Он осторожно внес в свою мысленную записную книжку пометку: «Среда, 15 мая».
Положить гербицид в чаеварку или в чайный пакетик и как это устроить — все эти вопросы нужно будет решить вечером рокового вторника, когда все, что нужно для заваривания чая, уже будет готово. Главное то, что решение принято.
Пятнадцатое мая — вне всякого сомнения, поворотный день в ее жизни — для Каролины началось скверно. Во-первых, Бен поцеловал ее перед уходом на работу. Такое не случалось с тех времен, когда он только устроился на телевидение. Майкл пришел, как всегда, в пять часов, но в постели вел себя слишком уж напористо, словно позабыл о нежности. Потом Каролина пролежала час в его руках, думая о том, что могло его встревожить, он же все это время молчал и заговорил, только когда включили телевизор. Возможно, он рассчитывал, что штампованные фразы ведущих и реклама отвлекут внимание Каролины оттого, что он собирался ей сказать.
Его учебник был открыт, и чайник на чаеварке уже начал гудеть, когда он по-юношески грубовато произнес:
— Все кончено.
Каролина в это время смотрела отрывки боя Фрэнка Бруно и слушала его невнимательно. Когда репортаж закончился, она повернулась к Майклу.
— Прости, что ты сказал?
— Я сказал, что все кончено.
В сердце Каролины словно вонзился кинжал. На несколько минут оно замерло. Когда к ней вернулся голос, она, как какая-нибудь глупая домохозяйка среднего уровня, пролепетала:
— Я не совсем поняла. Что кончено?
— Это. Наши встречи по утрам.
— Твой родители возвращаются домой раньше, чем планировали?
— Нет. У меня… появилась своя квартира, ближе к колледжу. Чтобы меньше тратить времени на дорогу по утрам и вечерам.
— То есть ты просто переезжаешь?
— Где-то так. Я же не могу жить с родителями вечно.
Голос Каролины стал громче и тоньше.
— Ты не живешь с родителями. Они вернутся только через полгода. Ты переезжаешь подальше от меня. Ты что, считаешь меня человеком, с которым можно встречаться, когда тебе удобно, а потом, когда это станет уже не так удобно, просто взять и уехать?
— Ну… вообще-то, да. Я свободный человек.
— Ты сволочь! Мерзавец.
Она в ту минуту с превеликим удовольствием схватила бы его за плечи и так бы встряхнула, чтобы у него зубы вылетели, но вместо этого она просто села в постели и в негодовании замолчала. Было четверть восьмого. Чайник на автоматической чаеварке засвистел и налил кипяток в сосуд с чайными пакетиками.
«Выпейте чая или кофе, — сказал Бен в телевизоре своему гостю, политику, с улыбкой, напоминающей оскал черепа. — Сейчас как раз время для утреннего чая».
— Дело не во мне, верно? — наконец произнесла Каролина, пытаясь не дрогнуть голосом. — У тебя появилась другая?
— Хорошо, да, у меня появилась другая, — согласился Майкл.
— Моложе, чем я?
— Конечно, моложе, — сказал Майкл, открыл учебник и углубился в теорию монетаризма.
Про себя Каролина повторила: «Конечно, моложе?! Как это понимать? Женщин старше меня не бывает в природе? Или „я просто коротал время с такой старухой, как ты, дожидаясь, пока мне не подвернется кто-то моего возраста“»?
— Ты переезжаешь к девушке, — произнесла она гробовым голосом.
— Ага, — ответил Майкл, не отрываясь от Хайека.
«Как вам наш чай?» — спросил Бен своего гостя.
