Меф, знавший, как хитро Даф путает делопроизводство мрака, посылая пергаменты не в те отделы, промолчал. Арей всегда относился к бумажной рутине со снисходительностью воина, ненавидящего писанину. Ему проще было зарубить комиссионера, чем проштамповать ему регистрацию.
– Дафна молодец. Она… ну это… старается. Делает успехи… то есть… – поправился Меф, заметив насмешливый взгляд Арея.
– Лигулу мой ответ не слишком понравился. Он сказал, что твоя личная жизнь его интересует мало. Пороки для мрака – это святое. Встречайся с кем хочешь, хоть с суккубами, только не со светлой.
– Она не светлая, – сказал Меф.
Арей насмешливо скривился.
– Ой ли?.. Ну мне‑то не пудри мозги, дружок! Создания Эдема не для тебя. Ищи девушек на другой дискотеке.
– Почему?
Арей приподнялся и предупреждающе взглянул на Мефа.
– Третья сила. Это тебе скажет кто угодно. Ты перестанешь быть темным, она перестанет быть светлой. Это дурной, очень дурной пример. На эйдосы он влияет разрушительно.
– При чем здесь эйдосы?
– В ментальном мире все взаимосвязано. Ты наследник мрака. Что допустимо для слуги, недопустимо для господина.
Арей говорил, а Меф и слушал, и не слушал. Он уже понял, что его шеф ничего не знает о планах Лигула и о том разговоре в лимузине. Говорить ему или нет? Можно ли считать Арея своим союзником или, прежде всего, он союзник мрака?
Мысли плавились, мешались. Перед глазами все плыло. Сознание Мефа съеживалось, как шагреневая кожа. С веника, которым размахивал Хасан, разлетались обжигающие капли. Внебрачный сын джинна уже двоился, но и это была еще не конечная станция.
Нет, понял Меф, сейчас он ничего не скажет. Просто потому, что язык заблудится, потеряется в звуках, как белая овечка в окрестностях мясокомбината.
Внезапно стены покачнулись, и Меф, убежденный, что продолжает стоять прямо, с удивлением увидел, как на него наплывает деревянный пол. С сауной клуба «Пижон» определенно что‑то происходило. Она раскачивалась, как палуба корабля. Меф шагнул к двери, но внезапно понял, что никуда не идет, а зачерпывает ногами пустоту, поскольку давно лежит на полу.
А бас Арея все звучал, и непонятно было, обращен ли он к Мефу или в пустоту.
– Четырнадцать – пятнадцать – шестнадцать лет – это возраст любви, мой мальчик. Настоящей любви. Дальше эта способность нередко теряется, ибо к чистой любви примешивается много других чувств, которые имеют к ней столько же отношения, сколько жук, попавший в миксер, имеет отношение к молочному коктейлю. Думаешь, я тебя не понимаю? Еще как понимаю. Но главного это не меняет: ты должен расстаться с Даф!.. Если ты этого не сделаешь, Лигул рано или поздно до нее доберется. Я хорошо знаю этого паука: он способен долгое время умильно улыбаться, а затем однажды подкрадется эдак бочком, будто между прочим, и нанесет ядовитый укус.
Глава 10
Тайфун «Дафна»
Женщины с легкостью лгут, говоря о своих чувствах, а мужчины с еще большей легкостью говорят правду.
Жан де Лабрюйер
Пока Меф по капле вытягивал истину из суккуба Хныка и беседовал с Ареем, Даф в одиночестве шла по улице, поражаясь, как быстро приспосабливаются москвичи к климатическим изменениям. Из окон второго этажа подростки прыгали в гигантские сугробы и выбирались оттуда, извиваясь червяком, часто без шапки, но в великолепном настроении. Отчасти великолепное настроение объяснялось тем, что школы были закрыты третий день.
