Август 199$ г.
Джеймс Хиллман
АРХЕТИПИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ: К. Г. ЮНГ*
Никакое толкование помочь не может, но может быть защитой или оправданием, критикой, а также признанием или исповедью.
В ступителъное замечание. Я буду следовать собственному подходу Юнга к теории. Для него же это всегда было связано с терапией души, поскольку идеи не могут быть отделены от жизни без ущерба для обеих. По мере того, как мы будем продвигаться вперед, я буду указывать на психотерапевтическое применение теорий архетипической психологии.
Название психологии Юнга по имени его основной структурной идеи — архетипа — связано с теоретическими разработками зрелого и позднего периодов его творчества (1928—1961). Обычно его психология называется «аналитической» — данный термин появился еще раньше, на этапе расхождений с фрейдовским «психоанализом». Но «архетипическая» более адекватно соответствует его собственному построению как целому и в плане обширных приложений помимо самого анализа. «Архетипическая» также более точно описывает юнговский подход к основам психического.
В данной работе я использую слово «понимать». Понимание, вероятно, самое действенное из всех юнговских понятий, включающее все остальные и позволяющее поместить юнговский подход в плеяду психологии понимания (Дильтей, Ницше, Ясперс), что отличает последние от психологии объяснительных, описательных или медицинских в узком смысле**.-
С самого начала Юнг стремился не сравнивать или измерять, или объяснять, или спасать личность, но прежде всего понять ее. Его мифом был миф значения (Jaffe, 1971).
* Из книги: Фрагменты (Свободные концы). Статьи по аналитической психологии. (James Hillman. Loose Ends. Primary Papers in Archetypal Psychology. Spring, Dallas, 1989). Перевод с английского Валерия Зеленского.
|
|
** Читателя не должно смущать название вышедшей на русском языке книги Вильгельма Дильтея «Описательная психология» (М., 1924). Под «описанием» Дильтей имел в виду прежде всего «понимание» душевной жизни индивида в ее целостности и уникальности. См.: Психологический словарь. М, 1996. С. 98. Прим. перев.
Идея и природа личности
Индивидуальность. Юнг пишет: «Моя жизнь пронизана одной идеей и сосредоточена на одной цели, а именно: на проникновении в тайну личности. Все может быть объяснено из этой центральной точки, и вся моя работа связана с этой темой» (ВСР, с. 206). В конце своего позднего эссе о положении современного человека он задает риторический вопрос о реакции человека на угрозу светопреставления: «И знает ли, наконец, индивид, что это он играет решающую роль?» (К. Г. Юнг. Аналитическая психология. Прошлое и настоящее. М., 1996. С. 165). То, что случится с индивидом и с миром, в огромной степени зависит от индивидуальной личности. «Единственный естественный носитель жизни — индивид, и это имеет силу для истинной во всех отношениях природы» (CW 16, par. 224). «Любая жизнь — это жизнь индивидуальная, в ней одной и сосредоточен окончательный смысл» (CW 10, par. 923).
Индивидуация. Юнг сформулировал понятие «индивидуа-ция» для обозначения процесса личностной реализации, понятие, «обозначающее процесс, с помощью которого человек становится психологически «не-делимым» (in-dividual), т. е., отдельной сущностью или целым» (CW 9i, par. 490). Еще более проще он называет индивидуацией сам процесс, с помощью которого человек «становится тем, кто он в действительности есть» (CW 16, par. 11). Индивидуация — опорный теоретический конструкт или видение, из которого произрастают богатые побеги других идей, связанных с личностью, часть из которых мы здесь и рассмотрим.
|
|
Юнговская теория не задается вопросом: «Что есть личность?» — как сущность, требующая определения и объяснения. Прежде всего эта теория в своем вопросительном подходе прагматична и динамична, и вопрос в ней ставится так: «Каким образом может человек знать, кто он есть, обнаружить свою личность, развить и усовершенствовать ее, и стать самим собой»? Сама личность дана вместе с психической реальностью спрашивающего, так что идея личности представлена как само собой разумеющееся в ощущении «личного бытия», как отличное от абстракции или вещи, и как организация этого бытия в качественно отличную
единицу. (Индивидуация — это процесс дифференциации [ПТ, пар. 722], означающий «развитие различий, отделение частей из целого» [ПТ, пар. 695].) Там, где философы и богословы объясняют сущность личностного бытия на своем метафизическом языке, а эмбриологи и генетики стремятся выяснить происхождение личности на своем естественном языке, юнговская гипотеза пытается представить это личностное бытие и его дальнейшую судьбу психологически.
