У демонов возмездия
Поэма
Тускнел мой взор... власа редели...Но путь был четок, хоть не нов:Он вел меня в НаркомвнуделеПо твердой лестнице чинов.- Ваш дух был строг, а руки - чисты, -Нарком промолвил, мне вручаЗначок Почетного ЧекистаВ футляре, блестком как парча.Я бодро поднимался лифтомВ этаж "Особо важных дел",С врагами сух был и глумлив там,Иль чертом в душу к ним глядел.Фамилия... знакомый звук вамК чему теперь?.. Но в годы теС партийной четкостью, по буквам,Ее писал я на листе.Из них любой - путевкой смертиИли путевкой в лагерь был,Но я так верил, - и, поверьте,Вливал в работу честный пыл.Я стал размеренной машинойИ гнал сомненья. Довод прост:Ведь - шутка ль? - сам непогрешимыйНам доверяет этот пост.К тому ж работа мне дарилаПорой конфетку: в этот часЯ невозбранно, как горилла,Мог бить подследственных меж глаз;Тех, кто вчера кичился рангом,Упрятать в каменный мешок,Хлестать по телу гибким шлангомИль просто взглядом вызвать шок.Ценя и отдых, я в футболеВесь шик ударов понимал,И сын мой был в кремлевской школеВесьма "продвинут", хоть и мал.Я ждал - и сердце замирало,Что буду завтра, как герой,Блистать лампасом генерала,А после - маршальской звездой....Утяжеляя злодеяниями эфирную ткань собственного существа,этим он обрекает себя катастрофическому срыву в глубь миров,как только прекратится существование физического тела,позволявшего удерживаться на поверхности. Списывать душу за душами "в нети" - Это был мой Долг.Я то молчал, то рычал в кабинете, Как матерОй Волк."Пом" говорил, подытожив таблицей Груду бумаг, ЧтоЯвных врагов арестовано тридцать, А просто так - Сто....Чем-то острее когтей леопарда Стиснулась грудь Вдруг.Молния мысли - "Инфаркт миокарда!!" - Канула в муть Мук.Дальше - провал. Мимолетные кадры: Алый венок... Гроб...Пышная речь... Министерские кадры... Множества ног Топ, -Траурный марш, - и в отчаяньи, злобе, Ярость кругом Лья,Еду куда-то на собственном гробе, Точно верхом, Я.Мглистый, туманный, разутый, раздетый, Я среди дня Дрог...Хоть бы один из процессии этой Видеть меня Смог!..Помнится острый озноб от догадок: - Умер!.. погиб!.. Влип!..И самому мне был тошен и гадок Собственный мой Всхлип....В первые часы посмертия он теряет всякий ориентир.Уясняется, что, веруя прежде в смертность души, он убаюкивалсамого себя. Не знаю где, за часом час,Я падал в ночь свою начальную...Себя я помню в первый раз -Заброшенным в толпу печальную.Казалось, тут я жил века -Под этой неподвижной сферою...Свет был щемящим, как тоска,И серый свод, и море серое.Тут море делало дугу,Всегда свинцово, неколышимо,И на бесцветном берегуСновали в мусоре, как мыши, мы.Откос покатый с трех сторонНаш котлован замкнул барьерами,Чтоб серым был наш труд и сон,И даже звезды мнились серыми.Невидимый - он был могуч -Размеренно, с бесстрастной силою,Швырял нам с этих скользких кручРаботу нудную и хилую.Матрацы рваные, тряпье,Опорки, лифчики подержанныеСкользили плавно к нам в жилье,Упругим воздухом поддержанные.Являлись с быстротою пуль -В аду разбиты, на небе ли -Бутылки, склянки, ржа кастрюль,Осколки ваз, обломки мебели.Порой пять-шесть гигантских мордИз-за откоса к нам заглядывали:Торчали уши... взгляд был тверд...И мы, на цыпочках, отпрядывали.Мы терли, драяли, скребли,И вся душа была в пыли моя,И время реяло в пыли,На дни и ночи не делимое.Лет нескончаемых чередБыл схож с тупо-гудящим примусом;И этот блеклый, точно лед,Промозглый мир мы звали Скривнусом.Порой я узнавал в чертахРазмытый облик прежде встреченных,Изведавших великий страх,Машиной кары искалеченных.Я видел люд моей земли -Тех, что росли так звонко, молодо,И в ямы смрадные леглиОт истязаний, вшей и голода.Но здесь, в провалах бытия,Мы все трудились, обезличены,Забыв о счетах, - и друзья,И жертвы сталинской опричнины.Все стало мутно... Я забыл,Как жил в Москве, учился в Орше я...Взвыть? Шевелить бунтарский пыл?Но бунтаря ждало бы горшее.А так - жить... И живут...Уж четверть Скривнуса освоили...На зуд похожий, нудный труд -Зовется муками такое ли?!...