21 февраля 1945.
1. Аримафея тоже горное селение. Не знаю почему, но я представляла ее на ровной местности. Она, наоборот, оказалась на горах, хотя уже и понижающихся к плодородной равнине, что показывается на западе с некоторых поворотов дороги, исчезая на горизонте в низкой дымке этого ноябрьского утра, дымке, которая кажется бесконечной водной ширью.
Иисус с Симоном и Фомой. Других апостолов с Ним нет. У меня такое впечатление, что Он мудро щадит чувства тех персонажей, с которыми вступает в общение и, в зависимости от окружающей среды, берет с Собой тех, кто может быть воспринят без особого потрясения для хозяев. Эти иудеи, видимо… более восприимчивы, нежели романтические барышни…
Слышу, что разговаривают об Иосифе Аримафейском, и Фома, который, вероятно, знаком с ним очень хорошо, расхваливает им его обширные и прекрасные владения, расстилающиеся на холмах, особенно со стороны Иерусалима, вдоль основной дороги, ведущей к Аримафее, а затем соединяющей это место с Яффой. Слышу, как они это обсуждают, а Фома восхваляет еще и те поля Иосифа, что лежат вдоль равнинных путей.
«Ну, хотя бы здесь не обращаются с людьми как со скотами! О, этот Дора!» – говорит Симон.
В самом деле, здешние работники сытые и хорошо одетые, в них заметна удовлетворенность людей, у которых все в порядке. Они почтительно здороваются, так как, наверняка уже знают, ктó тот рослый и красивый Мужчина, что идет через поля Аримафеи к дому их хозяина, и поглядывают на Него, вполголоса переговариваясь.
2. Когда, наконец, появляется дом Иосифа, какой-то слуга, сделав глубокий поклон, вдруг спрашивает: «Это Ты тот Рабби, которого ждут?»
«Это Я», – отвечает Иисус.
Мужчина, низко поклонившись, торопится известить хозяина.
Действительно, Иисус еще не успевает дойти до границы дома – он весь обнесен высокой изгородью из вечнозеленых растений, которая в этом случае заменяет стену (что наличествовала у дома Лазаря и отделяла его от улицы), при этом просто являясь продолжением сада, опоясывающего дом и изобилующего деревьями, а сейчас сильно облетевшего, – как навстречу Ему выходит Иосиф Аримафейский в своем просторном одеянии с бахромой и низко кланяется, скрестив на груди руки. Это не то смиренное приветствие, какое бывает у тех, кто признает в Иисусе Бога, ставшего Плотью, и смиряется до того, что, пав на землю, коленопреклоненно целует Его стопы или край Его одежды, но все-таки приветствие, исполненное огромного почтения. Иисус совершает такой же поклон и затем здоровается, преподавая Свой мир.
«Входи, Учитель. Ты осчастливил меня, приняв мое приглашение. Я не надеялся на такую Твою благосклонность».
«Почему? Я также бываю у Лазаря и…»
«Лазарь – Твой друг… а я незнакомец».
«Ты душа, ищущая Истину. Поэтому Истина не отвергает тебя».
«Эта Истина – Ты?»
«Я есть Путь, Жизнь и Истина. Кто любит Меня и последует за Мной, тот обретет в себе верный Путь, блаженную Жизнь и познает Бога; ведь Бог, помимо того, что Он Любовь и Справедливость, есть Истина».
«Ты великий Законоучитель. Каждое Твое слово дышит мудростью». Потом обращается к Симону: «Я рад, что и ты тоже, после столь долгого отсутствия, возвращаешься в мой дом».
«Не по своей воле я отсутствовал. Ты знаешь, какая участь меня постигла и сколько слез пришлось на долю того маленького Симона, которого любил твой отец».
«Знаю. И думаю, тебе известно, что во мне никогда не было и слова против тебя».
«Я все знаю. Мой верный слуга рассказал мне, что и тебе в том числе я обязан тем, что мое имение удалось сберечь. Бог да воздаст тебе за это».
«У меня был вес в Синедрионе, и я использовал это положение, чтобы оказать справедливую поддержку другу моего дома».
«Многие были моими друзьями, и многие имели вес в Синедрионе. Но были не так праведны, как ты…»
«А этот, кто он? Лицо для меня не новое… но не помню, где…»
«Я Фома, по прозвищу Дидим…»
«А! точно! Жив ли еще твой старый отец?»