Ценность. Часть такого представления осуществляется в терминах ценности. Один из способов придать личности ценность — это связать ее с трансцендентными факторами, в особенности с Богом. Поступая таким образом, юнгианская идея личности вписывается в греческую, римскую и иудео-христианскую традиции. Любая личность является потенциальной самостью, воплощающей и отражающей нечто большее, нежели она сама. Она не самодостаточна, а пребывает в связи с другими — другими людьми и «другим», не являющимся по сути личным и имеющим вообще не-человеческий характер. Само слово «личность» в переводе с греческого означает «маску» (persona), подразумевающую маску, сквозь которую проглядывает нечто трансцендентное. Без этого «другого», стоящего на заднем плане эго-сознания (независимого от него), но делающего личное сознание возможным, не могло бы быть ни индивидуализированной личности, ни субъективного центра, с которым связаны события и переживания. Это внутреннее убеждение в самом себе как личности Юнг называет также «призванием» или «предназначением» (vocation) (CW 17, par. 300ff; КДД, с. 196).
|
|
Клиническое состояние, называемое деперсонализацией, как раз и демонстрирует то, что имеет в виду Юнг. То есть, может произойти утрата личной реальности и идентичности при том, что все другие функции эго — восприятие, ориентация, память, ассоциация и т. д. — остаются в целостном виде (Meyer [ed.], 1968). Деперсонализация указывает, что ощущение личности, сама вера и убежденность в собственной реальности как индивида зависят от некоего фактора трансцендентного эго-личности, выходящего за рамки ее чувственной (sensorium) и волевой сферы. Иногда Юнг называет этот фактор, от которого зависит индивид, «самостью». Этот тер-
мин может быть использован при описании реальной действительности и при описании ценности. Я предпочитаю последнее.
Самость. Самость у Юнга относится к: а) самому полному развитию индивида; б) переживанию наивысшей ценности и силы (power) за пределами своих собственных границ, т. е. опыту трансцендентного и потустороннего. Такие переживания и образы огромной ценности и мощи традиционно получали наименование божественных. Давая «самости» такое двойное значение — персональное и трансцендентное, — Юнг предполагал, что каждый человек по определению связан с чем-то трансцендентным, или даже обладает трансцендентной высшей ценностью, выходящей за пределы его эго-личности. Это придает значимость всем проявлениям человеческой природы. Даже самые недостойные состояния имеют более широкое значение и не сводятся к обычной человеческой провинности, поскольку они указывают на трансцендентно коллективные, архетипические и не свойственные человеку факторы. Двойное значение самости предполагает также, что личность не может быть понята одним только личностным подходом. Глазу всегда необходимо фокусироваться на безличном, внелюдс-ком заднем плане.
Зло. Этот задний план не является однозначно положительным. Внелюдское означает не свойственное человеку. Личность в равной степени отражает беспорядок, разрушение, теневые ценности. Эти силы столь же эффективны в психологическом смысле, сколь творчески конструктивны по сути, поэтому они воспринимаются как реальные. Позиция Юнга по отношению к местоположению зла в личности совершенно не моралистична, даже в религиозном контексте. Это отличает его аналитический подход от других психологии, которые моралистичны, но не религиозны.
Поскольку индивидуальная личность всеценна, поскольку в ней заключены все ценности — сознание, совесть, жизнь, значение, душа, равно как разрушительность и зло, — работа с индивидами (другими или с собой) остается наиболее важным видом деятельности.
