Главная
Библиотека
https://www.psychiatry.ru/stat/
Деперсонализация
Синдром отчуждения и сознание
Переживание отчуждения своей личности и внешнего мира, несомненно, относится к патологии сознания личности. Вопрос о классификации расстройств сознания еще недостаточно разработан. Поэтому во взглядах различных авторов имеются значительные расхождения.
Наиболее обстоятельная разработка нарушений сознания принадлежит Груле Автор различает три стороны нарушения сознания: 1) нарушение ясности; 2) нарушение единства во времени; 3) нарушение содержания «Я» Для объяснения состояния ясности сознания он приводит пример: «Если я с полным вниманием направляю сознание на объект внешнего мира, если я в лаборатории слежу за ходом эксперимента, то обладаю ясностью сознания. Каждая из моих психических функций при этом выступает в свете ясного сознания. Эта ясность имеет степени. На почве утомления и легкого отравления ядами возникает нарушение, которое теоретически можно обозначить, как легчайшую степень помрачения сознания. При лихорадочных состояниях, опьянениях помрачение сознания доходит до оглушенности, сомноленции, потери сознания. Помрачение сознания может сопровождаться дезориентировкой и спутанностью. При шизофрении настоящие помрачения сознания, по автору, бывают редко Наблюдаются нарушения сознания, психогенно обусловленные у истерических личностей.
Вторая сторона нарушения сознания — это нарушение единства во времени. Сюда можно причислить амнезию. К истинной амнезии относится только органическая амнезия Так, амнезия, которая исчезает с помощью психотерапевта, и проясняется сознание, по автору, не есть настоящая амнезия. Амнезия возникает при сужении, помрачении сознания, при отравлениях, эпилептических состояниях, травмах черепа. Нарушение единства во времени у Груле можно свободно отнести к группе нарушения ясности сознания.
Нарушение сознания «я» совершенно отлично от нарушения ясности При любом психическом акте — при восприятии, представлении или мышлении, — если больной не чувствует, что эти процессы принадлежат ему, ели в нем возникает внезапная чуждость этих явлений своего «я», то это обозначается как «расстройство я» или паралич «я». Такие состояния часто бывают у больных шизофренией. Расстройство сознания с характером чуждости «я», по Груле, соответствует понятию психического автоматизма.
Среди сторонников феноменологического направления особенно культивируется проблема расстройства сознания «я». Ясперс, Груле, Берце, Липпс, Хеверох и другие данную форму нарушения сознания выставляют в качестве доказательства своих теоретических воззрений Наиболее откровенны высказывания Хевероха, он считает, что наше «я» является самостоятельным фактором: наши представления, мысли, мнения проявляются в нас как владение, как собственность Я, которое властвует над нами, как правительство в организованном государстве. В своем увлечении Хеверох договаривается даже до отождествления «я» с этелехией. А психолог Липпс безапелляционно заявляет, что наше индивидуальное сознание принадлежит к «мировому я».
Последователи различных субъективно-идеалистических школ в психологии и психиатрии, выражающие свои мысли откровенно или завуалированно, проводят идею о самостоятельности субстанции «я», его независимости от содержания психических и телесных функции личности. Поэтому вполне естественно, что эти авторы, придерживаясь так называемой персоналистской концепции, пытаются полностью выводить болезнь из личности. Так, например, сторонники психологии естественной души явления психического отчуждения объясняют как внутреннее расстройство сознания «я», как феноменологическое выражение нарушения «чистого переживания я». Сознание «я» в норме имеется в наличии при всех психических процессах. Из психических проявлений, будь то восприятие, телесное ощущение, представление, мысль и чувство—все это получает особый тон моего личного. Это называется персонализацией. Если же эти психические элементы выступают не как мои, а как чужие, автоматические, то эти феномены называют деперсонализацией (Ясперс).
Представители другой разновидности феноменологического направления, так называемой акционной психологии, выдвигают на передний план не отдельные психические элементы, а личность в целом, все его «я» причем выражением этого «я» служат волевые акты, как самостоятельные, независимые явления. К этому направлению примыкает и Берце. Берце отмечает, что в области внутреннего восприятия слабость силы сознания выступает в форме понижения сознания личности, которое может дойти до полной деперсонализации. Берце признает точку зрения Мейнерта о «вторичном я», возникающем благодаря приобретенному жизненному опыту, и первичном «я», включающему в себя примитивные биологические стремления. С каждым понижением психической активности наступает изменение «я» в смысле обеднения его интенциального содержания, другими словами, наше «я» понижается на более низкий уровень, приближаясь к первичному «я». Это понижение «я», по мнению Берце, бывает во сне и при раннем слабоумии.