В Скривнусе он чувствует подлинное лицо обезбоженногомира. Сознание души озаряется мыслью: стоило ли громоздитьгоры жертв - ради этого? Но иногда... (я помню одинЧас среди этих ровных годин) -В нас поднимался утробный страх:Будто в кромешных, смежных мирахСрок наступал, чтобы враг наш могНас залучить в подземный чертог.С этого часа, нашей тюрьмыНе проклиная более, мыРобко теснились на берегу,Дать не умея отпор врагу.Море, как прежде, блюло покой.Только над цинковой гладью морскойВ тучах холодных вспыхивал знак:Нет, не комета, не зодиак -Знак инструментов неведомых висТо - остриями кверху, то вниз.Это - просвечивал мир другойВ слой наш - пылающею дугой.И появлялось тихим пятномНечто, пугающее, как гром,К нам устремляя скользящий бег:Черный, без окон, черный ковчег.В панике мы бросались в барак...Но подошедший к берегу врагМолча умел магнитами глазВыцарапать из убежища нас.И, кому пробил час роковой,Крались с опущенною головойКроликами в змеиную пасть:В десятиярусный трюм упасть.А он уже мчал нас - плавучий гроб -Глубже Америк, глубже Европ.Омутами мальстрема - туда,Где трансфизическая водаМоет пустынный берег - покровСледующего из нисходящих миров.МОРОД
|
|
|
|
|
|
АГР
Обреченное "я" чуть маячило в круговороте,У границ бытия бесполезную бросив борьбу.Гибель? новая смерть? новый спуск превращаемой плоти?..Непроглядная твердь... и пространство - как в душном гробу.Спуск замедлился. Вдруг я опять различил среди мракаСтранный мир: виадук... пятна, схожие с башнею... мост...Тускло-огненный свет излучался от них, как от знака,Что реальность - не бред! - проникает в мой стынущий мозг.Где я?.. жив или нет?.. Я - нагой, я - растерзанный, рваный...Шаткий шаг - парапет - камни лестницы - даль в багреце -А внизу, из глубин, с непроглядного дна котлована -Россыпь тусклых рубинов, как в бархатно-черном ларце.Ты, читающий, верь! ты и сам это скоро увидишь! -Густо-черная твердь оставалась глуха и нема,Но без волн, без теченья, как вниз опрокинутый Китеж,Колдовскими свеченьями рдели мосты и дома.Встала в памяти ночь: гордый праздник советского строя,Отшатнувшийся прочь аспид туч над фронтом дворца,И надменный портал с красным вымпелом в небо сырое,За кварталом квартал в море пурпура и багреца.Понял наново я: то был тайный намек, непонятныйНи для толп, ни для рот, ни для чванных гостей у трибунНа испод бытия: вот на эти багровые пятнаИ на аспидный свод, не видавший ни солнца, ни лун.О, в какие слова заключить внерассудочный опыт?Мы находи едва знаки слов для земных величин,Что же скажет уму стих про эти нездешние тропы,Про геенскую тьму и про цвет преисподних пучин?Кремль я видел другой - с очертаньем туманного трона,Дальше - черной дугой неподвижную реку Москву -Нет, не нашу Москву: беспросветную тьму Ахерона,В грозной правде нагой представлявшейся мне наяву.Так. - Двойник. - Но какой?.. Я спустился - и обмер: на крыше,Сиротливо, щекой к алой башне прижавшись, одна,Приютилась она: две дыры вместо глаз, словно ниши,Где ни блеска, ни зги, ни игры отражений, ни дна.Охвативши рукой, колоссальной, как хвост диплодока,Рыхлой башни устои, она изнывала, дрожа,От желания взвыть, но - ни пасти, ни губ... Только окоВопияло без звука, окном ее духа служа.Что глядело оттуда? что грезилось ей? И какиеНесчетные груды погибших в утробе ееВ свои жилы влила эта хмурая иерархИя,И невольница Зла, и живое ее острие?Был неясно похож на сторожкое хищное ухоЗаостренный бугор над глазницами... и до землиС расползавшейся кожи, с груди, поднимавшейся глухо,Из разъявшихся пор сероватые струи текли.И над каждым мостом, над аркадами каждого моста,Исполинским венцом шевелились и млели они, -ВОлгры - прозвище их: дымно-серые груды, наросты,Без зрачков, безо рта, - неуклюжие, рыхлые пни.Их чудовищных тел не избегли ни кровли, ни шпили,И, казалось, их грел инфракрасный тоскующий свет;Неживые глазницы, его, поглощая, следили:Кто у ног их клубится? и чьей еще кармы здесь нет?Неужели же здесь им достаточно жертв беззаботных,И простак, ротозей им добычей попасться готов?..И тогда, приглядясь, различил я меж стен, в подворотнях,Моих новых друзей - соотечественников, - земляков.