Разговоры о том, насколько точно Звягинцев отображает отечественный быт и порочит ли он Россию, опутали «Левиафан» еще до того, как он оказался доступен широкой аудитории. Пока фильм то ли назло недоброжелателям, то ли благодаря «американскому» лобби собирает награды на международных кинофестивалях (Канны, Мюнхен, Лондон, Абу-Даби) и золотые статуэтки (уже есть первый для России за 46 лет «Золотой глобус», а также номинация на «Оскар»), в головах многих зрителей возрождается давнее заблуждение, что есть патриотическое кино, а есть плохое. Забывая о том, что качество картины никак не связано с тем, насколько ее приятно смотреть и есть ли среди героев носитель исключительно положительных характеристик, «Левиафан» отвергается частью общества, порой не глядя.
Трудно вспомнить, когда ленты Звягинцева не обвиняли в каких-то смертных грехах. Начиная с «Возвращения», его ругали и за фестивальную конъюнктуру (возмутительно: Тарковский, Антониони, медленное кино, библейские мотивы), и за чрезмерную отстраненность, и за то, что снимает не о России, а о каком-то многозначительном «никогде», и - новый виток - за то, что снимает о России (началось с «Елены», взбурлило теперь). «Левиафан» на родине заочно ждали с вилами и сетями, с законом о запрете обсценной лексики, прокатными трудностями, публичным неодобрением и игнорированием успехов на мировой фестивальной арене. Похожая сцена есть и в картине: губернатор (Мадянов) тоже не верит, что его противозаконной деятельностью московский адвокат (Вдовиченков) заинтересовался только потому, что хочет помочь другу (Серебряков). Он в этом видит происки политических оппонентов и людей из столицы (а мог бы свалить все на американцев).
Год культурной обиды на изображение социальных язв попеременно наступает в каждой стране (и иногда затягивается). В Иране в 2010 году режиссера Джафара Панахи приговорили к шести годам тюрьмы за «антиправительственный» фильм о выборах президента и вообще запретили снимать кино (под давлением мировой общественности иранца в тюрьму все-таки не посадили, но запрет, не помешавший ему тайно снять три картины, остался до сих пор). Советский кинематограф знает множество примеров, когда на полку запросто клали шедевры Эйзенштейна, Тарковского, Германа. Можно вспомнить, как ровно сто лет назад «Рождение нации» - трехчасовой эпос «отца кинематографа» Дэвида Уорка Гриффита о гражданской войне - общественность осудила за предвзятое отношение к чернокожим. Картина стала кассовым хитом (пожалуй, первым блокбастером), а Гриффит, суммировавший и отточивший все открытия в области монтажа, вошел в историю.
|
|
Видимо, предвидя зрительское затруднение, Звягинцев и его постоянный соавтор Олег Негин проговаривают некоторые мысли картины прямым текстом. То батюшка, выходя из магазина «Продукты», процитирует Николаю отрывок из Книги Иова: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?». То глава полиции Степаныч (Сергей Бачурский) отметит, что стрелять ради забавы по портретам российских президентов еще рано – «мало исторического зазора». Так и «Левиафан», хоть и инкрустирован метами наших дней (панк-молебен, «Владимирский централ» и «О боже, какой мужчина», портрет Владимира Путина в губернаторском кабинете), но о проблемах говорит отнюдь не новых. И ноль ставит не губернатору или РПЦ, а всем. Как говорит персонаж Владимира Вдовиченкова: «Во всем никто не виноват. Каждый виноват в чем-то своем. Во всем виноваты все. Даже если мы признаемся по закону - признание не является доказательством вины. Человек не виновен, пока не доказано обратное. Да кто будет доказывать? Кому?» 