Пропуская друг друга, пешеходы пробирались по все углублявшимся тоннелям. Кое‑где тоннели покрывались щитами, поверх которых их благополучно заваливало снегом. На оживленных улицах тарахтели снегоходы, и тут же рядом крайне довольный чудак с лицом, увенчанным блюдцами круглых очков, лежал животом на санях, в которые впряжены были две лайки. Все чаще попадались люди на самодельных снегоступах из коробок и ящиков, бодро шлепавшие по глубокому снегу.
Что касается лыжников, то их было столько, что это уже не стоит упоминания. Причем лыжи у большинства были охотничьи, широкие, беговые же совсем почти исчезли.
«Хм… Пожалуй, немного лишений – это как раз то, что нужно зажравшейся цивилизации, чтобы прийти в чувство и стать немного человечнее», – подумала Даф.
Она была не в духе. Ей хотелось летать, а не ползать по сугробам. Но летать‑то как раз и нельзя было. Трижды она отмечала на горизонте, в молочном небе, стремительные росчерки. Златокрылые! И тоже небось ищут ее котика. Про комиссионеров и говорить не приходилось. Их пластилиновые шустрые мордочки мелькали всюду – в толпе, на крышах, на рекламных вывесках, где они обнимали стройных красоток, находившихся в полном экстазе от минеральной воды, или, потягивая коктейль, раскачивались в туристических гамаках дальних стран, где никогда не бывает зимы.
Некоторые комиссионеры превращались в манекены в магазинных витринах и, одетые в сезонную одежду с ценниками, вертели лысыми головами. Замечая Даф, комиссионеры кривлялись и высовывали языки. Даф поначалу демонстрировала им однопальцевые, двупальцевые и трехпальцевые комбинации, унаследованные у Мефодия, но после, заметив, что комиссионеров это исключительно забавляет, стала отвечать им магической латынью, что крайне загрязнило многие витрины.
Неожиданно Дафна увидела на крыше газетного киоска, почти скрывшегося под снегом, розовый пляжный зонт. Среди заснеженного города он выглядел так нелепо, что она невольно остановилась. Под зонтом на идиллическом пластиковом стульчике сидел мужчина в белом халате. Его загораживали сгрудившиеся вокруг люди.
Дафна протолкалась ближе. К ручке зонта была прикреплена картонка:
«Фирма психологического консультирования: «ПОПЛАЧЬСЯ В ЖИЛЕТКУ!» оказывает бесплатную помощь населению. Здесь вы можете пожаловаться на своих соседей, одноклассников, сослуживцев, начальство, родителей, братьев и сестер. Готовьте жалобы заранее в компактной, лаконичной форме. У вас 5 минут. Облегчение гарантируется.
Прием ведет врач высшей категории,
доктор психологических наук,
профессор Хламонов».
Кто‑то из очереди нервно дернул Дафну за рукав:
– Девушка, вас тут не стояло!
– Меня тут и не будет стоять!.. Здравствуйте, доктор Припадочкин! – сказала Даф, узнавая в профессоре Хламонове небезызвестный ей персонаж.
Тухломончик, беседовавший с заплаканной дамой, тревожно вскинул голову. Вскочил, схватил Даф за рукав и торопливо потянул за киоск. Оставленная без попечения дама проводила их растерянным взглядом.
– Что ты делаешь? Зачем тебе их нытье? – спросила у него Даф.
– Это так, эксперимент! Новая форма работы! – заявил комиссионер.
– Какая еще форма?
Тухломон веско ткнул себе в лоб указательным пальцем:
– Тут не заржавеет! Я все записываю!.. Ты не представляешь, с какой готовностью люди жалуются на своих близких! Я прямо умиляюсь, сколько дряни можно выудить из самого милого на вид человека! Прям захлебнуться!
– А тебе зачем?
Тухломон посмотрел на Даф удивленными бараньими глазами.
– Да это же проще пареной репы! Он мне жалуется, распаляет себя, а я ему под конец: «Ах, ах! Какое чудовище! И как вы его только терпите? А нагадить ему не желаете?» И тут бац! Ты не представляешь, на что человек готов пойти, чтобы навредить маме, папе, братику или бывшему возлюбленному.