Каролина сидела на кровати, глядя на мелькающие картинки на экране, пока чаеварка остывала. Будущее раскинулось передней, как бескрайняя пустыня, — ей предстоит прожить жизнь жены и матери. Но, господи ты боже мой, разве это жизнь? По какой-то непонятной причине, когда она над этим задумалась, жизнь в роли любовницы показалась ей чем-то полноценным, традиционным и достойным. Теперь каждая ее мысль о предстоящих годах превращалась в отвратительную, издевательскую картинку, где все белое выглядело черным, как на негативе. Так же и человек, лежавший рядом с ней на кровати, из обаятельного объекта сексуального влечения превратился в грубого и неблагодарного подростка.
Тем временем в «Проснись, Британия» все тоже не шло гладко: двое ведущих запутались, кто что должен представлять. Каролина сосредоточила внимание на экране, она любила смотреть, когда Бен портачил.
— Прошу прощения, — произнес Бен с улыбкой доброго дядюшки. — Я думал, это слова Мэрайи, но, оказывается, мои. Так… Я знаю, что нашего сегодняшнего гостя зовут Дэвид, но я не знаю, о чем вы хотите сегодня поговорить, Дэвид.
— О ядах, — ответил Дэвид.
Но камера не переключилась на него, и, как только он произнес это короткое слово, Каролина (а вместе с ней и миллион телезрителей) увидела, что Бен разинул рот и в его глазах сверкнул, как молния, панический страх.
— Мне часто пишут родители маленьких детей, — спокойным голосом, обещающим, что все будет хорошо, заговорил Дэвид, — и очень часто они задают один и тот же вопрос: что делать, если в руки ребенка попал яд. Старые лекарства, моющие средства, вещества, применяющиеся в садоводстве, — все они могут нести опасность, а некоторые могут даже привести к смерти. — Каролина увидела, как Бен (камера словно прилипла к нему) с трудом проглотил подступивший к горлу комок и взялся рукой за шею. Потом режиссер наконец смилостивился над ним и показал доктора, который увлеченно продолжал рассказ: — Итак, вот основные правила, как нужно поступать в случае отравления…
Каролина не отличалась смекалкой, но вдруг последовательность событий этого утра выстроилась в цепочку: поцелуй Бена, его улыбка, когда он предложил своему гостю в студии чай, бутылка гербицида на кухне рядом с коробкой с чайными пакетиками, изумление Бена при упоминании яда.
— Майкл, — сказала она.
— Что? — произнес он, не отрывая взгляда от книги.
Она посмотрела на погруженного в себя, жестокого и даже не осознающего своей жестокости человека, и кровь ее закипела.
— Ничего, — сказала она. — Давай выпьем чаю. Он, наверное, уже остыл совсем.
Она налила две чашки и одну передала ему. Он отложил книгу, которую на самом деле не читал, и мысленно поздравил себя с тем, что все прошло так легко. Взяв чашку, он сел на край кровати и стал смотреть в телевизор, где спортивный обозреватель рассказывал о вчерашнем соревновании легкоатлетов в Осло.
— Ого! — уважительно произнес Майкл, помешивая ложечкой в чашке. — Вот это, я понимаю, забег.
Он сделал большой глоток чая, потом быстро опустил чашку, повернулся к Каролине и начал задыхаться.
Каролина, держа в руке полную чашку, смотрела на подлого юнца. На губах ее играла торжествующая улыбка. Камера, спрятанная в шкафу в соседней комнате, зафиксировала эту улыбку для Бена и для суда, на котором их судили, по иронии судьбы, вместе.
САЙМОН БРЕТТ
Запретная смерть
~ ~ ~
Харриет Чейли нажала кнопку звонка на двери дома № 73 на Дреффорд-роуд. Этот большой эдвардианский особняк находился в той части города, где за последние десять лет цены на недвижимость взлетели до небес. За приоткрытой дверью гаража она заметила поблескивающий хромом старинный «бентли».
