К истории обряда святого огня, совершаемого в Великую Субботу в Иерусалиме.
Актовая речь, произнесенная 9 октября 1949 г.
Ваше Высокопреосвященство, Ваше Преосвященство, глубокоуважаемые коллеги и дорогие гости!
Совет Ленинградской Духовной Академии, в соответствии с существующей в русских Духовных Академиях многолетней традицией отмечать годичный акт докладом научно-богословского значения, в заседании своём 31 августа с.г. поручил мне сделать таковой доклад в настоящем торжественном собрании. Исполняя волю Совета Академии, имею честь доложить Высокому Ученому Собранию реферат на тему «К истории обряда святого огня, совершаемого в великую субботу в Иерусалиме».
Избранная мною и одобренная Советом Академии тема в основном касается исторических истоков священнодействия, которое известно ещё как раздаяние благодатного огня от Гроба Господня.
Едва ли можно указать ещё какой-либо иной христианский обряд, который создал бы вокруг себя такую обширную литературу, как иерусалимский обряд святого огня. «У всех путешественников, побывавших в Иерусалиме и имевших случай провести здесь день великой субботы, – пишет проф. Дмитриевский, – к какому бы он вероисповеданию ни принадлежал, каких бы убеждений не держался, непременно одно из первых мест в их заметках отводится описанию религиозной церемонии этого святого дня».[1]
По описанию проф. Дмитриевского[2] в настоящее время обряд совершается следующим образом. В конце утрени, когда архидиакон кончает евангелие и произнесёт слова «Они же шедше утвердиша гроб, знаменавше камень с кустодиею», в кувуклий Св. Гроба входят кандиловжигатели которые тушат в нём огни и наливают в лампады нового масла. Главный привратник Святогробского храма запечатывает двери кувуклии четырьмя восковыми печатями на шнурах. Около 2 часов дня греческий патриарх, в сопровождении епископов и прочего клира, в торжественной обстановке шествует в Святогробский храм. Здесь он южной дверью входит в алтарь св. Воскресения. За православным патриархом в такой же торжественной обстановке вступают в храм патриарх армянский и митрополит коптский (абун), которые занимают принадлежащие им в храме места. Многочисленный греческий клир, облачившись в блестящие ризы, выходит из алтаря в преднесении креста, 12 хоругвий, рипид, два диакона несут пуки свечей «для удобнейшей передачи св. огня в народ», и сзади их шествует патриарх с посохом в правой руке. С пением стихиры «Воскресение Твое Христе Спасе, ангели поют на небеси и нас на земли сподоби чистим сердцем Тебе славити», они выходят из церкви Воскресения перед кувуклием Гроба Господня и трижды обходят его. Затем, остановившись перед дверями, ведущими в кувуклий, поют «Свете тихий». Окончив пение этого гимна, всё духовенство возвращается в алтарь воскресного храма, а патриарх, оставшись перед кувуклием, снимает с себя митру, саккос, омофор и палицу, и остается в подризнике, епитрахили с поясом и в поручах. Патриарший драгоман (должностное лицо для официальных сношений между патриархом и турецкой правительственной администрацией) снимает с дверей кувуклия печати и впускает туда патриарха, за которым входит и армянский патриарх, также с пучками свечей. Двери кувуклия закрываются. Армянский патриарх остается в приделе Ангела, а патриарх подходит к ложу Спасителя и преклонив колена, молится о том, чтобы Бог «светом познания Своего просветил язычников пребывающих во мраке, и через Своё сошествие во ад, небесная, земная и преисподняя исполнил бы света; чтобы сей раздаваемый свет от светоносного Его Гроба верным послужил даром освещения, исцелением oт болезней, демонам ужасом, и чтобы Спаситель благословил и освятил благочестиво к Нему прикасающихся и даровал бы им ходити во свете заповедей Его как сынам света». Молитва патриарха продолжается четверть часа или 20 минут. Вдруг с колокольни Воскресенской церкви раздается оглушительный трезвон «во вся тяжкая» и из отверстий северной и южной стен кувуклия появляются первые пуки свеч с ярко пылающим огнем. Каждый из паломников, держа в своей руке связку из 33 свечей, по числу лет жизни Спасителя, спешит зажечь их от огня клириков, стоящих снаружи северной и южной сторон кувуклия и первыми получающих огонь из Св. Гроба. Из кувуклия появляется патриарх, держащий в руках по пукy горящих свечей. Он следует в алтарь, где разоблачается и затем в сопровождении свиты отправляется в патриархию на отдых.
