В условиях перехода человечества к эпохе информационного общества роль мифа в обществе резко возрастает. Ведь он обеспечивает социум символически означенными ценностными смыслами, в соответствии с которыми человек будет жить [Кэмпбелл 2002]. А с учетом бурного развития информационных технологий миф стал оружием массового поражения, с помощью которого конструируют идентичность и контролируют сознание людей [Ставицкий 2013]. Последнее обстоятельство требует иного отношения к мифу, более глубокого его изучения. И знание структуры мифа и особенностей его функционирования может существенно этому помочь [Ставицкий 2012].
Их важность и значимость связана с тем, что через структуру мифа определяются его природа, смысл и назначение, а также характер функционирования, что в свою очередь, благодаря подключению соответствующих контекстов, позволяет лучше понять не только современный миф, но и его роль в жизни людей и общества в целом [Ставицкий 2015]. По мнению К. Леви-Стросса, «структура не имеет обособленного содержания: она сама является содержанием, заключенным в логическую форму, понимаемую как свойство реальности» [ЛевиСтросс 1985: 9].
В основе сложившейся проблемы лежал парадокс мифологической структуры, который заключался в том, что, с одной стороны, как символически означенный образ реальности миф должен быть структурированным. Ведь даже самые элементарные явления знаковой системы обретают структуру, если их наделить смыслом, а миф – это смыслонесущая и в образно-символической форме отраженная сознанием реальность, а мифотворчество есть процесс смыслообразования. Но с другой стороны – при такой универсальной пластичности и многообразии проявления некая единственная и законченная структура мифу не нужна. Последнее обстоятельство требовало основательной проверки, результатом которой и стало данное исследование, поставившее прежние установки под сомнение.
Следует отметить, что, формируя подходы к разработке мифологической структуры, К. Леви-Стросс опирался на достижения структурной лингвистики. Особенно на работы Р.О. Якобсона.
Согласно рассуждениям К. Леви-Стросса, если миф есть«явление языкового порядка» или «лингвистический объект» [Леви-Стросс 2001: 218], то и структура его должна быть соответствующей. При этом, настаивая на лингвистических основаниях, К. Леви-Стросс оговаривает, что проявляемые мифом как языковой структурой (лингвистическим объектом) «специфические свойства» располагаются на более высоком уровне, чем обычный уровень языковых выражений. Иначе говоря, эти свойства мифа имеют более сложную природу, чем «свойства языковых высказываний любого другого типа» [Там же: 218]. Отсюда следует, что либо миф может рассматриваться как языковый феномен, но его свойства этим не ограничиваются, либо сам К. Леви-Стросс при анализе мифа понимал, насколько его аргументация условна, ограничена и отчасти вымучена.
Попытку К. Леви-Стросса вывести структурную единицу мифа на уровне фразы, поскольку миф есть «лингвистический объект», можно рассматривать как гениальную небрежность. Тем более, что исследования В.Я. Проппа [2001], а несколько позже Е.М. Мелетинского [1978], показали, что при исследовании мифа или сказки исходные единицы могут быть больше фразы. Однако, несмотря на это замечание, популярность предложенной французским антропологом гипотезы до сих пор не снижается.
К. Леви-Стросс пошел по пути, упрощая синхронно-диахроническую структуру мифа через сведение его как языкового явления к высказыванию. Раскрывая свой метод, К. Леви-Стросс подчеркивал, что «характерная для мифа синхронно-диахронная структура позволяет упорядочить структурные элементы мифа в диахронические последовательности (ряды в наших таблицах), которые должны читаться синхронно (по колонкам). Таким образом, всякий миф обладает слоистой структурой, которая на поверхности, если так можно выразиться, выявляется в самом приеме повторения и благодаря ему» [Леви-Стросс 2001: 241]. В результате долгого исследования К. Леви-Стросс свел миф к «высказыванию», которое нужно «рассказать» и «понять» [Там же: 222]. И у нас к данному подходу особых возражений не было бы, если бы такой вариант не вынуждал делать в ходе анализа слишком много предположений и допущений, чтобы считать его вполне убедительным и окончательно доказанным. Поэтому, хотя логика К. Леви-Стросса относительно предложенных им примеров представляется весьма внушительной, подходы и контексты его подводят.
Спрашивается: почему К. Леви-Стросс решил тогда свести миф к высказыванию? Ведь что такое высказывание? Это фраза, предложение. Некая крайне малая единица общего смыслового пространства, отличающаяся высокой смысловой неустойчивостью. Этакая смысловая «клетка». Однако, нельзя по строению клетки, как бы она ни была важна для человеческой жизнедеятельности, судить о сущности человека. И сводить миф к высказыванию всё равно, что сводить пустыню к песку, а воду – к ее химическому составу, ведь содержательная сторона сложного и по-разному проявляющегося явления тогда полностью игнорируется. Значит, подобный подход, как минимум, уже в силу этого нуждается в существенной коррекции.