Двое старшекурсников на велосипедах у нее за спиной, пребывавшие в характерном для их возраста заблуждении, что всем вокруг интересно знать, о чем они говорят, оживленно обсуждали предстоящую сегодня вечеринку и разбирали по косточкам тех, кого собирались приглашать. Впрочем, этот треп ее только успокаивал, потому что был ей знаком. Казалось, лишь совсем недавно она приезжала в город навестить Дикки. Но это было еще до того, как он получил диплом и занялся своими исследованиями. Дикки в те дни разговаривал точно так же. В те дни, когда он еще не ушел с головой в работу, в те дни, когда в его жизни еще было место для чего-то другого.
Но это было больше пяти лет назад. А теперь снова напомнила себе она, наверное, в тысячный раз за последние три дня, Дикки мертв.
Ее снова охватило чувство вины. После смерти родителей ей следовало быть ближе к младшему брату. Но со временем это становилось все сложнее и сложнее. В последние годы стало почти невозможно заставить Дикки говорить о чем-то, кроме предмета его исследований. Предмет этот (какая-то особенность синтаксиса старофранцузского языка) был до того туманным, что тем, кто имел неосторожность поинтересоваться его сутью, приходилось потом выслушивать получасовую лекцию.
Дикки был настоящим специалистом. Экспертом с мировым именем. Его приглашали читать лекции на конференции по всему миру: Токио, Сан-Франциско, даже в Париж. В академических кругах он, несомненно, заслужил огромное уважение, но для обычных людей — то есть для всех, чьи интересы не ограничивались данной особенностью старофранцузского синтаксиса, — было очевидно, что одержимость Дикки превратила его в скучного зануду.
«Хотя, — вдруг подумалось Харриет, — в этом он не одинок». Неужели семейный порок?.. Она знала, что точно так же предана своему делу — работе в британском посольстве в Риме. Спроси ее о любимом деле, и результат будет не сильно отличаться…
Если бы они нашли время расслабиться и не думать о делах! Если бы подумали о чем-нибудь другом. Если бы забыли о восьмилетней разнице в возрасте и попытались узнать друг друга получше.
Но теперь уже было поздно на это надеяться.
Дверь дома № 73 на Дреффорд-роуд открылась, и за ней показался мужчина лет пятидесяти. Он был в твидовом костюме, круглое лицо обрамляли почти неприлично длинные седые волосы. На нее он смотрел изучающе, без удивления, но явно не догадываясь, кто она.
— Добрый день. Я Харриет Чейли, — объявила она своим удивительно низким, почти мужским голосом.
На его лице тут же появилось сочувствующее выражение.
— Ужасно жаль, что все так сложилось. Прошу вас, входите. — Он провел ее по длинному коридору, отделанному темными деревянными панелями, в гостиную с низкими кожаными креслами и горами раздутых папок, напоминающую школьную учительскую. На стенах между фотографиями ралли старинных «бентли» висели картины в простоватом южноамериканском стиле.
— Меня зовут Майкл Бруэр. Я был… Наверное, правильно будет сказать, домовладельцем Ричарда,[25] но надеюсь, что и другом тоже. Присаживайтесь.
— Спасибо.
— Не хотите ли чаю? Или кофе?
— Нет, спасибо. Я только что пообедала.
Он неуверенно присел на ручку кресла.
— Не знаю, упоминал ли Ричард когда-нибудь обо мне в письмах…
— Нет. Нет, боюсь, что мы не так уж часто переписывались. Можно сказать, что совсем потеряли контакт несколько лет назад.
— Да, конечно. Иначе бы я знал, что вы — его ближайшая родственница, и, разумеется, не стал бы так спешить…
Он немного подался назад и вдруг, хотя Харриет его ни в чем не обвиняла, принялся защищаться.
— Мне ужасно неловко. Просто он, пока жил здесь, никогда не говорил, что у него есть какие-то родственники. В колледже тоже никто толком не знал о его семье. Он ни с кем не делился.
— Да.
— И поскольку мало людей приходило к нему сюда… А те, кто приходил, были… Скажем так, не были близкими друзьями… Да что там говорить, если у него и был друг, так это я. Поэтому, когда пришлось организовывать похороны, я подумал, что чем скорее все будет сделано, тем лучше.
