Комната в доме городничей. За столом городничая, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, судья, Машка подает кофий.
Антонина Антоновна: - Я пригласила вас, госпо… В общем, я пригласила вас с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор.
Ляпкина-Тяпкина: - Как ревизор?
Земляника: - Какой ревизор?
А.А.: - Ревизор из Петербурга, инкогнито. И еще с секретным предписаньем.
Ляпкина-Тяпкина: - Вот те на!
Земляника: - Вот не было заботы, так подай!
Хлопова: - Господи боже! еще и с секретным предписаньем!
А.А.: - Я как будто предчувствовала: всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывала: черные, неестественной величины! пришли, понюхали — и пошли прочь.
Л-Т: - Да, обстоятельство… необыкновенно, просто необыкновенно.
Земляника: - Что-нибудь недаром.
Хлопова: - Зачем же к нам ревизор?
А.А.: - Зачем! Так уж, видно, судьба! До сих пор подбирались к другим городам. Теперь пришла очередь к нашему.
Ляпкина-Тяпкина: - Я думаю здесь тонкая и больше политическая причина. Россия… да… хочет вести войну, и подослала чиновника, узнать, нет ли где измены.
Антонина Антоновна: - Эк куда хватили! В уездном городе измена!
Ляпкина-Тяпкина: - Нет, я вам скажу, вы не того… Вы не… Начальство имеет тонкие виды и на ус, поверьте, мотает…
Антонина Антоновна: - Мотает или не мотает, а я вас, предуведомила. Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть богоугодные заведения.
Земляника: - О! насчет врачеванья мы взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше; лекарств дорогих не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет.
А.А: - Вам тоже посоветовала бы, Анна Федоровна, обратить внимание.
Л-Т: - А я открыто говорю: да, беру взятки. Но – чем? Борзыми щенками.
Антонина Антоновна: - Ну, щенками или чем другим, всё взятки.
Л-Т: - Ну, нет, вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей…
А.А: - Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, каждое воскресенье бываю. А вам, Любовь Лукинишна, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться насчет учителей. Люди они конечно ученые, но имеют очень странные поступки. Один, например, вот этот… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу. Вот этак (делает). Из этого чорт знает что может произойти.
Хлопова: - Что ж с ним делать-то? Он от доброго сердца, а мне выговор…
А.А.: - То же замечу и об (С.А. подсказывает) и об учителе по исторической части. Я раз слушала: покамест говорил об ассириянах и вавилонянах – еще ничего, а добрался до (снова подсказка) Македонского… Я ж подумала, что пожар. Сбежал с кафедры и, что силы есть стулом об пол. Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? Убыток казне.
Х.: - Да, горяч. Говорит: как хотите, а для науки я и жизни не пощажу.
А.А: - Да уж, закон судеб: умный человек или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси… Инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: а вы здесь, голубчики! А кто, скажет, здесь судья? – Ляпкина-Тяпкина. А подать сюда Ляпкину-Тяпкину! А кто попечитель богоугодных заведений? – Земляника. А подать сюда Землянику! Вот что худо.
Вбегает Шпекина.
Шпекина: - Что, какой чиновник едет?
Антонина Антоновна: - А вы не слышали?
Шпекина: - Слышала. От Петра Ивановича Бобчинского. Он только что был у меня.
Антонина Антоновна: - Ну что? как вы думаете об этом?
Шпекина: - Думаю, война с турками будет.
Ляпкина-Тяпкина: - В одно слово! А я что говорю!
Шпекина: - Война. С турками. Это всё француз гадит.
А.А.: - Какая война с турками! нам плохо будет, а не туркам.
Шпекина: - А если так, то не будет войны с турками.
А.А: - Послушайте, Инна Кузьминична, нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли в нем какого-нибудь донесения или просто переписки. Если же нет, то можно опять запечатать; впрочем, можно даже и так отдать письмо, распечатанное.
Шпекина: - Ну, этому не учите, это я делаю не то, чтоб из предосторожности, а больше из любопытства. Иное письмо с таким наслажденьем прочтешь.
Ляпкина-Тяпкина: - Да, нехорошее дело заварилось!
Входят запыхавшись Бобчинский и Добчинский
Бобчинский. Чрезвычайное происшествие!
Добчинский. Неожиданное известие!
Все: Что? что такое?
Добчинский. Приходим с Петром Ивановичем в гостинницу…
Добчинский (перебивая): - Э, позвольте, Петр Иванович, я расскажу.
Бобчинский: - Э, нет позвольте уж я…
Добчинский: - Да вы собьетесь и не припомните всего.
А.А.: - Да говорите, ради бога, у меня сердце не на месте.