С этими словами Тухломон быстрым движением извлек из кармана стеклянный пузырек из‑под валерьянки, махнул им перед носом Даф и сразу спрятал, опасаясь, как бы чего не вышло. На дне пузырька что‑то желтело.
Решив, что златокрылые вскоре прикроют Тухломошину лавочку, а если нет, то она сделает это сама, Даф продолжила путь. На каждом перекрестке она закрывала глаза и телепатически прощупывала город, пытаясь хотя бы вчерне определиться с направлением, в котором ей следует двигаться. И всякий раз картинка действительно вспыхивала, правда, размытая, без деталей. Это все равно как если бы кто‑то толстой иглой пытался указать на карте мира место, где он посеял студенческий проездной и стоптанные шлепанцы.
Однако Дафне было не занимать упрямства. Она продолжала искать, заглядывая повсюду, где кот мог оказаться хотя бы теоретически. Ей думалось, что она хорошо представляет себе его любимые местечки – мусорные контейнеры, подвалы, крыши… Несколько раз из‑под ящиков, которые она переворачивала, и из контейнеров, по крышкам которых стучала палкой, действительно выскакивали коты. Однако это были коты бескрылые, имеющие как к Тартару, так и к Эдему весьма опосредованное отношение.
Наконец, в районе Триумфальной, во дворе одного дома, Дафна ощутила явную близость Депресняка. И, видно, ощутила не она одна, потому что снег на небольшой площадке разрывало ничуть не меньше двадцати комиссионеров. Все они неумело маскировались кто под археологов, кто под санитаров, а один под сбежавшего из дурдома психа, воображающего себя главврачом. Пожалуй, этому, последнему, его роль удавалась лучше всех.
Сгрудившиеся комиссионеры лопатами, детскими совочками и просто руками торопливо отгребали снег. Дафна вознегодовала, решив, что они загнали, окружили и сейчас схватят ее котика. Движением Грязного Гарри, выдергивающего из кобуры грязный кольт, она извлекла флейту, однако не успела поднести ее к губам, как золотая молния рассекла небо. Златокрылые!
Комиссионеры с писком улетучились. Кто‑то забился в щели, кто‑то телепортировал, а кто‑то сгинул так, что и сам бы затруднился описать как и куда именно.
Дафна поспешно метнулась в подъезд и замерла за дверью, стараясь казаться как можно незаметнее. Она ощущала, что златокрылым сейчас не до нее и искать они ее не будут, но все же на всякий случай сжала в ладони бронзовые крылья – единственное, что могло ее реально выдать. Крылья нагревались, сияли, рвались к своим, соскучившись по Эдему, хотели общения, однако Даф держала их крепко, не разжимая пальцев.
«Ну не смешно ли? Я уже боюсь своих и довольно нормально отношусь к комиссионерам и суккубам, к которым привыкла как к зимней простуде. Правду говорят: человек – это то, с кем он общается», – подумала Даф, не замечая, что случайно назвала себя «человеком».
Прильнув к щели между железной дверью, пахнущей свежей краской, и стеной, она осторожно выглядывала наружу. Она увидела, как на заснеженную площадку, в которой комиссионеры прорыли множество сырных дыр, опустились двое златокрылых. Одного из них Даф узнала сразу. Это был Фукидид. Другого видела впервые. Впрочем, знать всех в Эдеме было нереально, особенно если ты не прожил на свете и несчастных двадцати тысяч лет.
Златокрылые не стали тратить время на рытье снега вручную. Один из них поднес к губам флейту, а в следующий миг столб снега взметнулся выше дома. На дне образовавшегося котлована Даф увидела сияние. Златокрылые нетерпеливо склонились к нему, соприкасаясь головами.
– Это всего лишь жалкая кость от воблы! Не весь артефакт! Проклятый кот ее зарыл! – услышала Даф разочарованный голос Фукидида, плечистого стража, похожего на гнома.
