(1920)
Как мы узнаем от Эрнеста Джонса, данная работа была завершена в январе 1920 года и опубликована в марте. После перерыва, продлившегося почти 20 лет, Фрейд представляет здесь очень детальную, хотя и не законченную историю болезни одной пациентки. Но если в анализе «Доры», равно как и в «Этюдах об истерии», речь шла исключительно об истерии, то теперь Фрейд начал более детально исследовать проблему женской сексуальности в целом. В конечном счете результатом его исследований стали работы о последствиях анатомического различия полов, о женской сексуальности и 23-я лекция его «Нового цикла». Кроме того, данная работа содержит формулировки нескольких более поздних представлений Фрейда о гомосексуальности в целом, а также ряд интересных замечаний, касающихся технических вопросов.
I
Женский гомосексуализм, несомненно, встречающийся не менее часто чем мужской, однако поднимающий гораздо меньше шума, чем тот, проигнорирован не только уголовным законом, но и остался в стороне от психоаналитического исследования. Поэтому сообщение об отдельном, не слишком ярком случае, в котором стало возможным почти без пропусков и с полной уверенностью установить психическую историю его возникновения, вправе в известной мере претендовать на внимание. Если события и выводы, полученные из этого случая, излагаются в самых общих чертах, а все характерные подробности, на которых зиждется толкование, утаиваются, то это ограничение легко объясняется врачебным тактом, требуемым свежим случаем.
Восемнадцатилетняя красивая и умная девушка из семьи с высоким социальным положением вызвала недовольство и озабоченность своих родителей нежностью, с которой она преследует примерно на десять лет старшую даму «из светского общества». Родители утверждают, что эта дама, несмотря на свое знатное имя, самая настоящая кокотка. О ней известно, что она живет у замужней подруги, с которой поддерживает интимные отношения, и в то же время находится в свободной любовной связи со многими мужчинами. Девушка не оспаривает эти пересуды, но это не мешает ей с почтением относиться к даме, хотя она отнюдь не лишена понимания смысла чистого и приличного. Никакие запреты и никакой контроль не удерживают ее от того, чтобы воспользоваться любой редкой возможностью побыть наедине с возлюбленной, разузнать о всех ее жизненных привычках, часами поджидать ее возле ворот ее дома или на трамвайных остановках, посылать ей цветы и т. п. Очевидно, что этот интерес поглотил все остальные интересы девушки. Она не беспокоится о своем дальнейшем образовании, не придает никакого значения отношениям в светском обществе и девичьим развлечениям и продолжает общаться только с несколькими подругами, которые могут служить ей доверенными или помощницами. Как далеко зашли отношения между ее дочерью и той сомнительной навязчивость и паранойя дамой, перешли ли они за рамки нежного увлечения, — родители не знают. Они никогда не замечали у девушки интереса к молодым людям и удовольствия от их ухаживаний; более того, они отдают себе отчет в том, что эта нынешняя симпатия к женщине лишь в более резкой форме продолжает то, что последние годы проявлялось по отношению к другим лицам женского пола и что вызвало подозрения, а также строгость отца.
Два особенности ее поведения девушки, внешне противоречащие друг другу, больше всего обижали родителей. То, что она, ничуть не смущаясь, публично показывалась на оживленных улицах с сомнительной возлюбленной, то есть нисколько не считалась со своей собственной репутаций, и что она не гнушалась никаким обманом, никакими предлогами и никакой ложью, чтобы делать возможными и скрывать встречи с нею. То есть слишком большая откровенность в одном случае и полнейшее притворство — в другом. Однажды случилось то, что и должно было произойти при таких обстоятельствах: отец встретил на улице свою дочь в сопровождении той ставшей ему известной дамы. С гневным взглядом, который не предвещал ничего хорошего, он прошел мимо них. Сразу после этого девушка кинулась бежать со всех ног и бросилась со стены в канаву возле проходившей рядом городской железной дороги. За эту, несомненно, всерьез замышленную попытку самоубийства она заплатила тем, что долгое время пролежала в больничной постели, но, к счастью, она отделалась незначительными повреждениями. После своего выздоровления она обнаружила, что для ее желаний ситуация стала более благоприятной, чем раньше. Родители больше не решались противиться ей столь же решительно, а дама, которая до тех пор вела себя в ответ на ее ухаживания чопорно и неприступно, была тронута таким недвусмысленным доказательством серьезной страсти и начала обходиться с нею любезней.
