Полусвет превратился в сумерки с несколькими тусклыми звездами, но она увидела его почти сразу. Он шел вдоль реки, ниже отеля. Дженнифер побежала вниз по крутому берегу между темными деревьями, спотыкаясь о корни сосен.
Стефен остановился у моста через водопад и смотрел, как кипит вода и поднимает над собой светящийся туман. Над рекой наклонились рябины, качали призрачными листьями. Вид знакомой фигуры вышиб из Дженнифер остатки много лет культивируемого самоконтроля. Пока приходилось справляться со своим грузом одной, она, к своему удивлению, как-то с ним справлялась. Но теперь проблемы давили на нее, и необходимо было ими поделиться. А для этого вовсе не нужно так твердо держать себя в руках. И вот Стефен, представляет собой все, что ей больше всего нужно. Спокойствие, силу… Не больше? Большой брат Стефен. Она неожиданно обрадовалась, что, похоже, его устраивают такие отношения. Погрузившись в невинность, как улитка в раковину, Дженнифер вытянула руки вперед и побежала к другу юности, крича его имя.
Стефен обернулся и увидел Дженнифер. Шум водопада заглушил ее приближение, и вдруг она появилась — призрачная фигура под соснами с вытянутыми вперед руками. «Почему, Дженни?»
«Стефен, ой, Стефен!»
Он повернулся, чтобы встретить ее, протянул руки. Любимая девушка бросилась к нему, прижалась крепко. Его сердце начало безумную гонку, застучало оглушительно и болезненно. Руки напряглись, голова наклонилась, рот шевельнулся в поисках ее губ… Но голова Дженнифер крепко прижалась к его плечу, его губы прикоснулись только к шелку ее волос. Он сказал хрипло: «Дженни. — Она не подняла головы. — Дженни». Никакого движения.
Только через пять мучительных и ослепляющих секунд он понял, что она плачет, не воспринимает ничего, кроме собственной печали. Дрожание ее тела вызвала не страсть, а слезы, а руки тянулись к нему только за утешением. Большой братик Стефен. Придержи лошадей, дурень, она даже не понимает, что это ты… Он прожил еще пять жизней, а потом услышал собственный неузнаваемый голос: «Почему, Дженни? Что случилось?»
Она мотнула головой, зарылась лицом еще глубже в его плечо, поэтому он замолк, бережно ее обнимая, пока всхлипы не стали затихать. Он уже полностью взял себя в руки, лицо его было, как маска, но дышал он учащенно и рука, которая все время рвалась погладить ее волосы, слегка дрожала. Скоро Стефен это заметил, его рот слегка дернулся, и он уронил руку.
Через какое-то время Дженнифер шевельнулась, немного отодвинулась и потянулась за носовым платком. «Возьми мой, — сказал он. — Понятия не имею, почему мужчины всегда снаряжены лучше, чем женщины, для таких оказий. Самозащита, надо полагать».
Дженнифер, вытирая глаза, выдавила из себя слабую улыбку. «Я промочила твое плечо? Извини. Должна сказать, что ты подозрительно уверено реагируешь на, как ты это назвал, подобную оказию. Что, много людей к тебе прибегают и на тебя плачут?»
«Не больше трех в день».
«Бедный Стефен. Прости меня».
«Глупая девочка, — издевательские слова, но голос мягкий, а глаза серьезные. Он слегка опустил руку ей на плечи и увлек к дальнему концу моста. — Пойдем туда, где мы друг друга услышим, и ты все об этом расскажешь».
Молодые люди начали подниматься по тропинке, ведущей к горным пастбищам, и почти сразу вырвались из холодной тени скалы. Теплый вечерний воздух, пахнущий землей и можжевельником, приласкал их полутонами горного ветерка. Рев реки за спиной перешел в бормотание и, в конце концов, пропал в темноте.
Они нашли низкую стену у края луга и там, сидя на еще горячем камне, глядя на траву у ног, она ему рассказала. Как ее приняли в монастыре, как она все больше предчувствовала несчастье, а потом о том, как донья Франциска преподнесла известие о смерти Джиллиан.
