Последующие часы пролетели как несколько минут и в то же время тянулись как бессчетное количество веков. Даже после его неизлечимого ранения Тэйону Алория не приходилось испытывать такого острого, ранящего осознания собственной беспомощности. Каждый раз, когда простейшее действие, слишком примитивное, чтобы называться даже базовым искусством, распадалось под его неуклюжим мысленным прикосновением, маг с болезненной отчетливостью вновь вспоминал, что именно он потерял. Каждый раз, когда, вместо того чтобы поднять стул кинетическим усилием, он взрывал дерево изнутри, магистр высшей магии не мог не вспоминать недостижимые вершины, на которые было поднято его мастерство.
Унижение и собственная неадекватность сводили с ума. Возможно, было бы легче, если бы его восприятие не сохранилось с такой насмешливой, высвечивающей каждую деталь полнотой. Как художник, он видел необъятное полотно энергии, он в уме представлял движения, которые должен совершить, мазки, которые нужно добавить, чтобы картина приобрела завершенность шедевра, но, стоило протянуть руки, и движения уходили не туда, краски пятнали и портили, рвали тонкое полотно.
Наверное, если б не опыт, связанный с потерей контроля над собственным телом, когда‑то таким ловким и быстрым, маг просто сорвался бы. Теперь же он снова и снова делал успокаивающий вздох, представлял, как напряжение и ярость вытекают из сведенных судорогой мускулов, и опять пытался повторить упражнение. Ни разу магистр не позволил себе огрызнуться на остальных. Ни разу не позволил гневу прорваться наружу. Если бы здесь присутствовала Таш д'Алория, такое самообладание могло бы испугать ее, но никто больше не знал Тэйона так, чтобы заметить тревожные признаки.
|
|
Сотоварищи по несчастью не переставали удивлять его. Ди Крий отдался уроку полностью, и только теперь Тэйон понял, сколь многое этот необычный студиозус скрывал на их предыдущих занятиях. А через некоторое время он понял, и почему целитель был столь сдержан. Причина оказалась так же проста, как и та, по которой сам Тэйон отказался обращаться за помощью к Ри: Рек ди Крий просто не смел доверять. Раппорт между учеником и учителем сделал бы его слишком уязвимым, слишком открытым для ментальной коррекции, на которую магистр Алория в теперешнем своем состоянии был неспособен. Тэйону не понравились выводы, которые он сделал о народе ди Крия, основываясь на всегда настороженном взгляде своего великовозрастного непутевого ученика.
А королевские близнецы… Королевские близнецы были Нарунгами. Магистру понадобилось почти полдня тесного общения с ними, чтобы понять: когда в летописях употребляется это название, оно относится не к семье, а к народу. И народ этот имеет еще меньшее отношение к человечеству, чем родичи ди Крия. Тавина и Нелита были порывисты, естественны, несдержанны, как и положено шестилетним девочкам. А еще они были абсолютно, потрясающе неординарны. Целитель не шутил, когда говорил, что дети несут в себе свежесть взгляда. Он всего лишь преуменьшал.
Близняшки переворачивали аксиомы, которые Тэйон до сих пор считал незыблемыми, и создавали какие‑то свои, не похожие ни на что законы и заклинания. Магистр Алория думал, что ему придется повторять то, что он и так уже знает, однако в присутствии Тави и Ниты он обнаружил, что изучает какую‑то новую, скрытую магию, имеющую пугающе мало общего со строгими канонами Академии или требовательной к заклинателю халиссийской традицией. Он был очарован. Он был заворожен. И как же он ненавидел свою горькую неуклюжесть!
|
|
Шаниль давно оставила свою гитару и сидела, забравшись с ногами в кресло для посетителей, рассеянно листая книгу. Бусины, украшавшие ее серебряные волосы, преломляли холодный льдистый свет, глаза казались далекими и нездешними.
Тави и Нита сидели на столе, что позволяло им быть на одном уровне с неспособным покинуть кресло Тэйоном, ди Крий утвердился в воздухе, зацепив каблуки за невидимые ножки невидимого стула.
Тэйон пытался проделать простейшее упражнение: спроецировать составленный в воображении образ на специально настроенный для принятия и построения визуального изображения кристалл. Даже люди, лишенные магического дара, способны были делать это при должной тренировке. Задание несколько усложнялось тем, что одновременно с ним проецировать на тот же кристалл свои фантазии пытались два шестилетних вундеркинда и один склонный к пьяным дебошам целитель так, чтобы финальная иллюзия, клубящаяся над кристаллом, включала в себя посланные всеми ими элементы и в то же время была бы единым целым.
