Когда во имя светлого будущего умерщвляются миллионы, уродуются судьбы нескольких поколений, насильственно меняется русло жизни огромной страны и народов, ее населяющих, – ну что, казалось бы, на страшном, кровавом этом фоне искалеченная судьба одного – поэта, композитора, гитариста, исполнителя собственных песен? Но пора, пора вспомнить и о нем, украденном у нас нашей лютой системой на целых два десятилетия, замолчанном при жизни и обобранном литературными мародерами после смерти, пора все и всех назвать своими именами, воздать должное таланту и схватить вора за руку.
Юрий Борисов... Когда-то песни его слушали украдкой – с магнитофонных лент или живьем, сидя тесным хмельным кругом за скудно, наспех собранным столом где-нибудь на Малой Посадской в питерской коммуналке. Тогда нельзя было вольно петь и слушать про «холопскую пулю пониже петлиц», про «шинель с золотыми погонами», про «мятежный Кронштадт» и про тех, «кто у Зимнего выжил».
Нет, это писал не безвестный эмигрант, не бывший белый офицер, уцелевший в «сумбуре мировой заварухи», как, наверное, думалось многим. Автор жил среди нас, жил трудно и отчаянно – сидел в тюрьме, мыкался, поднадзорный и во всем заведомо виноватый, без прописки, без работы, без крыши над головой, без денег, пил бормотуху, бывало и одеколон, а еще прекрасно играл на гитаре и пел свои странные песни.
Действительно, на дворе стоял развитой социализм, по улицам расхаживала новая общность людей – советский народ, а он, безумец, выводил, вытягивал, выматывал душу:
Заунывные песни летели
В даль березовой русской тоски.
Где-то детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки
Под кипящий янтарь оркестрантов,
|
|
Под могучее наше «Ура!»
Не меня ль Государь Император
Из кадетов возвел в юнкера?..
Эти песни-стилизации, эти гимны безнадежно проигранному белому делу, навсегда ушедшей эпохе, эти вдруг ожившие, засветившие новым светом городские и жестокие романсы – что-то ведь они говорили нам, томительно тревожили душу, трогали какие-то уцелевшие, а думалось, давным-давно оборванные струны, воскрешали то, что уже, казалось, отчаялось воскреснуть, – нашу генную память о другой жизни.
...А к обедне опять ты спешишь деловито,
Где на паперти те же старухи стоят.
В черном платье своем, что давно уже сшито,
Пряча в черной вуали отрешенный свой взгляд.
Вновь ладаном дохнет величье золотое,
И рыжий бас попа бедой дрожит в тебе.
И ставишь ты на круг морщинистой рукою
Свечу за упокой, за короля бубей.
Этому поэту много было дано Богом, но написал он всего около сорока стихотворений, большинство из которых положено на музыку. А мог бы... Нет, не мог. Оно всегда, когда думаешь о русских поэтах, тянет к сослагательному наклонению: вот кабы промахнулся Дантес, не поселился бы Есенин в «Англетере», пощадила бы Рубцова его убийца... Дантесы не промахиваются.
Сдается мне, что моя песня спета,
Что даль ясна, а прошлого уж нет.
Для торжества заветного обета
Давным-давно готов мой пистолет.
Не ровен час, нажму курок, и выстрел –
Весенним громом над моей зимой.
И понесут всё то, что я не выстрадал,
Чужие души ношей золотой.
И канут в Лету новых мирозданий
Мои враги, анафему воспев,
А я замру бойцом на поле брани,
В честном бою себя не одолев.
|
|
Юрий Борисов умер от туберкулеза в больнице на Поклонной горе 17 июля 1990 года в 8 часов утра. А до этого была жизнь...
Сестра поэта, Ольга Борисова-Голубева, вспоминает:
«Борисов Юрий Аркадьевич родился 4 ноября 1944 года в городе Уссурийске Приморского края. С июля 1947 жил в Ленинграде.
Стихи стал писать в третьем классе школы. Однажды два стихотворения отослал в газету «Ленинские искры». Ответ пришел отрицательный, и Юра на время бросил писать стихи.
После школы учился в ремесленном училище на токаря-револьверщика. В это же время увлекся игрой на гитаре. Сначала это был лишь простенький аккомпанемент для песен, в то время очень популярных среди подростков. Но вскоре пришло серьезное увлечение классикой, благодаря знакомству с Ковалевым Александром Ивановичем, в прошлом, до войны, лауреатом конкурса исполнителей. Юра начал учиться игре на классической гитаре. Сперва Александр Иванович брал деньги за уроки, а так как мы жили очень бедно, то часто платить было нечем, и впоследствии Ковалев учил Юру бесплатной. В эти годы мы старались не пропускать концертов знаменитых гитаристов, приезжавших в город на гастроли.