Б: - Позвольте, я всё по порядку. Уж пожалуста, не перебивайте, Петр Иванович. Только что мы входим в гостиницу, как вдруг молодой человек…
Д (перебивая): - Недурной наружности, в партикулярном платье…
Б: - Ходит по комнате, и в лице этакое рассуждение… физиономия…
Д: - …поступки… и здесь (вертит рукою у лба) много, много всего.
Б: - Я будто предчувствовал и говорю Петру Ивановичу: здесь что-нибудь неспроста
Добчинский: - Да. А Петр-та Иванович уж подозвали трактирщика… В общем, молодой человек этот чиновник, едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков…
Бобчинский: - А едет, говорит, в Саратовскую губернию и престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, забирает всё на счет и ни копейки не хочет платить. Э! говорю я Петру Ивановичу…
Добчинский: - Нет, Петр Иванович, это я сказал: Э.
Бобчинский: - Сначала вы сказали, а потом и я сказал. Э!
ХОРОМ: - Э-э-э! сказали мы с Петром Ивановичем.
Антонина Антоновна: - Две недели! (В сторону.) Батюшки, сватушки, выносите, святые угодники!
Входит Частная Приставша.
А.А.: - А, Степанида Ильинична, куда запропастились?
ЧП: - Да я тут, за воротами.
А.А.: - Чиновник-то из Петербурга – приехал. Вы там распорядились?
ЧП: - Да, как вы и приказывали. Послала подчищать тротуар.
Антонина Антоновна: - А Держиморда где?
ЧП: - Держиморда поехала.
Антонина Антоновна: - А Прохоров пьян?
Частный пристав. Пьян.
А.А.: - Послушайте, вы сделайте вот что. Надо разметать наскоро старый забор возле сапожника, и поставить веху, чтоб было похоже на планировку. Чем больше ломки, тем больше означает деятельности градоправителя… Да, и если спросят, отчего не выстроена церковь, на которую была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что началась строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представляла. А то, пожалуй, кто-нибудь скажет, что она и не начиналась. Едем, едем, Петр Иванович.
Вбегает Марья Антоновна.
Марья Антоновна: - Где ж, где ж они? Ах, боже мой…
Антонина Антоновна: - После, голубушка. После.
Все уходят.
Картина вторая
Маленькая комната в гостиннице. Постель, стол, чемодан, пустая бутылка, сапоги, платяная щетка и прочее.
Осипова лежит на постеле.
Осипова: - Чорт побери, есть-то как хочется!.. Второй месяц как из Питера! Профинтил дорогою денежки, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится. Вишь ты, нужно в каждом городе показать себя. «Эй, Осипова, ступай, посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед». Добро бы что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой. С проезжающим знакомится, а потом в картишки – вот тебе и доигрался!.. Надоела такая жизнь! В Питере лучше, деньги бы только были... Иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например. А, боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи.
Входит Хлестаков.
Хлестаков: - Табаку нет?
О.: - Да где ж ему быть-то! четвертого дня последнее выкурили.
Хлестаков (ходит и разнообразно сжимает губы, наконец говорит громким и решительным голосом). Послушай, эй, Осипова!
Осипова: - Чего изволите?
Х.: (громким, но не столь решительным голосом). Ты ступай туда.
Осипова: - Куда?
Х. (голосом вовсе не решительным и не громким, очень близким к просьбе): - Вниз, в буфет… Скажи… чтобы дали пообедать.
Осипова: - Да я и ходить не хочу. Хозяин сказал, что больше не даст.
Хлестаков. Как это он смеет не дать. Вот еще вздор!
О.: - А еще, говорит, к городничей пойдет. Вы, говорит, мошенники. Мы-де, говорит, этаких широмыжников и подлецов видали.
Хлестаков: - А ты так уж и рада мне всё это сейчас пересказывать.
О.: - Говорит: этак всякой приедет, задолжается, после и выгнать нельзя. Я, говорит, шутить не буду, я прямо с жалобою, чтоб в тюрьму.
Хлестаков. Ну, полно. Ступай, скажи ему…
Осипова: - Да лучше я самого хозяина позову.
Хлестаков. Ну ступай, чорт с тобой! позови хозяина.
Осипова уходит.