Примерно через полгода после этого несчастного случая родители обратились к врачу, поставив перед ним задачу вернуть свою дочь к норме. Попытка самоубийства девушки им показала, что принудительные средства домашней дисциплины не способны справиться с имеющимся расстройством. Однако имеет смысл рассмотреть здесь позицию отца и позицию матери по отдельности. Отец был серьезным, респектабельным человеком, в сущности очень нежным, но из-за своей строгости несколько отдаленным от детей. В; своем поведении по отношению к единственной дочери он действовал прежде всего с оглядкой на свою жену, ее мать. Впервые узнав о гомосексуальных наклонностях дочери, он вскипел яростью и хотел подавить их угрозами; в то время он колебался между разными, но одинаково неприятными альтернативами: считать ее развратным, дегенерировавшим или душевнобольным существом. Также и после несчастного случая он не достиг пика того высокомерного пессимизма, который один из наших коллег-врачей в чем-то похожей ситуации в его семье выразил фразой: «Это такая же беда, как и любая другая!» В гомосексуальности его дочери было нечто, что вызвало у него самую горькую обиду. Он был решительно настроен справиться с нею всеми возможными средствами; столь повсеместно распространенное в Вене пренебрежительное отношение к психоанализу не удержало его от того, чтобы обратиться к нему за помощью. Если бы психоанализ потерпел неудачу, то в запасе у него имелось еще одно мощнейшее противоядие: скорое вступление в брак должно было пробудить у девушки природные инстинкты и заглушить ее не естественные наклонности.
Понять установку матери девушки было не так-то легко. Она была еще молодой женщиной, которая, очевидно, не хотела отказываться от притязаний нравиться другим своей красотой. Было ясно лишь то, что увлечение своей дочери она не воспринимала так трагически и отнюдь не возмущалась из-за этого так сильно, как отец. Долгое время она даже пользовалась доверием девушки в связи с ее влюбленностью в эту даму; казалось, что она выступала против нее, по существу, из-за открытости, с которой дочь обнародовала свои чувства перед всем миром, что ей могло навредить. Она сама многие годы была невротической, радовалась очень бережному отношению со стороны своего мужа, обращалась со своими детьми совершенно по-разному, была очень строгой с дочерью и необычайно ласковой со своими тремя мальчиками, младшему из которых, поздно родившемуся ребенку, в то время не было еще и трех лет. Узнать что-либо более определенное о ее характере было непросто, ибо по мотивам, которые удалось понять лишь позднее, пациентка, рассказывая о своей матери, всегда оставалась сдержанной, чего нельзя было сказать, когда речь шла об отце.
Врач, который должен был взяться за аналитическое лечение девушки, имел ряд причин чувствовать себя неуютно. Он не имел перед собой ситуацию, которая требует анализа и в которой он может проверить его эффективность. Как известно, в своей идеальной форме эта ситуация выглядит так, что кто-то, кто в остальном сам себе голова, страдает от внутреннего конфликта, с которым он самостоятельно не может покончить, что в таком случае он обращается к аналитику, жалуется ему на свои проблемы и просит
о помощи. И тогда врач работает рука об руку с одной частью личности, находящейся в болезненном разладе, против другого партнера конфликта. Другие ситуации, отличающиеся от этой, для анализа в той или иной степени неблагоприятны и к внутренним трудностям пациента добавляют новые. Ситуации, подобные ситуации застройщика, который по своему вкусу и потребностям заказывает у архитектора виллу, или ситуация благочестивого заказчика, который велит художнику написать картину, в углу которой затем изображают его самого, молящегося Богу, с условиями психоанализа не совместимы в принципе. Правда, едва ли не каждый день случается так, что супруг обращается к врачу с информацией: «Моя жена — нервная, из-за этого она плохо ладит со мной; сделайте ее здоровой, чтобы мы снова могли жить в счастливом браке». Но довольно часто оказывается, что такой заказ невыполним, то есть врач не может достичь результата, ради которого обратился муж. Как только жена оказалась избавленной от своих невротических торможений, она добивается расторжения брака, сохранение которого было возможно только при условии ее невроза. Или родители просят сделать своего нервного и строптивого ребенка здоровым. Под здоровым ребенком они понимают такого, который не доставляет родителям никаких проблем, которым они могут только радоваться. Врачу может удастся помочь ребенку, но после выздоровления он еще решительнее идет своим путем, а родители оказываются теперь гораздо более недовольными, чем прежде. Словом, не может быть безразличным, приходит ли человек к аналитику по собственному желанию или потому, что его приводит к нему кто-то другой, хочет ли он сам измениться или этого хотят лишь его родственники, которые его любят или от которых следовало ожидать подобной любви.