Казалось бы дерзостью ждать свыше огня в определенный день, час и минуты; казалось бы недостойно христианского звания из года в год искать знамения от Гроба Христа, божественное достоинство Которого засвидетельствовали своей кровью апостолы и несчётное число мучеников; наконец, кажется, было бы кощунством требовать сверхъестественного огня для лампад от Того, Который для величайшего таинства евхаристии взял естественные плоды земли – хлеб и вино; однако, среди христиан восточных исповеданий – православного, армяно-григорианского, иаковитского и коптского – весьма широко распространено верование в сверхъестественное чудесное происхождение «благодатного огня». Красной нитью через всю паломническую литературу от паломника второй половины IX века Бернарда и до XX столетия проходит мысль о чудесном появлении Св. огня, причём одни паломники лишь констатируют самый факт изнесения патриархом огня из часовни Гроба Господня, а другие указывают и образ его появления, кто – в виде голубя, кто – в виде молнии, так что ещё игумен Даниил должен был сказать: «Мнози бо странници неправо глаголють о схождении света святаго; ин бо глаголеть, яко Святый Дух голубем сходит ко гробу Господню; а друзии глаголють: молнии сходить с небесе и тако вжигаются кандила над гробом Господним. И то есть лжа и не правда: ничтоже бо есть не видети тогда, ни голубя, ни молнии, но тако невидимо сходит с небеси благодатию Божиею и вжигает кандила в гробе Господни». [3]
Заметим, что игумен Даниил путешествовал ко Гробу Господню в 1106-1107 гг. Однако и после него в письмах наших паломников встречаются подобные заявления о тех образах, в каких появляется Св. огонь, заявления, противоречащие самим сeбe, где этот огонь представляется и сходящим «аки солнце» и распространяющимся по доске Гроба Господня «аки молния», воочию для всех молящихся.
Так, например, в «Пути» иеромонахов Макария и Сельвестра, паломничествовавших в 1704 году, читаем: «В великую субботу о девятом часе огнь сходит с неба невидимо в кадилы, и уже сам огнь загорится и тотчас внидет в знамение Божие, с небеси приидет огнь аки солнце над гроб Божий, и от той лучи загорится кадило; и узревши вси людие Божии сошедшую с небеси благодать над Гробом Господним во огненне образе, огню ходящу по Гробу Господню по досце мраморной всякими цветы с небеси что молния, и видевшее вси людие, возрадуются великою радостию зело о таковом человеколюбии Божием». [4]
Подобные паломнические сообщения, противоречивые в самих себе об образах исхождения огня свыше, и утверждающие очевидность этого исхождения для всех молящихся, скорее говорят о религиозной экзальтации авторов и окружавшей их во время обряда Св. огня толпы, нежели о величии самого обряда. Отсюда же теряется их научная ценность в вопросе исследования обряда.
Короче говоря, литература об обряде Св. огня, весьма богатая количественно, не дает нам истории его происхождения. Она только наделяет святой огонь сверхъестественным происхождением, о котором ничего не говорит голос вселенской церкви.
Как известно, ни соборные постановления вселенского или поместного значения, ни святоотеческая литература не знают чудесного огня. Молчит о нем и святитель иерусалимский Кирилл, оглашая просвещаемых тайнам веры. Доказывая им воскресение мёртвых законами постоянно возрождающейся жизни в природе, вращения небесных тел, и даже используя с этой целью легенду о чудесной птице Фениксе (сл. 18), он ни слова не говорит о чудесно происходящем огне, в то время как самую речь держит, ввиду приближения Пасхи, в том самом иерусалимском храме, где совершается обряд Святого огня, когда, кажется, это сообщение было бы более уместным и более убедительным, чем те, которые приводит св. отец.
Более того. Святитель говорит и о великосубботней службе: «И вскоре услышите чтение, в котором изрекается благая весть: светися, светися, новый Иерусалиме, прииде бо Твой свет». Где, как не здесь, должно было прозвучать слово и о чудесном свете? Но Кирилл молчит. Ни наличие Гроба Господня, где он проповедует, ни мысли о службе великой субботы, ни самые слова «прииде бо Твой свет…» не вызывают в нём видимой ассоциации со святым огнём. Факт знаменательный для истории обряда святого огня!