– А где остальная вобла? – озадаченно спросил его напарник, юный блондинчик, сияющий и свежий, будто вымытый огуречным рассолом.
– Вдруг кот ее сожрал? – предположил Фукидид.
– Сожрал артефакт? Такое разве возможно? – испугался блондинчик.
– А почему нет? В лопухоидном мире возможно все. То же, что невозможно, то вероятно, – мрачно сказал Фукидид.
Часто посещая мир смертных, он уже ничему не удивлялся. Удивление – чувство неискушенных. Блондинчик наклонился и, материализовав пинцет, осторожно подцепил им кость Мистического Скелета Воблы.
– Странно, всего одна кость, а магическое поле такое, словно рядом и остальной скелет, – сказал он задумчиво.
– Это потому, что мы слишком близко от кости. Не расслабляйся, а то начнет глючить, – со знанием дела предупредил его Фукидид.
Он провел пальцем по рукаву и, посадив на палец несуществующую божью коровку, стал горячо просить ее полететь на небо. Блондинчик уставился на его палец.
– А это что, к примеру, за штука?
– Божья коровка. Сейчас улетит.
– Куда она полетит‑то! Крокодилы не летают! Они отгрызают руки вместе с часами.
Кость Мистического Скелета Воблы продолжала распространять радостное, похожее на радугу сияние, которое постепенно слабеющими волнами раскатывалось по двору. Девизом артефакта‑пересмешника явно было: «Сэкономь на цирке, развлеки себя сам!»
Наконец, по мнению Фукидида, божья коровка улетела. Страж опустил палец и загрустил, провожая ее взглядом. Мнение же его напарника выяснить не удалось, потому что Фукидид решительно сказал:
– Ну все, полетели! Нам нужно еще получить нектар за вредность. В лопухоидном мире нельзя находиться долго…
Две золотистые молнии взвились в небо и растаяли. Дафна оценила уровень. Неплохая техника взлета с вертикальным ускорением. Когда‑то и ей удавались такие маневры! Эх, давненько она не летала! Так недолго совсем потерять форму.
Дафна вышла из подъезда. Рыться в снегу больше не имело смысла. Здесь и голодная курица не отыскала бы ничего стоящего. После златокрылых искать там было нечего. Но все же Даф попыталась проявить воображение. Она подошла к полуподвальному окну, заваленному по самую форточку, и, наклонившись, позвала:
– Кис‑кис! Депря, кис‑кис!
Разумеется, кот не отозвался. Если он и сидел в подвале, то наверняка брезгливо щурился, что у порядочных котов (если среди котов есть такие) означает насмешку. Однако более вероятно, что в подвале его вообще не было.
– Кис‑кис! – вновь безнадежно сказала Даф.
– Кис‑кис! – внезапно ответили ей простуженным голосом.
Даф пугливо обернулась и увидела здоровенного мужика в надвинутой на глаза лыжной шапке.
– Ну что, попалась? Гони деньги или флейту! Живо! – прохрипел он.
– Привет, Эссиорх, – поздоровалась Даф.
Мужик в лыжной шапке огорчился.
– Как ты узнала, что это я? – сказал он печально.
– Только тебе придет в голову требовать флейту.
– А‑а… Ну да. Дешевый прокол… Что ты делаешь?
– Я делаю «кис‑кис!» со взломом… Кота ищу!
Эссиорх заинтересованно заглянул в темный провал подвала.
– Думаешь: он там?
– Ну мало ли? А вдруг?
– Сейчас проверим!
Хранитель качнул треснутую форточку, понимающе прищурился и коротко свистнул. Через некоторое время в подвале обозначилось шевеление и из форточки выглянул молодой бомж в шапочке, крайне похожей на шапочку Эссиорха. Даф хихикнула.
– Ну че вам всем надо? Чего неймется? – спросил бомж жалобно.
– Коты там у тебя есть? – спокойно спросил Эссиорх.
– А деньги у тебя есть? – в тон ему отвечал бомж.