В качестве других неблагоприятных моментов следовало расценить тот факт, что девушка не была больной — она не страдала по внутренним причинам, не жаловалась на свое состояние — и что поставленная задача заключалась не в решении невротического конфликта, а в переводе одного варианта генитальной сексуальной организации в другой. По моему опыту, добиться этого результата, устранить генитальную инверсию или гомосексуальность, далеко не просто. Напротив, я обнаружил, что его можно достичь только при особенно благоприятных обстоятельствах, и даже тогда успех состоял в сущности в том, что гомосексуально стесненному человеку удавалось освободить прегражденный доселе путь к противоположному полу, то есть полностью восстановить его бисексуальную функцию. В таком случае зависело от него, хотел ли позволить себе сойти с пути, объявленного вне закона обществом, и в отдельных случаях именно так он и делал. Нужно сказать себе, что и нормальная сексуальность основывается на ограничении выбора объекта, а попытка полностью сформировавшегося гомосексуалиста превратить в гетеросексуального человека в целом немногим перспективнее, чем противоположная, разве что по веским практическим соображениям делать последнее никогда не пытались.
Успехи психоаналитической терапии в лечении весьма разнообразных форм гомосексуальности по своему количеству действительно незначительны. Как правило, гомосексуашст не может отказаться от объекта своих желаний; его не удается убедить, что удовольствие, от которого он здесь отказывается, он вновь обретет, перейдя к другому объекту. Если он вообще решается на лечение, то чаще всего к этому его подталкивают внешние мотивы, социальные отрицательные моменты и опасности, присущие его выбору объекта, но в борьбе с сексуальными устремлениями такие компоненты влечения к самосохранению оказываются слишком слабыми. В таком случае вскоре можно раскрыть его тайный план — благодаря явной неудаче подобной попытки успокоить себя, что он сделал все возможное для того, чтобы изменить свои особые наклонности, и поэтому он может теперь предаваться им со спокойной совестью. Если попытка излечиться продиктована заботой о любимых родителях и родственниках, то в этом случае дело обстоит несколько иначе. Тогда действительно имеются либидинозные стремления, способные вырабатывать энергию, противоположную гомосексуальному выбору объекта, но их силы редко бывает достаточно. Только там, где фиксация на гомосексуальном объекте еще не стала особенно сильной или там, где имеются значительные зачатки и остатки гетеросексуального выбора объекта, то есть при пока еще неустойчивой или при явно выраженной бисексуальной организации, прогноз психоаналитической терапии может быть более благоприятным.
По этим причинам я наотрез отказался обещать родителям, что их пожелание будет исполнено. Я только заявил, что готов тщательно изучить девушку в течение нескольких недель или месяцев, чтобы затем суметь высказать свое мнение о возможности повлиять на нее, продолжив анализ. Во множестве случаев анализ разбивается на две отдельные фазы; впервой врач старается получить необходимые знания о пациенте, знакомит его с условиями и постулатами анализа и представляет ему конструкцию возникновения его недуга, которая, по его мнению, является правомерной на основании полученного в ходе анализа материала. Во второй фазе пациент сам овладевает представленным ему материалом, работает над ним, вспоминает то якобы вытесненное у него, которое он может вспомнить, и старается повторить другое, так сказать, вновь его оживляя. При этом он может подтверждать, дополнять и поправлять высказывания врача. Только во время этой работы благодаря преодолению сопротивлений он претерпевает внутреннее изменение, которого хотят достичь, и приобретает убеждения, делающие его независимым от авторитета врача. В ходе аналитического лечения две эти фазы не всегда четко отделены друг от друга; это может произойти только тогда, когда сопротивление отвечает определенным условиям. Но если такое случается, то это можно сравнить с двумя соответствующими частями путешествия. Первая охватывает всю необходимую, сегодня столь сложную и трудно осуществимую подготовительную работу, пока, наконец, человек не покупает билет, не поднимается на перрон и не занимает свое место в вагоне. Теперь он имеет право и возможность отправиться в далекую страну, но это не значит, что после всех этих подготовительных работ он там оказался; собственно говоря, он ни на километр не приблизился к своей цели. Сюда же относится еще и то, что сама поездка проходит от одной станции до другой, и эта часть путешествия вполне сопоставима со второй фазой.