Третья разновидность феноменологического направления, так называемая антропологическая психология, более откровенно придерживается философско-мистических и метафизических взглядов Бергсона и других и окончательно отходит от естественно-научных принципов. Что можно сказать о психиатре, который со всей серьезностью утверждает, что шизофрении есть непатологическая форма психической жизни, связанная с иной, субъективной конструкцией мира на основе иных категорий пространства и времени! Такова точка зрения последователей антропологической психологии.
Наконец, следует упомянуть о четвертом направлении, которое позднее примкнуло к феноменологическому направлению. Речь идет о психоаналитическом течении в психологии, которое постепенно, различными путями проникало в клиническую психиатрию: во-первых, непосредственно через Фрейда в учение о неврозах; во-вторых, через швейцарскую школу Блейлера, Юнга и других в учение о шизофрении и, в-третьих, окружным путем через феноменологическое направление в психиатрию.
Некоторые думают, что основной порок фрейдизма заключается в чрезмерной гипертрофии роли сексуального фактора. Так, по крайней мере, его критикуют многие исследователи. Однако дело не только в этом. Дело в том, что фрейдизм опирается на волюнтаристическую теорию познания Шопенгауэра, который в понятии чувство видит ничто иное, как интерес «бессознательной воли к представлениям, преподнесенным от интеллекта». Исходя из этих метафизических принципов, Фрейд строит свою теорию психологии человека, основная идея которой заключается в следующем: всякое проявление сознательных процессов в человеческой психике в конечном итоге является результатом бессознательных влечений, из которых самое важное место занимает сексуальное влечение и влечение к смерти (Эрос и Танатос) Всякая творческая деятельность, и даже вся созданная тысячелетиями человеческая культура, есть продукт переключения биологической половой энергии человека. Отсюда и берут начало все социологические концепции Фрейда.
Любопытно отметить, что Юлиусбургер, почитавший Шопенгауэра не меньше Фрейда, указывает, что Шопенгауэр иногда высказывал мысли, близко стоящие к взглядам Фрейда: он, например, считал бредовые образования подсознательными осуществлениями желаний индивида Он также признавал фундаментальное значение сексуальности в происхождении психических расстройств.
В. М. Морозов в своих статьях в журнале им. С. С. Корсакова глубоко раскрыл источники реакционного мировоззрения Фрейда, его приверженность к философским взглядам Шопенгауэра и Ницше, показал наглядно присвоение и заимствование их конкретных мыслей для построения своей психоаналитической теории. Б самом деле, основные концепции, которые развивал Фрейд в своем учении—о бессознательном, о вытеснении, о значении сексуального инстинкта и его развития, об инстинкте смерти, социологические построения,— во всем том чувствуется огромное влияние Шопенгауэра. Что же касается Ницше, то он действительно дал психоанализу понятие об архаизмах, о регрессии, идентификации!, символизации, о подчинении страсти принципу «наслаждения-неудовольствия», о структуре «я» и «оно». Даже Ясперс писал, что Фрейд не только использовал, но и одновременно исказил и вульгаризовал многие мысли Ницше.
Основой возникновения неврозов, по Фрейду, является конфликт, возникающий между бессознательным влечением и реальностью. Источником данного конфликта Фрейд считает действие филогенетически древних влечений бессознательной воли, уводящей личность от действительности. По пути психоанализа пошел ряд таких крупных исследователей, как Блейлер, Юнг, Шильдер и другие. Блейлер, изучавший динамику психических нарушений при шизофрении, установил в ней тенденцию к реализации амбивалентно-аутистической эффективности. Изучение этой динамики он проводит под углом зрения психоанализа.
Шильдер в своих воззрениях пришел к психоанализу через феноменологию Гуссерля. Изучение проблемы деперсонализации привело его к утверждению, что данная форма патологии сознания зависит «е от нарушения содержания психических актов, а от изменения направленности «центрального я». Деперсонализация, по его мнению, возникает благодаря тому, что больной вытесняет либидо от своего переживания, от своего «я» и от внешнего мира и связывает его с определенным- переживанием. Субъективистское понимание проблемы деперсонализации Шильдером как процесса отклонения «центрального я» от прежнего пути вызывает недоумение. Возникает весьма существенный вопрос: зависят ли симптомы психического отчуждения от патологического изменения высших нервных процессов мозга? И вообще— является ли деперсонализация патологией? Судя по высказываниям Шильдера и его сторонников, можно определенно сомневаться в этом.