«Жив. В своих торговых делах, вместе с братьями. Я оставил все это ради Учителя. Но он этим доволен».
«Он настоящий израильтянин и, придя к пониманию, что Иисус из Назарета – это Мессия, он может лишь радоваться, что его сын находится среди Его избранников».
3. Они уже в саду возле дома.
«Я задержал Лазаря. Он в библиотеке: читает сводки о последних заседаниях Синедриона. Он не хотел оставаться, так как… Я в курсе, что Ты уже знаешь… поэтому он и не хотел оставаться. Но я сказал: „Нет. Не дело, что ты так стыдишься. В моем доме никто тебя не оскорбит. Останься. Кто обособляется, тот оказывается один против целого мира. А поскольку этот мир скорее скверный, чем добрый, одиночку начинают ломать и топтать“. Правильно я сказал?»
«Правильно сказал и правильно поступил», – отвечает Иисус.
«Учитель… сегодня тут будут Никодим и… Гамалиил. Это Тебя огорчит?»
«Почему это должно Меня огорчать? Я признаю его мудрость».
«Да. Он изъявлял желание Тебя увидеть и… и продолжал натаивать на своих словах. Понимаешь… убеждения. Говорит, что он уже видел Мессию и что ожидает знамения, которое Тот ему обещал, чтобы проявить Себя. Но говорит, что Ты тоже „из Божьих людей“. Не говорит: „Человек от Бога“, а: „из Божьих людей“[1] a. Раввинистические тонкости, да? Это Тебя не обидит, так ведь?»
Иисус отвечает: «Тонкости. Хорошо сказал. Оставим их как есть. Лучшие люди сами отсекут все эти бесполезные ветви, приносящие им только листву и никаких плодов, и придут ко Мне».
«Я решил пересказать Тебе его слова, потому что он наверняка их Тебе выскажет. Он откровенен», – замечает Иосиф.
«Редкая добродетель, которую Я очень ценю», – отвечает Иисус.
«Да. Я ему также сказал: „Однако с Учителем будет Лазарь из Вифании“. Сказал так, потому что… да, в общем, из-за его сестры. Но Гамалиил ответил: „Она присутствует? Нет? А в чем тогда дело? Грязь спадает с одежды, и та уже не в грязи. Лазарь оттряс ее с себя. И она не осквернит моего одеяния. И потом, я рассуждаю, что если в его дом ходит Божий человек, то могу к нему приближаться и я, учитель Закона“».
«Гамалиил рассуждает правильно. Фарисей и законоучитель до мозга костей, но все еще честный и справедливый».
«Мне приятно слышать это от Тебя. 4. Учитель, вот и Лазарь».
Лазарь наклоняется, чтобы поцеловать одежды Иисуса. Он счастлив находиться рядом с Ним, но заметно также его явное волнение в ожидании приглашенных. Мне ясно, что к мучениям бедного Лазаря, известным людям из исторического предания, нужно прибавить это, неизвестное и неведомое большинству: нравственное страдание от той мучительной занозы, что засела в мозгу: «Что они про меня скажут? Что обо мне подумают? Как меня воспримут? Ранят ли меня словом или презрительным взглядом?». Заноза, беспокоящая всех тех, у кого в семье есть какое-либо бесчестье.
Теперь, войдя в богатейший зал, где готова трапеза, они ждут лишь Гамалиила и Никодима, поскольку остальные четверо гостей уже пришли. Слышу, как их представляют по именам: Феликс, Иоанн, Симон и Корнелий.
Среди сбегающихся слуг наблюдается большое возбуждение, когда прибывают Никодим и Гамалиил, всегда внушительный Гамалиил в своем блистающем белоснежном цельном облачении, которое он носит с царским величием. Иосиф устремляется ему навстречу, и их обоюдное приветствие торжественно и почтительно. Иисус тоже почтителен и кланяется великому рабби, который Его приветствует: «Господь да пребудет с Тобою», на что Иисус отвечает: «А Его мир да сопутствует тебе повсюду». Лазарь также кланяется, как и остальные.
5. Гамалиил занимает место в центре стола, между Иисусом и Иосифом. За Иисусом следует Лазарь, за Иосифом – Никодим. Трапеза начинается по прочтении традиционных молитв, которые Гамалиил произносит после характерного для Востока обмена любезностями между тремя главными действующими лицами, то есть, Иисусом, Гамалиилом и Иосифом.