«Умерла? — сказал Стефен потрясенно. — Бедная Дженни, сочувствую. Надо же, такое ужасное событие, и ты так с ним столкнулась… Черт побери, даже если Джиллиан собиралась уйти от мира, они могли, по крайней мере, побеспокоиться и сообщить тебе об этом-то».
Дженнифер сжала покрепче руки и сказала, прерывисто дыша: «Вот именно, Стефен. Слушай…» И она стала рассказывать продолжение фантастической истории. Про дальтонизм и горечавки, необыкновенную скрытность умирающей женщины, о собственных разговорах и обо всем, что она видела… И через все это, как черная нить через цветную ткань, проходили голос и действия испанки, которая то лгала, то намеренно оскорбляла, но все время явно что-то оценивала и рассчитывала, что?
Луна поднялась уже высоко, повисла между звездами, как меланхоличный лебедь в пруду с лилиями. Гора и долина наполовину ушли в темноту. Ветер тихо и невидимо двигался по траве. Такая тишина, что слышно, как закрываются цветы под ногами. Стефен наконец заговорил, и его слова были противоядием для переживаний Дженнифер: «Похоже, ты пережила очень мучительный день, учитывая все обстоятельства. Дать сигарету?»
Ее широко открытые измученные глаза смотрели на него над пламенем зажигалки. «Стефен. Неужели ты мне не веришь?»
«Верю… До определенного момента».
«Момента? Какого момента?»
«Когда ты начинаешь соединять факты в теорию Великого Злодейства. Довольно странные факты, но со временем они, наверняка, найдут простое объяснение».
«Ты так думаешь?» Напряженный высокий голос. Сигнал опасности. Стефен, услышав его, внутренне показал себе язык.
Но ответил он просто и без затей: «Милая девочка, послушай сама, что утверждаешь. Две молодые женщины, похожие друг на друга, каким-то образом меняются местами. Одна умирает, даже на смертном одре утверждая, что она — другая. Вторая, достойная уважения и не лишенная чувства ответственности англичанка, исчезает бесследно. Перед тобой стоят две проблемы. Первая — кем была умершая женщина? Вторая — где Джиллиан? — Он покачала головой. — Это чересчур».
«Почему нет?»
Теперь он стал намеренно грубым. «Потому, что разумнее принять не два маловероятных события, а одно — что Джиллиан умерла и похоронена».
Она заговорила не сразу, голосом маленькой потрясенной девочки: «А я думала, что ты поможешь мне, Стефен».
Он непроизвольно дернулся. «Именно это я и пытаюсь сделать, Дженни, разве не понятно? Не хочу, чтобы ты выдумывала какую-то фантастическую историю, и, возможно, попала в какую-нибудь весьма неловкую ситуацию, выдумывая обвинения против людей, которые вряд ли окажутся такими опасными преступниками, как ты вообразила».
«Только донья Франциска, а она…»
«Совершенно справедливо. Она лгала и не понравилась тебе. Это не делает ее преступницей».
«Я не сказала, что она преступница! Но, если бы ты ее видел и говорил с ней, Стефен, ты бы тоже был убежден, что она совсем не такая, какой притворяется!»
«А кто вообще эта женщина? Что она делает в монастыре?»
Дженнифер пересказала слова сестры Марии-Луизы. «А потом я попробовала расспросить послушницу, которая выводила меня из монастыря. Она явно хорошая девушка, а ДОНБЯ Франциска внушает ей благоговейный страх. Я поняла, что эта донья заправляет всем, что не является непосредственно религиозным. Еще я поняла, не из слов девушки, а вообще из ее манеры, что донья Франциска никому особенно не нравится, и они думают, что она пользуется слепотой настоятельницы, но никто не хочет ничего говорить. Они в общем-то простые души и воспринимают людей так, как те пытаются себя преподносить».
«Похоже, ее власть необычайно велика, учитывая, что она не принимала постриг».