Хлестаков: - Ужасно как хочется есть… Немножко прошелся; думал, не пройдет ли аппетит – нет, не проходит… Да, если б в Пензе не покутил, стало бы денег доехать домой… Какой скверный городишка! (Насвистывает) Так есть хочется, как еще никогда не хотелось! Штаны, что ли, продать. Нет уж, лучше поголодать, да приехать в петербургском костюме… Жаль, Иохим не дал кареты, а то хорошо бы подкатить эдаким чортом к какому-нибудь соседу под крыльцо, с фонарями, а Осипову одеть в ливрею. Как бы все переполошились: «кто такой, что такое?», а лакей, золотая ливрея, входит (вытягиваясь и представляя лакея:) «Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что такое „прикажете принять“... Тьфу, даже тошнит, так есть хочется.
Входит Осипова.
Осипова: - Несут обед.
Х. (подпрыгивает на стуле). Несут! несут! несут!
Слуга (с тарелками и салфеткой): - Хозяин в последний раз дает.
Х.: - Хозяин, хозяин… Плевать я хотел на твоего хозяина! что там такое?
Слуга. Суп и жаркое.
Хлестаков. Как, только два блюда?
Слуга. Только.
Хлестаков. Ты скажи ему: что это в самом деле такое!.. этого мало.
Слуга. А хозяин говорит, что еще много.
Хлестаков. А соуса почему нет?
Слуга. Соуса нет.
Хлестаков. Отчего же нет! я видел сам, проходя мимо кухни, там много готовилось. И в столовой двое каких-то коротеньких человека ели семгу и еще много кой-чего.
Слуга. Да оно-то есть, пожалуй, да нет.
Хлестаков. Как нет?
Слуга. Да уже нет.
Хлестаков. А семга, а рыба, а котлеты?
Слуга. Это для тех, которые почище.
Х.: Поросенок ты!.. Как же они едят, а я не ем? отчего же я, чорт возьми, не могу так же? разве они не такие же проезжающие, как и я?
Слуга. Они деньги платят.
Х.: - Я с тобою, дура, не хочу рассуждать; (наливает суп и ест) что это за суп? Просто воды налила в чашку: никакого вкуса нет, только воняет. Я не хочу этого супа, дай другого.
Слуга. Хозяин сказал, коли не хотите, то и не нужно.
Х. (защищая рукою кушанье). Ну, ну, ну… оставь (ест) Боже мой, какой суп! Думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супа. Какие-то перья плавают вместо масла (режет курицу). Ай, ай, ай, какая курица!.. дай жаркое! там супу немного осталось, Осипова, возьми себе. (режет жаркое.) Что это за жаркое? Это не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.) Мошенники, чем они кормят? (Ковыряет пальцем в зубах.) Подлецы! совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя (Вытирает рот салфеткой.) Больше ничего нет?
Слуга. Нет.
Хлестаков. Хотя бы какой-нибудь соус или пирожное.
Слуга убирает и уносит тарелки вместе с Осиповой.
Хлестаков. Право, как будто и не ел… Послать купить хоть сайку.
О. (входит): - Там чего-то городничая приехала, осведомляется.
Х.: - Успели пожаловаться! Да я ей прямо скажу: как вы смеете, как вы?..
Входит Городничая, останавливается. Смотрят друг на друга, выпучив глаза.
Антонина Антоновна (робко): - Желаю здравствовать!
Хлестаков (кланяется): - Мое почтение…
Антонина Андреевна: - Извините.
Хлестаков: - Ничего.
А.А.: - Обязанность моя, как градоначальницы, заботиться о том, чтобы проезжающим и всем благородным людям никаких притеснений…
Х.: - Я не виноват… я, право, заплачу, мне пришлют из деревни. Он сам виноват: говядину подает твердую, как бревно; а суп – он чорт знает чего плеснул туда, а чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем.
А.А.(робея) - Извините. На рынке говядина всегда хорошая. Я уж не знаю, откуда он берет такую. Позвольте предложить вам переехать на другую квартиру.
Х.: - Нет, не хочу. Я знаю, что значит на другую квартиру… Какое вы имеете право. Да как вы смеете?.. Да я… Я служу в Петербурге. Я не пойду! Я прямо к министру! (Стучит кулаком по столу.)
А.А. (вытянувшись и дрожа всем телом): - Помилуйте, не погубите! Муж, дети маленькие…
Х.: Да мне-то мне какое дело? Оттого, что у вас муж и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно! Нет, благодарю покорно, не хочу.
А.А. (дрожа): - По неопытности, ей богу по неопытности. Недостаточность состояния. Казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Хлестаков. Да мне-то что? Я же говорю: я заплачу, но у меня теперь нет! Я потому и сижу здесь, что у меня ни копейки.
Антонина Антоновна: - Нет, если вы имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готова. Моя обязанность помогать проезжающим.
Х: - Да, дайте мне взаймы; мне бы только рублей двести, или хоть даже и меньше.