Гамалиил преисполнен достоинства, но не гордыни. Больше слушает, чем говорит. Но ясно, что он размышляет над каждым словом Иисуса и часто поглядывает на Него своими глубоко посаженными темными и строгими глазами. Когда Иисус умолкает ввиду исчерпания темы, именно Гамалиил каким-нибудь уместным вопросом возобновляет беседу.
Лазарь поначалу несколько смущен. Однако затем он ободряется и тоже вступает в разговор.
Прямых намеков на личность Иисуса нет почти до самого конца трапезы, когда между тем, кого зовут Феликсом, и Лазарем, к которому потом присоединяются, поддерживая его, Никодим, а затем и гость, носящий имя Иоанна, вспыхивает дискуссия относительно того, свидетельствуют ли чудеса в пользу или против человека, их совершающего.
Иисус молчит. Иногда улыбается Своей таинственной улыбкой, но молчит. Гамалиил также молчит. Уперев локоть в скамью, он пристально смотрит на Иисуса. Как будто хочет расшифровать некое сверхъестественное послание, запечатленное на бледной гладкой коже худощавого лица Иисуса. Кажется, он анализирует каждую его черту.
6. Феликс утверждает, что святость Иоанна неопровержима, и из этой явной и неоспариваемой святости выводит следствие не в пользу Иисуса Назарянина, автора многих и известных чудес. Он говорит: «Чудо не свидетельствует о святости, поскольку жизнь пророка Иоанна лишена чудес. И все же никто в Израиле не проводит жизнь, сопоставимую с его жизнью. У него ни пиршеств, ни дружеских связей, ни удобств. А страдания и заключения из-за того, что он чтит Закон. Хотя у него и есть ученики, но он одинок, поскольку не живет вместе с ними и видит грехи даже в честнейших из них, и на всех обрушивается. Тогда как… эх! тогда как присутствующий здесь Учитель из Назарета, действительно, творил чудеса, но я вижу, что Он при этом любит то, что предлагает эта жизнь, и не пренебрегает дружбой, а также – извини уж, если один из старейшин Синедриона скажет это Тебе – с легкостью дарит, именем Божьим, любовь и прощение даже известным грешникам, отмеченным анафемой. Этого Тебе не следовало бы делать, Иисус».
Иисус улыбается и ничего не говорит. За Него отвечает Лазарь: «Наш всемогущий Господь волен направлять Своих служителей, как и куда Ему заблагорассудится. Моисею Он пожаловал дар чудес. Аарону, Своему первому понтифику, не пожаловал[2]. И что же? Что ты из этого заключаешь? Что один более свят, нежели другой?»
«Несомненно», – отвечает Феликс.
«Тогда наиболее свят Иисус, творящий чудеса».
Феликс в замешательстве. Однако хватается за соломинку: «Аарону уже было даровано первосвященство. Этого было довольно».
«Нет, дружище, – вступает Никодим, – первосвященство его было поручением. Священным, но не более чем поручением. Не всегда и не все первосвященники Израиля оказывались святыми. И все-таки они были понтификами, даже если и не обладали святостью».
«Не хочешь ли ты сказать, что Первоверховный Священник может быть безблагодатным!..» – восклицает Феликс.
«Феликс… не будем вступать в горящее пламя. Я, ты, Гамалиил, Иосиф, Никодим – все мы столько всего знаем…» – говорит носящий имя Иоанна.
«Да как же? Как же? Гамалиил, вмешайся!..» – Феликс возмущен.
«Если он праведен, он скажет истину, которую ты не захочешь услышать», – говорят трое ополчившихся против Феликса.
Иосиф пытается водворить мир. Иисус продолжает молчать, равно как и Фома, Зелот и другой Симон, друг Иосифа. Гамалиил будто бы играет кистями своего облачения, однако исподлобья глядит на Иисуса.
«Так говори же, Гамалиил», – кричит Феликс.
«Да. Говори. Говори», – говорят те трое.
«Я скажу: пусть эти фамильные недостатки останутся прикрытыми», – говорит Гамалиил.
«Это не ответ! – кричит Феликс. – Похоже, ты признаешь, что в доме Понтифика обретаются грехи!»
«Это голос истины», – реагируют трое.