Проф. Олесницкий объясняет происхождение обряда св. огня чудом Св. Нарцисса. «По своему началу новозаветный праздник огня, – пишет он, – восходит к первым векам христианства. По свидетельству историка Евсевия, поводом к его установлению послужило чудо, совершившееся при патриархе Нарциссе, когда при недостатке масла, налитая в лампады силоамская вода была зажжена сошедшим с неба чудесным огнём и горела как елей во все продолжение пасхальной службы». [5] Это объяснение проф. Олесницкого приводит нас в недоумение. Дело в том, что Евсевий не говорит ничего подобного тому, что пишет о чудесном возжении лампад, ссылаясь на него, проф. Олесницкий.
У Евсевия мы читаем: «Некогда в Пасху, во время великого всенощного бдения у диаконов, говорят, недостало елея. Так как всё собрание было сильно огорчено этим, то Нарцисс велел приготовляющим светильники почерпнуть в близ находившемся колодце воды и принести к нему. Когда приказание было исполнено, то, помолившись над принесенной водой, он с искренней верой в Господа велел влить её в лампады. Как скоро и это сделали, вода сверхъестественным образом, дивной и божественной силой, приняла свойства елея. Многие из братий весьма долго, даже до настоящего времени, сохранили часть этого елея, как свидетельство тогдашнего чуда». [6] Как видим, Евсевий говорит только о чуде претворения силоамской воды в елей и не делает никакого даже намёка на схождение с неба чудесного огня и возжение от него лампад.
Свет на интересующий нас вопрос проливают открытые и обнародованные на рубеже XIX и XX столетий литургические памятники. Это так называемая Латальская рукопись Иерусалимского канонаря, начала IХ в., Кальская рукопись того же канонаря конца X или начала ХIв.[7] и Святогробский типикон в рукописи 1122 г.[8]
В этих рукописях, в плане уставного изложения богослужебных чинопоследований излагается интересующий нас обряд Св.огня.
В самом позднем из этих памятников, в Святогробском типиконе 1122 г., по мнению проф. Дмитриевского отражающем в основном богослужебную практику иерусалимского храма Воскресения в том виде, в каком она имела место в IХ-Х в.,[9] обряд святого огня описывается следующим образом:
«Во втором часу святаго сего дня приходят мироносицы и начинают мыть кандила, приготовляют их и ставят внутри гроба, в присутствии патриарха, архидиакона, втораго священника, паромонаря, трёх диаконов и псалта. Во время этого занятия мироносиц, т.е. когда они моют эти кандила, совершается в кратком виде последование и канон часов. Когда же они окончат мыть кандила и приготовлять их, поётся слава глас 6: «Днешний день тайно». Диакон произносит ектенью и совершает отпуст. Тогда патриарх запирает Святой Гроб, берёт ключи с собою, и тушатся тогда все кандила храма. Патриарх удаляется в катихумены и поёт свои часы. В девятом часу клеплят била, патриарх с клиром, одетый в белые одежды, спускается в храм Воскресения без свеч и кадила, и становятся сзади Святаго Гроба и начинается вечерня». [10]
Далее в типиконе следует изложение вечерни, немногим отличающейся от современного чина. После указания о чтении 15 паремий устав говорит:
«Патриарх входит во святой алтарь и раздаёт фимиам митрополитам, епископам, пресвитерам и сам с ними кадит храм, совне гроб святой, обходя его троекратно, так как он заперт, равным образом обходят трижды и храм, потом выходят и поднимаются на Святую Голгофу, по каждении внизу, потом во святой сад, в святую базилику Константина, во святую темницу и оттуда идут в дверь святаго храма Воскресения, которая называется дверью мироносиц; тогда иподиаконы принимают кадильницы и входят все во святой алтарь. Итак, патриарх начинает: «Господи помилуй», и весь народ взывает: «Господи помилуй» протяжно и беспрерывно. Патриарх выходит из алтаря сам, а также архидиакон и протонотарий: которые поддерживают под руки патриарха с той и другой стороны. Впереди предшествует сакеларий, сзади его следуют паромонарь и кастрисий. Патриарх тогда падает ниц пред святым алтарём на пол и молится со слезами о людских невежествиях, простирая руки свои горé, делая таким образом трижды, равным образом то же делают и окружающие его. Народ непрерывным голосом взывает: «Господи помилуй». Потом патриарх с его окружающими входит во Святой Гроб, падает трижды ниц и молится и просит Бога о себе и о людях. Тогда возжигает от святаго света и дает архидиакону, а архидиакон народу. Затем патриарх, архидиакон и остальные с ним выходят и, с пением стихиры, глас 1, совершают литию во святую базилику Константина». [11]
Так излагается обряд св. огня в Святогробском типиконе 1122 г. Сопоставляя его с современным обрядом хотя бы в описании проф. Дмитриевского, нельзя не заметить существенной разницы между тем и другим.