Конечный результат, скорее всего, получится довольно комичным. Взрослые, и сами не лишенные чувства юмора, легко подстроились под способность детей воспринимать скучные упражнения как игру. В конце концов, если близняшкам наскучит возиться с их добровольными няньками, ужасная парочка отправится искать себе развлечений где‑нибудь еще. Ни ди Крий, ни сам Тэйон не желали расхлебывать последствия их самостоятельных экскурсий.
|
|
Магистр расслабился, представив тонкую энергетическую нить, тянущуюся от него к кристаллу. Вообразив себе структуру камня, сложную матрицу, улавливающую информацию и перекодирующую ее в иной вид излучения. Он представил себя кристаллом, свой разум – такой матрицей, в глубине которой ровно сияло предельно четкое изображение бескрайнего неба, синего, глубокого, расцвеченного белоснежным кружевом облаков.
Небесный простор раскинулся над их головами, точная, потрясающая в своей достоверности иллюзия скрыла деревянный потолок и стены. Мощное ментальное присутствие, которое Тэйон уже научился ассоциировать с ди Крием, – и в небе, презрев земное тяготение и изящно расправив паруса, поплыла легких очертаний бригантина, выполненная с доскональным знанием деталей. Магистр отметил про себя, что целитель явно не чужд мореплавания, и, скорее всего, в свое время облазил точно такой корабль от трюма до самой высокой мачты.
Непоседливые, словно солнечные зайчики, в игру вступили близнецы. Добавленные ими образы были нечеткими, быстро меняющимися, отражающими как неумение сосредотачиваться на чем‑то одном, так и непрекращающуюся мысленную драку за то, чья идея победит. Летающий остров (точно как на картинке в одной из книг) сменился летающим замком (подозрительно похожим на увеличенный игрушечный дворец, когда‑то стоявший в королевской детской), потом драконом (как на гобелене), потом у дракона появилась еще одна голова (другого цвета, как на другом гобелене), потом почему‑то тарелкой, куском торта, и в следующий момент по голубому небу уже летали разнообразные блюда, наполненные самыми различными кулинарными шедеврами.
Стараясь не обращать внимание на урчание в животе, Тэйон попытался увеличить поток энергии, идущей от него к кристаллу, чтобы расширить иллюзию. Нить, связывающая их, стала толще… еще толще… Виски пронзило болью, когда энергия вырвалась из‑под его контроля, заставив камень ярко вспыхнуть, а магистра, точно пронзенного ударом хлыста, со стоном обмякнуть в кресле. Тавина, даже не заметив, что он покинул иллюзию, рассеянным, неосознанным усилием сама влила в кристалл дополнительную подпитку, и вот уже вместо стен кабинета кругом мерцали непропорционально многочисленные детские воспоминания о торжественных ужинах, сопровождаемые (что было, вообще‑то, невозможно) вкусовыми ощущениями и запахами, а звенящие голоса близняшек взволнованно обсуждали, что же сегодня будет на обед.
Внешне спокойным движением магистр развернул кресло, отворачиваясь. Тело скрутило низкой и недостойной завистью.
Ножом в сердце вошли собственные воспоминания.
Маленький лэрд, затаив дыхание, слушающий, как бабушка Лия читает на ночь легенду о полете его знаменитого прапрапрадедушки. И затем, ночью, выскользнувший из детской, чтобы пробраться на самую высокую башню и как и все его предки, превратиться в самого настоящего сокола. Один из стражников тогда заметил его и, в последний момент перед прыжком успев ухватить за рубашку, притащил, возмущенно пыхтящего и пинающегося, к Лии. Магистр Алория до сих пор помнил чувство недоверия и горящего, обжигающего разочарования, когда бабушка, обняв лэрда, сказала, что ему никогда не дано будет обрести истинную форму. Никогда, никогда, никогда…
Подростковые годы, одинокие часы на крепостной стене и голодные, затуманенные слезами глаза, устремленные в небо. Спрятанная от посторонних глаз и оберегаемая пуще секретов клана тетрадь со стихами.
И те же слезы, тот же обжигающий взгляд, но уже не его, а Таш, которую застал однажды ночью на том же месте той же самой стены.
