Анна Снегова
Бонусы к роману «Замок последней розы».
Бонус первый. Ричард и Гаяни.
Часть 1
Я в него влюбилась, как только в первый раз увидела.
Ситуация осложнялась тем, что впервые увидела – во сне.
Но когда мы столкнулись лицом к лицу, поняла, что всё. Пропала. Никогда-никогда я не найду никого на свете лучше, благородней, умней. Такого совсем-совсем моего человека, как Ричард Винтерстоун.
Помню, как будто это было только вчера. Стена магов за моей спиной – мои соплеменники готовятся встретить магическим огнём троицу чужаков, что пришли к нам из неведомого и пугающего Старого мира. Чужие. Другие. Страшные в своей инаковости. Нам рассказывали с детства, что они несут с собой лишь смерть и разрушения. Даже чудовища, которых они седлают, выглядят, словно оживший кошмар из детских сказок – эти звери покрыты пластинами стали и издают такие пугающие звуки, будто вот-вот готовы сожрать тебя на месте.
Но вот я почему-то не могу заставить себя их бояться.
Память услужливо подсовывает слово из старых учебников – «лошадь». Их ещё рисовали на поле с цветочками.
И зубы у них совсем не хищные. Эти гиганты питаются травой и никого пожирать не собираются – неужели этого никто не видит?
И почему же никто не видит, какие добрые глаза у этого всадника впереди, с синим цветком на стальном нагруднике?..
А ещё один всадник там, за его спиной, держит мою сестру перед собой в седле – так до странности осторожно и бережно… и я слишком хорошо её знаю, чтобы не заметить. Как она медленно начинает краснеть, как доверчиво вцепляется в руку этого чужака, что заботливо придерживает её, чтоб не упала.
Не войну они принесли нам. А мир. Спустя столько лет разлуки в разных вселенных – они рискнули пройти через древний портал, трое против целой толпы, потому что верят в какое-то лучшее будущее для нас всех.
|
|
А мои сородичи уже едва удерживают смертоносные огненные шары, и лишь ждут приказа моего отца, чтобы пустить их в полёт, чтобы уничтожить и стереть в пыль это живое напоминание. Что есть какой-то ещё другой мир за пределами Купола.
Меня будто толкает что-то в спину. Срываюсь с места, и бегу, и хорошо, что меня никто не успевает удержать – я невысокая, я стояла в первых рядах.
Прихожу в себя только, когда понимаю, что этот порыв едва не стоил мне жизни – я же так быстро, что кинулась почти под ноги лошади.
Белое чудище встаёт на дыбы. Передние лапы бьют воздух надо мной. Ещё немного, и окованные железом острые… как это… копыта?.. проломят мою непутёвую голову. И поделом. Лошадь снова издаёт пронзительный вибрирующий звук – может, это последнее, что я услышу в жизни.
Но какое же потрясающее зрелище! Этот дивный могучий зверь. И человек, который сумел его покорить. Здесь, на краю пропасти, под холодным снежным ветром, это всё так красиво, что я жалею, что не умею рисовать.
Стало вдруг щекотно в животе. Так иногда бывало в последнее время.
Предчувствие.
Что может, не всё потеряно для нас. И есть ещё какой-то путь, кроме ненависти и вражды. Потому что я не видела ненависти в глазах этого темноволосого воина, который резко дёрнул кожаные ремни, которыми была опутана лошадь – чтобы зверь меня не растоптал.
Есть путь. Его пока не видно. Но он есть.
- Добро пожаловать! – воскликнула я громко, повинуясь этому предчувствию.
|
|
Зверь опустился на все четыре копыта, продолжая нетерпеливо ими переступать. Лязгнула сталь, которая закрывала часть его головы, шеи, спину и бока.
Но я уже не особо смотрела не него… меня заворожил всадник.
Стал бледнеть и почти растворился в воздухе световой магический щит, который он держал в руке.
Медленно погас острый меч, с кончика которого осыпались голубые искры. Что за странный воин станет убирать оружие в окружении врагов?
А потом и магический шлем растворился без следа. Я увидела обескураженное выражение лица. Чёрные глаза, тёмные брови, густые тёмные волосы… человек из моих снов.
Как будто под моими ногами разверзлась пропасть. И я лечу в неё, лечу, и лечу, и лечу…
- Это что ещё за Лягушонок?
Земля немедленно вернулась под ноги. Пустоту в груди наполнила жгучая обида. У меня только что, можно сказать, весь мир перевернулся, а ему… а он… насмехается?!
Я вскипела – у меня это обычно быстро – и притопнула ногой.