Я и сам был таким, мое голое, жалкое телоРастеряло ту рвань, что из Скривнуса взял в Мород;Смыв черты, словно грим, плоть бесформенным сгустком серелаИ не скрыла бы ткань, что я - нечисть, я - гном, я - урод....Одна из мук Агра - осознанное созерцание собственногоубожества. Так, не решаясь спуститься вниз,Прятался я тайком за карниз,Вглядываясь в бугроватый проспект.В капищах люциферических сектСтену у входа, как мрачный страж,Мог бы украсить этот пейзаж.В хмурых кварталах юга, вдали,Восемь согнувшихся волгр неслиБалку - размерами - с вековойСтвол калифорнийских секвой.Да, они были разумны. Их жестБыл языком этих скорбных мест,Грустной заменой и слов, и книг.Их привлекал туманный двойникЗданья высотного, кручи и рвыНа юго-западе этой Москвы.Как бы до половины в бетонВолграми был он овеществлен;Верхний же ярус и чахлый шпильМглисты казались, как дым, как пыль.Вот, очереднАя балка вошлаВ паз уготовленного дупла,И заструился - багров, кровав -В толще ее угрюмый состав.Как зачарованный, я смотрелНа череду непонятных дел,На монотонный и мерный трудЭтих рассудочно-хитрых груд.Мы громоздим этаж на этаж;То же - и волгры. А воля - та ж?Низкое облако черных паровДвигалось и на шпиль, и на ров,Волгр задевая правым крылом.Видно, то было здесь частым злом:Черный, точно китайская тушь,Ливень хлестнул бока этих туш,И превратил - чуть туча прошла -В черные глыбища их тела....В Агре он видит впервые вампирических обитателей чистилищ,восполняющих убыль жизненных сил всасыванием энергии человечества. Миллионами нас исчислять надо, с Агром знакомых,Нас, когда-то людьми называвших себя наверху,И жестокий рассказ, как от волгр ускользали тайком мы,Я от слез и стыда не посмею доверить стиху.Было нечто сродни в нас медлительно гасшим лампадам...Но в короткие дни я, сорвавшийся издалека,Промелькнул мимоходом - нет, резче скажу, мимопадом,Остальные ж томились: недели? года? иль века?Дорогие... Вся гордость, все лучшее ими забыто;Точно ветер над городом, гонит их призрачный бич,И сквозят через них блики сального, тусклого быта,Блекло-мутные дни, счет ничтожных потерь и добыч,Пропотевший уют человеческих стойл и квартирок,Где снуют и клубятся отбросы народной души;Этажи новостроек, где бес современного мираИм кадит, как героям, твердя, что они хороши;Все яснее сквозь них различал я вихрящийся омут,Просверливший миры и по жерлам свергавший сюдаМиллионы слепых, покорившихся трижды слепому,Сгустки похоти, лжи, мести, жадности, сна и труда.Род? сословие? класс?.. Вероломный тиран революцийРаздробил скорлупу их - пример и обычай отцов;Суетливою массой по Верхней Москве они льются,Пока рок на тропу не наступит, незряч и свинцов.- Плачь, Великое Сердце, Кому из народных святилищБлаговонным туманом текут славословия, - плачь!Плачь о детищах тлена, о пленниках горьких чистилищ,Кто, как праздная пена, не холоден и не горяч!Плачь, Великое Сердце! По Ирмосам и литургиямИз небесного храма под черную сень низойди,Облегчи их блужданья! Вернуться к Тебе помоги им,Ты, огонь состраданья, затепленный в каждой груди!...Нет, молиться вот так я тогда не умел еще... УжасВ закоулки, во мрак меня гнал, точно плетью, покаТайна здешних убежищ, из брошенных слов обнаружась,Мне внезапной надеждой забрезжила издалека.Меж багровых кубов, по кварталам, промозглым и волглым,Как тоскующий зов, мне маячили их купола:Двойники ли церквей, до сих пор недоступные волграм,Тех, что в мире людей сквозь столетия Русь берегла?А, так вот для чего нам внушал мироправящий демонРазрушать естество этих мирных святынь наверху,И кровавой звездой точно дьявольскою диадемой,Обесчестить их трупы, их каменную шелуху!Как хитер этот бес: посмотри, - их почти не осталось,И покрову небесному негде коснуться земли...Горе Агру скорбящему! как снизойдет к нему жалость?Защитят ли страдальцев все башни, дворцы и кремли?..Так, рыдая как гном, от стыда, от бессилья, от страха,То бегом, то ползком я к убежищу крался, - но путьБыл оборван, когда исполински размеренным взмахомДлиннорукая волгра меня подхватила на грудь.Она тесно прижала меня к омерзительной коже,То ль присоски, то ль жала меня облепили, дрожа...Миллионами лет не сумел бы забыть я, о Боже,Эту новую смерть - срам четвертого рубежа.Я был выпит. И прах - моя ткань - в ее смрадные жилыКак в цистерны вошла, по вместилищам скверны струясь,Чтобы в нижних мирах экскрементом гниющим я жил бы...Вот, ты, лестница зла! Дел и кар неразрывная связь....Так, в Агре он впервые испытывает живое чувство жалости.Здесь он понял, что множества несчастных пали сюда вследствиеотяжеления души, вызванного жизненным укладом, долюответственности за который несет и он.БУСТВИЧ