Во-первых, если современный обряд не связан с обычным храмовым богослужением и, по выражению проф. Дмитриевского, превратился в «простой религиозный обряд или, вернее, в специальную святогробскую литанию», то по Типикину 1122 г. он входил в чин вечерни великой субботы и отправлялся после чтения обычных 15 паремий этого дня.
Во-вторых, если в настоящее время двери кувуклия запечатывает привратник храма, а этому действию его предшествует гашение лампад и наливание в них нового масла, то, как видно из Святогробского типикона, в эпоху действия его обряду св. огня предшествовал обряд омовения и приготовления кандил на гробе Господнем, совершаемый в присутствии патриарха входившими в состав святогробского клира мироносицами, после чего сам патриарх запирал Св. Гроб и брал ключи с собой.
Наконец, третью и весьма существенную особенность обряда по Святогробскому типикону 1122 г. составляет вход в кувуклий за св. огнём не одного патриарха, но и нескольких из сослужащих ему лиц. Тот мрак таинственности, которым облекается обряд св. огня уже в описании его игуменом Даниилом, здесь не имеет места.
Если по игумену Даниилу епископ с диаконом дважды подходили к кувуклию в надежде увидеть «сквозе крестец дверей тех» благодатный свет, и не видели его, и этот свет появился много позднее после усиленней молитвы, когда над Св. Гробом прошел дождь, то по Типикону патриарх и сослужащие с ним клирики идут в кувуклий в определенный момент богослужения без всяких предварительных наблюдений за ним, и выносят оттуда освященный огонь. Короче говоря, в типиконе 1122 г. обряд представляется в таком духе, в каком излагаются и все вообще церковные чинопоследования и само величайшее таинство евхаристии, без всякого оттенка чудесности.
Естественный характер обряда св. огня в Святогробском типиконе вполне очевиден, но несколько неясно его выражение «тогда возжигает от святаго света и дает архидиакону». Что подразумевается здесь под «святым светом» – зажжённая ли сейчас лампада или что иное? Эту неясность разъясняют Латальская и Кальская рукописи, по мнению прот. Кекелидзе отражающие более раннюю богослужебную практику Иерусалимского храма Воскресения, практику времён патриарха Софрония (634-644 г.).[12]
В Латальской рукописи (начало IX века) читаем:
«В великую субботу вечером в десять часов звонят к вечерне и входят в церковь епископ, священники и диаконы; народ остается во дворе, и двери церковные затворяются. Зажигают свечи, произносят ектению и молитву; епископ, священники и диаконы берут кадильницы и, говоря псалом: «Тебе подобает песнь, Боже», обходят кругом церкви. Произносят ектению и молитву и, говоря псалом: «Хвали, Иерусалиме, Господа», обходят церковь и приходят ко входу в алтарь. Произносят ектению и молитву и, говоря псалом «Воспойте Господеви песнь нову», обходят церковь третий раз. Епископ говорит прокимен, гл. 3: «Ныне воскресну, глаголет Господь», стих: «Воспойте Господеви песнь нову». Все служители церкви лобызают друг друга. Затем благословляют свечи, зажигают лампады, растворяют двери и вводят в церковь кающихся. Поют «Господи воззвах» со стихирою «Светися, светися, Иерусалиме, прииде бо». После «Свете тихий» говорят антифонно по праздничному: «Хвали, Иерусалиме, Господа». Епископ садится на кафедру и говорит прокимен, гл. З: «Воскресни, Господи, суди земли», стих: «Бог ста в сонме богов», и читают двенадцать чтений». [13]
По Кальской рукописи (конец X начало XI века) читаем:
«В великую субботу вечером, когда солнце заходит, епископ, священники и диаконы входят во святой Анастасис и затворяют за собою двери. Заготовляют три кадильницы и произносят ектению и молитву; епископ влагает в кадильницу фимиам и своими руками совершает каждение. Впереди идет епископ, за ним следуют священники и диаконы и, с пением псалма «Воспойте Господеви песнь нову, пойте Господеви вся земля», обходят кругом церкви. Придя ко входу в алтарь, произносят ектению и молитву с коленопреклонением, причем епископ говорит прокимен: «Ныне воскресну, глаголет Господь, ныне прославлюсь, ныне вознесусь»; стих: «Воспойте Господеви песнь нову». Обходят церковь и поют вторично прокимен: «Буди имя Господне благословенно»; стих: «Хвалите раби Господа, хвалите имя Господне». Придя у входа в алтарь, произносят ектению и молитву и, поя псалом: «Воспойте Господеви песнь нову, хвала Его», обходят третий раз церковь. Возвратившись туда же, у входа в алтарь, произносят ектению и молитву. Епископ воздаёт лобзание священникам и диаконам, благословляют свечи и зажигают лампады. Епископ поет «Господи воззвах» со стихирою, гл. 8: «Светися, светися Иерусалиме». После «Свете тихий» говорят прокимен: «Хвали, Иерусалиме, Господа». Входят в алтарь и поют псалом: «Воскресни, Боже, суди»; стих: «Бог ста в сонме богов». Вводят в церковь оглашённых и читают чтения ».[14]
Сопоставляя обряд св. огня по Латальской и Кальской рукописям, мы должны сказать, что эти два памятника в изложении рассматриваемого чинопоследования в целом, весьма незначительно отличаются один от другого и это отличие сводится к деталям чина, т.е. к подбору псалмов и времени произношения прокимна (по Латальской рукописи он положен после молитвы 3-го обхождения, а по Кальской – после 1-го). Зато между этими рукописями и Святогробским типиконом 1122 г. есть много различий.