Религия. Религиозные аспекты личностной теории Юнга проистекают отчасти из его собственного склада ума, а отчасти из представлений, полученных практической и исследовательской
работой. Суть их в том, что религия конституционно основана на личности и является не большей иллюзией, чем сексуальность. Далее, те религиозные метафоры, которые он использует, отличают его стилевую особенность придавать ценность психическим фактам, точно так же, как другие психологи выстраивают свои системы ценности, используя другие виды трансцендентных метафор, такие, как «природа», «эволюция», «достоверность», «зрелость» и др. Юнговский религиозный язык ни в коем случае не означает какого-либо ортодоксального символа веры, принадлежности к церкви или соблюдения обрядов.
Психическая реальность. Тот действительный мир, в котором обитает личность, является психической реальностью. У Юнга «реальность» получает совершенно иное определение, чем у Фрейда, где само слово относится главным образом к тому, что является внешним, социальным и материальным, и где психическая реальность является убедительной только в сфере неврозов и психозов (Casey, 1972). Юнг заявляет: «Реальность есть попросту то, что работает в человеческой душе» (ПТ, пар. 60). А в душе работают все вообразимые вещи — ложь, галлюцинации, политические лозунги, старомодные научные идеи, суеверия — эти события реальны вне зависимости, истинны они или нет. Многие другие сознательные события — добрый совет, исторические факты, этические предписания, психологические истолкования — могут не получить никакого ответа в психической глубине и оттого будут считаться нереальными, неважно насколько они соответствуют истине.
Образы фантазии. На самом базовом уровне психической реальности располагаются образы фантазии. Эти образы представляют первичную деятельность сознания. Такая текущая фантазийная деятельность, как жизненный процесс, согласно Юнгу, не может быть объяснена в виде «простого рефлективного действия на сенсорный стимул» и является непрерывным творческим актом — посредством фантазии «психическое творит каждодневную реальность» (ПТ, пар. 78).
Юнг опровергает известную теорию, утверждающую, что реальность по своей природе является внешней, образы — отпечатки внешних изменений, а фантазии — разрушенные или искаженные впечатления. Он также открещивается от коллег-психоаналитиков,
придерживающихся убеждения, что фантазия замещает реальность. Фантазия и есть реальность, она творит реальность, придавая ей инстинктивную убежденность («животная вера» Сантаяны) в той области опыта, в реальности которого мы убеждены. Творя реальность в тех формах и понятиях, в которых мы фактически постигаем мир, формулируем его и с которым взаимодействуем, фантазия является свидетельством негэнтропической активности сознания. Оразы являются единственной реальностью, которую мы постигаем непосредственно; они представляют первичное выражение разума и его энергетической работы, о которой мы не знаем ничего за исключением тех образов, которые он поставляет. Когда мы воспринимаем образ фантазии, то всматриваемся, ища разумное в инстинктивном, узревая само либидо («Фантазия как воображающая деятельность есть для меня просто непосредственное выражение психической жизнедеятельности — потока психической энергии» [ПТ, пар. 830]).
Инстинкт и архетип. Первичность образов означает, что они представлены в области познания, инстинктивная деятельность которого осуществляется на аффективно-волевом уровне. В области сознательного разума инстинкт воспринимается в образной форме. В сфере поведения образы проявляются в инстинкте. Поведение всегда является разыгрыванием фантазии, а фантазия — это не просто нечто, происходящее приватно в самой голове, она есть воспроизведение самой себя в поведенческом действии, в поступке. Психические и бихевиориальные события суть разные, но неделимые явления. Одно не является сублимацией другого, поскольку они сосуществуют вместе. Представить себе инстинкт независимым от образа-паттерна значит сделать его слепым, а понимать образы независимыми от инстинкта означает лишать их жизненности и настоятельности. Воображение тогда сделается сублимиро-ваной роскошью, а не инструментом выживания.