Казалось: по-прежнему Агр вокруг, Лишь краски померкли вдруг,И трупною зеленью прах земной Светился, как вязкий гной.Меж призрачных зданий мелькали кругом, То в щель заползая, то в дом,Твари, верщащие рыск и лов, С фаллосом вместо голов.Рассказ мой! Горькую правду открой! Они припадали поройК массе человекоподобных груд, Охватывая их, как спрут.Едва шевелясь, я лежал у стены, Как труп на поле войны,Как падаль, подтащенная ко рву, Как пища гиенам - не льву.Я пробовал встать, но мышцы руки Оказывались мягки,Как жалобно вздрагивающее желе, Как жирная грязь на земле.Да, куча бесформенного гнилья - Так вот настоящий я?..Тогда, извиваясь, как бич, как вервь, Подполз человеко-червь.Размерами с кошку, слепой, как крот, Он нюхал мой лоб, мой рот,И странно: разумность его - вполне Была очевидна мне.Бороться? Но, друг мой! кого побороть Могла б растленная плоть,Бескостная, студенистая слизь, Где лимфа и гной слились?Едва пошевеливаясь, без сил, Я в муке смертной следил,Как человеко-червь пожирал Меня, как добротный кал.Незыблемейшую присягу приму, Что никогда, никомуНе испытать ни в одной судьбе То омерзенье к себе....В Буствиче рождается омерзение к плотскому началу, еслионо ничем не озарено и не имеет противовеса в виде стремления квысшему. Как смел я ждать, что искуплюВо тьме чистилищ все деяния,Что дух Возмездья утолюПростою болью покаяния?Я понял: срыв мой сквозь жерлоЕдва лишь начат. НеимоверноеЗлодейство прошлое влеклоМеня все ниже тягой мерною.Как деспот, как антропофаг,Как изверг, обойден пощадою,За Буствичем глухой РафагЯ пересек, все глубже падая.Коробит жгучий мой рассказ?В нем - яд стыда, в нем горечь гневности,Он слишком сумрачен для васИ жаром схож с огнями древности.Как о загробном не скажи -Во всем усмотрит чары прошлогоТот, кто приучен богом ЛжиК благополучью века пошлого.Но эту не отдам врагуПравдивейшую из бумаг мою,Стихом горчайшим не солгу:Он опален подземной магмою.Кто верен мужеству - читай!Сквозь жар багрового и черногоЯ подниму туда, где стайОрлиных плеск у фирна горного;Утешу вышней синевой,И пред Небесной СальватэрроюКоснешься правды мировойИ, может быть, воскликнешь: верую.Но раньше райской синевыВникай в кромешные видения,Затем, что этой злой главыПервейшей смысл - предупреждение.ШИМ-БИГ
Каменный, прямой, Сумрачный туннель,Призрачный уклон Вниз... Рваный, как кудель, Сверху лишь туманЗыбкой бахромой Свис. Это - не туман: Бурые клубкиМечущихся тел: Мы! Движемся, течем В нижний океанСквозь водораздел Тьмы. С каждым из слоев Лестницы в НичтоМеньше б ты нашел Нас: Сквозь седьмой шеол Льется только стоВместо тех былых Масс. Дыры вместо глаз, Пряди вместо рук,Вместо голосов - Взрыд. Истерзала нас Горшая из мук:За себя самих Стыд. Скользкий потолок... Медленный уклон...Оползни... Провал Луж... Эллин бы назвал Словом "флегетон"Этот водосток Душ. Хищное, как бич, Прозвище Шим-бИгВ разум я ввожу Твой! Стен не раздробить; Бунту, мятежуЭтот не открыть Слой. Смеет ли язык ПоименоватьИстинных владык Дна? Кто в моей стране Видел эту ратьДаже в глубине Сна? Царственен любой, Точно Люцифер,С пурпуром размах Крыл, Но холодный лик Сумеречно-сер,Странной нищетой Хил. Ангелами тьмы Ластятся к телам,Космы бахромы Вьют, Нашу маету, Брошенность и срамТихо на лету Пьют. Медленно ползем, Еле шевелясь,В каменной груди Зла... Вон уж впереди Брезжит, не светясь,Устье водоем, Мгла. В полное Ничто Плавно, как струя,Влиться наш готов Сонм... Вот он, наш итог - Пасть небытия,Нижний из слоев - Дромн....Утратив последнее человекоподобие своей формы, в Шим-бИге онисчерпывает до конца одну из величайших мук: стыд.ДРОМН