Ант. Ант. (поднося бумажки): - Ровно двести, и не трудитесь считать.
Хлестаков (принимая деньги): - Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю их из деревни, у меня это вдруг…
А.А. (Доб-у): - Ну слава богу! Я таки ему, вместо двухсот, четыреста ввернула.
Хлестаков: - Эй, Осипова! (к визитерам) а что ж вы стоите? сделайте милость, садитесь, прошу покорнейше. Осипова! (выходит)
А.А.(вдогонку): - Ничего, мы и так постоим. (Добчинскому) Хочет, чтобы считали его инкогнитом. Хорошо, прикинемся, будто совсем и не знаем, что он за человек. (В сторону двери) Мы тут, прохаживаясь по делам, вот с Петром Ивановичем, зашли осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, и вот, как будто в награду такое приятное знакомство.
Х (возвр.): - Я тоже очень рад. Без вас, признаюсь, совсем не знал, чем заплатить.
Антонина Антоновна: - Осмелюсь спросить, куда ехать изволите?
Хлестаков: - В Саратовскую губернию, в собственную деревню.
Антонина Антоновна: - В Саратовскую? Благое дело!..
Х: - Батюшка меня требует. Рассердился, что ничего я не выслужил в Петербурге. Послать бы самого потолкаться в канцелярию.
Антонина Антоновна: - И надолго изволите ехать?
Х: - Право, не знаю. Я не могу без Петербурга. Душа жаждет просвещения.
А.А: - Справедливо изволили заметить. Что ж делать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще, когда будет. Кажется, эта комната несколько сыра.
Хлестаков: - Скверная комната, и клопы как собаки кусают.
Антонина Антоновна: - Скажите! такой просвещенный гость, и терпит от негодных клопов! Да и темно в этой комнате.
Хлестаков. Да, совсем темно…
Антонина Антоновна: - Осмелюсь ли просить вас…
Хлестаков. А что?
Антонина Антоновна: - Да у меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Ей богу от простоты души предложила.
Хлестаков: - Да я с удовольствием.
А.А.: - А уж как я буду рада! А уж как муж обрадуется!
Хлестаков: - Покорно благодарю.
Антонина Антоновна: - Не угодно ли будет вам осмотреть теперь некоторые заведения в нашем городе, богоугодные и другие.
Хлестаков: - А что там такое?
Антонина Антоновна: - А так, посмотрите, какое у нас течение дел… Хлестаков. С большим удовольствием.
Антонина Антоновна: - А если будет желание, оттуда в уездное училище, осмотреть как у нас преподаются науки.
Хлестаков. - Извольте, извольте.
Антонина Антоновна: - Потом посетим острог и городские тюрьмы.
Хлестаков. Да зачем же тюрьмы? Уж лучше богоугодные заведения.
Антонина Антоновна: - Как вам угодно. Вы в своем экипаже или вместе со мною на дрожках?
Хлестаков: - Да, я лучше с вами на дрожках поеду.
А.А. (нервно): - Ну, Петр Иванович, вам теперь нет места.
Добчинский: - Ничего, я так.
А.А.: (Добчинскому) – Бегите к мужу, предупредите, что и как (тот срывается, она - Хлестакову): - Прошу покорнейше!
Пропускает его вперед и следует за ним
Занавес.
Картина третья.
Антон Андреич и Марья Антоновна у окна.
М.А.: - Через минуты две всё узнаем... А вон и Добчинский.
Вбегает Добчинский.
Марья Антоновна. Здравствуйте, Петр Иванович.
Добчинский (запыхавшись). Антонина Антонна прислала.
Марья Антоновна: - Ну, да он кто такой? генерал?
Д.: - Не генерал. А не уступит генералу. Такое образование и важные поступки. Сначала принял было Антонину Антонну сурово; говорил, что не хочет сидеть за неё, но потом переменил мысли, и, славу богу, всё пошло хорошо. Поехали осматривать богоугодные заведения…
Марья Антоновна: - Да каков он собою? что, стар или молод?
Добчинский: - Молодой, молодой человек: лет двадцати трех; а говорит как старик. Извольте, говорит, я поеду: и туда, и туда… (размахивает руками) Я, говорит, и пописать и почитать люблю, но в комнате, говорит, немножко темно.
Марья Антоновна: - А собой каков: брюнет или блондин?
Д.: - Нет, больше шатен, и глаза такие быстрые, как зверки, так в смущенье даже приводят. Ну, я побегу посмотреть, как там он обозревает.
Марья Антоновна: - Ступайте, ступайте, я не держу вас.