Эссиорх порылся в кармане и сунул ему три купюры по десять рублей. Бомж исчез, за кем‑то гонялся и вскоре вернулся с двумя котами – черным и белым, которых очень умело, со знанием дела, держал за шкирку, чтобы они не могли его укусить. Коты шипели, как сало на сковороде.
– Вам какого? Если варить, то белый жирнее. Если же для гадания шкуру ободрать, то и черный сойдет, – сказал бомж, демонстрируя удивительную осведомленность. Дафна подумала, что он явно не состоит в обществе защиты котов, а если и состоит, то где‑то потерял свой членский билет.
– А больше никаких кошек нет? – спросила Даф.
– Больше никаких.
– Ясно, – грустно сказала Даф и ушла.
Эссиорх, пожав плечами, потянулся за ней. Бомж задумчиво посмотрел им вслед, плюнул и, разжав руки, отпустил обоих котов.
– А того, что в дыру забился, ловить не буду… На фиг мне кот, который трубы когтями раздирает? – сказал он задумчиво.
Дафна с Эссиорхом покинули двор и вскоре, решив отдохнуть, присели на крышу одной из заметенных машин.
– Фукидид говорит, что Депресняк мог сожрать Мистический Скелет Воблы. Хотя вообще‑то он у меня в еде разборчивый. У него деликатный желудок, – сказала Даф, болтая ногами.
– А кто спорит‑то? Гурман есть гурман, – сказал Эссиорх, вспомнив, как однажды Депресняк при нем лакал серную кислоту.
– И зачем ему только этот скелет? И голодает, и гоняются за ним все, и не спит толком, – продолжала переживать Даф.
Эссиорх промокнул рукавом нос и с интересом посмотрел на рукав.
– Как, однако, все физиологично в этом мире. Зато теперь я понимаю, что такое насморочное настроение, – сказал он задумчиво.
– Эссиорх, ты отвлекаешься! Я же спросила!
– Ты спросила, а я ответил. Есть такой зоологический парадокс. Хочешь сделать маленькое животное несчастным? Подари ему такую кость, которую оно не сможет разгрызть, но жаба задушит выбросить.
Даф быстро взглянула на Эссиорха. Она внезапно услышала серебряный колокольчик интуиции.
– Погоди‑ка! Ты пришел потому, что меня едва не обнаружили златокрылые? Или есть другая причина? – спросила она.
Эссиорх замялся. Он не любил и не умел врать. В Прозрачных Сферах ложь, в отличие от лопухоидного мира, не поощряется, даже если это ложь во благо. В действительности главной причиной, почему хранитель явился сейчас к Даф, была замучившая его совесть. Чем меньше времени оставалось до часа, когда ему вместе с Иркой предстояло похитить Дафну, тем сильнее грызло его это существительное женского рода.
«Бедная Даф! Скоро ей придется рисковать жизнью, впрочем, не ей одной. И никуда от этого не денешься. Свет хочет, чтобы его секретный агент был похищен красиво и убедительно», – подумал Эссиорх, впервые в жизни раздражаясь на ту силу, которой служил.
– Ты должна оставить Мефодия, – сказал Эссиорх, понимая, что должен сказать хоть что‑то.
В любом случае Дафне вскоре предстоит это узнать. Здесь или в Эдеме. Лучше будет подготовить ее заранее. С другой стороны, наивный в житейских делах Эссиорх не учитывал, что страх разлуки – лучший бензин для любви.
– Это официальное заявление или дружеский совет? – спросила Даф.
– Это официальный дружеский совет, – произнес Эссиорх самым канцелярским тоном, на который был способен.
– Но почему?
Эссиорх испытал облегчение. Голос Даф прозвучал грустно, но одного в нем не было: удивления. Похоже, Даф предчувствовала нечто подобное уже давно. Свет не мог оставить ее вместе с Мефодием. Кто она такая? Страж‑недоучка, зависшая на земле и с каждым днем все больше становящаяся обычной (ну или почти обычной) земной девчонкой. Она не справляется. Это понятно и бритому ежу, у которого хватило ума побывать в парикмахерской. Меф слишком важен для света и для мрака, чтобы можно было приставлять к нему кого попало.