Свершилось. В мертвом полусвете яЗастыл один над пустотой.Часы, года, тысячелетия -Таких мерил нет в бездне той.О, даже в клочья, в космы рваныеОблечь свой дух я предпочту,Чем плыть бесовской лженирваноюВ зияющую пустоту.Здесь пропадала тень последняяТого, что кличется среда,И не могла б душа соседняяМне прошептать ни "нет", ни "да".Щемящей искрой боли тлеющейОдин в безбрежности я вис,Чуть веруя, что на земле ещеДля всякого есть "верх" и "низ".Напрасно спрашивать о слое том,Ничтожно мал он иль огромн?Все представленья перекроет онЛишь тем одним, что это - Дромн.Все утеряв, мечтал о грузе я:Повсюду - центр, везде - края...Лишь ум рыдал: в нем шла иллюзияУжасного небытия.Мельчайшие, как бисер, частностиЯ здесь припомнил, пуст, угрюм, -И никогда столь острой ясностиНе знал мой вскрикивавший ум.Итог всей жизни, смысл паденияВ проклятый Дромн через слои,Подвел я там в бессонном бдении,В предвечном полубытии.Порою мнилось, что украдкоюБесплотный кто-то предстает:Он, как росу, как брагу сладкую,Мою тоску и горечь пьет.Я знал, что в скорбные обители -И в Агр, и в Буствич, и в МородПорой чудесные ЦелителиНаходят узкий, тесный вход.Но здесь, у крошечного устьицаМоей судьбы - конец суда,И мне на помощь в Дромн не спуститсяНикто, ничто и никогда....В Дромне сознание яснеет. Является догадка о том, что всемогло бы быть иначе, если бы он сам, утверждая при жизни веру всмертность души, не избрал этим самым Небытие и покинутость. Страшно, товарищи, жить без тела!Как эту участь изображу?Чье предваренье хоть раз долетелоК этому демонскому рубежу?Только недвижной точкой страданьяВ этом Ничто пламенеет душа -Искра исчезнувшего мирозданья,Капелька выплеснутого ковша.Как в этой искре теплится чувство?Как она память вмещает? ум?Слог человеческий! Ложе ПрокрустаДля запредельных знаний и дум!Перебираю странные рифмы,Призрачнейших метафор ищу...Даймон - единственный, кто говорит мне:"Вырази, как сумеешь. Прощу".Да, но как чахло, мелко величьеТайны загробной в клочьях стиха!..Горькое, терпкое косноязычье.Непонимаемый крик петуха.- Вот, розовеют пропасти Дромна,Будто сквозь красную смотришь слезу,Будто безгрозовый, ровный, безгромныйСлой воспламеневает внизу.Может казаться розово-мирной,Если глядеть на нее с вышины,Эта недвижная гладь ФукабирнаБез гребешков, без струй и волны.Я ощутил: моя точка - весома,Искра вытягивается, как ось,Неотразимою тягой влекомаВ красные хляби, медленно, вкось.Тело? опять?! но без рода? без корма?Да: на оси бессмертного ЯОплотневала новая форма,Новая плоть инобытия.И, глянцевея поверхностью жирной,Ометалличив странный состав,К жгучей поверхности ФукабирнаЯ прикоснулся, затрепетав....Страдания Фукабирна заключается в великом ужасе отосознанного, наконец, падения в вечные муки.ОКРУС
Быть может, уже недалек тот день,Когда не ребяческую дребедень,Не сказку пугающую, не бредВ рассказе об инфраслоях планетУсмотришь ты, одолев до концаПредупреждающий стих гонца.Разве не слышал я с детских днейДревних преданий про мир теней,Адского жара и адских стуж, -Вечной обители грешных душ?Науке - ты веришь в нее, как раб -Уже прикоснуться давно пора бЗоркою аппаратурой - глубин,Пламенно-рдеющих, как рубин.Зримой субстанции магм двойникК душам рыдающим там приникМертвый, но знойный, странный субстрат,Супра-железа невидимый брат.О, сколько раз, умудренный там,Я перед вами, для вас и вамБисер мой без ответа метал!Правильный термин - инфраметалл -Режет вам разум, как по стеклуОструю если проводишь иглу.Но этот термин может покаВыразить шифром, издалека,Тот иноматериальный состав,Что оплотнел у планетных застав.Стало, спускаясь в то бытие,Инфраметаллом тело мое,В шар обращаясь, биясь, крутясь,С обликом прежним утратив связь.Если среди человеческих мукХочешь найти, неведомый друг,Муку, подобную муке той, -Думай про дальний век прожитой:Только испанское ауто-да-фэПравильно вспомнить в этой строфе.Но наверху - лишь миги, часыЭтих страданий клал на весыРадостям жизни в противовесПравивший инквизицией бес.Тут же страдания длятся года.Что ж, ты и этому скажешь "ДА"?...В Окрусе он осознает, что возрастающие телесные муки - этовозмездие, и что закон, столь жестокий, не может иметьбожественного происхождения. Мой сказ, мой вопль, мой плач, мой крикСочти, коль хочешь, ветхой сказкою,Но прочитай, как я достигИ стал внедряться в днище вязкое.