Анализ моей нынешней пациентки проходил по этой двухфазной схеме, но не продвинулся за начало второй фазы. Тем не менее особая констелляция сопротивления позволила получить полное подтверждение моих конструкций и в общем и целом в достаточной мере понять ход развития ее инверсии. Но прежде чем изложить результаты анализа, я должен остановиться на нескольких моментах, которые либо уже были затронуты мною самим, либо бросились в глаза читателю в качестве первых объектов, пробудивших его интерес. Частично я поставил прогноз в зависимость от того, насколько далеко зашла девушка в удовлетворении своей страсти. Сведения, полученные мною во время анатиза, в этом отношении казались благоприятными. Со всеми объектами своего увлечения она довольствовалась не более чем отдельными поцелуями и объятиями, ее генитальное целомудрие, если можно так выразиться, осталось неприкосновенным. Дама полусвета, пробудившая у нее самые свежие и самые сильные чувства, оставалась по отношению к ней неприступной, в качестве своего расположения никогда не позволяла ей большего, чем дать ей поцеловать свою руку. Вероятно, девушка делала из своей нужды добродетель, когда постоянно подчеркивала чистоту своей любви и свою физическую неприязнь к половому акту. Но, возможно, она не так уж была неправа, когда хвалила свою благородную возлюбленную, что она, будучи знатного происхождения и оказавшаяся в своей нынешней позиции только в силу неблагоприятных семейных обстоятельств, также и теперь сохраняла свое достоинство. Ибо эта дама при каждой встрече обычно отговаривала ее проявлять свое расположения к ней и к женщинам в целом и до попытки самоубийства всегда общалась с ней, лишь строго соблюдая дистанцию.
Второй момент, который я тотчас попытался прояснить, касался собственных мотивов девушки, на которые могло бы опереться аналитическое лечение. Она не пыталась ввести меня в заблуждение, утверждая, что ей настоятельно необходимо избавиться от своей гомосексуальности. Напротив, она не могла представить себе, что может влюбиться в кого-то другого, но, добавила она, ради родителей она хочет честно поддержать терапевтическую попытку, ибо ей очень тяжело ощущать, что доставляет такое горе родителям. Также и это высказывание вначале я воспринял как благоприятное; я не мог предвидеть, какая бессознательная аффективная установка за ним скрывалась. То, что здесь выявилось позднее, в решающей степени повлияло на форму лечения и его досрочное прекращение.
Читатели, не являющиеся аналитиками, давно с нетерпением ожидают ответа на два других вопроса. Имелись ли у этой гомосексуальной девушки явные соматические признаки, присущие противоположному полу, и что это был за случай — врожденной или приобретенной (позже развившейся) гомосексуальности?
