В одной работе было замечено, что «упадок буддизма в Индии произошел благодаря злоупотреблениям, характерным именно для Махаяны, а не для Хинаяны» [73А]. Это нелестное замечание вряд ли можно считать безосновательным. Рост популярности учения Махаяны привел не только к увеличению числа приверженцев буддизма, но стал также и причиной сопутствующего качественного спада. Для придирчивого человека седьмого столетия, буддизм Махаяны представлялся просто религией поклонения бодхисатвам и чтецам махаянских сутр [74А]. В учении Великой Колесницы упор был сделан на почитание изображений, молитвы и заклинания, обряды и пышные религиозные действа. Оно впитало в себя многие народные верования и дало выход тем устремлениям мирян, которые порождались религиозным чувством, но благодаря этому буддисты совершили явное сближение с последователями индуизма. Процесс этот, в итоге, привел к стиранию различий между двумя верами. Миряне и мирянки Индии не находили особой разницы между поклонением Вишну или Будде, Шиве или Авалоките, Таре или Парвати.
Буддизм в том виде, как его преподавали и как претворяли в жизнь в пределах Наланды, представлял собой популярную форму буддизма. Отдельные нововведения Махаяны, без сомнения, сделали религию Будды более открытой для людей разных народностей и из разных слоев общества, но они же с течением времени привели к упадку внутри самой религии. К примеру, похоже, что именно бодхисаттваяна породила явление организованного «женатого монашества». Существование самих женатых монахов в течение рассматриваемого периода подтверждается свидетельствами Сюань Цзана, Калханы и Чхачха-намы (Chācha-nāmā) [75А]. Махаянисты были убежденными поборниками идеала бодхисатвы; считалось, что не только монахи, но и домохозяева тоже способны постигнуть учение, содержащееся в трактате «Бодхисаттвачария» (Bodhisattvacaryā). Ведь поскольку Шакьямуни в своих прежних существованиях вел мирскую жизнь, то значит допустимо выбрать путь бодхисатвы, даже и будучи женатым. Уже в учении вайтульяков (vaitulyaka), предшественников Махаяны, для будущих последователей этого пути были заложены некоторые основания, исходя из которых допускалось, что при некоторых особенных обстоятельствах могут быть уместны «methuno dhammo» [25П]; о некоем особом случае пишет Шантидева, когда бодхисатва, соблюдавший обет целомудрия в течение многих тысяч лет, все-таки его нарушает. Вполне можно сделать вывод, что именно подобное направление развития религиозности стало основой для возникновения догмата о совместной действенности [26П] женского и мужского начал в Тантре.
Проповедующий Будда в окружении бодхисаттв, пещерный комплекс Аджанта, пещера 4, 6-й в. н.э.
Источник: www.wikipedia.org
Так, в первом из известных текстов Ваджраяны говорится: «rāgacaryā kulaputrā yadut bodhisattvacaryā». Буддийский аскет теперь шел к учителю вместе со своей партнершей [76А]. Почти каждый из 84 сиддхов [27П] в тантрическом буддизме был либо женат, либо имел спутницу-йогиню.
Всё более и более заметные проявления индуизма, с его разнообразием божеств и способов поклонения, обрядовостью, религиозными песнопениями, уже и так ощутимо ослабили тот первый порыв и ту изначальную чистоту, которая была свойственна буддизму. С проникновением же в буддийские общины тантрических учений процесс упадка, видимо, только ускорился. Тантризм сделал буддизм и индуизм еще более похожими, все сильнее размывая границу между ними. Буддийские тантры, несмотря на то, что они, якобы были «провозглашены Буддой», почти полностью совпадали с тантрами шиваитов и шактов [28П]. В пантеоне буддизма и индуизма появилось большое количество общих богов и богинь. Шактийские святилища [29П] стали одинаково важными и священными местами для тантриков индуизма и буддизма. Причудливая «смесь мистицизма, оккультных псевдо-наук, колдовства и эротики» была общей чертой всего тантризма.
Более того, тексты Ваджраяны свидетельствуют о решительном отходе от классического буддизма – как в теории, так и на практике. Мир чувственный, который прежде рассматривался как источник зла, – при этом существенные усилия буддийского святого были направлены на уничтожение привязанности к сансаре, – теперь воспринимался как верное средство и подходящее место для осуществления духовного роста. Освобождение, согласно Ваджраяне, должно быть достигнуто здесь и сейчас, в этой жизни и посредством сансары. Сансару же нужно осознать как нирвану [77А]. По-видимому, учение Ваджраяны о том, что «для чистых все чисто», и что йогин находится за границами добра и зла, таило в себе большую опасность. В некоторых изданных текстах Ваджраяны открыто отстаивается вольное отношение к нравственности для йогинов и йогинь. Пять правил нравственного поведения больше ни у кого не на слуху; их место занимают пять запрещенных поступков [30П] и пять священных обрядов [31П]; стремление к непостижимой нирване заменяется стремлением к Великому Наслаждению (mahāsukha), которое достигается не посредством нравственности (śīla), сосредоточения (samādhi) и мудрости (prajñā), и даже не следованием благородному восьмеричному пути самовоспитания, а посредством таинственного соединения с йогиней [78А].
Похоже, что прежний пессимистический дух проповедей Будды теперь уступил место гедонистическому настрою откровений Ваджрасаттвы. Созерцательность раннего буддизма, вместе с его опорой на разум, исчезли, на передний план выступили полные суеверий колдовство и эротический эзотеризм. Если ранний буддизм осуждал привязанность как самый мучительный из всех огней, то Ваджраяна рассматривает ее как предельную радость. Говоря коротко, в таинствах Ваджраяны были полностью преобразованы самые основы буддийской нравственности и главные элементы духовного пути, способствующие Пробуждению. Похоже, что именно по поводу злоупотреблений Ваджраяны И Цзин пишет в своих дневниках: «Некоторые люди совершили грехи, столь же многочисленные, как и песчинки в Ганге, и все-таки они говорят, что претворили в жизнь состояние пробуждения (bodhi)» [79А]. Возможно, именно злоупотребления Ваджраяны занимают первое место среди внутренних причин упадка буддизма в Индии.