«Да. Я спросила, в чем причина. У меня создалось впечатление, что настоятельница позволяет ей вмешиваться во множество вещей в порядке компенсации за то, что не принимает ее в орден. Знаешь, о чем она заставила меня вспомнить? О хороших старых временах, когда королевы, герцогини и разочарованные дамы высшего света уезжали в монастыри, где политика не могла сильно их коснуться, и всем ужасно мешали, потому что к ним все время приходили посетители, у них были комнатные собачки и им приходилось уделять массу внимания».
Он засмеялся, «Ты не говорила ни о каких собачках».
«Ну ты понимаешь, что я имею в виду. Даже без собачки и прочих атрибутов времени… Понимаешь, она ненастоящая! Даже если не говорить про Джиллиан. Там есть церковь. Донья Франциска, очевидно тратила безумные деньги на нее и…»
«Дорогая Дженни! Существуют ведь копии с Эль Греко, ты можешь их отличить?»
«Нет, конечно, нет. Но могу узнать золото и слоновую кость, и даже копия такого рода стоит настоящие деньги. И где она их берет, ты скажи?»
«Ты говорила, она была богата».
«Ее семья разорилась. Она ничего с собой не привезла. Так сказала сестра Луиза. И если это все пожертвования, почему об этом ничего не знает настоятельница?»
«Да… Признаю, что это странно. Но еще раз говорю, что должно существовать простое объяснение… В смысле, как она сумела прибрать к рукам такие деньги? Туда, должно быть, вложены миллионы франков».
«Миллионы франков… — вздохнула Дженнифер. Она заснула руку в карман и вытащила мятый кусок бумаги. — Вот, Стефен, прочти».
«Что это?»
Она рассказала, как нашла записку в щели рамы триптиха. Стефен низко опустил бумагу в тень стены и чиркнул зажигалкой. Ветер почти затих, пламя горело ровно. Потом он поднял голову и потушил огонь. Слегка нахмурился.
Дженнифер быстро спросила: «Ну и что ты думаешь об этом, Стефен?»
«Я? Ничего. Ну, учитывая все привходящие обстоятельства, упоминание трех миллионов франков заставляет задуматься…» Он вернул записку Дженнифер, и она засунула ее обратно в карман. Потом он погасил сигарету о камень.
«Ну?» — спросила Дженни опять напряженным голосом.
Он ответил ровно: «Если ты продолжаешь настаивать на своей тайне, моя милая, я не могу помешать тебе причинять себе боль. Но что можно сделать по этому поводу, не имею ни малейшего представления».
«Полиция…»
«Ради Бога, Дженни, нет! Ты иностранка, протестантка, одна в дикой части страны. А Джиллиан после брака приобрела французское гражданство. Ты не можешь разбрасывать различные обвинения, не имея серьезных доказательств».
«Пожалуй, нет… Тогда я могу сделать только одно».
Он посмотрел на нее с сомнением. «И что это?»
Дженнифер резко встала, бросила сигарету на землю и наступила на нее. «Отправиться в монастырь и пребывать там, пока я что-нибудь не раскопаю».
Он тоже встал. «Дженни, неужели никакие слова не могут убедить тебя, что это чушь? Что ты просто запутаешься…»
«Нет. Видишь ли, я должна выяснить, где Джиллиан».
«Дорогая моя девочка…»
Она вспыхнула и закричала на него, отказали все контрольные клапаны. «Ради Бога, Стефен! Можешь называть меня хоть идиоткой, но я просто не верю, что Джиллиан лежит в той могиле! Ты что, не можешь понять такого простого факта? Я не верю, что она умерла!»
Она смотрела на него, быстро дышала, дрожала от злости и возбуждения. Призрак в темноте, стройный и живой на фоне мертвых скал. Она казалась очень одинокой, трогательной и юной. Стефен, глядя на нее, почувствовал такую сильную волну желания, что удивился и себе, и тому, что она этого не замечала, смотрела на него злыми глазами. Он опять заговорил: «Дорогая моя девочка…»
И прекрати называть меня своей дорогой девочкой!» — вскрикнула Дженнифер.