Так, если по Святогробскому типикону обряд св. огня совершался в центре вечерни, после чтения паремий, то по Латальской и Кальской рукописям до начала вечерни. Второе – по Святогробскому типикону обряду св. огня предшествовал обряд омовения лампад и приготовления их; ни Латальская, ни Кальская рукописи такого отдельного обряда не знают. По Латальской рукописи клирики, придя в храм при закрытых его дверях, «зажигают свечи», а по Кальской «заготовляют три кадильницы». И это приготовление к чину таким образом непосредственно примыкает к последнему. Третье – по Святогробскому типикону все три каждения совершаются молча, и самый обряд получения св. огня сопровождается тайной молитвой патриарха, с тремя поклонами, под многократное пение «Господи помилуй». По Латальской и Кальской рукописям обхождение сопровождается пением псалма, ектенией и чтением молитвы. Четвертое – по Святогробскому типикону во время обряда в храме присутствует народ, и для принятия св. огня патриарх и клир уходят внутрь кувуклия, а по Латальской и Кальской укописям обряд совершается в отсутствие народа и патриарх не входит за св. огнем в кувуклий, а в самом храме «благословляют свечи и зажигают лампады». Простой и ясный ответ на недоуменные слова Святогробского типикона «тогда возжигает от св. света!».
Итак, обряд св. огня, который теперь совершается отдельно от суточных служб великой субботы, в период действия Святогробского типикона совершался в средине чина вечерни, куда он перешел с первоначального места, которое указывают ему Латальская и Кальская рукописи. Это перенесение обряда уже в Святогробском типиконе лишило его пения при каждениях нарочитых псалмов. От ектений же и гласных молитв епископа здесь остались многократное «Господи помилуй» и тайная молитва патриарха с воздетыми горé руками и тремя поклонами «о людских невежествиях». Будучи, таким образом, переносим с одного времени на другое, обряд св. огня сменил и место своего отправления и обстановку. При патриархе Софронии он совершался в самом храме, при патриархе Николае I (932-947 г.),[15] когда действовал Святогробский типикон, уже в кувуклии, но еще в присутствии всего клира, а в бытность в Иерусалиме французского паломника Фульхерия де-Шартры (1101 г.) – в кувуклии, куда входил только один патриарх.[16]
Более ранних литургических свидетельств об обряде св. огня мы не имеем, однако некоторые намеки на его возникновение мы находим в описании иерусалимского богослужения паломницы IV века Сильвии Аквитанки. Она о службе великой субботы пишет следующее:
«На другой день в субботу правится по обычаю на третьем часе; также и на шестом; на девятом же в субботу не правится, но приготовляется пасхальное бдение в большой церкви, т.е. в мартириуме. Пасхальное же бдение совершается так же, как у нас, только здесь прибавляется ещё следующее: дети, воспринявшие крещение, одетые так, как они вышли из купели, ведутся вместе с епископом прежде всего в Воскресение. Епископ идет за преграду Воскресения, поётся одна песнь, затем епископ произносит молитву за них и потом идёт с ними в большую церковь, где по обычаю бодрствует весь народ. Там совершается то, что обыкновенно бывает и у нас, и по совершении литургии бывает отпуст». [17]
Сильвия, как видно, ещё не знает того обряда св. огня, который изложен в Латальской и Кальской ркп. Иначе эта наблюдательная и эрудированная в вопросах иерусалимского богослужения паломница упомянула бы о нем. Но у неё есть важное для нас замечание. Она говорит, что в эту субботу в храме Воскресения служба девятого часа не правится, так как в это время происходит приготовление церкви Воскресения к пасхальному бдению и народ в это время бодрствует в большой церкви (так паломница называет церковь, расположенную за Голгофой, двери которой выходили на площадь).[18]