Харриет твердо кивнула.
— Я вам очень благодарна.
— Поверьте, мисс Чейли, если бы я знал, что у Ричарда есть сестра, я бы никогда…
— Конечно. Не волнуйтесь. Просто неудачно сложились обстоятельства. Такое бывает.
— Да.
Но выражение его лица так и осталось взволнованным, и Харриет показалось, что ей стоит попытаться его успокоить. В конце концов, этот человек ведь сделал больше, чем кто-либо другой в подобных обстоятельствах.
— Я правда очень благодарна вам, мистер Бруэр. Хоть кто-то позаботился о том, чтобы брата похоронили как положено.
— Да. — Он пожал плечами. — Это было меньшее, что я мог сделать.
— Хм. Их провели в церкви колледжа?
— Что? Похороны?
— Да.
Майкл Бруэр как будто смутился.
— Нет. Нет.
Какой-то инстинкт удержал Харриет от того, чтобы продолжать эту тему.
— Я бы хотела увидеть могилу Дикки… Ричарда, мистер Бруэр. Почтить его память и…
Его замешательство сделалось еще заметнее.
— Прошу прощения, но тело вашего брата было кремировано, и…
— Ах! — Это известие потрясло ее.
Когда три дня назад в посольство сообщили о смерти Дикки, Харриет была ошарашена этим известием. Единственным для нее утешением было представлять его тело и думать о том, что, хоть его уже и нет в живых, что-то от него осталось. Но сейчас она узнала, что даже эта надежда оказалась призрачной.
Вспомнив свою дипломатическую подготовку, она уверенно перевела разговор в другое, менее эмоциональное русло.
— А вы тоже связаны с университетом, мистер Бруэр?
— Я немного преподавал в свое время, — сказал он. — Но, как вы наверняка знаете из газет, в образовании сейчас занялись сокращением штатов. И вот, три года назад меня уволили.
— Сочувствую, — формальным тоном произнесла она. — А что вы преподавали?
— Испанский.
Харриет кивнула на стены.
— И отсюда эти картины?
— Да, я до сих пор езжу в Южную Америку почти каждое лето.
— Правда? Меня несколько лет назад отправили в Боготу. — Видя его удивление, она пояснила: — Я работаю в Министерстве иностранных дел.
Он кивнул.
— Я плохо знаю Боготу. Бывал там всего раз, и то лишь несколько дней.
— Понятно.
Светская беседа постепенно застыла на мертвой точке. Продолжать ходить вокруг да около было бессмысленно.
— Мистер Бруэр, — спросила Харриет с характерной для нее прямотой, — как умер брат?
— Э-э-э…
— Я имею в виду, отчего он умер?
На его смущение уже было больно смотреть.
— По-моему, — собравшись с духом, сказал он, — в свидетельстве о смерти было указано «воспаление легких», но, если вы хотите узнать подробнее, обратитесь к доктору.
Доктор Харт, как и его кабинет, вид имел невзрачный и даже жалкий. Он и его пиджак спортивного покроя выглядели помято, как будто они вместе устали от бесконечного общения с больными и выявления симптомов. Его приемная была забита кашляющими, жалующимися и студентами, заработавшими нервный срыв в ожидании очередного экзамена. То, как доктор поглядывал на часы, не оставило у Харриет сомнения, что ей уделили время только лишь из вежливости.
— Первый раз ваш брат обратился ко мне, я думаю, месяца три назад. Он жаловался на проблемы с пищеварением. Понос, позывы к рвоте. Я выписал ему лекарства, но они ему, похоже, не помогли. Он еще несколько раз приходил ко мне, и все так же, без улучшений. Незадолго до его смерти я сам сходил к нему домой. Но тогда у него уже началась пневмония, и…
Доктор пожал плечами. Для него это был просто очередной случай, который закончился тем же, чем заканчиваются они все, с той лишь разницей, что на этот раз конец наступил немного раньше, чем можно было ожидать.
