В социализме есть более старые, более интенсивные, более глубокие черты, чем приписал ему своей критикой общества Маркс. Они существовали без него и развивались помимо него и в противоречии с ним. Черты эти в крови, а не написаны лишь на бумаге. И только кровь решает судьбу будущего.
Нам не нужно больше тезисов, мы хотим самих себя.
Я рассчитываю на ту часть нашей молодежи, которая достаточно глубока, чтобы за пошлыми действиями, за плоскими речами, за лишенными ценности планами почувствовать сильное и непобежденное, то, что движется вперед по своему пути, несмотря ни на что; рассчитываю на юношество, в котором дух отцов воплотился в живые формы, делающие их, всех без исключения, без различия, способными, несмотря на нужду и отречение, осуществить судьбу, которую они в себе чувствуют, воплощением которой они являются, реализовать ее, гордясь, подобно римлянам, своим служением, повелевая в смирении, требуя от самих себя исполнения обязанностей, а не от других предоставления прав. Это сознание, подчиняющее единичное лицо целому, - наше самое святое и великое достояние, наследие суровых столетий, которое отличает нас от всех других народов, нас - самых молодых и последних представителей западной культуры.
Мировая война на закате западной культуры – это великий спор двух германских идей, которые, как все истинные идеи, не высказывались, а переживались.
…готовность умереть за что-то потустороннее.
… истинная революция – это революция всего народа, единый вскрик, единое прикосновение железной руки, единый гнев, единая цель.
Якобинцы были готовы всё и всех принести в жертву, потому что они сами жертвовали собою.
В такие минуты побеждают только собственной смертью.
От великого до смешного один шаг.
Карл Моор, заседающий в клубном кресле, свободолюбиво и терпимо относящийся ко всем охотникам за наживой, даже самым сомнительным, при условии, чтобы республиканско-парламентарно-демократический принцип сохранялся в неприкосновенности, чтобы были щедры на слова и умеренны в действиях, чтобы смелость, решимость, дисциплина в подчинении и остальные проявления сознания авторитетности заботливо устранялись из окружающей его среды.
Революционеры крупного масштаба всегда обладали тактическими способностями великих полководцев. Настроение одного часа решает вопрос о победе целой армии.
Чем больше проповедуют мировую революцию, тем менее опасной она становится.
И, наконец, необходимо принять во внимание быстро приближающийся и ограничивающий каждую революцию момент, когда народ в истинном смысле этого слова желает установления спокойствия и порядка любою ценой, и когда даже под сильным давлением революционного меньшинства нельзя принудить его занять определенную позицию в области принципиальных вопросов. Нет силы, которая могла бы отсрочить или устранить этот момент.
Прусский элемент как определенная совокупность чувства реальности, дисциплины, корпоративного духа и энергии — это залог веры в будущее;
В Германии есть ненавистные и обесславленные принципы, но презрение в Германии вызывает только либерализм. На немецкой почве он всегда представлял собой бесплодие, непонимание того, что было своевременно и необходимо, и что через двадцать лет он превозносил до небес, если не успевал уничтожить; неспособность принимать участие в работе или отказаться от нее, огульная и исключительно отрицательная критика, не как выражение личной воли к иному, как это было у социалистов времен Бебеля, а просто как следствие немощи.
Бранное слово «буржуа» в устах немецкого рабочего обозначает человека, который, по его мнению, не исполняет никакой профессиональной работы, который занимает положение в обществе не трудясь…
Именно благодаря этой безусловной самоуверенности и бессовестности своих действий английский народ достиг нынешнего своего развития.
Все эти блага ничего не стоят по сравнению с велением рыцарского долга.
Чтобы преодолеть прирожденную человеческую лень — прусская, социалистическая этика учит, что в жизни дело не в счастье, а в исполнении своего долга, в труде.
…идея социализма в ее глубочайшем значении: воля к власти, борьба за счастье не отдельных лиц, а целого.
Является ли конечной целью независимость благодаря богатству или сама независимость от него?
Идеи, вошедшие в кровь, в свою очередь требуют крови. Война есть вечная форма проявления высшего человеческого бытия, и государства существуют ради войны. Они представляют собой символы готовности к войне.
В стране, где труд должен был стать общей обязанностью и содержанием жизни, люди различаются между собой по тому, что они производят, а не по тому, чем они владеют.
Третье сословие — продукт города, занимающего равное положение с деревней, четвертое — продукт мирового города, уничтожающего деревню. Это лишенный душевных корней народ поздних состояний культуры; бродячая, бесформенная и враждебная формам масса, которая, скитаясь по каменным лабиринтам, поглощает вокруг себя живой остаток человечности, не имя родины, ожесточенная и несчастная, полная ненависти к прочным градациям старой культуры, которая для нее отмерла, она грезит об освобождении из своего невозможного состояния.
Третье сословие, собственно, было отрицательным понятием. Оно выражает собой мысль, что больше не должно быть никаких сословий. Четвертое же сословие снова уничтожает это равенство. Оно выдвигает один отдельный профессиональный класс, как образец социальной жизни; оно возвращается назад за рубеж 1789 года и выступает в качестве привилегированного сословие. Это заложено в понятии диктатуры пролетариата, господства класса, который не уверен в своем численном превосходстве.
Поэтому основные понятия Маркса ощущаются как моральные противоречия. Термины «социализм» и «капитализм» обозначают добро и зло в этой безрелигиозной религии. Буржуа — это дьявол, наемные рабочие — ангел новой мифологии; и достаточно только немного углубиться в вульгарный пафос коммунистического манифеста, чтобы под этим покровом узнать индепендентское христианство.