Учение о деперсонализации, возникшее в 70-ых годах прошлого столетия, оказало свое влияние не только на психологию, но косвенным путем и на философские концепции. Это видно из характера работ Бергсона, Гуссерля, Пфендера, Липпса, Маха и Авенариуса Поэтому нужно полагать, что учение о деперсонализации явилось одним из опорных психологических Пунктов для «доказательства» субъективно-идеалистических воззрений в области учения о сознании.
Мысль об использовании патологических состояний сознания человека для доказательства правильности идеалистических воззрений не нова. Так, Гегель в свое ч «Истории философии» с сочувствием указывает, что «против уверенности, что мы обладаем телом, Декарт приводит то эмпирическое явление, что часто нам представляется, будто мы чувствуем боль в члене, которого мы уже давно лишились». Оказывается, Декарт притянул за уши фантомные боли для доказательства самостоятельности и независимости мыслящей субстанции от материи.
Подобную тенденцию Гегель обнаруживает и у Лейбница. Когда Лейбниц хочет показать на примерах «существование бессознательных представлений, он ссылается на состояние обморока, сна, в котором мы являемся голыми монадами…». Да и сам Гегель в этих целях использовал явления месмеризма и ясновидения. Даная тенденция непосредственного использования патологии в пользу идеализма довольно распространена в современной буржуазной философии.
Проблема отчуждения настолько понравилась психоаналитикам, что они применили здесь весь арсенал своей спекулятивной терминологии. В качестве источника переживаний отчуждения тут можно найти что угодно: к анальную эротику, и неудавшуюся сублимацию, и нарциссизм, и борьбу между мужским и женским началом, между принципом добра и зла, вплоть до морального и религиозного кризиса. Психоаналитическое учение наглядно показывает всю пагубность тенденциозного искажения клинических фактов в угоду предвзятым идеям. Вместо того, чтобы говорить о механизме вытеснения как об обычном естественном желании больного избавиться от неприятных переживаний, психоаналитики нагромождают этот механизм уродливыми мистическими и кабалистическими построениями. Правда, это обычное желание избавиться от неприятности в патологии часто приводит больного к противоречию с логической необходимостью, однако это не дает никаких основании утверждать о наличии какой-то подсознательной воли «я», уводящей личность от реальной действительности. Для того, чтобы у меть правильно установить факт и затем объяснить его, для этого необходим способ мышления, правильно отображающий объективные закономерности; однако абстрактный волюнтаризм типа Шопенгауэра, обильно приправленный феноменологией Гуссерля и Пфендера, с неизбежностью приводит к перетасовке фактов и мистификации действительности.
Все указанные выше разновидности феноменологического направления являются попыткой преодолеть давно отживший атомизм ассоциационной психологии. Эти многочисленные современные течения, появившиеся как грибы после дождя накопившихся фактов, смывшего корни старой ассоциационной психологии, утверждают, что сознание, личность целостны, едины и необъяснимы из своих составных частей; в то же время эта «целостность» в руках феноменологов подвергается выхолащиванию ее конкретного богатого содержания. Это с неизбежностью приводит к абсолютному отделению сознания от его содержания и подчеркивает субстанциональность, трансцендентальность «я».
Активность личности фетишизируется в форме самостоятельной и неизменной субстанции «я», независимой от социально обусловленного содержания. Совершенно правильна критика этого воззрения психологом Йодлем. Йодль в своем руководстве утверждает, что не существует никакого состояния познания, в котором наше «я» было бы дано без определенного содержания мыслей, желаний, которые в этот момент образуют объект моего субъекта. «Чистое «я» является так же, как и «чистое сознание», пустой абстракцией; она есть только словесная и понятийная форма, но никак не психическая реальность. Далее Йодль, разоблачив «чистоту и субстанциональность я», обрушивается и на понятие «неизменности я». Он совершенно справедливо считает, что наше «я» постоянно изменяется с нашими переживаниями, с развитием нашего организма; оно является иным в детстве, во взрослом состоянии, в старости; оно является различным в состоянии здоровья и болезни, и, наконец, оно различно во сне и в бодрственном состоянии. Такова материалистическая критика Йодля основного идеалистического принципа в психологии.