– А что будет потом? Когда я уйду? Ему пришлют нового стража? – спросила Дафна отрешенно.
Когда человеку по‑настоящему тяжело, он не плачет и голос его звучит почти спокойно. Боль уходит вглубь. Истерика и слезы – спутники скорее слабой или показной боли, чем истинной.
– Думаю, пришлют, – отвечал Эссиорх. Не было смысла отрицать очевидное. Генеральный страж Троил, вне всякого сомнения, так и поступит.
– Стража? Не стражиху?
– Уверен, это будет мужчина. Морально подкованный. С большим опытом работы в сложных условиях, – заверил ее Эссиорх.
Если Даф и стало легче, то очень незначительно.
* * *
Ближе к вечеру, когда Даф была уже на Большой Дмитровке, 13, в резиденции появился Мефодий. Даже скорее не появился, а нарисовался. Он был красный, распаренный. В глазах истома, белки в прожилках. Носки, майка и рубашка отсутствовали, сгинув в неизвестности. Ботинки он держал в руках. От Мефодия пахло алкоголем. Арей перенес Мефа прямо из бани, окатив из ушата коньяком. Можно было и холодной водой, но в суете мечнику это не пришло в голову.
Рядом с Дафной стояла Ната.
– Ты откуда, родной? Ни дня без приключения, ни ночи без загула? – спросила она.
Буслаев посмотрел на Нату мутным взглядом.
– Только не говори, что от верблюда! Таким от верблюда не возвращаются, только от верблюдихи! – опережая его ответ, подсказала Ната.
– Умоляю, не кричи! Уши болят! Уйди куда‑нибудь! – буркнул Меф. На самом деле Ната не кричала, а говорила спокойно, просто Мефу любой звук сейчас казался воплем.
– Ничего себе, молодой и влюбленный! Куда мне уходить, когда я еще не пришла? – взбухла Ната.
Меф безразлично махнул рукой и направился к себе, шлепая босыми ногами по ступенькам. Ему было тошно, голова кружилась. Сути вяков Наты он не понимал, они сливались для него в сплошное «ж‑ж‑ж». Точно большая синяя муха кружила и все никак не могла сесть.
Дафна отправилась было за Мефодием, но Ната вцепилась ей в руку:
– Не ходи за ним! Обойдется! Уважай себя! На твоем месте я бы с ним три дня не разговаривала.
– Что, в самом деле?
– Ага. Слушайся меня, уж я‑то понимаю, как правильно капать мущинкам на мозги! Он у нас запрыгает, как блоха в блошином цирке! Я тебе скажу, когда с ним можно будет разговаривать!
Даф понимающе усмехнулась. Ната обожала всех ссорить, а после выступать подругой‑утешительницей. Дружить с Даф против Мефа, с Мефом против Даф, с Чимодановым против Мошкина, и с Евгешей против Чимоданова. Она была прирожденная посредница. Эта жизненная позиция приносила ей максимальное количество бонусов.
Однако с Даф такие фокусы не проходили. У нее было достаточно опыта, чтобы пресечь такие игры на стадии зарождения.
– Дружеские советы я принимаю исключительно от друзей, – сказала она.
Ната отпустила ее руку и снисходительно фыркнула.
– Беги за своим хозяином, моська! Ату! Фас! – сказала она, сопроводив свои слова рядом ярчайших гримас.
Ах, как хороши, как совершенны были эти гримасы! Любой клоун, увидев их хотя бы раз, наглотался бы фосфорных спичек, ощутив свою полную непригодность.
– Разводка на уровне третьего класса училища для вурдалаков. «Кто тут самый смелый? А шейку слабо подставить?» – сказала Даф и, не обращая больше на Нату внимания, поднялась к Мефу. Тот успел одеться и валялся на кровати, разглядывая потолок.