А потом – резанувший по сердцу ужас, когда, вопреки всем приказам, в его лабораторию ворвалась нянька с криком: «Терр исчез! Он поднялся на башню!» Он не помнил, как удержал и завершил тогда заклинание, как, опрокинув неподъемный стол, выскочил из комнаты, поднял по тревоге замок. Суматошный обыск пустых коридоров, допросы стражей, бледное лицо Таш. Чей‑то крик, и он выбежал во двор, чтобы увидеть, как неуклюжий птенец сокола спланировал откуда‑то с неба, упал на камни, покатился, превращаясь в худого исцарапанного мальчишку, побелевшими пальцами сжимавшего сломанное бедро.
«У меня получилось! Отец, матушка, получилось! Я летал! Летал!!! У меня были крылья! У‑уй, больно!»
Белое лицо и раненые глаза Таш, внезапно отвернувшейся и напряженно зашагавшей по направлению к своим покоям. Понимание содеянного. И черная, разъедающая изнутри зависть.
Холодный взгляд, оборвавший торжество ребенка.
«Вы испугали вашу мать и испортили мое заклятие, вер. Такое поведение неприемлемо для наследника соколов».
И стиснувший зубы отец, недрогнувшим шагом уходящий от плачущего от боли и предательства сына.
Магистр Алория запрокинул голову. Прошлое нельзя исправить, но… он презирал себя за это поражение.
Мастер ветров не был больше мальчишкой, снедаемым обидой и невозможностью следовать своей мечте, слишком юным для свалившейся на него ответственности. И не собирался дважды повторять одну и ту же ошибку.
Когда маг вновь повернулся к своим соученикам, лицо его было спокойно, сердце билось ровно и размеренно, а эмоции ограничивались в основном легким голодом.
– Блестяще, Тави. Нита, ты вне всяких похвал. Это какой‑то овощ? Ах, вишни. А почему синие? Да, вы правы, так гораздо вкуснее. Вношу деловое предложение: как насчет обеда? – поинтересовался он, чуть постукивая для важности пальцами по подлокотнику.
Близнецы издали дружный восторженный крик. Тэйон послал слишком много замечающему ди Крию самую мерзкую из своих улыбок.
– В таком случае я уверен, ваш защитник будет рад сообщить госпоже Укатте, что их высочества проголодались.
Целитель, судя по всему, уже имел несчастье познакомиться с дамой, заведовавшей кухней Тэйона. Или, быть может, он просто знал, кому принадлежал безвинно пострадавший кот. Во всяком случае предложение встретиться с ней вызвало у явно голодного студиозуса подозрительно вялый энтузиазм.
– Я уверен, магистр, что общаться с вашим собственным персоналом лучше всего вам!
– Ни в коем случае, – возмутился Тэйон. – Для всего мира, за исключением здесь присутствующих, я сижу в темнице, а вовсе не в своих покоях. Уверен, вас не затруднит прислать мне наверх лишнюю порцию. Однако госпоже Укатте совершенно не обязательно знать, кому именно она предназначается.
– Она же ваша повариха! – в обвиняющие интонации сами собой прокрались жалобные нотки.
– Вы можете нанять еще одну. Но тогда вам же придется сообщить госпоже, что ее стряпня неудовлетворительна, – невинно посоветовал поднаторевший в интригах лэрд.
– Но… – вновь начал ди Крий, но непробиваемый взгляд мастера ветров остановил его. – Это просто мелочно с вашей стороны, магистр!
– О, это зависит от точки зрения. С моей, такое решение кажется невероятно разумным. А я – хозяин дома. Смиритесь.
Ди Крий поднялся и отвесил придворный поклон. Однако перед тем как покинуть кабинет, держа на каждой руке по болтающему ногами ребенку, он повернулся и одарил магистра пылающим обещанием реванша взглядом.
– Вы, безусловно, хозяин дома. Однако как телохранитель их величеств я вынужден взять на себя смелость найти для принцесс наиболее безопасные покои в резиденции.
И вышел.
– Наиболее безопасные? – подозрительно пробормотал себе под нос Тэйон, пытаясь понять, что же скрывалось за произнесенной столь многозначительным тоном угрозой.