Принцип, организующий феномен образности, принцип, обеспечивающий психическую реальность специфическими паттернами и привычными свойствами — универсальностью, типичностью проявления, регулярностью, постоянной повторяемостью на протяжении многих веков — Юнг назвал «архетипом». Те же самые качества присущи и инстинкту. Энергия архетипа инстинк-
тивна, поскольку архетип по своей сути есть инстинкт; архетип есть «поведенческий паттерн» инстинкта, его значение или, как выразился Юнг, его «психический эквивалент» (CW 8, par. 397).
Эта юнговская аналогия взята из животного поведения. Юнг предположил, что любой врожденный запускающий механизм (или инстинкт) одновременно и организован в паттерн, и вовлечен в образ фантазии, образ, который либо является «пускателем», либо непосредственно представляет саму цель. Инстинкт дает сбой в случае расстройств образной системы. Юнг (ПТ, пар.728) определяет инстинкт как «влечение к определенной деятельности», которая настоятельна и непреодолима, унаследована, рефлективна по своему характеру, единообразна, регулярна и бессознательна (CW 8, pars. 267, 233ff, 378f). Среди инстинктов наличествуют такие, которые следуют специфическому принципу порядка, значения и целеполагания. Это и есть архетипы. Психическая жизнь индивида управляется ими.
Идея архетипа весьма плодотворна для психотерапии. Поскольку фантазия никогда не является обрывком нереальности, поскольку она выражает архаические эмоциональные и творческие аспекты личности и является первичной реальностью человека, то фокусируясь на фантазии, мы прикасаемся к тому, что реально работает в душе. Качественные преобразования в фантазии, такие, какие наблюдаются в длительных сериях сновидений или в медитативных упражнениях, представляют архетипические преобразования, управляющие личностью и являющиеся ее природной основой.
Шизофрения. Мы видим также такие преобразования в фантазии в процессе развития шизофренической дегенерации, которая указывает на изменения в основах личностной природы. Юнговская теория шизофрении основана на том же самом психофизическом взаимодействии. Даже если мы положим за основу то, что психическое и телесное суть одно, то непосредственным нашим знанием будет только все то же психическое. Наше знание о телесном всегда происходит через психические образы. Хотя эти образы по всем свидетельствам зависят от нейрохимических систем, все, что бы мы ни говорили или ни делали с этими системами, опять-таки зависит от психических образов. Ни одно мы не можем
свести к другому. Они взаимозависимы и пребывают во взаимодействии. Юнг был первым в современной психиатрии, кто предположил психологическое происхождение шизофрении. Еще в 1907 году он писал (CW 3, ИТАП, том 3, Цюрих, 1939), что шизофрения является автоинтоксикацией, метаболическим расстройством, вызванным патогенетическим комплексом, поражающее воздействие которого включает и соматические процессы. Архетип в сердцевине комплекса может оказаться психосоматическим фактором, вызывающим одновременно и психологическое расстройство, и соматический «токсин». Психотерапия шизофрении — пионерская разработка Юнга — сосредоточена главным образом на этих архетипических факторах.
Личность в своем контексте
Индивидуальность предполагает нечто помимо себя и внутри себя, от чего она отличается; индивидуальность не означает сплоченности и поэтому не может рассматриваться отдельно, вне своего контекста.
Амплификация. Юнг называет свой метод организации (формирования) контекста амплификацией. Целью такой организации является не сведение психических данных к своим простейшим элементам или единственному значению, а приближение с разных сторон к такому положению, когда значение станет максимально полным и насыщенным. Ничто психическое не является однозначным. Амбивалентность оценок и двусмысленность содержания являются основополагающими для любого фрагмента психических данных, и амплификация и разработана, чтобы это продемонстрировать. Личность погружена в пространство культурных, символических и исторических процессов. Они приходят в соприкосновение с образами психического. Личные ассоциации на образы сновидений всегда недостаточны, поскольку ограничены предубеждениями и пристрастиями эго, и они возвращают каждый образ эго с помощью ассоциативных связей. Само по себе эго личности не может вполне воздать должное темному тоннелю или льву, или озеру, приснившимся во сне. Эти образы порождают неисчерпаемое «эхо» и при этом имеют весьма специфическое значение.