Добчинский исчезает
Марья Антоновна: - Ну, папинька, нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка; боже сохрани, чтобы не осмеял. Тебе приличнее всего надеть голубое. С мелкими оборками. А я надену цветное… Машка! Встречай!..
Уходит. Папинька за ней.
Входит Машка с большой сумкой. За ней Осипова.
Осипова: - Куда тут?
Машка: - Сюда, сюда. Скоро будет генерал?
Осипова: - Какой генерал?
Машка: - Да ваш.
Осипова: - Да какой он генерал?
Машка: - А разве нет?
Осипова: - Генерал, да только с другой стороны.
Машка: - Вишь ты! то-то у нас сумятицу подняли.
Осипова: - Слушай, малая, ты приготовь-ка чего-нибудь поесть.
Машка: - Да для вас еще ничего не готово; простова блюда вы не будете кушать., а уж как барин сядет, так и вам того же кушанья отпустят.
Осипова: - Ну, а простова-то, что у вас есть?..
Машка: - Щи, каша да пироги.
Осипова: - Давай!.. Ничего, всё будем есть. Там другой выход есть?
Машка: - Есть. (Оба несут чемодан в боковую комнату.)
Входит Хлестаков; за ним городничая, далее Земляника, Ляпкина-Тяпкина, Шпекина, Хлопова, Добчинский и Бобчинский…
Х.: - А мне нравится у вас. В других городах мне ничего не показывали.
А.А.: - В других чиновники больше заботятся о своей пользе; а здесь, можно сказать, нет другого помышления, кроме чтобы заслужить внимание начальства.
Х: - И завтрак хорош. Я совсем объелся. У вас каждый день бывает такой?
Антонина Антоновна: - Нарочно для приятного гостя.
Хлестаков: - Я люблю поесть. Как называлась та рыба?
Земляника: - Лабардан.
Х: Очень вкусная. А где это мы завтракали? в больнице, что ли? Там стояли кровати. А больные выздоровели? там их, кажется, не много.
Земляника: - Человек десять осталось; а прочие да, выздоровели. Уж такой порядок. С тех пор как я приняла начальство все, как мухи, выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров, и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Хлестаков. Скажите, а нет ли у вас каких-нибудь развлечений, где бы можно было, например, поиграть в карты?
А.А.: - Боже сохрани! Я карт и в руки никогда не брала; даже не знаю, как играть в эти карты. Смотреть не могу на них равнодушно: и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение нападет, что просто плюнешь. Лучше уж употребить время на пользу государственную.
Хлестаков: - Ну, нет, это вы напрасно… Иногда очень даже заманчиво поиграть.
Входят Антон Андреич и Марья Антоновна.
А.Антоновна: - Осмелюсь представить семейство мое: муж и дочь.
Хлестаков (раскланиваясь дочери): - Как я счастлив, сударыня, что имею удовольствие вас видеть.
Марья Антоновна: - Нам еще более приятно видеть такую особу.
Хлестаков: - Помилуйте, совершенно напротив: мне еще приятнее.
Антонина Антоновна: - Как можно! Вы это говорите для комплимента. Прошу покорно садиться (сама усаживается).
Хлестаков: - Ну, если вы так уж непременно хотите (садится рядом, и опять к дочери) Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.
Марья Антоновна: - Как можно-с, вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю. Я живу в деревне…
Хлестаков: - Да… деревня впрочем тоже имеет свои пригорки, ручейки… Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом. Эх, Петербург! что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю. Нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: „Приходи, братец, обедать“. Я только на две минуты захожу в департамент с тем только, чтобы сказать: это вот так, это вот так, а там уж чиновник для письма, эдакая крыса, пером только: тр, тр… пошел писать. И сторож летит еще на лестнице за мною с щеткою: позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу (Остальным) Что вы стоите? пожалуста, садитесь!
Те – наперебой:
- Чин такой, что еще можно постоять…
- Мы постоим…
- Не извольте беспокоиться.
Х.: - Без чинов, прошу садиться (все садятся, стоять остается только Антон Андреич) Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: „Вон“, говорят, „Иван Александрович идет!“ А раз меня приняли даже за главнокомандующего, солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит: ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего.