Стефен засмеялся и так неожиданно капитулировал, что ее злость перешла в удивление. Ей даже не приходило в
голову, что он обеими руками готов был ухватиться за что угодно, что удержало бы ее в Гаварни, princesse lointaine за пределами ее строго охраняемого замка. Он сказал: «Хорошо, мой нежный маленький цветочек. Ты победила. Только включи меня в игру».
«Ты хочешь сказать… Ты все-таки поможешь мне, Стефен?»
«Безусловно. Если ты собираешься искать несчастья на свою голову, я предпочитаю, чтобы ты делала это не в одиночестве. Только не рассчитывай, что я буду играть героическую роль, Дженни. Сделаю, что смогу, но мелодрама не в моем стиле».
Она облегченно вздохнула и улыбнулась ему, удивляясь при этом, почему его глаза не блестят в ответ, и смотрит он на нее с лицом закрытым и собранным, как египетский фараон. «Я знала, что ты согласишься!» Триумф и облегчение сделали ярким ее голос, она двигалась к нему, сверкая глазами в лунном свете. Почти не понимая, что делает, он взял ее за плечи и притянул к себе. Она не сопротивлялась, переполненная восторгом… Только потом она подняла к нему жизнерадостную физиономию и спросила нетерпеливо и наивно: «А что мы теперь сделаем?»
На секунду он сжал ее крепче. «Ты правда хочешь знать?»
«Конечно!»
«Для человека с моим нестабильным темпераментом, — сказал Стефен сквозь зубы, — я необыкновенно целеустремлен. — Он опустил руки и засмеялся, увидев ее удивленное лицо. — Не обращай внимания, солнышко. Следующий наш шаг — благополучно доставить тебя в монастырь. — Он дотронулся пальцем до ее подбородка и приподнял лицо. — В монастырь. Это подходит тебе, спящая красавица».
Она отодвинула голову. «Почему ты меня так называешь? Ты сегодня говоришь массу странных вещей».
«Это луна».
«И я вовсе не нежный маленький цветочек».
«Это мне ты говоришь. На самом деле, мое сердце сейчас кровью обливается из жалости к донье Франциске».
Дженни засмеялась, все еще возбужденно-восхищенная. «Очень даже может быть… Значит, полагаю, я должна попасть в долину Ураганов…»
«Думаю, я могу помочь с машиной. Аристид Шелтон, это местный жандарм, мой собутыльник. У него есть маленький «Рено», который, я уверен, он разрешит использовать».
«Превосходно. А я гадала, что делать с чемоданами».
«Если не достану машину, один из погонщиков мулов отвезет все тяжелое утром. Один из них живет в твоей долине на ферме над монастырем. Его зовут Пьер Буссак. Насколько мне известно, он перевозит вещи вверх, когда его просят. И есть еще парень Луи, у которого есть кони…»
Она заинтересованно спросила: «Три коня? Гнедых?»
«Да. Почему?
«Да ерунда. Я, по-моему, его сегодня видела».
Они начали медленный спуск по горе. Как только решение было принято и разработан хоть какой-то план, Дженнифер почувствовала, что ее напряжение заметно спало. Она искоса посмотрела на Стефена. Он перехватил ее взгляд, улыбнулся. Все странности в нем исчезли. Все опять нормально. Он протянул руку, чтобы помочь ей идти, и она приняла ее. Молодые люди шли вместе, держась за руки.
«Этот мальчик, — спросила она, — он тоже живет в долине?»
«Он живет у дяди на ферме, но перегоняет сюда летом скот и обитает в домике с другой стороны долины Ураганов».
«Похоже, ты хорошо его знаешь».
«Он несколько раз подходил и смотрел, как я рисую. Он постоянно двигается вверх и вниз».
«Ты очень смелый, Стефен, что не боишься местной критики. Это, наверное, жутко».