7. Гамалиил выпрямляется и обращается к Иисусу: «Тут присутствует Учитель, превосходящий самых ученых. Пусть об этом выскажется Он».
«Раз ты так хочешь, Я послушаюсь. Я скажу: человек есть человек. Служение это превышает человека. Но человек, облеченный служением, становится способен совершать его сверхчеловеческим образом, когда благодаря святой жизни обретает Друга в Боге. Это Он сказал: „Ты священник согласно повелению, данному Мной “. Что написано на его нагруднике?[3] a „Учение и Истина“. Вот чем надо бы обладать тому, кто является понтификом. Учение постигается непрестанным размышлением, направленным на познание Премудрого. Истина – абсолютной преданностью Благу. Кто знается со Злом, тот впадает в Обман и теряет Истину».
«Хорошо! Ты ответил как великий раввин. Я, Гамалиил, это Тебе говорю. Ты превосходишь меня».
«Тогда пусть объяснит, почему Аарон не творил чудес, а Моисей творил», – орет Феликс.
Иисус моментально отвечает: «Потому что Моисею было необходимо вызвать к себе уважение у темной, неповоротливой и даже враждебной массы израильтян и добиться влияния на них, достаточного, чтобы подчинить их воле Божией. Человек – это вечный дикарь и вечный ребенок. Его поражает то, что выходит за рамки обычного. Чудо как раз таково. Это свет, мелькающий перед помраченными зрачками, это звук, звучащий над заткнутыми ушами. Оно пробуждает. Призывает. Заставляет признать: „Бог – здесь“».
«Ты говоришь это в Свою пользу», – возражает Феликс.
«В Мою пользу? А чего у Меня прибавится от совершения чуда? Могу ли Я показаться выше, если положу Себе под ноги травинку? Таково чудо в сравнении со святостью. Есть святые, которые никогда не совершали чудес. Есть маги и некроманты, которые с помощью темных сил совершают их, точнее, творят нечеловеческие вещи, однако они отнюдь не святые, а демоны. Я останусь самим Собой, даже если больше не сотворю чуда».
«Превосходно! Ты велик, Иисус!» – одобряет Гамалиил.
«И кто же, по-твоему, этот „Великий“?» – Феликс делает выпад в сторону Гамалиила.
«Самый великий пророк, которого я знаю, как по Его делам, так и по Его словам», – отвечает последний.
«Это Мессия, говорю тебе, Гамалиил. Поверь, ты же мудр и справедлив», – говорит Иосиф.
«Как? И ты тоже, наставник иудеев, ты, Старейшина, наша слава, впадаешь в это идолопоклонство перед человеком? Да кто тебе докажет, что Он – Христос? Я не поверю в это, даже если увижу, что Он творит чудеса. Однако почему Он не сотворит какого-нибудь чуда в нашем присутствии? Скажи Ему, ты, Его восхваляющий, скажи Ему, ты, защищающий Его», – говорит Феликс Гамалиилу и Иосифу.
«Я пригласил Его не для развлечения друзей, и прошу тебя не забывать, что Он мой гость», – серьезно отвечает Иосиф.
Феликс поднимается и уходит, раздраженно и грубо.
8. Наступает тишина. Иисус обращается к Гамалиилу: «А тебе не требуются чудеса, чтобы поверить?»
«Чудеса Божьего человека не вынут шип, что я ношу в своем сердце: те три вопроса, которые так и остаются без ответа».
«Какие же вопросы?»
«Среди живущих ли Мессия? Был ли это Тот? Или Этот?»
«Это Он, говорю тебе, Гамалиил! – восклицает Иосиф. – Разве не чувствуешь, что Он святой? Необыкновенный? Могущественный? Так? И что? Чего ты ждешь, чтобы поверить?»
Гамалиил не отвечает Иосифу. Он обращается к Иисусу: «Однажды… пусть Тебя не огорчает, Иисус, если я буду держаться своих представлений… Однажды, когда еще был жив великий и мудрый Гиллель, я уже поверил, и он вместе со мной, что Мессия пребывает в Израиле. Яркий проблеск божественного солнца в тот холодный день непрекращающейся зимы! Была Пасха… Люди беспокоились о замороженных нивах… Услышав те слова, я сказал: „Израиль спасен! Отныне в полях будет изобилие, а в сердцах – благословение! Долгожданный проявил Себя в Своем первом блистании“. И я не ошибся. Все вы можете припомнить, какой урожай случился в том эмболисмическом году[4], в котором было тринадцать месяцев, как и в нынешнем…»
«Что за слова ты услышал? Кем они были сказаны?»