Глава поэтическая, в которой «Левиафан» уходит на глубину 
Под тревожную музыку Филипа Гласса бурлит стихия, сменяются долгие планы природы на берегу Баренцева моря, как всегда виртуозно снятые Михаилом Кричманом. Небо отражается в воде, а вода, кажется, в небе. Потом в этот диалог гармоний втискивается человеческая цивилизация - дома-тени, ЛЭП, обветшалые мосты. Лежат на боку истлевшие суда. Будто мореходы столкнулись со зверем, который пустил их ко дну - то ли мифическим чудищем, то ли бюрократическим, потопившим в водовороте эффективного менеджмента целую отрасль. На фоне горы ютятся пятиэтажки, дети бродят с собакой по пустым улицам. Изредка человеческие фигуры мелькают в продуктовом магазине. В здании суда и прокуратуре кроме охраны и людей, не уполномоченных принимать решения, - никого. На центральной площади - неотъемлемый памятник Ленину. Церкви тут две: одна давно сгорела и стала убежищем для шляющихся без родительского присмотра подростков, вторая - блистая убранством и золотом, принимает губернатора при жене с сыном и прочих сильных края сего.
В этом городе «на краю мира» происходит рядовая борьба автослесаря с законом, который при покровительстве местной церкви обращается в Закон. Противостояние не Героя и Зла, но простого человека и несправедливости, которая кругами расходится по воде. И если с локальным злом в лице неприятного Николаю начальника полиции еще можно вести диалог, то ступенью выше все конфликты уже решаются исключительно силой. На уровне сюжета до последней трети картины «Левиафан» не предлагает ничего неожиданного: злоупотребление властью, безразличие, застольные разговоры с водкой и матом, плодотворное сотрудничество власти и церкви, мудрые слова, которые в разном контексте могут означать совершенно противоположные вещи.
Условная «оппозиция», которую представляют Николай, его вторая жена и ее любовник (по совместительству адвокат и армейский друг Николая), проигрывает поединок Левиафану ровно потому, что была разобщена, что дала ему пространство для маневра. Адвокат напуган, кающаяся жена то ли бросается с обрыва, то ли оказывается жертвой губернаторского плана по посадке Николая в тюрьму. В этой точке переплавлены все ключевые для картины моменты, чьи швы то ли сильнее, то слабее проявляются в течение фильма. И реальная история с колорадским сварщиком Марвином Химейером, и книга Иова, и «Левиафан» Томаса Гоббса, где библейская метафора переносится на государство, а также описывается, по мнению философа, естественная для общества «война всех против всех».
Связь с трактатами европейских философов XVII века роднит «Левиафана» с «Грузом 200» - более радикальным высказыванием о событиях в постсоветской России, где персонаж, сыгранный также Алексеем Серебряковым, упоминает «Город солнца» Томмазо Кампанеллы. У Звягинцева нет мертвых солдат и изнасилования бутылкой. У него соседствуют три иконки на водительской панели полицейского кузовка с тремя изображениями гологрудых красавиц (верных спутниц дальнобойщиков). Или в сабантуйном тире расстреливают портреты вождей (от Ленина до Горбачева). Наконец, на берегу лежит исполинский скелет голубого кита, к которому прибегает плакать Рома, расстроенный тем, что все идет наперекосяк (и чем дальше, тем хуже). Скелет не только рифмуется с остовами кораблей и разрушенной церковью, где поочередно ищут передышки мальчик и его отец, но выступает наглядной метафорой всей картины.
|
|
|
|
На морском просторе резвится кит - в противовес тонущим в иле костям. Новый «левиафан» (в любом из значений), новый виток повторяющейся бесконечной истории, растерявшей от этих бесконечных повторов истинный смысл слов и действий. История, которая в фильме Звягинцева показана словно с заднего сиденья, сквозь призму лобового стекла. Борьба всех против всех, торжество людей в черных автомобилях - и снова под музыку Гласса тянутся длинные последние планы, пока взволнованная стихия играется с яркой бочкой за миг до финальных титров.
«Левиафан» в прокате с 5 февраля.
Ссылки по теме:
Статьи:
Фаны и профаны. Пан или «Левиафан»?
Новости:
Иностранные фильмы, номинированные на «Оскар 2015»
«Левиафан» поборется за «Оскар»
«Левиафан» стал обладателем «Золотого глобуса»
Итоги кинопремии «Золотой глобус»-2015
Алексей Филиппов