- Какой я вам лягушонок? Я видела лягушек в одной книге – они мерзкие!
Картинка в учебнике – моя идеальная память тут же её услужливо подсовывает. Гадкое пупырчатое создание с выпученными глазами и здоровенным ртом от уха до уха, сидит в какой-то грязной луже и жрёт мух. И это я, да?! Спасибочки огромные.
У воина на лице не дрогнул и мускул. Но почему мне кажется, что в чёрных глазах промелькнула улыбка?
- Говоришь, не Лягушонок? Вся зелёная и выскакиваешь неожиданно прямо под ноги. Лягушонок и есть!
Смотрит с высоты – как же он от меня невообразимо далеко! – как на мелкую забавную зверушку.
|
|
Обида перерастает во что-то другое. Незнакомое мне чувство, которое дико бесит. Есть в этом какая-то вселенская несправедливость. Что я для него – какая-то смешная местная достопримечательности, тогда как он для меня… кто? Почему мне не всё равно, что будет думать обо мне этот чужак?
И я, которая за словом никогда в карман не лезу, я, которую даже стервозина Мелия не решается лишний раз задирать… понимаю, что не могу издать ни звука. Как будто язык присох к горлу.
А щекам становится жарко.
Нет, не может быть!
Чтобы я – краснела…
Страшный зверь, которого я совсем-совсем уже не боюсь, кажется тоже решил меня изучить. Опускает морду ниже, обнюхивает. Протягиваю ей ладонь, решаюсь тронуть… а потом погладить… она бархатная, тёплая, смешно щекочет руку дыханием. Нереально, обалденно волшебная – эта Лошадь.
А всадник на её спине продолжает смотреть на меня тоже.
И щёки горят сильнее. И кончики ушей предательски присоединяются к этой забастовке.
Вот только спину колют острые кинжалы совсем других, враждебных взглядов. Какая странная штука – на меня сейчас зло смотрят свои и по-доброму – чужие глаза.
Оборачиваюсь к страже отца, выкрикиваю уверенно:
- Вот видите? Они совсем не страшные!
Даже не знаю, о ком это я сейчас. О лошадях? О всадниках?
Но кажется, моё сумасбродное вмешательство немного разрядило обстановку. Потому что Мелия тут же, как прожжённая гадюка, которая всегда держит нос по ветру, начинает любезно приветствовать «благородных гостей». Её голос сочится таким ядом, что даже меня тошнит. А тёмные глаза надо мной на миг становятся жёсткими, как сталь, остро вглядываясь в нового человека… но потом снова возвращаются ко мне.
А я опускаю лицо ниже, и понимаю, что пропала. Окончательно и бесповоротно.
Потому что это его я видела во сне – теперь знаю точно. И его буду видеть снова – теперь уже в мечтах. Потому что кто он – и кто я? Могучий рыцарь из дальних стран в сверкающих волшебных доспехах – и глупая мелкая девчонка, которая даже не знает, кто она, и только чувствует… как удавкой затягивается на шее Предопределение.
С тех пор моя жизнь превратилась в полный кошмар.
Потому что Ричард Винтерстоун видел во мне только маленького смешного Лягушонка
А я же каждую ночь видела, как заношу над ним кинжал. Каждую ночь просыпалась в слезах, потому что думала, что убила его. Сердце колотилось как ненормальное, мои руки тряслись, и только бешеная радость от наших недолгих встреч хоть как-то облегчала мою агонию.
Три долгих, бесконечных дня провели гости из другого мира у нас – и в эти три дня я как будто родилась заново. Каждый миг рядом я дышала, я радовалась, я смеялась и… любила. Тихо, молча, ни словом, ни жестом, ни взглядом… просто так, как умеют камни любить цветы. Как умеет море любить рассвет. Как умеет птица любить полёт.
Даже если родилась и жила в клетке.
Даже если никогда-никогда не пробовала даже расправить крылья.
Даже если небо видела только через решётчатый потолок.
Так я любила его.
И каждую, каждую ночь в своих снах я его убивала.
Это были слишком яркие и чёткие, слишком повторяющиеся в каждой детали сны, чтобы я не понимала, насколько это всё серьёзно.
Когда мы встречались снова, и он что-то рассказывал мне, снисходительно учил своей чужеземной игре «в шахматы»…
Когда провожал к моей комнате, чтобы «тебя, мелочь» не напугала темнота коридоров – и я изо всех сил подыгрывала, будто и впрямь такую как я может напугать какая-то там темнота…
Когда я смотрела на красивое, будто выточенное скульптором лицо, с которого не сходило задумчиво-тревожное выражение…
Я могла думать только об одном.