…перед взором же Маркса открывается идеал пролетарского рая, в котором пролетарий обладает всем без всяких усилий — таков конечный смысл экспроприации счастливых.
Марксизм – это капитализм рабочего класса
Величие зрелища в его бесцельности. Так воспринимал это Гёте. Но эту жизнь, которую мы получили в дар, эту окружающую нас действительность, куда бросила нас судьба, наполнить наибольшим содержанием, жить так, чтобы мы могли гордиться собой, так поступать, чтобы оставить по себе что-нибудь в постоянно меняющейся жизни — вот наша задача. Мы не «люди в себе. Это идеология прошлого. Мировое гражданство — жалкая фраза. Мы люди определенного столетия, определенной нации, определенного круга и типа». Это необходимые условия, чтобы мы могли придать нашему существованию смысл и глубину, быть деятельными, согласно уже самому слову деятель.
Утверждение, будто идеи творят мировую историю, представляет собой болтовню заинтересованных писак. Идей не высказывают. Художник созерцает их, мыслитель их чувствует, государственный деятель и солдат их осуществляют. Идеи осознаются только, когда они входят в кровь, инстинктивно, а не путем абстрактного размышления. Они доказывают свое существование народным духом, типом человека, символикой действий и произведений; и знают ли вообще об этих идеях люди, через которых они проявляются, говорят ли они о них, пишут об этом или нет, правильно ли при том или ложно их толкуют — все это несущественно. Жизнь — это первое и последнее, и жизнь не знает системы, программы, разума; она существует ради себя самой и благодаря себе самой, глубокий порядок, в котором она осуществляется, можно лишь видеть и ощущать — и потом, быть может, описать, — но не разделять на хорошее и дурное, правильное и ложное, полезное и желательное.
Существует только один исход вечной борьбы — смерть.
Ибо капитал — это великое слово, в котором выражено английское восприятия собственности. Капитал означает хозяйственную энергию; это оружие, с которым выступают на борьбу за успех. Французским кавалерам и рантье здесь противостоят короли биржи, керосина и стали, наслаждение которых состоит в сознании своего хозяйственного всемогущества. Что простуда может создать во всем мире падение курса, что телеграмма из трех слов может вызывать катастрофы на другой стороне земного шара, что торговля и промышленность целых стран зависят от оказываемого этими новыми королями кредита — все это составляет их понятие собственности и именно частной собственности. Нужно уметь оценить весь пафос этого слова.
Вместо авторитарного социализма англосаксонский миллиардер утверждает поистине великолепный частный социализм, благотворительность и призрение крупного масштаба, в котором сама власть становится наслаждением, и народ, получающий подаяние, в моральном отношении побеждается. За блестящей формой, в которой расходуются эти миллионы, забывают, как они приобретены: это способ тех давних корсаров, которые при праздничном пиршестве в завоеванном замке бросали пленным крохи со своего стола. Этот добровольный отказ от части собственности укрепляет силу всей собственности. И вопрос, должен ли этот акт свободной воли быть превращен в обязанность, определенную законом, по существу лежит в основе принципиального спора между хозяйственными партиями будущего в Англии и Америке. Теперь намечается тенденция обширные хозяйственные области, не приспособленные к спекуляции, подобно рудникам и железным дорогам, передавать в руки правительства мнимого государства, но при этом незаметно сохраняется власть превращать это правительство, при помощи демократических форм парламентаризма, то есть путем оплаты выборов и газет, вербуя таким образом избирателей и читателей, — в исполнительный орган для ведения частных дел. В этом ужасная опасность порабощения мира торгашеством.
Республика ныне означает, если отбросить в сторону все иллюзии, продажность исполнительной власти частному капиталу.
Русский рабочий… бежавший от земли пахарь и косарь, исполненный ненависти к чужой далекой силе, оторвавшей его от его прирожденного призвания, от связи с которым его душа все же не может освободиться.
Планы и мысли — ничто без власти. Дорога к власти предуказана: лучшая часть немецкого рабочего класса объединяется с лучшими носителями старопрусского государственного инстинкта в обоюдной решимости основать строго социалистическое государство — произвести демократизацию в прусском смысле; они спаяны единым чувством долга, сознанием великой задачи, волей к повиновению, чтобы повелевать, готовностью умереть, чтобы победить, силой принести какие угодно жертвы, чтобы осуществить то, для чего мы родились, чтобы утвердить то, что мы есть, что без нас не могло бы быть.
Мы социалисты. Мы не хотели бы ими быть напрасно.
Из послесловия А. М. Руткевича:
Типичным представителем «консервативной революции» был вообще не кабинетный ученый или партийный доктринер, но «человек действия», достаточно образованный для того, чтобы в промежуток между теми или иными схватками написать несколько статей, роман, философское эссе, а затем снова взяться за оружие.
Вожди социал-демократии оказались лучшими слугами либерализма, который был так изображен Меллером: «Либерализм хоронил культуры. Он уничтожал религии. Он разрушал отечества. Он был саморазложением человечества»
Главным идеологом этого направления можно считать Эдгара Юлиуса Юнга. Он дал такое определение: «Консервативной революцией мы называем восстановление всех тех изначальных законов и ценностей, без которых человек утрачивает связь с природой и с Богом и не может установить никакой истинный порядок».