После сытного обеда, добравшись наконец до спальни и улегшись в свою поменявшую привычное расположение, но по‑прежнему удобную постель, мастер воздуха расслабился, предвкушая первый за долгие дни настоящий отдых. Как у него все болело! Маг уже почти погрузился в блаженное забытье, когда что‑то скребущее лапами и мяукающее шлепнулось на кровать рядом с ним. Тут же сверху на отчаянно пытающегося вырваться кота упало одно шестилетнее чудище, а затем и второе.
Рванувшись к оружию, магистр отпустил свое магическое зрение, пытаясь понять, что происходит и почему ужасные близнецы не падают жертвами темной, завязанной на крови магии, защищавшей эту комнату. Свою спальню, которая должна была быть убежищем в минуты наибольшей уязвимости, Тэйон ограждал от любой опасности, не считаясь ни с какими моральными запретами. Посторонние должны были бы уже упасть замертво…
Ему потребовалось несколько долгих, мучительных минут, чтобы заметить странные, не похожие ни на что виденное ранее щиты, которыми ди Крий опутал детей. С приглушенным ругательством магистр уткнулся в подушку. «Наиболее безопасные покои», да? Что ж, логика была безукоризненна – помещения более безопасного, чем эта комната, в доме не было. Стихии бы побрали подлого, хладнокровного, умного интригана!
Комок из магического кота и двух принцесс с мяуканьем и гиканьем перекатился через магистра воздуха и возобновил сражение на другой стороне кровати. С мрачным упорством Тэйон закрыл глаза и приступил к ментальному упражнению, которое должно было выключить его восприимчивость к физическим ощущениям и позволить спать, даже если на нем начнут прыгать и играть в догонялки.
ГЛАВА 11
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone…
Если…
…можешь
заставить сердце, душу, тело
Служить тебе, когда давно
Исчерпаны они…
Тэйон Алория стремительно скользил по улицам ночного Лаэссэ, окутанный защитным полем и заклинанием невидимости. Пролетал тихими аллеями и… не узнавал их. За то время, что магистр провел в темнице, а затем и прячась в своих покоях, в город пришла короткая щемяще‑прекрасная лаэссэйская зима.
Холодный, кристально‑чистый воздух. Глубокое, темное небо, освещенное серебристым светом луны. Снежная свежесть, почти болезненная после ненавистных подземелий. И из‑за этого еще более бесценная, более необходимая.
Магистр воздуха свернул в переулок поющих фонтанов. Пустынные улицы, усыпанные снегом, освещались серебристо‑белыми магическими огнями. Плавные линии зданий струились в прозрачном, морозно‑звонком воздухе. Город, вечный город, сердце великой Паутины. Тэйон не любил эту нарочитую красоту, но были мгновения, когда он не мог не восхищаться ею.
Маг влетел в квартал, прилегавший к Академии. Здесь находились дома профессоров и преподавателей, здесь же снимали квартиры наиболее обеспеченные из студентов.
Он призраком пересек парковую аллею. Высокие, древние, как сам город, деревья вздымались, подметая небо тонкими ветвями. Иней окрасил их в иссиня‑белый, отражающий сияние фонарей цвет, переплетения светлых линий на фоне ночного неба – настолько это было естественно.
Маг помедлил мгновение, наслаждаясь свежестью воздуха и студящей кровь красотой ночи, а затем вновь поторопил кресло вперед, через горбатый мостик, к месту своего назначения.
Прошедшие дни измотали его, как ни одна из военных кампаний юности. Неизвестность, неопределенность, постоянные изматывающие тренировки, не дающие никакого видимого результата. Через три дня такого времяпрепровождения мастер ветров обнаружил, что готов уже стучать головой о стену. Хотя бы своей. К сожалению, стучать о стену головой Река ди Крия было бы несколько… проблематично с практической точки зрения.
Однако по сравнению с тем, что он сейчас задумал… Тэйон передернул плечами. Да, он рискует. Но бывший лэрд соколов, мастер зе‑нарри и нершес понимал, что и дальше двигаться в этой партии вслепую нельзя. Ему нужна была информация.
Магистр Алория остановился у двери маленького, нелепо скособоченного домика, притулившегося в тени шикарных особняков. Полустертая надпись «Профессор Фина ди Минерве. Студентам‑должникам, кредиторам и искателям чудес вход запрещен» мягко поблескивала в свете магических шаров. Маг помедлил, охваченный чем‑то подозрительно напоминающим нерешительность. И постучал.