«Одним… немного более чем ребенком… но Бог сиял на Его невинном и нежном лице… Уже девятнадцать лет я думаю и вспоминаю… и стремлюсь вновь услышать тот голос… что изрекал слова мудрости… Какой край Земли приютил Его? Я думаю: „Это был Бог. Под видом Мальчика, чтобы не ужасать людей. И словно молния, что, проносясь по небесному своду, мгновенно появляется на востоке и на западе, на севере и на юге, Он, Божественный, в Своем обличии милосердной красоты, с лицом и голосом мальчика, но с божественным разумом, перемещается по Земле, чтобы сказать людям: ‚Это Я‘“. Так я думаю… „Когда Он вернется к Израилю?.. Когда?“. И я думаю: „Когда Израиль станет алтарем для Его божественных ступней“; а мое сердце стонет, видя унижение Израиля: „Никогда“. О, это жестокий ответ! Но верный! Может ли к нам снизойти Святость в лице Своего Мессии, пока в нас есть эта мерзость?»
«Может и делает это, поскольку Она есть Милосердие», – отвечает Иисус.
9. Гамалиил смотрит на Него задумчиво, а потом вопрошает: «Каково Твое настоящее Имя?»
На что Иисус внушительно встает и говорит: «Я есть Тот, кто Я есть. Мысль и Слово Отца. Я Господень Мессия».
«Ты?.. Не могу в это поверить. Твоя святость велика. Но тот Ребенок, в которого я верю, вот Он тогда сказал: „Я дам знамение… Эти камни содрогнутся, когда придет Мой час“. Я жду этого знамения, чтобы поверить. Можешь ли Ты дать его мне, чтобы убедить меня, что Ты есть Ожидаемый?»
Двое – теперь уже оба на ногах, высокие, статные, один в просторном белом льняном облачении, другой в простом одеянии из темно-красной шерсти, один пожилой, другой молодой, и оба с глубоко посаженными глазами повелителя – пристально смотрят друг на друга.
Затем Иисус опускает Свою правую руку, что была согнута на груди, и восклицает, как будто произнося клятву: «Этого знамения ты желаешь? И ты его получишь! Повторяю те давние слова: „Камни Храма Господня содрогнутся при Моих последних словах“. Жди этого знамения, законоучитель Израиля, праведный человек, и после поверь, если пожелаешь получить прощение и спасение. Ты был бы преждевременно блаженным, если бы мог поверить раньше! Но ты не в состоянии. Столетия ошибочных убеждений относительно верного обетования и куча самомнений стали для тебя барьером на пути к Истине и Вере».
«Хорошо говоришь. Подожду того знамения. Прощай. Да пребудет с Тобой Господь».
«Прощай, Гамалиил. Да просветит и да наставит тебя Дух Вечный».
Все кланяются Гамалиилу, который уходит вместе с Никодимом, Иоанном и Симоном (членом Синедриона). Остаются Иисус, Иосиф, Лазарь, Фома, Симон Зелот и Корнелий.
«Не уступает… Я хотел бы, чтобы он был среди Твоих учеников. Это имело бы решающее значение в Твою пользу… но у меня не получается», – говорит Иосиф.
«Не печалься об этом. Никакого влияния не будет достаточно, чтобы избавить Меня от той бури, что уже затевается. Но Гамалиил, пусть и не склоняется в пользу Христа, зато никогда не склонится против Него. Он тот, кто ждет…»
Все заканчивается.
[1] В оригинале перед словом человек то определенный артикль, то неопределенный. Человек с определенным артиклем (L’Uomo) – это единственный в своем роде представитель Бога на земле, Мессия.
[2] Действительно, чудеса перед фараоном Египта совершаются не самим Аароном, а по повелению Моисея, получившего эту власть от Бога (см. Исх. 7-8)
[3] Нагрудник первосвященника описан в (Исх. 28)
[4] Эмболисмическим называли год, если он состоял из 13 месяцев: один месяц (Вэ-Адар) добавляли, чтобы лунный еврейский календарь согласовать с астрономическим солнечным годом