Я не недооцениваю значение, которое имеет первый вопрос. Разве что это значение нельзя преувеличивать и ради него затушевывать факты, что отдельные вторичные признаки противоположного пола очень часто встречаются у нормальных человеческих индивидов и что очень выраженные соматические особенности противоположного пола можно обнаружить у лиц, у которых выбор объекта не претерпел никакого изменения в смысле инверсии. Стало быть, выражаясь иначе, у обоих полов степень физического гермафродитизма в значительной мере не зависит от психического гермафродитизма. В качестве ограничения обоих тезисов нужно добавить, что у мужчины эта независимость выражена отчетливее, чем у женщины, у которой проявления телесных и душевных свойств, присущих противоположному полу, обычно совпадают'. Однако в моем случае я не могу удовлетворительно ответить на первый из поставленных здесь вопросов. Обычно психоаналитик отказывает себе в тщательном физическом обследовании своих пациентов. Во всяком случае явного отклонения от телесного типа женщины не было, не было и менструального нарушения. Если красивая и хорошо образованная девушка имела высокий, как у отца, рост и скорее заостренные, чем по-девичьи мягкие, черты лица, то в этом можно усмотреть намеки на соматическую мужественность. К мужским проявлениям можно было бы также отнести некоторые ее интеллектуальные качества, например, остроту понимания и холодную ясность мышления, если только она не находилась в плену своей страсти. Тем не менее эти различия скорее имеют условное, нежели научное обоснование. Несомненно, более значимым является то, что в своем поведении по отношению к объекту своей любви она полностью приняла мужской тип, то есть проявляла покорность и чрезмерную сексуальную переоценку, присущие любящему мужчине, отказ от всякого нарциссического удовлетворения, предпочитала любить, а не быть любимой. Стало быть, она не только выбрала женский объект, но и приобрела по отношению к нему мужскую установку.
На другой вопрос, чему соответствовал ее случай — врожденной или приобретенной гомосексуальности, надо будет ответить, основываясь на всей истории развития ее нарушения. При этом выяснится, насколько сама по себе такая постановка вопроса бесплодна и неуместна.
II
После такого пространного вступления я могу позволить себе привести лишь очень сжатое и наглядное описание истории развития либидо у моей пациентки. В детские годы у девушки сформировался нормальный женский эдипов комплекс, мало чем отличавшийся от обычного; позднее она также начала заменять отца братом, который был немногим старше ее.
1 [Ср. обсуждение этого вопроса в «Трех очерках по теории сексуальности»
2 Я не вижу никакого прогресса или преимущества во введении термина «комплекс Электры» и не хочу за него заступаться. [Термин был введен Юнгом (1913, 370). Ср. аналогичный комментарий Фрейда в работе «О женской сексуальности»
О сексуальных травмах в ранней юности она не помнила, они не были выявлены и в результате анализа. Сравнение гениталий брата с собственными, которое произошло примерно в начале латентного периода (впятьлет или чуть раньше), произвело на нее сильное впечатление, и его последствия можно было проследить в разных направлениях. На онанизм в раннем детском возрасте почти ничего не указывало, или же анализ не продвинулся столь далеко, чтобы прояснить этот момент. Рождение второго брата, когда ей было примерно пять с половиной лет, особого влияния на ее развитие не оказано. В школьные годы и в предпубертатном возрасте она постепенно познакомилась с фактами сексуальной жизни и восприняла их со смешанными чувствами сладострастия и боязливого отвержения, которые можно назвать нормальными и которые не были также чрезмерными. Все эти сведения кажутся очень скудными, я также не могу ручаться за то, что они являются полными. Возможно, история юности все же была намного богаче; я этого не знаю. Анализ, как уже говорилось, вскоре прервался, а потому получившийся анамнез оказался не намного надежнее, чем другие справедливо оспариваемые анамнезы гомосексуалистов. Девушка не была никогда также и невротической, не страдала истерическими симптомами, так что поводы для исследования ее детской истории не могли появиться так быстро.
В тринадцать и четырнадцать лет она проявила чрезмерную, по мнению всех, нежную симпатию к маленькому мальчику, которому не было еще и трех лет и которого она могла регулярно видеть в детском парке. Она настолько сердечно заботилась о ребенке, что в результате установились длительные дружеские отношения с родителями малыша. Из этого происшествия можно заключить, что тогда ею овладело сильное желание самой быть матерью и иметь ребенка. Но вскоре после этого мальчик ей стал безразличен, и она начата выказывать интерес к зрелым, но все же еще молодым женщинам, проявления которого вскоре навлекли ощутимое наказание со стороны отца.
Вне всякого сомнения, было установлено, что это изменение совпадает по времени с событием в семье, от которого, следовательно, мы вправе ожидать объяснения такой перемены. До него ее либидо было ориентировано на материнское чувство, после него она стала гомосексуалистской, влюблявшейся в более зрелых женщин, и таковой она с тех пор и осталась. Этим столь важным для нашего понимания событием явилась новая беременность матери и рождение третьего брата, когда ей было примерно шестнадцать лет.