Дверь, оказавшаяся незапертой, подалась под его рукой. Неуверенно повисев на пороге, Тэйон послал кресло вперед.
Интересно, можно ли его причислить к категории искателей чудес? Самые пугающие вещи, по слухам, случались с теми, кто позволял себе вызвать раздражение Совенка.
Маневрируя в копившемся столетиями хламе, Тэйон кое‑как провел свое кресло через коридор к проему, из которого лился мягкий золотистый свет и слышалось бормотание женского голоса. Что ж, по крайней мере она не спит…
Застыв перед последним решающим шагом, магистр сделал медитативный вдох, мысленно выстраивая слова приветствия и аргументы, которые он может привести в свою защиту. Перед тем как сокол успел собрать храбрость в кулак, из‑за приоткрытой двери вдруг раздалось взвизгивание и взрыв, а затем причудливое проклятие, произнесенное женским голосом на старотролльем диалекте. Из проема вылетело выметенное взрывной волной облако пуха и перьев, а за ним вывалился клубок змей, поспешно проскользнувших под креслом мага и исчезнувших в недрах дома.
Под подозрительным взглядом магистра воздуха перья начали медленно оседать на пол. И на самого магистра.
Тэйон поднял руку, прищурившись, разглядывал осевшие на мантии серые перышки. Тонкий, теплый пух, определенно совиный. В области сердца появилось подозрительное щекочущее ощущение, которое с каждой минутой все усиливало его желание то ли засмеяться, то ли бежать куда глаза глядят.
Подавив смех и сурово сказав себе, что настоящий сокол не бегает ни от кого, магистр осторожно заглянул в дверной проем.
Магистр воздуха Фина ди Минерве, более известная в великом городе как профессор Совенок, сидела на слишком высоком для нее стуле, держа на вытянутой руке раскрытую книгу, и подслеповато щурилась в сторону начерченного на полу круга силы.
Если Лаэссэ считался местом магов, магии и таинств, то Совенка можно было по праву считать душой великого города. Магом она была, возможно, величайшим в известной истории. Магией она дышала, магия наполняла каждое ее движение, каждое слово и мысль, так что, когда во время их первого знакомства Тэйон неосторожно посмотрел на эту маленькую женщину простым взглядом, без защитной вуали ментальных щитов, то не увидел и следа физического тела, ни малейшего отголоска человеческой плоти и крови. Вместо этого перед ним предстало уткнувшееся в книгу скопление чистой энергии. Дух, ветер, сила и интеллект, по какому‑то недоразумению принявшие форму обычного мага. Да, тайной она была, величайшей тайной великого города, вот уже пять сотен лет живущей в маленьком домике в центре Лаэссэ и неизменно ставящей в тупик и сводящей с ума любого, кто пытался разгадать ее.
Маг, магия, тайна… Могущественная магистр ди Минерве была воистину неразрешимой загадкой. Хотя бы уже потому, что, несмотря на окружающие ее легенды, несмотря на очевидную мощь и сверхъестественную осведомленность, мало кто был способен смириться с мыслью о величии, скрытом за столь… нелепой упаковкой.
Фина ди Минерве была наполовину эльфийкой, унаследовавшей от своих предков красоту, живость и долголетие. При этом она была начисто лишена даже намека на элегантность. Единственная в Паутине Миров эльфийка, страдающая от избыточного веса, госпожа профессор являла собой низкорослое, округлое и рассеянное существо, увенчанное беспорядочными темными кудряшками и взиравшее на мир из‑за огромных очков в черепаховой оправе. Забывчивая настолько, что регулярно выходила из дома в домашних тапочках, она была всегда окружена беспорядком и недоразумениями, которые умудрялась не замечать с истинно царственным презрением к мелочам.
Однако самым ярким из отличающих это страннейшее существо чудачеств была Книга. Именно так, с большой буквы, потому что любая книга, попадавшая в руке Финне ди Минерве, тут же становилась самым важным предметом в мире и не выпускалась до того момента, пока госпожа профессор не прочитает ее от корки до корки. Фина не расставалась с Книгой никогда: на улице или за обедом, на лекциях или выполняя сложнейшее заклинание, она всегда стояла, сидела, шла или летела, уткнувшись в открытые страницы и обращая на них куда больше внимания, чем на окружающий мир. И все было бы не так плохо, если бы подобная невнимательность не заканчивалась порой для вышеупомянутого мира печально.