Чистилищ сумеречный спуск -Лишь вехи спуска, муки пробные;Теперь я видел, как горятВ огне предвечном мне подобные.То начинался лютый кругМиров, овеществленных магмами:Их не прощупал зонд наук,Лишь усмехавшихся над магами.Загробное, прогрессу льстя,Рисуем мы пером вседневности,И даже малое дитяСмеется над гееной древности.В век политической игры,Дебатов выспренных в парламенте,Кто станет думать, что мирыВоздвиглись на таком фундаменте?Еще гуманный "Абсолют"Мы допустить способны изредка;А я твержу одно: что лютЗакон бушующего Призрака;Что Призрак - явственней, чем явь,Реальностью реален высшею,И демоны несутся вплавь,Как корабли, над нашей крышею.О, как безмерно глубокоРелигий вещих одиночество,Их, детское, как молоко,Доверье к голосу пророчества!Но - правда жгучая - и в нихПровидцами недорассказана,Душа внушенных Богом книгОшибками и ложью связана.- Еще в те дни, когда Земля,Как шар огня, в пространствах плавала,Законов тяжесть тяжеля,На них оперлась лапа дьявола.Он стиснул, сжал, он исказил!В страданьях душ есть излучение;Оно - вот пища темных сил,Вампиров нашего мучения.Путь восходящих мириадВампир великий сделал битвою,Борьбу за жизнь, - чтоб брата братТеснил кровавою ловитвою;Где принцип Дружбы, как устой,Едва успел возникнуть ранее -Внедрил он страшный и простойЗакон взаимопожирания;Любовь, свободу, благодатьОн подменил слепым возмездием...Так мучит дьявольская ратьИ здесь, и по другим созвездиям.Молясь у ласковых иконО днях гармонии желаемой,Запомни: двойственен закон,Владыкой Зла утяжеляемый....Пребывающий в Окрусе вспоминает, что был с детствапредупрежден христианским учением о законе возмездия и что отказэтому учению был актом его свободной воли. О, не приблизиться даже к порогуТайны и Правды вышней тому,Вера чья возлагает на БогаТяжесть ответственности за Тьму.Вечный припев: "Ах, столько страданий,Столько злодейств - а как же Бог?Мог Он творить свое мирозданье,А обуздать духа зла - не мог?Он - вездесущ и благ; почему жОн не спасет наших тел и душ?"Полно блуждать среди трех сосен,Вламываться в открытую дверь.Бог абсолютно благ! светоносен!А не всемогущ. Верь!Верь - и забудь "царя на престолеВ грозных высотах". Он - святей;Сам очертил Свою власть и волюВолей свободных Божьих детей.И не рабам, не холопам СлавыМир, как могучее поприще, дан:От эмпирея до яростной лавыГорд и свободен его океан.Все ли высокие духи - благие?Все ли скорбят за твою слезу?Есть грандиозный дух, тираниюСтроящий и вверху, и внизу.В духопрозрении праведным снитсяГлубь незапаметнейших времен,Богоотступничество Денницы,Шелест туманностей, как знамен.Снов довременных рваные космыВ древних легендах видели мы:Да, - он творил и творит Антикосмос,Черное зеркало, сердце Тьмы.И на Земле - его черный градДревние наименовали: ад....Здесь, в слоях Окрус и Гвэгр, душам уясняется истинаотносительного дуализма - борьбы двух вечных космическихпринципов, - борьбы хоть и не вечной, но столь протяженной вовремени, что наше сознание склонно пренебрегать этой неточностью. Наземь открытою полночью лягте,Духом вникайте глубже, чем взор:Грохот разваливающихся галактикВам приоткроет звездный простор.Это - миры, где трон ЛюцифераВыше пресветлой свободы встал,Где громоздит блудница-химераЖертвы на жертвы: свой пьедестал.Это - тираны! это - вампиры!Жажда ко власти - вот их вина.Власть их над миром - гибелью мираТам завершаться обречена.Но посмотри: спираль АндромедыОсвободилась от несовершенств:Там поднимаются рати победыПо ступеням высот и блаженств.И титанические брамфатурыПросветлевая до самого дна,Клиры Канопуса, хоры АрктураБлещут, как мировая весна;Освобождают от вечного плена,Делают братьями тех, кто рабы...Метагалактика - только аренаЭтой милльярдолетней борьбы.Если созрел в тебе дух высокий,Если не дремлет совесть твоя,Сдвинь своим праведным выбором сроки Мук бытия....Здесь становится понятной демоническая природа закона кармы, атакже и то, что одна из задач Божественных сил заключается впреодолении и просветлении этого закона.