Стефен усмехнулся. «Они весьма откровенны. Луи всегда хочет, чтобы я нарисовал его коней, на что я не способен, а мадам Буссак, она однажды смотрела на мои рисунки, сказала, что в рисовании ничего не понимает и предпочитает фотографии… Я увижу тебя завтра?»
«Не знаю, Стефен. Это далеко…»
«Я приду. Я хотел бы, чтобы ты чувствовала, что я под рукой, если я понадоблюсь. Знаешь, Дженни…»
«Да?»
«Если я возьму какой-нибудь еды и бутылку вина, ты встретишься со мной завтра, например у поворота дороги к монастырю? Пикник, и обменяемся открытиями».
«Конечно, мне хочется. Но обмениваться? Какие ты собираешься делать открытия?»
«Могу завтра лениво поболтать с местным доктором и священником. Они оба видели Джил… То есть эту женщину».
Они дошли до моста. Она остановилась и повернулась к нему. «Стефен… Понимаю, ты считаешь меня чокнутой и можешь доказать мою глупость по каждому пункту… Но я должна это сделать. Ты понимаешь, правда?»
«Понимаю».
Она прикоснулась к его руке. «И я очень благодарна… И очень рада, что ты здесь».
Он ответил спокойно: «Вот и хорошо. Вещи у тебя упакованы?»
«Да».
Стефен посмотрел на светящийся циферблат часов. «Не слишком поздно. Пойдем и попросим у Аристида машину, а потом, если захочешь, можем сегодня же сходить к священнику.
«Это звучит восхитительно», — сказала Дженнифер и решительно пошла по тропинке.
Всем святым
Хотя служба давно закончилась, отец Ансельм не ушел из своей маленькой церкви. Дорогу Стефену и Дженнифер показал владелец отеля. Они поднялись по ступеням в склоне горы за деревней к бесформенному в темноте зданию церкви с темным шпилем. В восточном окне над ними сиял тройной свет, одновременно приветственный и отдаленный, желтый по сравнению со звездами, проводящий четкую грань между заполненной звездами темнотой и приникшим к земле зданием. Внутри их встретил запах потухших курильниц, погасших свечей, густая смесь, ностальгическая, будто нарочно замешанная. Она витала между колоннами, перед нишами, где прятались маленькие святые.
Святых оказалось очень много. У каждой колонны три ниши. В каждой нише — святой. Они выстроились с обоих боков, большие и маленькие, простые и цветные, веселые и печальные. Перед маленьким печальным святым они нашли отца Ансельма, который прозаически вытирал пыль.
Маленький человечек с тонким лицом, пронзительными глазами и замечательным носом. Не стар, но остатки волос — седые, а плечи согнулись, будто он долго рассматривал плохо напечатанные книги. Если бы не седина и сутана, он был бы очень похож на жука, и все бы его с ним сравнивали из-за носа. Священник среагировал на посетителей, жизнерадостно взмахнув пыльной тряпкой, и немедленно разбросал по довольно большой территории пыль, которую тщательно собирал. Они тоже его поприветствовали, и Дженнифер принялась вежливо восхищаться церковью. Отец Ансельм лучился от удовольствия и, прежде чем они успели понять, что происходит, оказалось, что их водят от одного святого к другому.
«Поликарп… — отец Ансельм перевел дыхание, — святой Бритиус, святой Махутус», — священник смахнул воображаемую пыль с пьедестала святого Махутуса.
Стефен быстро заговорил: «Мы пришли к вам, mоn реге, чтобы поговорить о…»
«Святой Ремигиус, архиепископ Реймский, — сказал отец Ансельм и засеменил дальше, с тряпкой наготове. Они последовали за ним к следующей колонне. — Святой Энурхус, святой Бонифаций, святой Альфеж, святая Люси…»
«Чтобы поговорить о женщине…»
«Святая Перпетуя, девственница и великомученица…»
«Которая умерла две недели назад…»
«Святой Блазиус, архиепископ Себаста, святой Симон и, конечно…»
«Святой Иуда?» — спросила Дженнифер автоматически, и это, как ни странно, остановило отца Ансельма. Он впервые остановился, повернулся и посмотрел на девушку.