Антонина Антоновна: - Скажите, как! (общее одобрение)
Х.: - Да меня уже везде знают. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пу(невнятно)иным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пу(невнятно)ин?“ – „Да так, брат“, отвечает бывало: „так как-то всё“… Большой оригинал. Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю. На столе, например, арбуз – в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку – пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякой день на балах. Там у нас и вист свой составился. Министр иностранных дел, французский посланник, немецкий посланник и я. И уж так уморишься играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж, скажешь только кухарке: „На, Маврушка, шинель…» (падает – ловят и снова рассаживаются) Иной раз и министр… (Антонина Антоновна и прочие встают со стульев.) Мне даже на пакетах пишут: ваше превосходительство. Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, куда уехал неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов брались, но подойдут, бывало: нет, мудрено. Кажется и легко на вид, а, рассмотришь – просто чорт возьми. Видят, нечего делать – ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! каково положение, я спрашиваю? „Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!“ Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате; хотел отказаться, но думаю, дойдет до государя; ну, да и послужной список, тоже… „Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю“, говорю, „так и быть“, говорю, „я принимаю, только уж у меня: ни, ни-ни!.. уж у меня ухо востро! уж я… я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да, я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (снова подскальзывается и чуть не на пол, но с почтеньем поддерживается чиновницами)
Антонина Антоновна: - А ва-ва-ва… ва.
Хлестаков (отрывисто). Что такое?
А.Антоновна: - А ва-ва-ва… Ва-ва-ва… шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть… комната и всё, что нужно.
Хлестаков: - От-дох-нуть?? Вздор! (городничая хватается за сердце, Хлестаков смеется) Извольте, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош… я доволен, я доволен. Лабардан! Лабардан! (уходит, за ним Антон Андреич и другие)
Б. - Вот это, Петр Иванович, человек-то. Вон оно что значит человек.
Д. - Страшно просто. А отчего, и сам не знаешь. А ну как проспится, да и махнет донесение (Уходит вслед за остальными) Прощайте, сударыни!
Антонина Антоновна: - Какой приятный!
Марья Антоновна: - Милашка!
А.А.: - А какое обращение! Приемы и всё это такое…
Марья Антоновна: - Он всё на меня глядел…
Антонина Антоновна: - Да где ему смотреть на тебя? и с какой стати?
Марья Антона: - Право, маминька: всё на меня. И как начал говорить о литературе, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками.
А.А.: - Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь бы только. „А“, говорит себе: „дай уж посмотрю на нее“.
Входит Антон Андреич.
А.Антоновна: - Что? (Муж неопределенно пожимает плечами) Ну, если хоть половина из того, что он говорил, правда? С министрами играет и во дворец ездит… (еще подумав) Чорт его знает...
Марья Антоновна: - А я не ощутила робости, просто видела в нем образованного светского человека, а о чинах его мне и нужды нет.
Антон А.: - Ну, уж вы – женщины (жене) Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
А.А.: - А об этом советую не беспокоиться. Мы кой-что знаем такое
Антон Андреич: - Ну, уж с вами говорить!.. (уходит)
Появляется Осипова, и он возвращается, так и не уйдя
Антонина Антоновна (к Осиповой): - Ну что? спит?
Осипова: - Нет еще, немножко потягивается.
Антонина Антоновна: - Тебя как зовут?
Осипова: - Осипова.
Антонина Антоновна: - Ну, что, тебя накормили хорошо?
Осипова: - Накормили хорошо.
Ант.Ант.: - Ну, что, скажи: к барину много ездит графов и князей?
Марья Антоновна: - Послушай, Осипова, а какой Иван Александрович хорошенькой!
Антонина Антоновна: - А что, скажи, Осипова, как он…
Антон Андреич: - Да перестаньте пожалуйста!.. Чин-то у него какой?
Осипова: - Чин обыкновенный.
А.Антоновна: - Ах, боже мой, вы всё с глупыми расспросами! не дадите поговорить о деле. Он что, строг? любит распекать или нет?
Осипова: - Порядок любит. Уж ему чтобы всё было в исправности.
Антон Андреич: - А мне очень нравится твое лицо, друг!
Антонина Антоновна: - Да, ты, должно быть, хороший человек…
Марья Антоновна: - А он там в мундире ходит, или…
А.А.: - Да что вы как трещотки какие (К Осиповой) Ты, право, мне очень нравишься. А в дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик; оно теперь холодновато. Так вот тебе на чай.
Осипова (принимая деньги). А покорнейше благодарю. Дай бог и вам всякого здоровья; бедный человек, помогли ему.
Антон Андреич: - А что, друг…
Антонина Антоновна: - Послушай, Осипова…
Марья: - Осипова, душенька! А какие глаза Ивану Александровичу больше всего нравятся?.. А какой миленькой у него носик!
Антонина Антоновна: - Да постой, дайте вы мне!.. (к Осиповой) А вот скажи, пожалуйста, на что Иван Александрович больше обращает внимание, то есть что ему в дороге больше нравится?
О: - Любит он по рассмотрению, что как придется. Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было хорошее.
Антонина Антоновна: - Хорошее?