Эти сведения, получаемые нами у Сильвии, разъясняют нам – почему Латальская и Кальская ркп указывают совершение обряда св. огня до вечерни и при закрытых дверях храма, а равно и то, где находился в это время народ. Очевидно, обряд св. огня возник из того приготовления храма к пасхальному бдению, которое совершалось в Иерусалиме при Сильвии, в то время как народ находился в соседнем храме за Голгофой, ожидая начала бдения. Это приготовление храма при Сильвии ещё не носило значения богослужебного чинопоследования, напротив, молящиеся не допускались в это время в храм, очевидно, дабы не мешать приготовляющим храм лицам. Однако само по себе приготовление величайших христианских святынь к празднику, и в такой великий день, когда церковь наставляет «Да молчит всякая плоть человека и да стоит со страхом и трепетом и ничто же земное в себе да помышляет», не могло не сопровождаться молитвой, молитва же служила к облечению самого приготовления храма в священнодействие, которое мы и видим во вполне сформировавшемся виде в Кальской и Латальской рукописях.
Этому же обстоятельству послужила существовавшая у христиан традиция зажигать вечерние светильники с молитвой благодарения Богу.
На этот обычай указывает св.Василий Великий, когда в слове «о Св. Духе» говорит: «Отцы наши не хотели в молчании принимать благодать вечернего света; но как скоро он наступал, приносили благодарение. Хотя мы не можем утвердительно сказать, кто был творцом этих изречений светильничного благодарения, впрочем народ повторяет древний голос, когда произносит: «Поем Отца, Сына и Святаго Духа».
Еще ранее об этом обычае говорят Египетские церковные постановления (III в.),[19] где дана и самая молитва благодарения за вечерний свет и изложен обряд его внесения, обозначенный как «Правило о принесений светильника в собрании». Здесь читаем: «Когда наступит вечер, диакон вносит светильник. Епископ приветствует собрание: «Господь со всеми вами».
Народ отвечает: «И со духом твоим».
Епископ: «Возблагодарим Господа».
Народ: «Достойно и праведно, – величие и слава Ему» (но он не должен говорить – «Горé ваши сердца», – это говорится лишь при приношении, т.е. при евхаристии).
Епископ: «Мы благодарим Тебя, Боже, чрез Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа за то, что Ты просветил нас откровением невещественного Света. Кончив долготу дня и достигнув начала ночи, насытившись дневным светом, сотворённым Тобой для нашего довольства, мы теперь не имеем недостатка, и в вечернем свете по Твоей милости, – святим и славим Тебя через Единого Твоего Сына Господа нашего Иисуса Христа, чрез Него Тебе с Ним слава, сила и честь ныне и т.д.»
Народ: «Аминь ».[20]
Во II-м веке об этом обряде упоминает Тертуллиан, писавший около 199 г.: «Когда умоют руки и зажгут свечи, каждому предлагается выйти и пропеть что-либо во славу Божию из Священного ли Писания или что может от себя ».[21]
В духе практики, описываемой Тертуллианом, излагается обряд внесения светильника в молитвенное собрание в «Завещании Господа нашего Иисуса Христа» – «Диакон вносит в храм светильник и говорит: «Благодать Господа нашего со всеми вами». И весь народ отвечает: «И со Духом твоим». Дети поют духовные псалмы и песни на внесение светильника, и весь народ согласно отвечает: «Аллилуиа ».[22] Если согласиться с Рамани, относящем «Завещание» ко II веку[23], а с нашей точки зрения он имеет к этому основание,[24] то мы имеем от II века два сообщения об этом обряде, причем «Завещание» указывает на его отправление в связи с пасхальным бдением.