Данный момент не был исключением: госпожа профессор, казалось, разрывалась между желанием дочитать страницу и попыткой разобраться, что же пошло не так с ее чарами. Одетая лишь в шаль, накинутую поверх совершенно немыслимой кружевной ночной сорочки, Совенок, осыпанная совиным пухом, с несчастным видом съежилась на верхушке своего высокого табурета и с зелено‑желтым маленьким ужом, запутавшимся в прическе. Комната, в полном созвучии с характером хозяйки, являла собой воплощение абсолютного хаоса, добиться которого можно лишь десятилетиями целенаправленного пренебрежения уборкой. Впрочем, похоже, что недавно кто‑то все‑таки пытался навести здесь хотя бы видимость порядка, сметя пыль и кое‑как рассортировав горы хлама, занимающего все углы. Тэйон тихо поразился, как госпоже профессору удалось найти на полу чистое место, чтобы начертить круг.
В следующий момент Фина шмыгнула носом:
– Магистр Алория, дематериализация ведь возможна через любую стихию? – Она говорила на халиссийском высоком диалекте, но перепутав грамматические формы слов так, что понять скрываемый за ее бормотанием смысл было совсем не просто.
Тэйон собрал присыпанные пухом остатки собственного достоинства и, покинув прикрытие дверного косяка, влетел в комнату. Поскольку в маскировке, похоже, не было ни малейшего прока, он движением руки отключил встроенное в кресло заклинание невидимости.
– Насколько мне известно, деструктивные заклинания лучше всего удаются огню, госпожа профессор. Маги этой ложи лучше всего умеют избавлять от возникающей в таких случаях излишней энергии.
– Я не хочу от нее избавляться! Мне и нужно было перевести массу в энергию, чтобы встроить этот процесс в чары для постоянной самоподпитки!
Он, должно быть, неправильно расслышал. Фина выговаривала слова не очень четко, к тому же на устаревший манер.
Перевести…
Разум мага с разбегу налетел на непробиваемую стену и сполз по ней, стекшись в лужицу где‑то в районе желудка. При одной мысли об энергиях, которые вовлечены в манипуляции столь глубокой волновой основой материи, воображение сухо отказывалось служить требующему слишком многого хозяину. Мастер воздуха посмотрел на тоненькую, нарисованную мелом линию на полу, которая была всем тем, что не дало прилегающему кварталу оказаться сметенным выжигающим саму структуру пространства взрывом, и вяло удивился, как этот город простоял так долго. С такими‑то обитателями.
Успокаивало одно: даже если бы он явился к Совенку совершенно здоровым и в полном блеске восстановленной силы, он вряд ли был бы способен оказать ей большее сопротивление, чем в теперешнем своем жалком состоянии. Тэйон, в принципе, давно это подозревал, но теперь мысль вызвала не обычное глухое раздражение, а показалась странно успокаивающей. Было что‑то абсурдно правильное в осознании того, что, как бы интриганы ни ранили друг друга в борьбе за эфемерную власть, оставались еще силы, рядом с которыми все их потуги выглядели мышиной возней. Даже если этим силам следовало бы есть меньше шоколада и срочно посетить парикмахера.
– Возможно, лучше будет найти другой способ подпитывать ваши чары, госпожа профессор, – произнес наконец магистр Алория. – Превращение материи в энергию кажется несколько… излишним.
Профессор взъерошилась на своем стуле, как никогда напоминая маленькую, круглоглазую сову. Вновь пододвинула и повернула к себе книгу, пальцем отыскивая строку, на которой остановилась.
– Это показалось самым простым способом раздобыть нужное количество энергии, – пробормотала она, заставив мысли Тэйона вновь запнуться и рухнуть вниз головой. – Я попробую через огненную стихию.
«Она же принадлежит воздуху, – тоскливо подумал магистр Алория. – Маг может работать с несколькими стихиями, но достигнуть полного сродства, необходимого для заклятий такого уровня, – только с одной».
И потом:
«Если спрошу, зачем ей понадобилась такая сила, она ведь ответит».
Магистр со всевозрастающей тоской покосился в сторону двери. Идея задавать вопросы этой рассеянной женщине с каждой минутой казалась менее и менее удачной. Возможно, бывают открытия, от которых не позорно сбежать даже соколу.