Кроме того, каждый сон принадлежит серии сновидений, которая, в свою очередь, встроена в личностную динамику и ее контекст. В расширенном виде идея амплификации означает, что никакая одноразовая консультация не может поставить глубинный диагноз, не может даже привести к какому-то компетентному мнению. Она не может судить о степени сложности личности. В лучшем случае можно получить информацию только от одной из соперничающих сторон — от эго — и вывести заключение на языке парциальной личности.
Анамнез. Контекст, полученный (как и в медицинской практике) путем составления истории болезни, является анамнезом. Но анамнез не равнозначен контексту, на что имеется ряд причин. Анамнез — вещь главным образом сознательная; это запись того, что пациент помнит в своей эго-личности. Глубинная психология вообще предполагает, что контекст самой истории болезни гораздо больше, чем вереница хронологически представленных воспоминаний. Анамнез носит преимущественно внешний характер — это запись того, что случалось с тем или иным человеком в его жизни — создание семьи, учеба, работа, болезнь. Контекст же включает, помимо прочего, еще и внутренние события, и к этому мы еще вернемся. Анамнез по своей природе — фактичен. В простейшем случае история болезни начинается с даты рождения, роста в сантиметрах и веса в килограммах. Она стремится избежать по возможности каких-либо рассуждений и придерживается строгой фактической объективности. Контекст же личности включает чувственные полунамеки, полузабытые воспомнания и искаженные памятью события. Последние являются уделом собственной сложности той или иной личности, имеют мало чего общего с фактами и с трудом обретают словесную форму. Наконец, анамнез историчен, он относится к прошлому. А контекст личности обусловлен также и тем, что находится впереди, в форме амбиций и беспокойства, а также стремление избегать настоящего.
При амплификации основ истории болезни юнгианцы принимают во внимание также следующие факторы.
1. Наследственный. «Семья» в юнговской психологии состоит из большего количества участников, чем действительные ее члены или семья, в которой тот или иной человек жил когда-то,
будучи ребенком или родителем (CW 17, par. 93; КДД, с. 48). «Семья», конечно, включает этих реальных людей, но она расширяет свою сферу, подключая сюда обстоятельства жизни нескольких поколений, и здесь уже осуществляется поиск не только семейной истории, но и семейной фантазии. В своих анализах я спрашиваю о бабушках и дедушках и даже об их родителях, что они делали, какие странности за ними наблюдались, на что они надеялись и от чего умерли. Я спрашиваю об их отношениях друг с другом, расовой принадлежности, о религиозных верованиях, физической конституции и экономическом положении. Я могу попросить анали-занда проследить семейное древо с тем, чтобы выявить сходства в паттернах и поведенческих стереотипах, обнаружить явные различия между жизнью пациента и жизнью семьи, увидеть, где он приноравливается к семейной фантазии. С помощью такого исследования мы не выискиваем унаследованные психические факторы, скорее мы восстанавливаем генеалогию или мифологию семьи. Это помогает создавать в индивиде ощущение корней, контекста, внутри которого его личность обитает и к которому она имеет эмоциональное родство. Это исследование семьи, уважительная и внимательная забота, с которой человек разбирает каждую деталь своей фантазии и оставшиеся свидетельства (старые фотографии, сувениры) оживляют в современном клиническом сеттинге всемирную практику, утраченную в нашей культуре и называемую поклонением предкам.
Психологический уровень. Эта амплификация раскрывает области возможного стресса при любых крайних несоответствиях между частями личности. К психологическому уровню личности принадлежат: психологический возраст; степень самоосознания, юмор и инсайт; способность к проявлению эмоций, в особенности, депрессии; уровень интеллекта; воображение в качественных и количественных характеристиках; пустоты и дыры (где мы терпим неудачу); чувственная природа; способности и достижения; зоны страха; общая языковая культура и культура взаимодействия с символическими формами, простирающаяся от сновидений до искусства, путешествий, музыки, ремесел и искусств, пищи и питья; трагические испытания (война, смерть, болезнь, предательство, авария, неудача, провал, банкротство и т. д.).