Насколько благоговейно было отношение христиан к обряду внесения в молитвенное собрание вечернего огня, можно судить по сообщению Григория Нисского о кончине св. Макрины: «Наступил вечер, в комнату внесли огонь. Она широко раскрыла глаза и, смотря на свет, как было видно, старалась прочесть светильничное благодарение, но так как голос у нее уже пропал, то она выполнила молитву лишь в уме, да движением руки и губ. Когда она кончила благодарение и занесла руку на лицо чтобы перекреститься, вдруг сильно и глубоко вздохнула. Вместе с молитвой кончилась и её жизнь ».[25]
Из этого сообщения св. Григория видно, с каким благоговением относились христиане к вечернему свету, который был для них неким вещественным напоминанием о Спасителе, называвшем Себя Светом миру, и пришедшем в этот мир на конец веков; вместе с тем, как широко был распространён среди христиан самый обычай возносить молитву благодарения при виде вечернего света. Умирающая женщина, изнемогающая в предсмертной агонии, при виде этого света напрягает свои последние силы и с едва заметным движением губ читает светильничное благодарение, и с этой молитвой умирает.
Был этот обряд и в Иерусалиме при той же Сильвии. Так можно судить потому, что паломница, сказав об обилии освещения за вечерним богослужением, тут же замечает: «А огонь не приносится извне, но подается из внутренности пещеры, где денно и нощно горит неугасимая лампада, т.е. внутри преграды ».[26] Едва ли требовалось бы подобное замечание, если бы здесь не имелся в виду какой-то обряд. По-видимому, Сильвия здесь отмечает местную иерусалимскую особенность известного всей церкви обряда внесения светильника, особенность, заключавшуюся в том, что здесь светильник вносился не извне, как это указывают Египетские церковные постановления и «Завещание», а из самого центра храма – пещеры Гроба Господня.
Намек на этот обряд можно видеть и в том случае, когда Сильвия, описывая пасхальные литании, совершавшиеся в Иерусалиме, говорит, что епископ с принявшими крещение детьми, аскетами и всем народом, возвращается в храм Воскресения с песнопениями «во время возжения свечей ».[27] Едва ли Сильвия имела здесь в виду всем знакомую процедуру предбогослужебного зажигания лампад церковными сторожами. Всюду и везде епископ вступает в храм не во время приготовления его сторожами, а когда этот храм уже приготовлен и создана подобающая его сану торжественная обстановка. Эту встречу имеет в виду и Сильвия, торжество которой дополнялось обрядом внесения вечернего света.
Как обставлялся в Иерусалиме обряд ежедневного внесения светильников, хотя бы во время Сильвии, мы не знаем. Однако его торжественную обстановку в какой-то степени можно представить по тому, как совершался этот обряд в храме св. Софии Константинопольской, устав которого создавался под непосредственным влиянием иерусалимских порядков.[28]
Здесь, т.е. в Константинополе, когда наступало время возжения в храме светильников, архидиакон с кадилом в руках, второй диакон, ещё 12 диаконов шли из алтаря в притвор храма. Диаконы брали здесь приготовленные подсвечники и, предводимые архидиаконом, возвращались в храм. Архидиакон, держа кадило, возглашал: «Свет Христов просвещает всех» и с прочими диаконами шел на амвон. В это же время в алтаре клирик, которого устав называет «начальником свéтов», подходил к патриарху со светильником в руках и говорил: «Благослови Владыко». Патриарх давал возглас: «Яко Ты еси освящение наше, Христе Боже, всегда ныне и во веки». «Начальник свéтов» зажигал все лампады в алтаре; то же самое делали по всему храму иподиаконы и пономари, а стоявшие на амвоне с подсвечниками диаконы, по благословении их патриархом и после слов архидиакона: «Премудрость, прости», шли с амвона в алтарь.[29]
Описанный обряд в Дрезденском списке соединяется с чином литургии преждеосвященных. Однако тот факт, что тот же Дрезденский список указывает совершение этого обряда в Благовещение, когда положена литургия Златоуста,[30] свидетельствует об этом обряде как не составлявшем принадлежности только великопостного богослужения.
Когда исчез в церкви обряд возжения вечернего света или, что то же, светильничного благодарения, неизвестно. Указывающий его совершение Дрезденский список относится к первой половине XI века.
По Евхологиону Синайской библ. №971, ХIII-ХIV в., на преждеосвященной литургии: «Выходит диакон с двумя свечами позади амвона и говорит: «Премудрость. Свет Христов просвещает всех. Вонмем». И кадит народ и входит снова в алтарь и говорит иерею: «Благослови Владыко свет». Иерей же читает: «Благословен еси светяй и освящаяй ».[31]
Здесь, как видим, есть молитва освящения света, но о возжигании светильников в храме ничего не сказано. Большинство же памятников этого времени уже не имеют и молитвы света, но только возглас: «Свет Христов просвещает всех». Возможно, что в начале XI века этот обряд сохранялся ещё в таких храмах, как храм св. Софии, значения же повсеместного уже не имел.