— Но почему же вы не отправили его в больницу? — спросила Харриет.
Доктор Харт устало кивнул.
— Я пытался его убедить, когда он приходил ко мне. Я хотел, чтобы он сдал кое-какие анализы, но ваш брат и слышать об этом не желал. Сказал, что у него нет на это времени.
— Что должен заниматься работой…
— Да, он так говорил. А когда я виделся с ним в последний раз, боюсь, что сдавать анализы было уже поздно. — Доктор вздохнул. — Мне жаль, мисс Чейли, но если больной сам отказывается следить за своим здоровьем, мы, доктора, мало чем можем ему помочь.
— А вскрытие производилось?
— В этом не было необходимости. Я видел вашего брата перед самой смертью. Смерть его не была неожиданной или необъяснимой.
— Да. — Харриет помолчала секунд. — Доктор Харт, как вы думаете, из-за чего он заболел?
Ответ прозвучал резко, почти грубо:
— Я же сказал. Он сам довел себя до этого. Одному Богу известно, чем он питался и когда. Насколько я знаю, мистер Бруэр пытался уговорить его есть нормальную, здоровую пищу, но почти всегда… Боюсь, он просто не думал о себе. В таких условиях любая инфекция могла для него стать гибельной. Под конец он так себя истощил, что даже обычная простуда могла перерасти в воспаление легких. Ваш брат, мисс Чейли, вел весьма своеобразную жизнь. — Он снова с раздраженным видом посмотрел на часы. — А теперь, если у вас больше нет вопросов…
Харриет встала и направилась к выходу, но у двери остановилась.
— Вы мне рассказали все, что знаете, доктор Харт?
— Да, — угрюмо проговорил он и опустил взгляд на лежащие на столе бумаги.
— Как жаль, что Дикки так и не женился, — сняв с полки стопку книг, сказала Харриет и обвела взглядом заваленную бумагами комнату покойного брата. — Если бы рядом с ним был человек, о котором нужно заботиться, он бы не ушел в работу с головой. Я хочу сказать, ни одна женщина не позволила бы ему так жить, не видя ничего, кроме работы.
— Вы правы, — вежливо согласился Майкл Бруэр.
— Вы не видели, у него были подруги? То есть, может быть, сюда приходил кто-нибудь постоянно?
— Сюда вообще мало кто приходил.
— Похоже, брат женщинами вообще не интересовался.
Майкл Бруэр проворчал что-то, соглашаясь.
Харриет вздохнула.
— Я знаю людей такого склада. Но в детстве он был очень живым… Общительным. Наверное, ему было ужасно одиноко.
— А я так не думаю, — сказал Майкл Бруэр, пытаясь ее хоть чем-то подбодрить. — По-моему, он был настолько поглощен работой, что попросту не замечал, был с ним кто-нибудь рядом или нет.
— Хм. Как странно, сейчас его работа кажется совершенно бессмысленной. — Она сняла с полки еще одну книгу. — Я хочу сказать, что не понимаю даже названий этих книг. Что уж говорить об их содержании. Наверняка они недешево стоят. Хотя, конечно, это не для каждого.
— Да.
— Как вы думаете, можно будет избавиться от них через университет? Ну, то есть отдать в библиотеку… или кому-нибудь, кто занимается той же темой.
— Я уверен, что это возможно. Если хотите, я мог бы заняться этим.
— Если вам не трудно, я была бы вам очень благодарна.
— Конечно. Вы хотели бы их продать?
— Нет, что вы. Просто было бы хорошо, если бы они попали туда, где бы их оценили.
— Разумеется.
Она обвела взглядом комнату с выражением отчаяния на лице.
— У него вообще-то не так много вещей. То есть книги и журналы — да, но личных вещей почти нет.
— Да. У него, конечно, была одежда и… Хотите посмотреть?