Затем Юра поступил в институт культуры на отделение композиции, которое, к сожалению, не закончил. В эти годы он стал делать переложения песен и романсов для гитары, появились первые пьесы собственного сочинения. Особенно хорошо ему давались классические произведения Эшеа Тарреги, Исаака Альбениса, Эйтора Вила-Лобоса, Людвига ван Бетховена, а также знаменитая «Чаккона» Баха в переложении для гитары Андреаса Сеговии. Учился Юра заочно.
|
|
К тому же периоду относится и его преподавательская работа в кружках при домах культуры. И хотя это не приносило почти никаких доходов, зато времени, свободного для того, чтобы заниматься любимым делом, было много.
Однажды Юрий с обострением болезни печени попал в больницу на Пионерской улице, где и познакомился с гобоистом Дмитрием Тосенко. Через Диму он узнал Валерия Агафонова, и с того времени началась их дружба. (По другим сведениям Борисов и Агафонов учились в одном ремесленном училище. – Е. Т.)
Юра с Валерой часами просиживали у нас дома на Малой Посадской над старыми нотами, неизвестно откуда появившимися у них. Впервые вся наша коммуналка услышала необыкновенное исполнение Валерой романсов и песен. Юра стал учить Валеру играть на гитаре по-настоящему, поставил ему руку, и впоследствии чудесный аккомпанемент стал неотъемлемой частью исполнительского мастерства Валерия Агафонова.
Стихи Юра писал все это время, но знакомство и дружба с Валерием заставили всерьез обратиться к авторской песне.
Тогда же появился у нас дома и Виталий Климов, студент Высшего художественно-промышленного училища им. В.И. Мухиной. Много гитар вместе с Виталием изготовил мой брат. На одной из них долгое время играл Валерий Агафонов. Свои инструменты они показывали М.Л. Анидо, Дюмону и получили высокие отзывы об их качестве.
Так это началось».
А вот что рассказывает о поэте его друг, певец Валерий Кругликов:
«В быту Борисов был не груб, но как-то неудобен. Всегда или почти всегда он вызывал у меня конфликтное состояние. Его неустроенность вызывала у меня желание избавиться от беспокойства, какая-то опасность благополучию исходила от него. А я всегда стремился к упорядоченности, к благополучию. Я не могу спокойно чувствовать себя, не имея постоянного заработка. И судьба, словно в насмешку, после смерти Борисова как бы посылает побывать в его шкуре. Каким же мужеством надо обладать, чтобы всю жизнь жить так! Только однажды подравшись с Борисовым, от страха отлупив его, я понял, каким безобидным, каким беззащитным и слабым был этот человек. (Нуждаясь в помощи, в ответ он получал от меня, в частности, поучения вместо помощи.) И это при какой-то внутренней духовной силе, невероятной добродетельной силе, при его умной и чистой мощи – такая вдруг беспомощность, бытовая неприспособленность, неумение жить...»
И все же таланту везет. Ведь нашел же Борисов Агафонова, а Агафонов – Борисова! Так пропеть, так прочесть, так прочувствовать и излить сердцем стихи Борисова мог только Валерий Агафонов.
Говорит вдова певца, Татьяна Агафонова:
«...Валерина смерть его изменила. Он был жестоким человеком. То есть такая форма у него была. На самом деле, по сути, нет. Но форма общения с людьми была очень... безумно тяжелой. С ним трудно было долго находиться вместе. Вообще Юра для меня очень многое сделал в последние годы. У него пропала эта озлобленность. Он, оказалось, был настолько добр, настолько открыт!.. Удивительно.
У Юры исполнение особое было, был такой глубокий бас. Он вообще был очень музыкальный. Но Юру почему-то все время затирали. Обидно! Потому что все выходят петь, кому не лень, а Борисова никуда даже не включают. Мне хочется, чтобы Юру Борисова знали. Последние годы безумно хотелось, чтобы у него был концерт и все увидели, насколько это прекрасный музыкант. Больше всего мне было обидно за его гитару. Но ничего не получилось. Человек просто не привык к эстраде. Да и больной он уже был очень. Чахотка... Он ведь был человеком, который не мог работать. Есть такие люди. Ну, не в силах он был подниматься в шесть часов утра и ехать на кирпичный, допустим, завод. Он мог только сочинять стихи и музыку, писать свои песни. Другая душа совсем. Кроме того, эта болезнь...