«И святой Иуда, — признал он. — Мадмуазель, значит, знакома со святцами?»
«Да нет. Не то, чтобы… Только с некоторыми».
Лицо отца Ансельма выразило удовольствие. «А вы слышали о святом Бидульфусе?»
«Нет».
«Или святом Вансимусе?»
«Не-е-т».
«Или святом Августине из Гиппо?»
«Определенно, нет».
Отец Ансельм триумфально сообщил колонне: «А они все здесь! Все до одного!» — и он удовлетворенно взмахнул тряпкой.
Стефен открыл рот, чтобы заговорить, взглянул на часы, но его полностью игнорировали. Дженнифер и отец Ансельм находили высочайшее удовлетворение в компании друг друга и уже исчезли за другой колонной, очевидно, чтобы рассмотреть святого Бидульфуса и его еще более редких сотоварищей. Стефен последовал за ними, потеряв способность управлять выражением лица.
«В высшей мере интересная церковь, — говорила Дженнифер, искренне выражая восторг. — И такая необычная! Все эти статуи… Никогда не видела ничего подобного, даже во Франции. А дома мы, как правило, общаемся только с одним святым за раз».
«Кроме святого Симона…»
«И святого Иуды, — кивнула Дженнифер. Они счастливо улыбались друг другу. Потом девушка сказала, возможно слишком небрежно: — В монастыре прекрасная статуя Мадонны, правда? Не знаю, видела ли я где-нибудь лучше».
Маленький священник выглядел озадаченным. «Статуя? Вы имеете в виду в коридоре? Но это святая Анна, дитя мое».
«Нет, не эта. В церкви на маленьком алтаре. Я подумала, что она прекрасная. И большая картина».
«Что касается этого, это современное изделие, да? Не скажу, что я на нее слишком внимательно смотрел. Я немного близорук, знаете ли, а к тому же старомоден в своих вкусах». Он хихикнул.
И действительно, вкус, который отражался в переполненной маленькой церкви, ясно говорил о взглядах священника. Вполне возможно, что вытянутые святые Эль Греко показались бы ему просто «современными» и не более того. Но, так помешанный на статуях, он не мог заметить Мадонну всю в драгоценностях? Дженнифер заметила в глазах Стефена то же удивление, а отец Ансельм продолжал: «А статуя, о которой вы говорите… Не помню, чтобы я ее заметил. В церкви Пресвятой Девы? Там действительно есть картина на алтаре, маленькая и хорошенькая, голубая с золотом. Дети ставят перед ней цветы, когда я к ним прихожу».
Значит, сокровища прячутся в дни визитов. Дженнифер, стараясь не смотреть на Стефена, собиралась выяснить, имеют ли золотые подсвечники такую же привычку исчезать, но все же вместо этого сказала: «Но у вас здесь их очень много, правда? Все это… так странно. Чувствуешь себя невежественной…»
Такой поворот разговора имел немедленный успех. Отец Ансельм смешно подпрыгнул. «Вот именно! В этом и дело! Принял решение, что в моей церкви никто, совершенно никто, не будет забыт, как бы он ни был необычен. Несколько лет назад, — он начал задумчиво полировать совершенно чистые подсвечники у подножия святого Августина из Гиппо, — несколько лет назад я написал книгу о святых. Можете представить, мадмуазель, что их истории приводили меня в странные и неожиданные места. Я говорю, разумеется, в переносном смысле».
«Конечно».
«Это заняло много лет… Но думаю, можно сказать, что в законченной работе я не пропустил ни одного имени».
«На самом деле?»
«И когда я стал здесь работать, я решил, что благим поступком будет увековечить всех, кто внес вклад в нашу веру».
«Думаю, это прекрасная идея, — сказала Дженнифер тепло. — И у вас прекрасная церковь».