В последнее время реакционное направление так называемого экзистенциализма оказывает значительное влияние на зарубежную психологию и психиатрию. Следуя принципам феноменологии Э. Гуссерля, сторонники того учения М. Хайдеггер, К. Ясперс и др. ищут решение основных философских проблем не в материальном мире, а в субъекте, который рассматривается как нечто абстрактное, лишенное многообразия своих качеств—как голое «существование», «экзистенция». С этой точки зрения сущность мира раскрывается в самосознании. Объективность бытия отвергается, а сознание становится носителем этого бытия. По мнению Хайдеггера, объективный мир — это наше сознание.
Л. Бинсвангер и другие психиатры-экзистенциалисты с особой избирательностью изучают излюбленные ими формы психических расстройств, включающих в себя нарушения времени и пространства, явления деперсонализации и дереализации, сенестопатии и метаморфопсии и ищут в них подтверждение своих философских концепций. Они говорят о невозможности отграничения болезненного от нормы. Неврозы и психозы — особые формы существования. По сравнению со здоровыми личностями больные, якобы, живут в иных мирах в пространственном и временном! отношениях. Какова же цена этой, с позволения сказать, философии, которая находит поддержку своих принципов в переживаниях душевнобольных и бессильна в отграничении патологического сознания от нормального?
Наши клинические наблюдения заболеваний с наличием синдрома отчуждения показывают участие двух основных форм нарушения сознания: нарушение единства и содержания «я» и нарушение ясности. Переживание психического отчуждения личности и внешнего мира относится, несомненно, к расстройству внутренней структуры личности, т. е. к расстройству ее единства и содержания Это нарушение выступает с удивительной последовательностью во всех психических актах проявления сознания. Когда больной говорит, что изменилось его сознание, личность, то он приводит ряд фактов как из области восприятий себя и окружающего, так и представлений, мыслей, чувств и действий. Если больной жалуется на переживание чуждости и нереальности, либо восприятий своего тела и внешних предметов либо образов в представлениях и мышлении, либо в действиях и поведении, то это все относится к нарушению содержания его сознания.
Ряд больных переживает также и диффузное изменение реальности своего сознания, своего «я». Так, например, больной говорит, что v него появились странные ощущения, что душа покидает его, а тело остается; казалось, что он перестал существовать. Одна больная Б. поступает в клинику с жалобой: «Тело как будто не мое, я как будто не «я» стала». Некоторые говорят о переживании растворения своей личности, своего «я» в окружающем. Больному М. казалось, что временами его личность как бы растворяется в окружающем. Другие больные говорят о чувстве раздвоенности своего «я». Больной К. заявляет о чувстве раздвоенности своей личности «Как будто во мне существуют два «я», причем одно «я действует, а другое наблюдает».
Наиболее интересное и важное для анализа состояния сознания—это переживание внутренней пустоты своей личности. Эти жалобы часто наблюдались в нашем материале. Больная С. чувствовала «пустоту в голове», «отсутствие мысли, отсутствие образов». Говорит, что «жизнь, люди те же, но что-то изменилось у меня в голове, вырвать бы из головы «что-то», что не дает мне жить, но что именно я не знаю. Пусто в голове, все как будто исчезло».
Это переживание внутренней пустоты личности проявляется иногда и в отдельных психических функциях. Так, больная С. чувствовала пустоту в восприятиях: все видела и понимала, однако непонятное чувство пустоты невольно вынуждало ее останавливать взгляд на отдельных случайных предметах и бесплодно анализировать внешние стороны этого предмета. Это как бы компенсировало и заполняло ощущение пустоты. Возникала своеобразная «гипертрофия анализа» в восприятиях. Это состояние приводит к тому, что все вещи и действия свои и чужие кажется пустыми, непонятными, бесцельными, бессодержательными, живые существа кажутся мертвыми, машинами, автоматами. Больной М., например, смотрит на лектора, и ему кажется, что он автомат, анатомический объект. Часто говорят о пустоте в голове, отсутствии образов в представлениях, в мыслях. «Я верю только в тот мир», говорит больной, «который у меня перед глазами», кажется, что дальше за горизонтом ничего не существует, пустота; не могу представить образов». Эти состояния часто вызывают абстрактные, отвлеченные космические идеи: о вселенной, о бесконечности пространства и времени. Пустота, бесцельность и бессодержательность в движениях и действиях своего тела приводит больных к ощущению мертвенности, безжизненности и автоматичности своего тела.
Многие больные говорят об опустошении своих чувств; «Радость, горе и другие чувства перестали для меня существовать, это меня и убивает. Жизнь потеряла для меня всякую красочность. Моя личность как будто одна форма без всякого содержания». (Больная Ф.) Эти состояния вызывают безотчетные, диффузные чувства тоски, беспокойства и страха протопатического характера.
