подавлен, ты в стрессе. Хочешь вишенку?
— Нет, спасибо, я пошёл спать.
— Русскую красотку?
— Тоже нет.
— Видишь, как стресс раздавил тебя?
— Ну ладно, ладно, доброй ночи. Не шумите и закрывайте двери осторожно, когда будете уходить, потому что соседи жалуются, когда я закрываю со стуком.
Пьетро потягивается.
— Какой абсурд. Ты сам можешь подать на них жалобу.
Алессандро закрывается на ключ в своей комнате, быстро раздевается, чистит зубы и ложится в кровать. Включает телевизор и листает каналы, ищет, что бы посмотреть. Но ничто не привлекает его внимания. Он встаёт. Открывает шкаф, который раньше принадлежал Элене. Пусто. Открывает один из ящиков. Только несколько парфюмерных мешочков, которые сделала она сама. Он берёт один. Жимолость. Другой. Магнолия. Ещё. Цикламен. Ни один не пахнет ею. Он складывает всё обратно, выключает телевизор, свет, медленно закрывает глаза. В темноте, перед тем как уснуть, он видит запутанные изображения, воспоминания. В тот раз, когда они ходили в кино, после того, как они попросили билеты в кассе, он понял, что оставил бумажник в машине. Видя, как он копается в карманах, Элена протянула деньги в окошко кассиру, красивой блондинке, которая тактично ничего не замечала, чтобы не поставить его в ещё более неудобное положение: «Простите его, он это делает для равенства полов, но ему неудобно, и поэтому, чтобы заставить меня заплатить, он сначала должен устроить спектакль». Ему в тот момент хотелось провалиться сквозь землю. Или когда у него захватило дух, когда она вошла в комнату, в эту самую комнату, одетая в одни только прозрачные трусики… А потом на диване… пум, пум, пум… С вожделением. Со страстью. С яростью. С желанием. Тум, тум, тум. Но не так громко. Тум, тум, тум… Алессандро просыпается и едва не подпрыгивает.
— Что такое? Что происходит?
— Это Ксения.
— Что за Ксения?
— Ксения Бурикова.
Но кто ты такая, хотел спросить Алессандро, я тебя совсем не знаю.
— Это Ксения, — теперь Алессандро вспоминает, что у него в доме три русские девушки. Он встаёт и открывает дверь. — Ты слышишь? Тому парню плохо…