— Нет, нет. Я все это отдам в «Оксфам» или…
— Я и с этим готов помочь, если хотите.
— Я не могу вас так утруждать…
— Нет-нет, все в порядке. Мне это не трудно, я же все равно тут живу, а вы говорили, что вам нужно возвращаться в Рим.
— Да, я на работе обещала вернуться через несколько дней. Мне дали отпуск по семейным обстоятельствам.
Внезапно ей представилось, как на столе в ее кабинете растут кипы документов, требующих обработки. Да еще этот раут у посла в субботу. Без нее им не удастся организовать все как следует. Хм, завтра днем есть удобный авиарейс.
— Знаете что, оставьте это мне, я все улажу, — успокаивающе произнес Майкл Бруэр. — Если вы уверены, что из его вещей вам ничего не нужно…
— Я, пожалуй, еще посмотрю. У него могли быть какие-нибудь семейные фотографии или еще что-нибудь.
— Оставайтесь, сколько вам нужно.
— Спасибо.
Харриет зевнула и украдкой посмотрела на часы. Почти восемь. Последние несколько дней она почти не спала. Все-таки нужно поискать еще. Может быть, здесь все же сыщется что-нибудь такое, что поможет раскрыть книгу жизни брата.
Однако мысль о завтрашнем рейсе засела у нее в голове. «Еще полчаса здесь, — подумала она, почувствовав укол совести, — а потом обратно в гостиницу». Перекусить, пораньше лечь спать, а утром поездом в Лондон. Здесь ей больше нечего было делать.
— Мистер Бруэр, — неуверенно произнесла она, — я хочу спросить насчет болезни Дикки…
Мужчина насторожился.
— Да?
— Как долго он был прикован к кровати?
— Думаю, недели три.
— А в это время он нормально питался?
— Я пытался его уговорить, но ему это было неинтересно. А когда он что-то съедал, надолго это в нем не задерживалось.
— Я вам очень благодарна за то, что вы присматривали за ним.
Майкл Бруэр пожал плечами.
— Жаль, что я не смог сделать чего-то большего.
— А он продолжал работать?
— Да. До самого конца. Я пробовал повлиять на него, говорил, что ему нужно в больницу, но… У него был очень волевой характер.
— Да.
Раздался звонок в дверь. Пробормотав «извините», Майкл Бруэр отправился вниз. Дверь в комнату он оставил приоткрытой, поэтому Харриет слышала происходивший в коридоре разговор.
Сначала Майкл Бруэр вежливо произнес:
— Добрый вечер.
Потом раздался неожиданный голос, молодой, грубоватый и немного заговорщический:
— Привет, мне этот адрес дал друг.
— Да?
— Его Род зовут.
— И что? — Это имя явно ничего не сказало Майклу Бруэру.
— Он сказал, что я могу прийти сюда, чтобы… Сказал, тут живет человек, который может…
— Прошу прощения, но ваш друг, похоже, ошибся и дал вам неправильный адрес. Здесь вам никто не поможет.
Заинтересовавшись разговором, Харриет подошла к двери комнаты Дикки. Через стойки перил она могла разглядеть посетителя. Это был молодой парень с черным панковским ирокезом, в порванных джинсах и куртке. Бледное лицо, нервно подергивающийся рот, но взгляд нагловатый, даже высокомерный.
Как только она выглянула, Майкл Бруэр закрыл входную дверь. Харриет поспешно вернулась в комнату и, чтобы принять занятой вид, присела на пол рядом с кипой бумаг у книжного шкафа. Она переставила ее в сторону и увидела под бумагами пачку глянцевых журналов.
Она открыла один из них.
Несмотря на то что иногда она вела себя как старая дева, жизненный опыт Харриет Чейли был богаче, чем могло показаться. Она знала, что такое порнография.
Однако такой порнографии раньше ей видеть не приходилось. На фотографиях не было женских тел. Там были одни мужчины.