«Арей прав. При смеси белого и черного получается серое… Но проклятье! Я не хочу с ней расставаться! Если бы Лигул не пытался похитить ее и не подсылал к ней убийц, я наплевал бы и на тьму, и на свет…» – думал он.
Услышав, что кто‑то вошел, Меф повернулся, увидел Даф и испытал почти физическую боль.
– Чего ты на меня так смотришь? – спросила она настороженно.
– Как?
– Как человек, который искал одно, нашел другое, втайне же мечтал найти третье.
Меф некоторое время переваривал этот сложный вербальный образ, но так и не переварил. Это его не удивило. Он давно привык к тому, что Дафна эмоционально настроена тоньше, чем он. Ну и правильно. Мужчина создавался и проектировался не с этой целью. У отбойного молотка мало чувствительных линий, именно поэтому он хорошо делает свою работу.
«Пора! Хватит размазывать кашу по голове повара!» – подумал он.
Меф рывком встал с кровати, на которой кто‑то кого‑то когда‑то, предположим, все‑таки задушил.
– Пошли! – сказал он властно.
– Куда? – не поняла Даф.
– Все равно куда. Куда‑нибудь подальше отсюда. Нам нужно поговорить, – сказал Меф.
Даф занервничала.
– Что, прямо так официально?
Буслаев молча взял ее за руку и потянул за собой. Даф все взвесила и, решив быть беспомощной, позволила себя буксировать. Внизу, у лестницы, они вновь натолкнулись на Нату. Та ничего не сказала, зато скорчила такую гримасу, что, появись у Даф желание вникать в подробности, она ощутила бы, что ее опустили ниже подвала и там зарыли в песочек. Зато Улита, успевшая вернуться и даже с ногами забраться в кресло, посмотрела на Мефа и Даф с интересом.
– Наконец‑то хоть какое‑то проявление страсти! Когда кто‑то кого‑то тащит, это уже обнадеживает в плане продолжения банкета, – сказала она.
Чимоданов глупо захихикал. Не прибегая к флейте, Даф метнула в него семимильным сапогом, стоявшим у двери. Даф не промахнулась. Хохот Чимоданова размазался по стене. Арей любил порой побегать с утреца, нарезав три‑четыре круга по Московской кольцевой автодороге. Семимильный сапог ничего не мог делать медленно. Когда его бросали, он летел со скоростью реактивного снаряда. Комиссионеры боялись его до жути, много раз порывались спрятать, но опасались мести Арея.
Мефодий повел за собой Даф по расчищенному снежному тоннелю в сторону памятника Юрию Долгорукому, однако остановился уже через два дома. Выбрался на сугроб и втянул за собой Даф. Они оказались на ледяном островке перед занесенными окнами какой‑то туристической конторы.
Пока Меф процарапывал на ледяной корке руну против подслушивания, Даф взглянула на крышу, с которой белыми клыками свисали сосульки. Некоторые, самые уникальные, не уступали размерами мечу Арея. Здесь же к стене жались листы формата А4, сообщавшие четким языком лазерного принтера:
«НЕ ХОДИТЬ! ВОЗМОЖЕН СХОД
СНЕЖНОЙ ЛАВИНЫ!»
– Прям‑таки лавины! Сразу видно, когда дворник увлечен горами! Нет чтоб написать: «Сосулькой по балде шарахнет!» Только на его месте я бы почаще бывала на крыше с лопатой и ломом, – заметила Даф.
Меф не ответил. Он смотрел себе под ноги. Вид у него был угнетенный, однако все попытки Даф осторожно проникнуть к нему в мысли натыкались на стену.
– Дафна, я хочу поговорить с тобой! – повторил он.
– Про поговорить я уже слышала! Слишком долгая прелюдия способна изгадить любой струнный концерт.
– ДАФ, Я СЕРЬЕЗНО!