Я стану причиной его смерти. Занесу кинжал над ним, стоящим передо мной на коленях. Кровь будет на моих руках. И это – предопределённое и неизбежное будущее. Такое же неизбежное как то, что сегодня ночью мне снова приснится сон. Я пробовала не спать! Сутками пробовала. Но сон меня ждал, он караулил, когда я ослаблю оборону… и стоило отрубиться, не в силах сопротивляться больше… он тут же снова проникал мне в голову. А может, и жил там. Может, правда тот самый дар предвидения, который предки называли проклятием, остался в моей крови и через века настиг. За какие прегрешения? Я не знала.
Понимала только, что не имею права сдаться.
Я сделаю всё, чтобы Ричард Винтерстоун жил.
Даже если для этого мне придётся расстаться с ним навсегда. Хотя для меня теперь это будет – как будто сердце вырвать из груди и бросить, кровоточащее, себе под ноги.
Но я пошла и на это.
Чтобы прекратить весь этот бездонный ужас, я пошла на самую большую жертву.
Расстаться с ним и никогда больше не видеть.
Я думала, что так смогу избежать неизбежного. Если уйду, убегу от самой себя, от этой безнадёжной любви, от своего ужасного пророчества в пещеры Сольмивары, там моя душа наконец-то найдёт покой….
Она там нашла такой покой, что я чуть копыта не отбросила.
Как последняя дура, я самым идеальным образом поспособствовала тому, чтобы пророчество чуть не сбылось.
Мне сказали, здесь я найду покой. Что счастье – в избавлении от эмоций. Что они – корень всех моих бед. Что стоит лишь вернуться в чистый, первозданный, бесконечный Хаос, как я утрачу все цепи, которые приковывали мою душу к страстям бренной жизни.
Вот только забыли сказать об одной малости.
Вместо этих цепей мне заботливо выдадут новую – а вместе с ней ошейник. Когда я это осознала, было уже слишком поздно. Я пыталась бороться, когда почувствовала, как гиар в центре моего лба медленно, но верно, убаюкивает, обволакивает сладким шёпотом, сковывает волю, погружает в сладкую отраву, в болото вечного сна. Сна души, сна разума.
Я боролась, как могла.
Но силы были неравны. Они уже были подточены долгой борьбой с самой собой. Борьбой с осознанием – ты, глупый неразумный Лягушонок, до потери пульса, до беспамятства влюбилась в своего Рыцаря синей розы. Которому совершенно всё равно, что это за смешная девчонка из этой отсталой и дикой страны смотрит на него с разинутым ртом и ловит каждое слово.
Иногда правда лишает последних подпорок.
Я когда это поняла – что я одна, что совсем одна и надеяться на взаимность глупо… из меня вдруг словно выдернули какой-то стержень.
Всё так, ты одна – с готовностью подтвердил гиар.
Никакой любви ты не достойна, это всё глупости и самообман, заверил шёпот в моей голове.
Будь с нами – и обретёшь вечный покой.
Каждый сам по себе.
Никто никому не нужен.
Только в этом истинная свобода.
В этом освобождение.
В этом исцеление от боли.
Неужели ты не понимаешь?
Будь одна.
Оставайся одна.
Насладись этим одиночеством, этим покоем.
И помоги избавить от боли и несчастий всех остальных, кто ещё этого не понял.
Это было так легко.
Поверить, забыть, выпить лекарство забвения – чтобы заткнуть эту боль, которая выла внутри, как дикий зверь, которого лишили стаи. Наверное, я это сделала из инстинкта самосохранения. Чтобы не умереть, так сильно рвала меня на части изнутри эта боль.
Мой. Мой. Навсегда. Только – где-то там, без меня. Никогда больше не увижу.
И я готова была на что угодно, лишь бы прекратить медленно умирать от осознания этого.
Даже на то, чтобы позволить повесить себе на лоб проклятый гиар.
Дальше помню очень смутно.
Я словно медленно погружалась в сон – сначала исчезли запахи, вкусы, ощущения. Потом эмоции, чувства, желания. Воспоминания. Мечты. Сны. Впрочем, исчезновение снов меня даже радовало… пока я ещё была способна радоваться. Но вскоре прекратилось и это.
И осталось лишь серое, абсолютное Ничто вечного покоя.
Как будто на меня кто-то накинул плотную пелену – и отсёк от всего окружающего мира. Как будто я утонула и погрузилась на дно, завязла в иле, осталась там лежать, медленно покачиваясь и опутанная водорослями с ног до головы.
Не умирала, но и не жила.