«Посвященная, — сказал отец Ансельм, вдруг захихикав — всем святым. Видите, я не мог этому сопротивляться! — Он решительно нанес заключительный штрих на подсвечники святого Августина и посмотрел на Стефена неожиданно мудрыми глазами. — А теперь вы хотите задать несколько вопросов о женщине, которая умерла во вторник двадцать первого июня в монастыре в долине Ураганов. Я вас слушаю, сын мой…» Но почти ничего нового они не узнали. «Сначала они думали, что ей станет лучше, — сказал отец Ансельм, — но потом, во вторник вечером ей внезапно резко стало хуже, и она слабела очень быстро. За мной послали, и я был с ней, когда она умерла. Это было около одиннадцати ночи. — Он посмотрел на Дженнифер. — Говорите, это была ваша кузина, мадмуазель? — Она кивнула. — Мне очень жаль», — закончил он просто.
Стефен встретился с Дженнифер глазами, она кивнула и начала: «Отец мой…» «Ma fille?»
«Надеюсь, вы не подумаете, что я задаю странные вопросы. Это очень конфиденциальное дело, видите ли, и…» «Я никому не скажу».
«Если можно задать вам несколько вопросов об этой… О моей кузине…»
Отец Ансельм отвернул свой сияющий взгляд от нее и сообщил святому Вансимусу: «Можете спрашивать о чем угодно, дитя мое, и я отвечу на все, что смогу. Что вы хотите знать?»
Стефен заговорил: «Мы хотели бы знать, топ реге, как выглядела женщина».
Маленький священник отвернулся от святого Вансимуса и с удивлением уставился на Стефена. «Сын мой, она умирала, а те, кто умирает…»
«Я не это имел в виду. Я говорил о цвете ее глаз и волос и так далее».
«Но, мадмуазель… — священник осекся и сообщил святому Вансимусу: — Светлые волосы и серые или голубые глаза, не могу сказать точно. Роста ее я не знаю. Когда я видел ее, она была очень худой и страдала от лихорадки. Умирающая женщина не может быть похожа на себя в жизни, дети мои, а я видел ее только в конце. И при свечах».
«Она говорила с вами по-французски?» «Да, все время. Пока вы мне не сказали, что вы ее кузина, мне не приходило в голову, что она не совсем француженка. Ее имя тоже, видите ли…» Он начал ногтем отковыривать воск от пьедестала.
«Она была в здравом рассудке, когда вы ее видели?»
«В полном сознании. Она понимала, что умирает».
«Она знала, что умирает?» — повторила Дженнифер.
«Именно так».
«И ничего никому не передавала, не вспоминала ни одного имени? — Он помотал головой. — Я понимаю, что вы не можете выдавать тайну исповеди, но, если бы она что-то передавала или упоминала имя, вы могли бы сказать мне, что она это делала, даже не говоря содержания?»
«Да, мог бы. Но ничего подобного не произошло. Извините, мадмуазель. Она, в сущности, не исповедовалась. Смерть пришла быстрее, чем мы ожидали. Слишком быстро. — Пауза. Потом он посмотрел на Дженнифер еще раз и неожиданно сказал: — Вы видели ее документы? Во Франции все носят с собой документы».
«Да, видела».
«Тогда, — сказал отец Ансельм, смотря прямо в глаза святому Вансимусу, — боюсь, я не могу сказать вам ничего, подтверждающего ее личность безо всякого сомнения».
Когда они ушли, он сосредоточенно чистил колонну, окруженную святыми младенцами…
Ноктюрн
Стефен пожелал Дженнифер спокойной ночи у ворот монастыря, и она, нервно надеясь, что не встретит больше в этот вечер донью Франциску, позвонила. Не стоило бояться. Ее впустила молодая послушница, которой она раньше не видела, девушка с приятным лицом, в платье с белым верхом. Под звуки пения, доносящиеся из церкви, они пересекли двор. Послушница быстро повела ее в тоннель, потом через трапезную и вверх по лестнице в дальнем конце большой комнаты. Потом они попали в длинный узкий коридор с дверями по обеим сторонам. У одной из них послушница остановилась, постучала, не получив ответа, открыла дверь и впустила Дженнифер внутрь.