Она пошарила рукой под книжным шкафом и достала оттуда узкую коробку для сигар. Открыв крышку, она обнаружила пару тонких пластиковых шприцев, несколько запачканных кровью бинтов и маленький полиэтиленовый пакетик с белым порошком.
— Кхм.
Она повернулась и увидела стоявшего в дверном проеме Майкла Бруэра. На лице его была написана жалость.
— Простите, — сказал он, — я думал, что избавился от всего этого, и надеялся, что вам все-таки не придется об этом узнать.
— Вы что, — изумилась Харриет, — хотите сказать, что Дикки умер от передозировки наркотиков?
— Нет, — печально покачал головой Майкл Бруэр. — Дело не в этом.
— Я все равно не могу в это поверить, — призналась Харриет. — Я ведь помню, каким Дикки был раньше…
— Вы сами сказали, что давно не видели его. — Голос Майкла Бруэра был мягким, полным сочувствия.
— Это правда.
— И вы удивлялись, что он не общался с женщинами.
— Да.
— Мне очень жаль, но все было понятно с первого дня, когда он поселился здесь.
— Ox.
— Сюда приходили мальчики. Спросите любого из соседей. Молодые люди приходили по ночам к вашему брату.
— Я поняла. — Вдруг ее поразила мысль. — Подождите… А этот парень, который приходил сегодня…
Майкл Бруэр кивнул.
— Мне очень жаль. Мне действительно не хотелось, чтобы вы об этом узнали.
— Хорошо, что я узнала хотя бы сейчас.
— Но почему? Почему вы так говорите? Я думал, вам и без этого сейчас нелегко.
— Нет-нет. Я хочу узнать о нем как можно больше. Я очень жалею, что не сделала этого, когда он был жив. Теперь я хочу узнать о Дикки все.
— Вот как…
— Может быть, так мне будет легче справиться с этой утратой.
— Может быть… — Майкл Бруэр грустно покачал головой. — Но мне кажется, так вы только сделаете себе больнее.
— Возможно, боль — это именно то, что мне сейчас нужно. Это искупление. Наказание за то, что не узнала его лучше, когда он был жив.
Майкл Бруэр кивнул, принимая такое объяснение.
— Почему доктор Харт не рассказал мне об этом?
— Мы обсуждали с ним это, мисс Чейли, и решили, что чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.
— Врач не должен так поступать.
— Возможно. Но чисто по-человечески… По крайней мере, он проявил сочувствие.
— Да. — Харриет посмотрела на часы. — Он, наверное, вряд ли до сих пор на работе?
— Да, скорее всего.
— У вас есть его домашний телефон?
— Есть, — сказал Майкл Бруэр, печально кивнув головой.
— Вы хотите сказать, что не поставили диагноз сразу?
— Ну, хорошо. Да, — вспыльчиво ответил доктор Харт. То, что ему позвонили домой, и так было ему неприятно, а когда начали ставить под сомнение его медицинские знания, он и вовсе разозлился. — Послушайте, мисс Чейли, вы хоть представляете, сколько пациентов я принимаю в день? И я разговариваю с ними всеми: пенсионеры с артритом, женщины с менопаузами, студенты с бог знает какими проблемами. Секс, депрессия, наркотики… Вы представляете себе масштабы наркомании в этом университете? И с каждым годом ситуация только ухудшается, потому что торговцев наркотиками, похоже, никто не ловит. А если и поймают одного, на его место приходят двое. Так вот, из-за всего этого у врачей просто не хватает времени. Поэтому мы вынуждены ставить диагноз на основании видимых симптомов. Если больной жалуется на понос, ты прописываешь ему средство от поноса. Черт возьми, да что тут говорить, если о том, что ваш брат был гомосексуалистом, я узнал только перед самой его смертью.
— Я тоже этого не знала.
— Вот видите! Вы росли с ним вместе, и то не знали. Я же встречал его всего… три… нет, четыре раза. Как я, по-вашему, мог узнать все подробности его личной жизни?