Наконец, ряд больных жалуется на нарушение чувства активности своего сознания. Они говорят о потере воли над своими мыслями и действиями: мысли в голове идут сами собой, автоматически, а больной как пассивный зритель наблюдает за ними (ментизм). Отдельные слова становятся непонятными, пустыми образами без смысла.
Приведенные многочисленные клинические факты красноречиво говорят о том, что речь идет не о поражении некоей субстанции «я», а о нарушениях конкретного содержания сознания, выступающих в каждой психической функции. Затем следует подчеркнуть однотипность, единство, последовательность и тождественность патологических сдвигов в каждой психической функции. Это естественно наводит на мысль о внутренней связи всех патологических изменений и интегральном диффузном характере основного расстройства, вызывающего состояние психического отчуждения.
В клиническом материале динамика синдрома отчуждения свидетельствует о существовании двух основных стадий—непсихотической и психотической, В непсихотической стадии, или, как говорят, в невротической стадии заболевания, прежде всего бросается в глаза сохраненность личности, правильная критическая и адекватная оценка состояния и в основном правильное поведение. Больные в этом состоянии обычно к своим своеобразным жалобам прибавляют слова «как будто», «кажется». Однако эта стадия не отделена пропастью от следующей, психотической стадии болезни.
В переходе от одной стадии к другой огромную роль играют нарушения ясности сознаниям механизмы бредообразования. Наблюдались помрачения сознания от состояния легкого в форме сноподобной оглушенности до проявления выраженных элементов спутанности. При явных нарушениях ясности сознания у больных исчезает критическая адекватная оценка своего состояния, своих переживаний психического отчуждения: возникает нестойкий бред, который при прояснении сходит на нет. Эти состояния бывают при острых интоксикациях, инфекциях и бурно текущих эндогенных психозах.
Штерринг первый обратил внимание на важную роль нарушения ясности сознания для возникновения феноменов отчуждения: он выделил специальную форму деперсонализации, возникающей на почве сноподобной оглушенности. Bo многих случаях он в этом видит основу развития деперсонализации.
Механизмы, вызывающие бредовые состояния при эндогенных психозах, также изменяют характер проявления феноменов отчуждения, или же они вовсе исчезают, уступая место другим состояниям.
К числу симптомов нарушения сознания «я», родственных психическому отчуждению, следует отнести симптомы «уже виденного» и «впервые виденного», которые так тесно связаны между собой, что иногда трудно отличить их друг от друга. Один из наших больных постоянно жаловался, что будучи впервые в чужом городе он находил, что этот город, клиника, окружающие люди очень знакомы, все это напоминало ему родной город. Ко всему этому — больной относился критически и говорил, что это ему «кажется». Однако в другой случае больная М. утверждала, что все окружающее давно знакомо ей, и любого незнакомого человека она либо признавала как своего старого знакомого, либо считала его каким-либо известным историческим лицом. Так, однажды она, увидев незнакомого врача в клинике, бросилась ему на шею, обняла его и заявила, что это ее отец; в действительности ее отец умер 30 лет тому назад. В данном случае симптом «уже виденного» выступает в стадии психотической. У больного 3. периодически наступали состояния, когда он заявлял, что все, что он видит, все это незнакомо ему. В беседе с врачом, которого он давно знал, заявил, что он его не знает и вообще не знает, где он находится в данный момент.
Эти психотические симптомы «уже виденного» я «впервые виденного» выступали на общем фоне параноидного бреда. Симптомы «уже виденного», «уже пережитого», «впервые виденного» и другие известны психиатрии еще со второй половины прошлого столетия. Почти каждый автор, наблюдавший эти явления, давал свое собственное название этим феноменам. Одни авторы эти симптомы связывают со сноподобным нарушением ясности сознания («сновидное состояние Джексона»), другие их считают проявлением своеобразных мнестических расстройств (Крепелин, Пик-редуплицирующая парамнезия), третьи считают эти явления проявлением расстройства мышления шизофренного характера (Берндт-Ларсон). Четвертые относят симптом «уже виденного» к группе нарушений сознания «я» и деперсонализации (Дюга, Жане и другие).