Они с Валерой знакомы с ремесленного училища. У них даже была общая тема – смешная. Это как они учились вместе, как их ремеслуха свела, как пытались сходить в рабочий класс, но не получилось. С тех пор у них дружба. Прерывалась она Юриными отсидками, потом он выходил, и дружба продолжалась.
Я не представляю Юру в бархатном халате за чашечкой кофе. Этот человек ни за что бы не изменил стиль жизни. Он сам себе сотворил такую жизнь. Это уже судьба. Но ни о нем, ни о Валере я не могу сказать, что жили они несчастливо и ужасно. Жизнь их была счастливой, трудной, но счастливой. Даже у Юры Борисова, даже у Юры!.. Трагичной? Да. Но опять-таки когда человек ничего не переживает, откуда он чего возьмет? что сможет создать? А у них у обоих такая чуткость, такая восприимчивость ко всему была! Они могли понять все. Главное, что они – Юра, Валера – состоялись».
Сейчас уже все равно – для вечности, для беспристрастной оценки им написанного, – как там у Борисова складывались отношения с властями предержащими. Нетрудно, конечно, догадаться, что складывались плохо:
Мне сегодня, братцы, не до шуток,
Не до размалиновых речей:
Осудили на пятнадцать суток
Головы носителя моей...
Впрочем, несколько борисовских тюремных сроков, небольших, по году, по два, – не подтверждение ли это горькой истины: самый хороший, удобный поэт в России – поэт мертвый или хотя бы сидящий в тюрьме?..
И, уже смертельно больной, Борисов успел-таки подержать в руках пластинку с записью своих песен в исполнении Валерия Агафонова. Этот большой диск называется «Белая песня», и вышел он в 1989 году на Ленинградской студии грамзаписи. Его составили записи аж 1981-1984 годов.
Далее начинаются какие-то странности вокруг творческого наследия Борисова. В 1990 году (запись 1989 г.) певица Жанна Бичевская выпускает свой диск, на котором есть несколько песен из репертуара Валерия Агафонова. Странность заключается в том, что все песни Борисова снабжены на конверте и самой пластинке пометкой: «Авторы музыки и слов неизвестны».
Наверное, именно последнее обстоятельство явилось своего рода искушением для еще одного певца. «Как это неизвестны!» – видимо, возмутился он и присвоил песню.
Тяжела жизнь плагиатора! Это тебе не по карманам в трамвае шастать, не сумочки у зазевавшихся рассеянных дамочек потрошить. Тут все на виду, на слуху, каждый день, каждый час думай, нервничай, трясись и жди, что кто-нибудь возьмет да громко так скажет по телевизору, по радио или вот в газете: украл, мерзавец, держите вора!..
Некий г-н Звездинский, выдающий себя за узника совести, за внука дворянина, полковника царской армии, расстрелянного в 38-м, за поэта, певца и композитора (может быть, так и есть, кто спорит...), украл у Юрия Борисова его «Белую песню», назвал ее «Белая вьюга», сократил, испохабил отдельные строки, напечатал в журнале «Аврора» (1991, № 3) под своей фамилией и до сих пор бесстыже поет ее, сменив прекрасный борисовский мотив на свой, бездарный, поет с эстрады как свою. В 1991 году студия «Метадиджитал» выпустила очередную пластинку г-на плагиатора, на которой читаем: «Белая вьюга» (муз. и сл. М.Звездинского)...»
Сознавая неловкость создавшегося положения, я, однако, уверен, что лучше бы этому господину публично повиниться в содеянном. Так по-русски, так благородно было бы с его стороны!..
До тех же пор, пока он этого не сделал, знать должны все: МИХАИЛ ЗВЕЗДИНСКИЙ – ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВОР (ПЛАГИАТОР), ОБОКРАВШИЙ УМЕРШЕГО ПОЭТА.
Неужели он думает, что все ему сойдет с рук, проскочит под шумок очередной российской смуты? НИКОГДА!
Предлагая вниманию читателей подборку стихов Юрия Борисова, я не удивлюсь, если окажется, что это – первая публикация стихов поэта под его собственным именем.
Евгений Туинов
«Юридическая газета», № 27-28, 1992
«Красноярская газета», № 47 (275), 15.05.1993
Стихи Юрия Борисова