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но я говорю о наркотиках… Меня это больше всего поразило. Раньше он был противником наркотиков. Причем яростным противником. Хотя это тоже было давно.
— Люди меняются.
— Да. А вы знали о том, что он принимал наркотики?
— Опять же, узнал об этом только перед самой его смертью. Если бы я знал раньше, я мог бы что-то сделать.
— Это Майкл Бруэр рассказал вам?
— Нет. Он, наоборот, делал все, чтобы я этого не узнал.
— Почему?
— Потому что был другом вашего брата.
— Он был ему больше чем друг, верно?
— Что вы имеете в виду?
Когда Харриет стала звонить по телефону, Майкл Бруэр из вежливости оставил ее одну в своем кабинете, поэтому она почувствовала, что может рискнуть поговорить с доктором на эту тему.
— Мы выяснили, — продолжила она, — что Дикки был гомосексуалистом…
— Нет. Это невозможно. Я уверен, что Майкл не такой. Он просто хороший, добрый человек. Сейчас таких людей практически не встретишь, но он такой. Он оказался с больным на руках и стал помогать ему, как мог.
— Но если это не Майкл рассказал вам, как вы узнали про наркотики?
— Я… нашел кое-что в комнате вашего брата. Шприцы. — «Как и я», — подумала Харриет. Доктор продолжил: — Майкла Бруэра тогда даже не было там.
— Вы разговаривали с Дикки об этом?
— Нет. Он был уже слишком плох. Практически лежал без сознания.
— Почему же вы не забрали его в больницу?
— Послушайте, мисс Чейли. Ваш брат умирал. Я не мог его спасти, и никто бы его не спас на той стадии болезни. Майкл Бруэр сказал, и я с ним согласился, что ему лучше умереть дома в знакомой обстановке, а не в больничной палате.
— А второй причиной было то, что вы не хотели, чтобы больничные врачи узнали о вашей ошибке?
— О какой ошибке? Что вы имеете в виду, мисс Чейли?
— Я имею в виду то, что вы раньше не поняли, что происходит с Дикки.
На другом конце провода стало тихо. Потом доктор Харт неохотно согласился:
— Хорошо. Да. Я должен был обратить на это внимание, но не обратил. Как я уже говорил, через мой кабинет проходит слишком много людей. Иногда встречаются такие люди, которые сразу вызывают подозрение. Их с первого взгляда можно отнести к группе риска. Но с такими, как ваш брат… который казался… эксцентричным, да, но в остальном совершенно нормальным… То есть такого человека в последнюю очередь можно было заподозрить в гомосексуальности или наркомании.
— Да, — согласилась Харриет. — И именно для того, чтобы скрыть свою ошибку, вы и написали в свидетельстве о смерти «воспаление легких» и…
— Он умер от воспаления легких, — возразил доктор Харт.
— Хорошо, он умер от этого, но убило его другое.
— Это казуистика.
— Нет, ничего подобного, — продолжала безжалостно давить Харриет. — И по этой же причине вы были только рады, что похороны устроили так быстро? Вы были рады, что его кремировали. Конечно, ведь это уничтожило доказательства вашей грубейшей ошибки.
— Хорошо. Если вы так это называете, пусть будет так.
После этого признания повисла тишина. Потом доктор снова стал защищаться.
— Знаете что, мисс Чейли, я совсем не рад, что так получилось. Но СПИД — болезнь новая, пока что неизлечимая, и обычным терапевтам (а я никогда не считал себя чем-то большим, чем обычный терапевт) о ней известно очень немного. Когда ко мне на прием приходит какой-нибудь наркоман или проститутка и жалуется на потерю веса и понос, я знаю, чего ожидать. С таким человеком, как ваш брат… Когда он приходит с чем-нибудь, что может быть вызвано пищевым отравлением или любым из многочисленных вирусов, то…