– Ого, какие грозовые интонации! И что последует дальше: предложение руки и сердца? Или меня попросят вернуть какую‑нибудь вещицу, которую я заиграла у тебя год назад?
– Примерно. Мы должны расстаться.
– К‑а‑ак?
– ТЫДОЛЖНА ВЕРНУТЬСЯ В ЭДЕМ! – сказал Меф.
Даф застыла. Да, спору нет, она сама готовилась к разлуке, но услышать такое первой! Негодный Меф сыграл на опережение: вышвырнул ее чемодан пятью минутами раньше, чем она проделала это с его чемоданом! Озеро хорошего настроения Даф мгновенно обмелело. На дне сидела и квакала кровосмесительная вариация на тему лягушки‑царевны и утопшего водолаза.
– Куда я должна вернуться? Прости, я забыла утром почистить уши, – переспросила Даф вкрадчиво.
– В Эдем!
– И почему же, не уточнишь? Может быть, ты меня больше не любишь?
– М.Б., – машинально сказал Меф, которому вдруг пришло в голову, что «может быть» начинается с тех же самых букв, что и Мефодий Буслаев.
Это был самый неудачный ответ из всех возможных. Даже слово «нет» не обидело бы Даф так сильно, как это снисходительное «Мэ‑Бэ».
Даф отвернулась. Она даже не удосужилась внутренним зрением заглянуть в сердце Мефа, что для светлого стража было совсем дилетантством. Как все, оказывается, просто! Никаких занудных разговоров и путаных объяснений. Должны расстаться, и адью! Звоните в звоночек, шлите письма с почтовыми голубями. Ваши вопли будут рассмотрены в трехдневный срок со дня первого писка!
– Вот и прекрасно! Ненавижу долгие объяснения. Если ты так хочешь, мы расстанемся! – сказала Дафна деревянным голосом.
Меф почувствовал, что сморозил что‑то не то. Вся подготовленная заранее речь в духе: «Даф, тебе грозит опасность и потому мы с тобой должны…» куда‑то ухнула и провалилась, не оставив ни записки, ни послания на автоответчике.
Реагируя на настроение Даф, где‑то над Атлантическим океаном прогремела гроза. А чуть в стороне уже потирал свои облачные лапки зарождавшийся тайфун. Позднее он прокатится по американскому побережью, снесет сотню домов и коровник и по странному наитию одного из метеорологов получит имя «Дафна».
Меф попытался еще что‑то сказать, исправить положение, но слова его увязли где‑то на полдороге.
– Даф, ау! Ты меня не слышишь?
– Напротив, я тебя отлично слышу! Гораздо лучше, чем ты сам себя слышишь, – ответила Даф со зловещей многозначительностью.
Женская логика, этот коронный трюк театра абсурда, мигом переиграла все по‑своему и выдала примерно такой итог бухгалтерской операции:
«Он хочет, чтобы я ушла. Он меня не любит. Я не уйду, потому что он этого хочет, но уйду, когда он не захочет, чтобы получилось назло…»
Да, именно таков был путаный вывод, который в конце концов сделала для себя обиженная Дафна. Игнорируя Мефа и не отвечая на его вопросы, она вернулась в резиденцию мрака. Меф поплелся за ней. У него было стойкое ощущение, что лучше ему было вообще не открывать рта в этот вечер.
Ох уж эти женщины! Без них мир стал бы гораздо спокойнее. Радостное и абсолютное бесполое счастье заполнило бы его. Ни объяснений, ни страданий, ни ссор, ни войн, ни… самого мира.
Глава 11
Хочешь погладить кису – достань ее из камнедробилки!
– И продала‑то за копейку! За копейку продала!
– И, милый, продают всегда за копейку. Христа и того в пустячок оценили. А теперь себя переведи в сребреники. Таких и денег‑то мелких нету.
«Книга Света»
– Люблю карты России, выпущенные на Западе. Реально понимаешь, что, кроме зубров и балерин, у нас ничего не водится, – сказал Эдя, разглядывая стол.