Комната была именно такой маленькой и белой, как можно ожидать. Две кровати, два стула, две тумбочки и место для молитвы перед маленьким изображением Мадонны с младенцем. Окно выходило на юг, в сад, а вдали, волшебно сияя над темнотой, виднелись освещенные снега Испании.
Послушница указала на кровать у окна. «Эта будет вашей, мадмуазель, и тумбочка тоже пустая. Я написала для вас, в какое время принимают пищу и молятся, но вы вовсе не обязаны всего этого посещать. — Она улыбнулась. — Мать-настоятельница очень настаивала, чтобы вы могли уходить и приходить, когда вам будет угодно».
Дженнифер поблагодарила ее, и девушка удалилась, оставив ее одну.
Из окна был виден сад. За стеной, налево, за темным скопищем фруктовых деревьев Дженнифер увидела кладбище и ограничивающую его стену. Вот она и попала в самое сердце своей тайны и что-нибудь должно случиться очень скоро. Для начала, придет Челеста.
Дженнифер отвернулась от окна и по-новому оглядела комнату. Ничего личного. Никаких ключей к характеру обитательницы. Темное одеяние висело около двери, тапочки стояли один к одному под стулом, вот и все. Окна без занавесок. Никаких цветов или картин, только пресвятая Дева. Никаких книг, кроме маленького красного молитвенника, лежащего на одной из тумбочек. Дженнифер взяла его, а потом с нарастающим интересом принялась разглядывать. Красная кожа, красиво отделанная золотом. Страницы богато украшают средневековые золотые, зеленые и пурпурные арабески. Она переворачивала их, восхищаясь работой, пока что-то знакомое в таком сюрпризе ее не насторожило. Она так же удивлялась совсем недавно. В церкви. Маленькое простое, тускло освещенное здание с простыми белыми стенами и обычными окнами, а в нем — богатства Италии и Испании сияют при свете ламп…
А это то же самое. Красивый маленький предмет, небрежно лежащий на уродливой тумбочке. Она посмотрела на изображение Мадонны и ничуть не удивилась, что нарисованные губы показывают младенцу улыбку, которой Мурильо освещал и более великие свои полотна.
Молитвенник упал из ее рук, страницы сами перевернулись, и книга осталась лежать, открытая на титульном листе. Там была надпись: «Марии Челесте от Марии Франциски un don en Dios».
Мадонна улыбалась.
Дверь тихо отворилась, и в комнату вошла Челеста.
Дженнифер, державшая открытую книгу в руках, смутилась и почувствовала себя виноватой, будто ее поймали на каком-то сомнительном поступке. Она улыбнулась девушке и сказала: «Надеюсь, ты не рассердишься, Челеста. Это такая красивая маленькая книжка».
Девушка покраснела, но пробормотала: «De rien, мадмуазель». Потом она села, отвернулась и начала разуваться.
Дженнифер, с сомнением глядя на ее спину, решила, что входить в доверие лучше в темноте, поэтому больше ничего не сказала. Но ко времени, когда она разделась и вернулась из умывальной, Челеста лежала в кровати лицом к стене. Если она и не спала, было, во всяком случае, очевидно, что именно впечатление спящей она собиралась производить.
Дженнифер вздохнула, задула свечу и отправилась в кровать.
Проснулась она в полной темноте, какое-то время лежала и напряженно пыталась вспомнить, где находится, потом, еще более напряженно — понять, что ее разбудило. Ветер? Он подул, наверное, неожиданно. Хотя вечер был тихим, теперь слышались скрип сосен и непрерывный стук дождя в окно.
Но ее разбудил другой звук, тише, она была в этом уверена. Какой-то звук, которого не должно быть…
Дверь. Кто-то тихо закрыл дверь.