Взаимосвязь, которую я в дальнейшем раскрою, не является продуктом моих способностей к комбинированию; она показалась мне настолько очевидной благодаря аналитическому материалу, заслуживающему всяческого доверия, что я могу ручаться за ее объективную достоверность. Прежде всего в ее пользу свидетельствует ряд взаимосвязанных сновидений, которые нетрудно истолковать.
Анализ позволил недвусмысленно констатировать, что возлюбленная дама была заменой матери. Правда, сама она не была матерью, но она и не была также первой любовью девушки. Первыми объектами ее симпатии после рождения последнего брата действительно были матери, женщины в возрасте между тридцатью и тридцатью пятью годами, с которыми вместе с их детьми она знакомилась на даче или через своих родителей в большом городе. Условие материнского чувства в дальнейшем отпало, поскольку в реальности оно не вполне согласовывалось с другим условием, становящимся все более важным. Особенно сильная привязанность к последней возлюбленной, к «даме», имела еще и другую причину, которую девушка однажды без труда обнаружила. Своей стройной фигурой, строгой красотой и резким нравом дама напоминала ей собственного старшего брата. Стало быть, выбранный в конечном счете объект соответствовал не только ее идеалу женщины, но и ее идеалу мужчины, он совмещал удовлетворение гомосексуального желания с удовлетворением желания гетеросексу-ального. Как известно, анализ гомосексуалистов-мужчин во многих случаях выявлял такое же совпадение — намек на то, что сущность и возникновение инверсии нельзя представлять себе слишком просто и что нельзя оставлять без внимания бисексуальность, присущую каждому человеку1.
Но как следует понимать то, что именно рождение позднего ребенка, когда девушка сама уже стала зрелой и имела собственные сильные желания, подвигло ее обратить свою страстную нежность роженицы этого ребенка на свою собственную мать и выразить ее в отношениях с женщиной, которая представляла мать? В соответствии с тем, что нам известно из других случаев, следовательно ожидать противоположного. Обычно при таких обстоятельствах матери стесняются своих дочерей, почти достигших брачного возраста, а дочери испытывают к матери смешанное, чувство, состоящее из сострадания, презрения и зависти, которое ничуть не способствует усилению нежности к матери. У наблюдаемой нами девушки вообще не было особых причин, чтобы испытывать нежность к матери. Для самой по-прежнему молодой женщины эта быстро расцветшая дочь была неугодной соперницей, она пренебрегала ею, отдавая предпочтение мальчику, по возможности ограничивала ее самостоятельность и особенно усердно следила за тем, чтобы та оставалась далекой отцу. Стало быть, у девушки с давних пор могла существовать обоснованная потребность в более ласковой матери; но почему она разгорелась именно тогда, причем в форме изнуряющей страсти, — это нам непонятно.
Объяснение таково: девушка находилась в фазе пубертатного возобновления инфантильного эдипова комплекса, когда ею овладело разочарование. Она ясно осознала свое желание иметь ребенка, причем мужского пола; то, что это должен был быть ребенок от отца и его точная копия, ее сознательное узнать не могло. Но случилось так, что ребенка получила не она, а ненавистная в бессознательном соперница, то есть мать. Возмущенная и ожесточенная, она отвернулась от отца и вообще от мужчин. После этой первой серьезной неудачи она отвергла свою женственность и стала стремиться к другому размещению своего либидо.
При этом она вела себя в точности так, как многие мужчины, которые после первого неудачного опыта надолго ожесточаются против неверного женского пола и становятся женоненавистниками. Об одном из самых привлекательных и самых несчастных князей нашего времени рассказывают, что он стал гомосексуалистом из-за того, что его невеста, с которой он обручился, обманула его с посторонним парнем. Я не знаю, является ли это исторической правдой, но за этим слухом скрывается часть психологической истины. Все наше либидо всю жизнь обычно колеблется между мужским и женским объектами; холостяк отказывается от своей дружбы, когда женится, и возвращается к столу для завсегдатаев, если его брак оказался пресным. Правда, там где колебание является столь основательным и окончательным, наше предположение обращается на особый момент, который в решающей степени благоприятствовал той или другой стороне и, возможно, лишь ожидал подходящего времени, чтобы выбор объекта был осуществлен в его духе.