Вопрос, который здесь возникает, — живет ли человек вообще выше или ниже положения своего экономического класса, врожденных способностей, социального окружения, культурного происхождения, психологического возраста. Сам ответ указывает на то, где можно ожидать появление теневых проблем. Слишком высокий уровень может указывать на склонность к агрессии и маниакальную защиту с целью удержания высоты. Слишком низкий означает, что предъявляемое недовольство составляет сильное замаскированное побуждение к развитию.
Целостность. Исследование психологического уровня личности задействует в психотерапии богатство личности, утвержденное в теории. Направляя внимание к сложности человеческой личности посредством теории амплификации, юнгианская психотерапия обязана усиливать внимание ко всему инвентарному набору, составляющему личность, и побудить всю эту массу в целом на встречу, в противном случае юнговская идея целостности окажется лишь абстракцией, пустым яйцом, кругом, числом четыре. Личность обнаруживается не просто в беседе двух людей, сидящих в креслах и толкующих о проблемах. Это сужает личность — и психологию тоже — в прокрустово ложе скуки, зарегистрированной учебниками и бессчетным количеством магнитофонных записей психотерапевтических сеансов.
Юнговская теория имеет в виду, что психотерапия занимает, насколько возможно, личность парциальную. Это приводит к неразберихе, когда сама жизнь сводится к психологическому содержимому психотерапии. «Индивидуация не исключает человека из мира, но вбирает в него этот мир» (CW 8, par. 433). Алхимическое описание этого процесса помещало massa confusa* активных веществ в закрытый прозрачный сосуд в целях возделывания или созидания души (soul-making).
Душа, Юнгианская теория предполагает наличие независимого фактора, который однажды был назван глубиной души. Личность может достичь весьма высокого экономического или образовательного уровня и тем не менее остаться психологически тупой, явно не преуспевшей, находящейся ниже себя по культуре, рефле-
* Бесформенная масса. Прим. перев.
ксии, чувственности, способности к эмоциональным проявлениям и т. д. Глубинный анализ способствует созиданию души, углубляя психические события, будь то чувства, прозрения, особенности патологического проявления или фантазии. Это заполняет дыры и углубляет непосредственно саму поверхностность психологического уровня человека. Глубина больше дает работу неспешности и упорству существующим вещам как образам, нежели позволяет отыгрывать их на других. И когда Юнг в одной из своих книг (речь идет о книге «Modern Man in search of a soul» — В.З.) говорит, что он боится за «современного человека, ищущего душу», то речь идет как раз о несоответствиях и поверхностности на психологическом уровне.
2. Текущий. В каком-то смысле отличие психологии Юнга от Фрейдовской заключается в понятиях прошлого и будущего. Фрейд обращается к ранним воспоминаниям, Юнг же всматривается в «здесь и теперь». Прав был Юнг или нет в своей оценке Фрейда, не столь уж важно для меня; важным остается его настоятельность во внимании к действующей на данный момент ситуации. Здесь Юнг предваряет появление более поздних школ — экзистенциализма, роджерианства, гештальта, энкаунтера (групп встреч).
Компенсация. Первое, текущее, означает действительное и наоборот. Наличествующая проблема рассматривается в терминах своего настоящего значения: чему препятствует данная проблема? Чего от нее можно ждать, или чего она «хочет»? Что и как может выступить компенсацией! Здесь мы действуем сообразно принципу саморегуляции: личность естественным образом стремится уравновесить себя в среде разнообразных противоположных комплексов. Любое возникающее недовольство принадлежит текущей ситуации, подогнано под свое архетипическое значение и выражает тот или иной ее аспект метафорическим языком. Все сновидения, симптомы, эмоциональные неразберихи и недостатки также вызывают вопрос о финальности (целеполагании) — какова их Цель и намерение, на что они указывают — что подчас предпочтительней вопросов о причинах.