О: - Да, хорошее. Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осипова, хорошо тебя угостили?» «Плохо, говорю, ваше благородие!» «Э, говорит, Осипова, это нехороший хозяин» - «Ты, говорит, напомни мне, как приеду» – «А, думаю себе (махнув рукою), бог с ним! я человек простой».
Антонина Антоновна: - Хорошо, и дело ты говоришь. Там я тебе… ну, в общем, на чай… Ну и вот еще и на баранки.
О: - За что жалуете? (прячет) разве уж выпью за ваше здоровье.
Марья Антоновна: - Лучше поцелуй, душенька, своего барина!
Антон Андреич: - Приходи, Осипова, ко мне! тоже получишь.
Антонина Антоновна, мягко говоря, несколько удивлена.
Антон Андреич смущен.
Из другой комнаты слышится спасительный кашель Хлестакова.
Антон Андреич: - Чш! (Поднимается на цыпочки) Боже вас сохрани шуметь! идите себе! полно уж вам…
А.Антоновна: - Пойдем, Машинька! я тебе скажу, что я заметила у гостя, такое, что нам вдвоем только можно сказать (уходят).
Антон Андреич: - О, уж там наговорят!
Осипова: - Ну что, пошли, друг?
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же комната в доме городничего.
Осторожно почти на цыпочках толпятся: Ляпкина-Тяпкина, Земляника, Шпекина, Хлопова, Добчинский и Бобчинский, в полном параде и мундирах. Выходит Хлестаков с заспанными глазами.
Хлестаков: - Я, кажется, всхрапнул порядком. Здесь, вижу, можно с приятностию проводить время. Но мне нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то, чтобы из интереса.
Ляпкина-Тяпкина: (про себя). Боже! вынеси благополучно; так коленки и ломает. (Вслух, вытянувшись) Имею честь представиться: судья здешнего уездного суда Ляпкина-Тяпкина.
Хлестаков: - Прошу садиться. Так значит судья?
Л-Т: - С 816-го избрана и продолжаю должность до сего времени.
Хлестаков: - А выгодно однако же быть судьею?
Л-Т: - За три трехлетия представлена к Владимиру 4-й степени с одобрения со стороны начальства.
Хлестаков: - А мне нравится Владимир. Вот Анна 3-й степени уже не так. Что это у вас в руке?
Ляпкина (потерявшись и роняя на пол ассигнации): - Ничего-с.
Хлестаков: - Как ничего. Я вижу, деньги упали?
Ляпкина (дрожа всем телом). - Никак нет-с. (В сторону) О боже! вот уж я и под судом! и тележку подвезли схватить меня.
Хлестаков (подымая): - Да, это деньги.
Ляпкина (в сторону). - Ну, всё: пропала! пропала!
Хлестаков: - А знаете что: дайте их мне взаймы…
Ляпкина (поспешно). - С большим удовольствием.
Хлестаков: - Я, знаете, в дороге издержался: то да сё…
Ляпкина: - Помилуйте! это такая честь… слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить…
Хлестаков: - Я вам из деревни сейчас их пришлю.
Ляпкина: - Как можно!.. (Приподымается со стула) Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?
Хлестаков: - Какого приказанья?
Ляпкина: - Ну, не дадите ли какого приказанья здешнему суду?
Хлестаков: - Зачем же? Судья – хороший человек!
Ляпкина (раскланиваясь и уходя, в сторону). Ну, город наш!
Шпекина: - Имею честь представиться: почтмейстер, надворный советник Шпекина.
Хлестаков: - А! Садитесь. Ведь вы здесь всегда живете?
Шпекина: - Точно так.
Хлестаков: - А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно… ну, что ж? Ведь не столица. Не правда ли?
Шпекина: - Совершенная правда.
Хлестаков: - Но ведь в маленьком городке можно прожить счастливо.
Почтмейстер. Так точно-с.
Х: - Нужно только, чтобы тебя уважали, любили искренно, да?
Шпекина: - Совершенно справедливо.
Х: - Рад, что мы одного мнения... Меня, конечно, назовут странным, но уж такой характер (глядя в глаза) В дороге поиздержался. А смерть как не люблю отказывать себе в дороге, да и к чему?
Шпекина: - К чему?
Хлестаков: - Не дадите мне триста рублей взаймы?
Шпекина: - ПОчту…
Хлестаков: - Што – ПОчту?
Шпекина: - Почту за величайшее счастие. Вот, извольте.
Хлестаков: - Очень благодарен.
Почтмейстер (Встает) Не смея долее…
Х: - Почтмейстер, мне кажется, тоже очень хороший человек.
Хлопову буквально выталкивают вперед.