Стало быть, наша девушка после того разочарования отмела от себя желание иметь ребенка, любовь к мужчине и женскую роль вообще. И теперь, очевидно, могло произойти самое разное; в действительности же случилось самое крайнее. Она превратилась в мужчину и в качестве объекта любви вместо отца выбрала мать1. Несомненно, ее отношение к матери с самого начала было амбивалентным; ей легко удалось оживить прежнюю любовь к матери и с ее помощью сверхкомпенсировать нынешнюю враждебность к ней. Поскольку с реальной матерью мало чего можно было позволить, в результате описанного преобразования чувств она стала искать замену матери, к которой можно было бы привязаться со страстной нежностью2.
В качестве [вторичной] «выгоды от болезни» к этому добавился еще и практический мотив из ее реальных отношений с матерью. Сама мать по-прежнему придавал значение тому, чтобы за ней ухаживали и говорили комплименты мужчины. Следовательно, став гомосексуальной, оставив мужчин матери, так сказать, «уступив» их ей, она убирала с пути нечто, что до сих пор было повинно в недоброжелательстве матери3.
' Отнюдь не редкость, что человек прекращает любовные отношения в результате того, что идентифицирует себя самого с объектом любви, что соответствует своего рода регрессии к нарцизму. После того как это произошло, при новом выборе объекта он может легко катектировать своим либидо объект, пол которого противоположен прежнему.
'Описанные здесь смешения либидо, несомненно, известны каждому аналитику из исследования анамнезов невротиков. Разве что у последних они происходят в нежном детском возрасте, в период раннего расцвета любовной жизни; у нашей отнюдь не невротической девушки они произошли в первые годы после пубертата, впрочем, точно так же совершенно бессознательно. Не окажется ли когда-нибудь этот временный момент очень важным?
3 Поскольку такое отступление до сих пор вообще не упоминалось среди причин гомосексуальности, а также среди механизмов фиксации либидо, я хочу здесь добавить сходное аналитическое наблюдение, которое интересно одним особенным обстоятельством. Однажды я познакомился с двумя братьями-близнецами, которые были наделены сильными либидинозными импульсами. Один из них пользовался большим успехом у женщин и вступал в бесчисленные любовные отношения с женщинами и девушками. Другой сначала пошел по тому же пути, но затем ему стало неприятно вмешиваться в дела брата, когда из-за внешнего сходства его путали с ним в интимных вещах, и он помог себе тем, что стал гомосексуалистом. Он оставил женшин брату и тем самым «уступил ему место». В другой раз я лечил молодого мужчину, художника с явно выраженными бисексуальными задатками, у которого одновременно с нарушениями в работе проявилась гомосексуальность. Он одним махом уклонился как от женщин, так и от своей работы. Анализ, который позволил ему разъяснить и то и другое, выявил в качестве мощнейшего психического мотива обоих нарушений, в сущности представлявших собой самоотречение, боязнь отца. В его представлении все женщины принадлежали отцу, и из покорности, чтобы уклониться от конфликта с отцом, он сбежал к мужчинам. Такое обоснование гомосексуального выбора приобретенная таким образом либидинозная установка укрепилась, когда девушка заметила, насколько она была неприятна отцу. После того первого наказания за слишком нежное сближение с женщиной она знала, чем обидеть отца и как ему отомстить. Теперь она оставалась гомосексуальной наперекор отцу. Ее также не мучила совесть, когда она всячески обманывала его и лгала. В отношении матери она была неискренней только тогда, когда это было необходимо, чтобы отец ничего не узнал. У меня сложилось впечатление, что она действовала по принципу талиона: «Раз ты меня обманул, то ты должен смириться с тем, что и я тоже тебя обманываю». Также и бросающуюся в глаза неосмотрительность девушки, необычайно смышленой во всем остальном, я не могу расценить иначе. Отец все-таки должен был иногда узнавать о ее общении с дамой, ибо в противном случае она не смогла бы получить удовольствие от мести, которое ей было крайне необходимым. И она заботилась об этом, появляясь в общественных местах с возлюбленной, прогуливаясь с нею по улицам поблизости от магазина отцовского и т. п. Также и эти оплошности совершались не без умысла. Впрочем, весьма примечательно, что оба родителя вели себя так, словно понимали тайную психологию дочери. Мать проявляла терпимость, как будто расценивала отступление дочери как любезность, отец был вне себя от ярости, как будто ощущал направленный против его персоны мстительный замысел.