Андреев,Даниил У демонов возмездия
Даниил Андреев
Голоса веков
(1906-1959)Палестинская мелодия
Гладит предутренний ветер вечно-священные камни.Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин.Лижет бесшумное время прах Вифлеема и Канны,И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.Розовым встанут миражем храмы и рощи Дамаска,Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал.Лишь набегающий ветер, волн благосклонная ласка...Смолкли призывные трубы Ангела, Льва и Орла.Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие мрежи,Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром дыша,И разноликие толпы молятся снова и снова,К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша.1930-еСеребряная ночь пророка
Над белоснежною Меккою -гибкой планеты хвост,Дух песков накалённыхи острых могучих звёзд.Звёзды вонзают в душутысячи звонких жал....Благоговейный трепетсердце пророка сжал.Слышится ближе, ближешум непомерных крыл:Конь с человеческим ликомроссыпи неба скрыл;Грива - белыми волнами, сам он - словно туман;Имя коню - Молния,эль-Бохран.Мчит пророка на север десятикрылый гонец,Хлещет сирийский ветер,душит, и наконец,Весь запылён пустынею,сполохами палим,Сходит ночной наездникв спящий Иерусалим.В уединённом храмеждут Моисей и Христос,Вместе молятся троедо предрассветных рос.И в выси, откуда Солнцечуть видимо, как роса,Конь ездока возноситна Первые Небеса.Иерархии гигантские ширятся впереди:Между очами ангела - тысяча дней пути...Но на последнее Небо глагол непреклонный звал:Скрывают лицо Аллахасемьдесят покрывал,И за покрывалами - голос, как ста водопадов шум,Как опоясанный громоми молниямисамум:- Восстань и гряди, избранник, вдоль всех городов и стран,Провозглашай народамМой истинный Аль-Коран! -Головокруженье... омут...отпрянувшие Небеса,Звёзды, летящие вверх... Гаснущие голоса...Толща холодных туч...Старый кирпичстен...Ещё не остывшее ложеи плоти свинцовый плен.По-прежнему бдит над Меккойбелой кометы хвост,Дух песков остывающихи острых могучих звёзд.1933Титурель
- Кто ты, мальчик? куда?.. Твои волосыНежней королевского золота,Тебе пажом надо стать...Отчего ты один? Где мать?- Титурэль мое имя. Я вышел,Когда рассказал мне дедО песне: он сам её слышалИ прекраснее в мире нет.Ту песню ангелы пелиВ Сальватэрре, земле святой...Нет на свете другой мне цели,Как дорогак странетой.- Ты ошибся, дитя. ТудаНадо плыть по многим морям.Попадают даже судаТо к пиратам, то к дикарям;А когда каравелла в штормНа подводной рухнет скале -Яйца чаек, единственный корм,Испечёшь ты в тёплой золе.Но нечего будет пить,И когда оборвётся нить,Ты обрадуешься концу.Возвращайся ж, дитя, к отцу.Меняются годы, несутся года и года,Мужает упорство, духовная крепнет страда,И встречные птицы с небесным лучом на крылеВсё дальше и дальше манят его в путь по земле. - Кто ты, юноша? и куда?Благороднатвоя стать,Твои тонкие руки не знают труда,Тебе надо рыцарем стать!- Мне не надо быть рыцарем. В рубище сером,Как Спаситель ходил по земле,Я достигну скорей СальватэррыВ этом мире, лежащем во зле.- В Сальватэрру путь долог и крут.Далека твоя цель ѕ не дойти!Византийцы в рабы продадут,Сарацины убьют по пути.- Но не знаю другой я цели;Невозможен мне путь иной.Помолись о рабе Титурэле,О дороге его земной.Меняются страны, несутся года и года,Встают из-за моря империи и города,И плачутся ветры, и волны бушуют во мглеО пламенном хоре, которого нет на земле. - Без оружия?! Путник, зачемТы бредешь в эту степь один?Азра пала, пал Вифлеем,По пятам спешит Саладин!- Но к неверным проникну легче яБез оружия и щита.Да будут щитом мне вера моя,Смирение и нищета.- Э, мы тоже верили прежде,Пока от бед и утратНас хранило, подобно надежде,Имя Конрада Монферрат.Но погиб он - и пламень верыПобеды нам не стяжал:Оттеснены тамплиеры,И Тевтонский орден - бежал.