Текущая ситуация имеет архетипическое значение. Поэтому исследование контекста должно расширить и углубить — до мас-
штабов вечности — существующие условия человеческой жизни. Поворачиваясь к мифу и религии, философии и художественной литературе, искусству и народному творчеству с тем, чтобы дать полную оценку и психологическое понимание архетипическому значению, амплификация приводит к углублению контекста.
3. Коллективное. Личность, разумеется, помещена в живого конкретного человека, который каждое утро встает с постели в конкретной комнате, ведет особый, свойственный только ему, образ жизни среди ряда других людей, он окружен определенными предметами и получает «на входе» подсознательную информацию от социальных, политических и экономических «сил» и далее, он отправляется спать и видеть сны, и вновь личность погружается в другую атмосферу коллективного со специфическими сценами, друзьями и врагами, со всей сновидческой информацией. В обеих сферах личность действует и подвергается воздействию. Такое взаимодействие между индивидуальным и коллективным является сквозной темой, проходящей через все труды и работы Юнга.
На плоском наивном уровне переживания существует противоположение между индивидуальным и коллективным. Я не могу быть самим собой, подчиняясь действиям толпы, и толпа не сможет функционировать с объединенной целью, будучи вынуждена принимать во внимание индивидуальный стиль и потребности каждого участника. Философская антиномия между индивидуальным и универсальным (CW 16, pars. 1—5) сама по себе является архетипической ситуацией, разыгрывающейся в жизни каждого человека.
Если идею Юнга рассмотреть более внимательно, то мы обнаружим:
а) что коллективное не всегда действительное. Психическое очень разборчиво к тому, что им движет. Только незначительная часть «коллективного» имеет дело с актуальной действительностью и является — вследствие этого — психически реальной. Мы еще к этому вернемся;
б) что коллективное есть общее — то, что мы поддерживаем сообща, и то, что поддерживает нас единым образом вместе, как человеческие существа. Гипотеза коллективного бессознательного означает для психотерапии то, что все люди могут контак-
тировать друг с другом на этом общем человеческом уровне как сегодня, так и с людьми прошлого, на языке эмоций, фантазий, сновидений, архетипических образов и ситуаций, несмотря на индивидуальные различия в возрасте, пола, в здоровье, культуре. Аналогично гипотеза коллективного сознания устанавливает общность посредством ролей (персон). Мы можем понять своих сограждан также и на языке их коллективной деятельности (почтальон, продавщица, пациент, медсестра и т. д.). Это тоже своего рода контексты, в которые помещена личность и с помощью которых она воспринимается более понятно;
в) что коллективное располагается не только внутри или снаружи; является не только субъективным или объективным. Оно и то, и то одновременно. Я коллективизирован своим местом на службе ровно настолько, насколько и настроением моего комплекса анимы. Расположение духа и мнения любовника, продавца, героя-мессии или психотерапевта-гуру очень мало указывают на индивидуальные различия. Любые туристы, будь то автобусные экскурсанты или участники закрытого сеанса с употреблением наркотиков, приносят весьма сходные коллективные отчеты. И внутренняя, и внешняя силы, обе могут быть коллективными; и в ряде работ Юнг показывает (в мифе о летающих тарелках, в гитлеровской Германии), что обе коллективности отражают друг друга. Zeitgeist (дух времени) через архетипические образы и эмоции влияет как на внутреннее, так и на внешнее.
Поэтому, знать индивидуальную личность означает знать, в каких пределах она меняется, исходя из ее коллективного контекста. Тем самым отклонения становятся путеводными нитями к сущности индивидуальности. Это, кстати, то же, что в юнговском представлении быть индивидуализированной личностью: осуществлять несходство. Но идеально такая личность не должна отрицать коллективность, поскольку именно в ней и вырабатывается дифференцированный стиль исполнения самих ролей. Адаптация, по мнению Юнга, означает не изглаживание индивидуальности, а, прежде всего, обновление коллективности. Живое коллективное призвание в индивидуальном стиле как раз и есть тот самый путь, на котором могут осуществиться паттерны индивидуального мифа.