Относительно возникновения этого обряда проф. Карабинов высказывает мысль, что в основе его «лежит древнехристианский обычай, перенесенный из еврейства, – вечером при зажжении светильника благодарить Бога за созданный Им для освещения ночного мрака огонь ».[32] С мнением проф. Карабинова нельзя не согласиться. Христианская церковь, возникшая из недр ветхозаветного иудейства, на первых порах своего существования не порывала связи ни с храмом, ни с синагогой, следовательно, ни с иудейской обрядностью в целом.[33] «Некоторые апостолы, пишет Фаррар, все ещё держались притворов синагоги. Для них новое вино царствия небесного ещё не разорвало старых мехов. Доселе они считались лишь главами иудейской секты ».[34] В этих условиях заимствование обычая сопровождать возжение светильников молитвой благодарения Богу, было вполне естественным.
Нужно было лишь новое его идейное значение, но и оно было указано в самом евангелии. «Свет пришел в мир» (Ин. 3:19), говорил о Себе Христос. «Я свет миру» (Ин. 8:12). Иоанн «не был светом, но был послан, чтобы свидетельствовать о свете. Был свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1:8-9), говорится о Христе в пасхальном евангелии.
Итак, ветхозаветный обычай вошёл в новозаветную церковь и получил новое идейное значение. Тихий свет вечерней лампады стал для христиан напоминанием о Том, кто называл Себя Светом мира. Само возжение светильников напоминало им о духовном присутствии Его с ними и потому стало сопровождаться прославлением Сына Божия. Так создалась христианская священная традиция вечернего светильничного благодарения. На основе этой традиции, которая в IV веке имела значение повсеместной, в Иерусалиме в связи с приготовлением храма Воскресения к пасхальному бдению, создаётся обряд св. огня. Во всей своей уставной слаженности мы видим его, при патриархе Софронии, совершаемым перед вечерней при закрытых вратах храма и состоящим из каждений храма с пением псалмов и чтением молитв, благословения свечей и зажигания огня.
Сама связь обряда с величайшим праздником Пасхи придала ему особую торжественность. Иначе быть не могло, потому что Каноны Ипполита (III в.) уже заповедуют о пасхальной ночи: «Весь народ пусть будет в свете, ибо в эту ночь Спаситель снискал свободу для всей твари ».[35] Уже Константин Великий, по словам Евсевия, «проводимую в бодрствовании священную ночь превращал он в дневной свет, ибо назначенные к тому люди по всему городу зажигали высокие восковые столбы, как бы огненные лампады, озарявшие всякое место, так что эта таинственная ночь становилась светлее самого светлого дня» [36], а по словам Григория Нисского в эту ночь «свет лившийся от свечей носился подобно облаку во мраке ночном» и «блеск от лампад соединялся с ранними лучами солнца так, что производил впечатление одного непрерывного дня, не разделенного промежутком ночи». [37]
Отсюда обряд св. огня приобретает значение собственно пасхального священнодействия, вытесняя в христианском сознании первоначальную его основу – традицию вечернего благодарения. Иначе говоря, эта традиция переосмысливается, сохраняясь в некоторых церквах как собственно пасхальная. Так, в римской церкви в великую субботу священник пред вечерним богослужением высекает огонь из камня и им зажигает дерево, от которого уже зажигается пасхальная свеча.[38] У несториан до сего времени великая суббота называется «субботой света».[39]
Армяне и теперь имеют обычай первые 5 паремий великой субботы читать во мраке, когда в алтаре горит одна небольшая лампадка и после песни Моисеевой в храме зажигаются все светильники, при свете которых читается паремия «Светися, светися, новый Иерусалиме ».[40] В других церквах эта традиция принимала форму, напоминающую иерусалимский обряд св. огня. Так, современный греческий типикон предписывает перед началом пасхальной утрени раздачу молящимся огня от лампады, горящей за престолом. Архиерей, облачённый в светлые ризы, становится в святых вратах и, держа горящую свечу, поет: «Приидите, приимите свет от Невечернего Света», после чего верующие зажигают от него свои свечи».[41] Такой обряд совершают на востоке и священники.[42]
По словам нашего паломника ХII века, архиепископа новгородского Антония, в его время в Константинополе в воскресенской церкви было особое место «идеже свеща возжигаются на велик