В этот момент дверь, ведущая в глубь дома, отворилась, и Тэйон понял, что бежать слишком поздно. Шаниль Хрустальная Звезда, облаченная не в обычные свои тунику, жилетку и леггинсы, а в торжественный халат белого шелка, так плотно покрытый вышивкой, что выглядел и, наверное, был жестким и неудобным, проскользнула в комнату, держа в руках поднос с двумя дымящимися чашками.
– Чай, о Совоокая. – Голос миниатюрной певицы и провидицы переливался нотами почтения и искренней приязни.
Тэйон откинул голову, ощущая, как на лицо скользнула привычная, ничего не выражающая маска сокола, лэрда и магистра. Изумление, страх, веселое уважение к хозяйке – все это растворилось. Он приложил немало усилий, чтобы ди Крий, обладавший, казалось, не менее сверхъестественным чутьем, чем служившая ему фейш, не узнал о ночной встрече. Раз ему не удалось… Что ж, лэрд сможет использовать и это.
– Ой, нет, сокол, что вы, – Совенок попыталась махнуть в его сторону рукой, в которой была зажата тяжелая книга, к результате чего чуть не свалилась со своего не слишком твердо стоящего насеста и поспешно вцепилась в него, пережидая, пока стул не прекратит раскачиваться. – Молодой Вуэйн не знает, куда вы исчезли. Хрустальная Звезда здесь по собственной воле. Она часто заходит, с тех пор как приехала, – считает, что в городе варваров за мной должен кто‑то присматривать.
Тэйон прищурился, следя за приближавшейся к нему миниатюрной сребровласой фейш, почтительно протянувшей поднос. По халиссийским обычаям отказываться было бы невежливо, а поскольку хозяйка продемонстрировала знание языка, логично было предположить, что и ритуал приема гостя ей известен. Смирившись с тем, что впервые с десятилетнего возраста он неспособен проверить угощение на наличие яда, иначе как угадав его по запаху или на вкус, Тэйон с благодарностью принял чашку.
И вкус, и запах были великолепными, напиток заварили в полном соответствии с его предпочтениями. Магистр Алория начал догадываться, кто именно пытался привести в порядок совиное гнездо, которое ди Минерве называла своим домом.
Фейш, изящно поклонившись, отнесла поднос хозяйке, которая, не отрываясь от книги, на ощупь взяла чашку (чуть ее не опрокинув) и поднесла ко рту. Сделав глоток, даже увлеченная чтением Фина на мгновение замерла, блаженно зажмурившись.
– Ты избалуешь меня, дитя. Как я буду без твоего чая, когда мальчишке придет время отправиться своим путем?
– Клятва, данная мной моей госпоже, почти выполнена. Когда князь найдет себя, я стану свободна от любых обязательств по отношению к нему. И хотела бы остаться здесь. С вами, – невозмутимо ответила фейш. И абсолютно нейтральным тоном, в котором тем не менее ясно прослушивались нотки чуть ли не родительского неодобрения, добавила: – Вы не можете жить одна, среди невежественных дикарей, без даже самой низкой служанки.
– Если бы мне нужны были слуги, я нашла бы их. – В рассеянном голосе Фины мелькнул не шторм – призрак шторма, намек на далекую бурю, на плачущее молниями небо и огненную колесницу грома.
Шаниль услышала эту тень предупреждения и замерла. Тихо и твердо:
– Возможно, если смиренная слуга нашла вас, значит, вы нужны ей.
Совенок, должно быть, заметила, что Тэйон с немалым интересом прислушивается к спору, потому что поспешила рассеянно объяснить, переворачивая страницу:
– Хрустальная Звезда была верховной жрицей покойной супруги вашего непутевого князя и досталась ему по наследству. Ну а теперь, похоже, считает своим долгом приглядывать еще и за мной.
Магистр Алория твердой рукой поставил тонкую чашку на подлокотник кресла… и только потом его руки начали мелко дрожать. Если слова ди Минерве означали то, что он думал, они подразумевают…
Разум мага, выдержавший четыре дня в обществе королевских близнецов и десять минут – Фины ди Минерве, упрямо отказывался впадать в очередной ступор безверия. В конце концов, именно за тем, чтобы получить эту информацию, он и явился посреди ночи в дом к самому таинственному из магов Лаэссэ. Можно даже сказать, он был готов… если повелитель стихий и атеист вообще может быть готов к подобному.