Шмарьян в своей монографии в симптоме «уже виденного» видит проявление расстройства сознания «я». Он утверждает, что при подозрении на опухоль головного мозга возникновение приступов сноподобного нарушения сознания с наличием симптома «уже виденного» указывает на локальное поражение височной доли. Данное наблюдение отмечалось рядом других авторов. Еще в 1831 году Гауптман наблюдал феномены «уже виденного» при правосторонних височных опухолях. Кроль их считает также локальным симптомом височной доли. Пфейфер обнаруживал данный симптом при лобно-мозжечковых опухолях. Христиани приписывает этот феномен теменно-затылочной области.
Клейст устанавливает связь в возникновении «уже виденного» с поражением стволовой части мозга (диэнцефальная теория «дежа вю»). Отсюда видно, что сторонники клинико-анатомического направления ищут и находят топику для этого симптома почти во всех областях головного мозга.
Психопатологических теорий, пытающихся объяснить механизм возникновения симптома «уже виденного», существует значительное количество. Прежде всего нужно упомянуть, что эти состояния эпизодически могут появляться и у здоровых людей: они кратковременны, и имеется критическое отношение к ним. Многие авторы, наблюдавшие длительный, упорный характер данного симптома с некритическим отношением больного к нему и бредовыми высказываниями, считают за признак шизофренного расстройства мышления (Берндт-Ларсон и другие).
Ряд авторов, рассматривающих феномен «уже виденного» как мнестическое расстройство, обнаруживали его при корсаковском психозе, белой горячке и прогрессивном параличе (Берндт-Ларсон, Ситтиг, Голант и дру гие). Фрейд считает, что симптом «уже виденного» является воспоминанием бессознательного проявления дневных грезовых состояний. Грассе также относит симптом к подсознательной сфере личности, который выступает наружу при проявлении нового однородного впечатления. Дюга находит, что «дежа вю» (симптом «уже виденного») есть проявление расщепления личности. Наконец, нужно отметить теорию Бергсона, который предполагает одновременное возникновение двух образов— воспоминания и восприятия, так что в сознании больного сосуществуют два образа — один реальный и один возможный.
На основании клинических наблюдений и литературных данных создается впечатление, что феномены «уже виденного» и «впервые виденного» по своей психопатологической структуре должны быть отнесены к расстройствам сознания «я» как разновидность феноменов, родственных психическому отчуждению. Тот факт, что исследователи относят эти симптомы к нарушениям самых различных психических функций, начиная от восприятия и кончая мышлением, говорит в пользу их принадлежности к наиболее сложным расстройствам, а именно к расстройствам сознания личности.
Данные симптомы, так как и явления отчуждения, л своем возникновении имеют тесную связь с состоянием нарушения ясности сознания, которое часто встречается при органических мозговых поражениях. Факты, которые говорят, что «дежа вю» встречается часто при опухолях и других деструктивных поражениях мозга различной топики, дают возможность предположить, что в этих случаях симптомы «дежа вю» возникают на почве сноподобной оглушенности сознания.
Что же касается психологических теорий, то большинство из них близко напоминают точку зрения Бергсона, которая представляет своеобразную комбинацию из старых теорий. Многие психологи, подобно Бергсону, вынуждены предположить одновременно возникновение двух однородных образов — одного из воспоминаний и другого из восприятий. Однако почему образ воспоминания, возникший одновременно с образом восприятия, должен подавлять основное познавательное качество восприятия авторы не могут ответить; их ссылки на значение ослабления активности внимания не убедительны, так как наблюдения показывают, что временами у этих больных отмечается даже напряженность внимания и затем, в других психических функциях, нарушений со стороны внимания не обнаруживается.
Возникает вопрос, почему при наличии симптома «впервые виденного» больной не узнает людей и давно знакомые места. Это психическое явление родственно переживанию отчуждения восприятий, когда больной говорит, что все окружающее кажется чужим., новым и незнакомым. Мы уже указывали, что любой единичный образ восприятия или представления включает в себя богатство предыдущего познавательного опыта в форме интегрирующего гностического чувства. Патологическое торможение данного гностического чувства резко снижает, обедняет содержание познавательного опыта в образах, что и приводит к переживаниям чуждости и незнакомости. Полное непризнание давно знакомых объектов нужно отнести, по-видимому, к сопровождающей сноподобной оглушенности.
Но почему же больной совершенно незнакомые места и людей принимает за давно знакомые? Симптом «уже виденного» представляет собой обратное выражение «впервые виденного». Дело в том, что чувство чуждости, незнакомости и нереальности настолько стушевывает и нивелирует тонкие познавательные качества, что этим самым облегчает отождествление со сходными образами воспоминания.