Хлопова (не без трепета): - Имею честь
Хлестаков: - Да что вы говорите!
Хлопова: - Имею честь представиться: смотритель училищ, титулярный советник Хлопова.
Х: - Так садитесь, садитесь. Не хотите ли сигарку? (Подает сигару) Возьмите; это порядочная сигарка. Конечно не то, что в Петербурге. Там я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите (Подает свечу, та пробует закурить, вся дрожит) Не с того конца Хлопова (выронила сигару, плюнула и махнув рукою, про себя).
Хлопова: - Чорт! чорт…
Х: - Вы, я вижу, не охотник до сигарок (та машет головой) А насчет мужского полу, как вы? Какие больше нравятся, брюнеты или блондины?
Хлопова в совершенном недоумении.
Хлестаков: - Нет, откровенно: блондины или брюнеты?
Хлопова: - Не смею знать.
Хлестаков: - Нет-нет, не отговаривайтесь. Мне хочется узнать непременно ваш вкус.
Хлопова: - Осмелюсь доложить…
Хлестаков: - А! а! оробели!
Хлопова: - Оробела, ваше бла… преос… сият…
Хлестаков (всем): - Оробела! (все довольны) В моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. Ни одна женщина не может их выдержать; не так ли?
Лука Лукич. Так точно-с.
Хлестаков: - Не сможете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Хлопова (хватается за карманы, про себя). Вот-те штука (отыскивает) Есть, есть. (Вынимает и подает, дрожа, ассигнации.)
Хлестаков: - Покорнейше благодарю.
Лука Лукич. Не смею долее…
Хлестаков. Прощайте!
Земляника: - Попечитель богоугодных заведений, надворный советник… Хлестаков (перебив): - Прошу садиться (садятся). Завтраком давеча – вы меня угощали? (та обреченно кивает) Мне кажется, вчера вы были немножко ниже ростом…
Земляника: - Очень может быть.
Хлестаков: - Как ваша фамилия? я всё позабываю.
Земляника: - Земляника.
Хлестаков: - И что ж, есть у вас детки?
Земляника: - Пятеро; двое уже взрослых.
Хлестаков: - Скажите пожалуйста!.. И как они?… того...
Земляника: - Николай, Иван, Елизавета, Марья и Перепетуя.
Х: - Это хорошо… Я всё позабываю, как ваше имя-отчество…
Земляника: - Артемида Филипповна.
Х: - Артемид Филипповна!.. со мной совершенно странный случай…
Земляника: - Сколько?
Хлестаков: - Триста.
Земляника: - Триста?
Хлестаков: - Четыреста.
Земляника: - Четыреста…
Хлестаков (как бы извиняясь): - Люблю хорошую кухню (прячет деньги) Покорнейше вас благодарю.
Земляника: - Рада стараться на службу отечеству.
Бобчинский: - Имею честь представиться…
Хлестаков: - На этом и закончим! Денег – нет у вас?
Добчинский: - Денег? как денег?
Хлестаков: - Взаймы. Рублей тысячу.
Добчинский (смотря в бумажник): - Двадцать пять рублей всего.
Бобчинский (шаря в карманах.) А у меня сорок – ассигнациями.
Хлестаков: - Очень хорошо (изымает).
Добчинский: - Извините, что так утрудили вас своим присутствием.
Бобчинский: - Извините...
Хлестаков: - Ничего, ничего. Мне очень приятно (выпровожает их.)
Садится к столу и чего-то пишет. Входит Осипова.
Осипова: - Иван Александрович?
Хлестаков (испугавшись): - Да! Что?
Осипова: - Уезжайте отсюда. Ей богу уже пора.
Хлестаков: - Вздор! зачем?
О: - Да так. Погуляли и довольно. Неровен час, какой другой наедет.
Хлестаков: - Не-е-е-ет! Мне еще хочется пожить здесь. Пусть завтра.
Осипова: - Да что завтра! Ей богу поедем…
Хлестаков (заклеивает конверт). Ну хорошо. Отнеси только это письмо, да скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег… Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Осипова: - Отправлю и буду укладываться!
Хлестаков: - Хорошо (вынимает из карманов деньги, считает)
Осипова уходит, с другой стороны появляется Марья Антоновна.
Марья Антоновна. Ах!
Хлестаков: - Отчего вы так испугались, сударыня?
Марья Антоновна: - Я не испугалась.
Хлестаков (пряча деньги): - Осмелюсь ли спросить: куда вы намерены были идти?
Марья Антоновна: - Право, я никуда не шла.
Хлестаков: - Отчего же, например, вы никуда не шли?
Марья Антоновна: - Я ду