Меняется время, несутся года и года,Нигде нет покоя, нигде, никогда, никогда -И чайки, и бури, и кедры на кажлой скалеТоскуют о хоре, которого нет на земле. - Мир тебе, страник Аллаха!Гостем быть удостой,Стопы от жаркого прахаПод кровом шатра омой.Ты стар, голова в сединах,Но вижу твой дух - в огне.Когда до святой МединыДойдешь - помолись обо мне.- Брат! Не святыня Каабы,Не царственный город ИсламаНе мудрость ученых арабов,Не светоч Христова Храма -Иная жжет меня рана,И жажда неутолимаНи пенной струей Иордана,Ни солнцем Иерусалима.Уж силы мои догорели,Но слава нищей судьбе...Молись о рабе Титурэле,Как я молюсь о тебе.В песках Сальватэрры влачатся года и года,-Барханы песчаные за чередой череда,-И лишь умирая, во всепоглощающей мгле,Услушит он голос, которого ждал на земле.Прострут ему ангелы дивную Кровь в Хрустале -Причастье и радость для мира, лежашего в зле,Чтоб в горних высотах, молчаньем и тайной объят,Хранил ее вечно незыблемый град Монсальват.И будут сходить от обители по ледникамНародоводители к новым и новым векам,Пока на земле хоть один еще есть пилигрим,Духовную жаждой, как пламенем смертным, палим.1934X x x
Мне радостно обнять чеканкой строк,Как влагу жизни -- кубком пира,Единство цели, множество дорогВ живом многообразье мира.И я люблю -- в передрассветный мигЧистейшую, простую негу:Поднять глаза от этих мудрых книгК горящему звездами небу.Как радостно вот эту весть вдохнуть --Что по мерцающему сводуНеповторимый уготован путьЗвезде,-- цветку,-- душе,-- народу.1935Восход души
X x x
Бор, крыши, скалы, -- в морозном дыме.Финляндской стужей хрустит зима.На льду залива, в крутом изломе,Белеет зябнущих яхт корма.А в Ваммельсуу, в огромном доме,Сукно вишнёвых портьер и тьма.Вот кончен ужин. Сквозь дверь налевоСлуга уносит звон длинных блюд.В широких окнах большой столовой --Закат в полнеба, как Страшный суд.Под ним становится снег багровымИ красный иней леса несут.Ступая плавно по мягким сукнам,По доскам лестниц, сквозь тихий домПодносит бабушка к страшным окнамМеня пред детски-безгрешным сном.Пылая, льется в лицо поток нам,Грозя в молчанье нездешним злом.Он тихий-тихий... И в стихшем домеМолчанью комнаты нет конца.Молчим мы оба. И лишь над нами,Вверху, высоко, шаги отца:Он мерит вечер и ночь шагами,И я не вижу его лица.Игрушечному медведю, пропавшему при аресте
Его любил я и качал,Я утешал его в печали;Он был весь белый и урчал,Когда его на спинку клали.На коврике он долго днемСидел притворно неподвижен,Следя пушинки за окномИ крыши оснеженных хижин.Читался в бусинках испугИ легкое недоуменье,Как если б он очнулся вдругВ чужом неведомом селенье.А чуть я выйду -- и уж вотОн с чуткой хитрецою зверяТо свежесть через фортку пьет,То выглянит тишком из двери.Когда же сетки с двух сторонНас оградят в постельке белой,Он, прикорнув ко мне, сквозь сонВдруг тихо вздрогнет теплым телом.А я, свернувшись калачом,Шепчу, тревожно озабочен:-- Ну, что ты, Мишенька? о чем?Усни. Пора. Спокойной ночи.И веру холил я свою,Как огонек под снежной крышей,О том, что в будущем раюМы непременно будем с Мишей.X x x
Она читает в гамаке.Она смеется -- там, в беседке.А я -- на корточках в пескеМой сад ращу: втыкаю ветки.Она снисходит, чтоб в крокетНа молотке со мной конаться...Надежды нет. Надежды нет.Мне -- только восемь. Ей -- тринадцать.Зов на прогулку под лунойОна ко взрослым повторила.И я один тащусь домой,Перескочив через перила.Она с террасы так легкоПорхнула в сумерки -- как птица...Я ж -- допиваю молоко,Чтоб ноги мыть и спать ложиться.Куда ведет их путь? в поля?Змеится ль меж росистых трав он?А мне -- тарелка киселяИ возглас фройлен: "Шляфен, шляфен!"А попоздней, когда уйдетМешающая фройлен к чаю,В подушку спрячусь, и пойметЛишь мать в раю, как я скучаю.Трещит кузнечик на лугу,В столовой -- голоса и хохот...Никто не знает, как могуЯ тосковать и как мне плохо.Все пламенней, острей в грудиВскипает детская гордыня,И первый, жгучий плач любвиХранится в тайне, как святыня.X x x