К сожалению, понимание сложности и непереводимости мифа, в силу его универсальной пластичности, вынудившее К. Леви-Стросса сравнить миф с музыкой, не помешала ему угодить в ловушку, поставившую великого антрополога в положение пушкинского Сальери, пытавшегося музыку разъять «как труп», поверив «алгеброй гармонию». В данном случае имеется в виду предложенная в «Структуре мифов» формула: Fx (a): Fy (b) = Fx (b): Fa -1(y) [Там же: 239], о которой профессор А.Д. Шоркин написал, что, благодаря этой «несложной формуле», К. Леви-Стросс «решил, сопоставляя варианты мифов, по сути, задачу классификации медиаторов, уяснив на огромном фактическом материале стандартную механику их порождения» [Шоркин 1996: 36]. В подтверждение тому звучит фраза из следующей после «Структуры мифов» главы «Структурной антропологии»: «Таким образом, мы видим, чего можно достигнуть только путем структурного анализа содержания мифа: вскрытия правил преобразования, позволяющих переходить от одного варианта к другому, произведя операции, подобные алгебраическим действиям» [Леви-Стросс 2001: 245]. Результат также получился аналогичный, хотя сама формула выглядит достаточно убедительной. В этом смысле весьма примечательна оговорка К. Леви-Стросса о том, что попытки обрабатывать мифы подобным образом требуют усилий больших коллективов и хорошего финансирования [Там же: 240].
Каков же тогда общий итог? Великий исследователь погряз в детализации деталей. За бесконечными и постоянно меняющимися частностями исчезло целое. Мифа как универсального социокультурного явления не стало. Поэтому данный способ оказался бесперспективным. Что, однако, для великого французского антрополога простительно, если учесть, как много он сделал для реабилитации мифа в современной культуре.
Хотя в трудах К. Леви-Стросса миф предстает как результат «величайшей степени организованности на первый взгляд произвольных продуктов человеческого духа» [Леви-Стросс 2007: 752], определить характер и структуру его организации К. Леви-Строссу фактически не удалось. И вряд ли удастся его последователям.
Положив в основу структуры мифа высказывание, К. Леви-Стросс выстроил ее таким образом, что все остальные элементы мифа стали рассматриваться как внесистемные, исключив полноту значений, без которых миф просто не существует, проявляясь разом во всем на всех возможных для него уровнях [Ставицкий 2012].
Исходя из этого, предложенную К. Леви-Строссом структуру мифа можно отнести к великим заблуждениям ХХ века, которое увлекает и очаровывает исследователей уже более пятидесяти лет, но в познании мифа не продвигает, несмотря на титанический труд великого французского антрополога и его многочисленных поклонников и последователей.
Знание структуры мифа является знанием онтологического порядка через выстроенное на внутренних связях частностей строение объекта, так как структура позволяет выявить те основы объекта, которые играют роль матрицы и обеспечивают ее той стабильностью, без которой она не только теряет свою идентичность, но и не может просто существовать. Значит, знание мифологической структуры и умение ее выявлять из живой мифологической субстанции через преодоление структурной неопределенности мифа, безусловно, помогает лучше разобраться в мифе, чтобы лучше его понимать и использовать.
Вместе с тем, попытки структурировать мифы можно воспринимать, как стремление внести в стихийные процессы мифотворчества элементы рациональности.
Структура мифа не будет понятна вне факта социокультурного разнообразия мира и психофизических различий между людьми, а перевод мифов при их анализе в условно статическое состояние делается из соображений удобства понимания. Структуры встроены в мифологическое пространство, реализуясь в нем как некие сгустки смысла, и могут быть отделимы от него лишь как абстракция, в качестве своеобразного методологического допущения, в реальных условиях функционирования мифа невозможного.
Таким образом, структура мифа К. Леви-Стросса может рассматриваться как модель, на выявлении слабых мест которой можно лучше понять те проблемы, которые еще не решены. Но рассматривать ее как прорыв в нынешних условиях, несмотря на огромные научные заслуги ее автора, уже является нецелесообразным. А поскольку структура мифа, предложенная К. Леви-Строссом, для мифа как универсалии культуры не подходит, уместно учесть, что процесс исследования мифологических структур должен определяться логикой мифа [Ставицкий 2012], а не соображениями удобства понимания применительно к тому, что уже было известно и наработано. Значит, единой универсальной структуры мифа не существуют, так как она будет разной в зависимости от системы отсчета и того явления, которое в данный момент изучается как объект мифологизации.