Лишь единственный раз что-то тронуло мою душу – какое-то смутное воспоминание…
Чёрные глаза смотрят на меня.
Они добрые, эти глаза, они всё понимают. Я уже видела их когда-то.
Сон? Кажется, я снова вижу сон.
Твёрдость рукояти в моих пальцах.
Кто-то что-то говорит… я должна это сделать… что сделать?
Как странно. Но это ведь просто сон? Снова, как тогда. Я досмотрю его до конца, и всё закончится. До следующего раза.
Так просто – нужно лишь досмотреть. Нужно лишь сделать то, что просит голос. Чтобы снова погрузиться в беспамятство. Чтобы не пустить боль, которая уже почти, которая уже караулит где-то рядом, хочет снова вцепиться в мою многострадальную душу.
Ну давай. Закончим сон. Как обычно. Ты же столько раз это делала – правда, девочка? Давай. Ничего не изменится. Для тебя. Для тебя уже всё предрешено.
Ведь предрешено же, да?
К чему бороться.
К чему, зачем ты каждый раз, снова и снова пытаешься изменить этот сон? Так ты лишь причиняешь больше боли самой себе. Разве можно изменить то, что предопределено?
Смирись.
И ты снова обретешь покой.
Ты же этого хотела?
Что тебе до него.
Он чужой.
Он тебе никто.
Есть только ты.
Ты одна.
Ты одинока.
Ты свободна.
Ты…
- Ну же! Давай, не бойся. Просто сделай это. Всё будет хорошо… Лягушонок.
Что-то мокрое на моей щеке. Срывается с краешка ресницы, медленно бежит вниз горячая капля.
Как давно я не чувствовала этого. Ни тепла, ни холода… вообще ничего. Как я могла забыть?
И эти чёрные глаза.
Ему не всё равно.
Они добрые – они всегда были добрыми ко мне. Даже сейчас, когда остриё кинжала вот-вот сорвётся вниз, упадёт последним ударом… они печалятся обо мне, эти чёрные глаза.
Он всегда обо мне заботился.
И он пришёл за мной. Сюда, в это страшное место. Чтобы вырвать мою душу из цепких лап покоя, который неотличим от смерти. Он пришёл сюда, я знаю.
Это не сон.
И я больше не одна.
А значит – не могу допустить… не могу, просто не могу совершить того, чего просит шёпот гиара в моей голове.
Пусть это будет кровь.
Пусть…
Главное, чтобы – не его.
Больше не могу удерживать колоссальной мощи, с которой мою руку тянет вниз. Как будто гора навалилась сверху и заставляет клинок рухнуть с высоты.
Но у меня ещё осталась крохотная крупинка свободы воли. Что-то, чего они так и не сумели отнять.
Эту последнюю частицу воли я трачу на то, чтобы поставить между остриём – и сердцем человека которого люблю – свою левую ладонь.
Клинок рассекает плоть.
Дикую боль я встречаю почти с радостью.
Значит, я жива.
Сознание меркнет, и я падаю прямо в руки тому, которого ждала всю свою жизнь. И мне всё равно теперь – любит или не любит.
Главное, что люблю я.
Если цена жизни – смерть, я готова заплатить такую цену.
- Только попробуй умереть на моих руках, Лягушонок! – резко и твёрдо заявляют над моей головой. Прижимают сильнее. Прижимают крепко. – Я тебе не разрешаю. Слышишь?
Тело немеет. Это к лучшему – хоть немного глушится адская боль, теперь ещё и в центре лба. Кажется, лопнул гиар, разлетелся осколками. И кажется, он так сильно пророс в меня невидимыми корнями, что это никогда теперь не исправишь.
За плотно закрытыми веками – темно. Вокруг какая-то суета, вскрики, грохот, что-то рушится, кто-то сражается… но у меня нет сил даже открыть глаза и посмотреть.
А потом в моё тело буквально хлынул целебный поток энергии.
Ричард.
Это он.
Никогда не задумывалась – как странно, что природной магией этого до мозга костей боевого мага является лечебная магия. В этом есть какой-то парадокс… и в то же время самая пронзительная правда жизни.
Мне становится тепло – так тепло!
И невыносимо хочется спать. Заснуть глубоким сном.
Не тем, мутным и страшным сном-беспамятством.
А исцеляющим, крепким и добрым сном. В обнимающих меня руках.
Бороться нет больше сил, и я так и делаю. Сквозь сон ощущая, что меня куда-то несут… уносят… от прошлой жизни, от прошлых кошмаров. По дорогам чужих миров. Которые мне теперь предстоит познать.
(Продолжение следует, скоро))