Однако последнее подкрепление претерпело у девушки инверсию, когда в образе «дамы» она столкнулась с объектом, одновременно позволяющим удовлетворить ту часть ее гетеросексуального либидо, которое по-прежнему было привязано к брату.
III
Линейное изображение мало пригодно для описания взаимосвязанных душевных процессов, протекающих в различных слоях
объекта должно встречаться чаще; в доисторические времена человечества, наверное, все женщины принадлежали отцу и вождю древней орды. У братьев и сестер, которые не являются близнецами, такое отступление играет важную роль не только в выборе объекта любви, но и в других областях. К примеру, старший брат занимается музыкой и получает признание; младший брат, музыкально гораздо более одаренный, вскоре, несмотря на все свое желание, перестает обучаться музыке, и его уже невозможно заставить дотронуться до инструмента. Это — частный пример того, что очень часто случается, и исследование мотивов, ведущих к избеганию соперничества вместо его принятия, выявляет очень сложные психические условия психики. Я вынужден прервать обсуждение случая, чтобы расширить и углубить кое-что из того, о чем здесь было рассказано.
Я упомянул, что в своем отношении к почитаемой даме девушка избрала мужской тип любви. Ее покорность и нежная непритязательность, «chepoco sfera e nulla ehiede»\ высшее счастье, когда ей позволяли какую-то часть пути сопровождать даму и поцеловать ей на прощание руку, радость, когда она слышала, как восхваляют красоту дамы, в то время как признание ее собственной красоты другими для нее совсем ничего не значило, посещения ею мест, где когда-то раньше бывала возлюбленная, приглушенность всех чувственных желаний — все эти мелкие детали соответствовали, скажем, первой восторженной страсти юноши в отношении знаменитой художницы, которую он ставит значительно выше себя и на которую он осмеливается бросить лишь робкий взгляд. Соответствие с описанным мною «типом мужского выбора объекта», особенности которого я объяснял привязанностью к матери (1910/7), доходило вплоть до мелочей. Могло показаться странным, что ее ничуть не смущала плохая репутация возлюбленной, хотя ее собственные наблюдения вполне убеждали ее в правомерности таких пересудов. Ведь все же она была благовоспитанной и целомудренной девушкой, исключающей в отношении самой себя сексуальные авантюры и считавшей грубое чувственное удовлетворение неэстетичным. Но уже ее первые увлечения относились к женщинам, которых не хвалили за склонность к особо строгой нравственности. Первый протест отца против ее любовного выбора она вызвала той настойчивостью, с которой стремилась к общению с киноактрисой во время летнего отдыха. При этом речь ни в коем случае не шла о женщинах, которые, скажем, ратовали за гомосексуальные отношения и тем самым открывали перед ней перспективы подобного удовлетворения; скорее, она вопреки логике ухаживала за кокетливыми женщинами в обычном смысле слова; одну свою гомосексуальную подругу-ровесницу, которая охотно предоставила бы себя в ее распоряжение, она отвергла без каких-либо колебаний. Однако плохая репутация «дамы» была для нее прямо-таки условием любви, и вся загадочность этого поведения исчезает, если мы вспомним, что и для того производного от матери мужского типа выбора объекта условие состоит в том, что возлюбленная в сексуальном отношении так или иначе пользуется дурной славой, и, собственно говоря, ее можно было бы назвать кокоткой. Когда в дальнейшем она узнала, в какой степени эта характеристика касалась почитаемой ею дамы и что она попросту зарабатывала на жизнь своим телом, ее реакция состояла в огромном сострадании и в развитии фантазий и планов, как ей «спасти» возлюбленную от этих недостойных отношений. Эти же стремления спасать бросились нам в глаза у мужчин того описанного мною типа, и в упомянутой работе я попытался аналитическим путем вывести происхождение этого стремления.
В совершенно другие регионы объяснения ведет анализ попытки самоубийства, которую я вынужден расценить как задуманную всерьез и которая, впрочем, значительно улучшила ее позицию как у родителей, так и у возлюбленной дамы. Однажды она прогуливалась вместе с нею в таком месте и в такое время, к<