Много лет назад я работал в дальневосточном китобойном тресте. Директором треста был Андрей Васильевич Вронский, человек по-своему необыкновенный. В первые годы революции судьба свела Вронского с другим замечательным человеком — капитаном дальнего плавания, писателем, создавшим много отличных книжек, Дмитрием Афанасьевичем Лухмановым. В то время, задумываясь о морском будущем нашей Родины, Лухманов решил создать школу для подготовки советских судоводителей. В числе первых слушателей этой школы оказался и молодой в ту пору Вронский.
Глядя на Лухманова, избороздившего все моря и океаны, учащиеся этой необыкновенной школы мечтали о дальних плаваниях, о трудных морских походах, об удивительных приключениях… И вот вместе со своим другом Иваном Александровичем Манном, ставшим впоследствии знаменитым капитаном, Вронский решил совершить кругосветный поход на двухместной парусной яхте.
Друзья нашли старую яхту, подобрали карты, изучили лоции, до мелочей разработали план путешествия. Но по многим причинам поход не состоялся. Яхта, так и не спущенная на воду, сгнила на Васильевском острове в Ленинграде, затерялись карты и лоции, а мечты о приключениях продолжали теплиться в памяти возмужавшего моряка. В редкие свободные вечера Андрей Васильевич любил поделиться этими мечтами, облекая их в форму забавных небылиц, в которых правда, основанная на точном знании морского дела, сочеталась с удивительной выдумкой.
Рассказывал Вронский отлично. Он говорил неторопливо, и голосом и жестами подчеркивая мнимую значительность сказанного. Свою речь, украшенную множеством остро подмеченных подробностей, он, к месту и не к месту, пересыпал морскими терминами, часто повторял: «Да-с», «Вот так», а к слушателям обращался не иначе, как «молодой человек».
Рассказывая свои небылицы, Вронский менял голос, манеру разговора и даже внешность. Он как бы превращался в добродушного старого капитана, в своих рассказах о былых походах невольно переступавшего границы правды…
Вот эти истории вспомнились мне однажды уже в Москве, когда мы с замечательным писателем Борисом Степановичем Житковым вместе работали над одной очень трудной книгой.
Во время «перекура» я рассказал Житкову некоторые из небылиц Вронского. Борис Степанович слушал улыбаясь. Вдруг лицо его стало серьезным.
— Послушайте, — сказал он, — написали бы вы небольшую повестушку о капитане, который рассказывает о своих походах и не может удержаться, чтобы не приврать.
Слово Житкова — моего литературного учителя — значило для меня очень много. Я задумался… Вот в эту минуту и родился капитан дальнего плавания Христофор Бонифатьевич Врунгель. Случилось это в Москве, на Таганке, 22 декабря 1934 года в 4 часа утра.
Я, конечно, не знал еще, как будут звать героя новой книги, как он будет выглядеть, на каком корабле пойдет в свой поход, кто пойдет вместе с ним… Одно было ясно: в основу книги должны лечь рассказы А. В. Вронского о его несостоявшемся кругосветном плавании.
В тот раз мы больше не говорили на эту тему. Но работа над книгой уже началась, и утром, выходя от Житкова на морозную улицу, я уже думал о новой повести. Я старался получше представить своего капитана, поближе познакомиться с ним.
Знакомство обычно начинается с имени. С имени начал и я. И тут мне повезло: фамилия Вронского сама просилась в книгу. Не назовешь, конечно, героя юмористической повести именем хорошо знакомого, уважаемого человека. Но и пройти мимо совпадения фамилии и характера героя тоже было невозможно. Перебирая в памяти литературную родню моего капитана, я не мог не вспомнить барона Мюнхгаузена. Сама фамилия Великого Враля ничего не дала мне. Но баронский титул Мюнхгаузена вызвал в памяти другого барона — знаменитого русского моряка барона Фердинанда Врангеля, именем которого назван большой остров в восточной Арктике. Вспомнив этих двух героев, я без труда придумал третьего. Крещение состоялось. Уже не безымянный герой, а капитан дальнего плавания Христофор Бонифатьевич Врунгель отправлялся в плавание.
Второго героя повести я решил сделать таким, каким представал перед слушателями «старший помощник Манн»: исполнительным, добродушным, но недалеким верзилой. Над именем этого героя я не стал ломать голову и просто перевел фамилию Манн с немецкого языка на французский. Так появился в повести «старший помощник Лом». А когда, по ходу дела, на борту яхты оказался третий член команды — матрос Фукс, — им стал… матрос Фукс, один из участников перегона первой советской китобойной флотилии из Ленинграда во Владивосток. Маленький ростом, бородатый, чуть жуликоватый Фукс вечно попадал в смешные истории, и товарищи по рейсу не упускали случая пошутить над ним.
Так уладился вопрос с «личным составом» похода. Пора было отправлять яхту в плавание. Сидя за рабочим столом, я вспоминал и придумывал приключения для моих героев, прокладывал курс яхты…
Рукопись с каждым днем становилась толще. За полгода я написал примерно четверть книги, и тут оказалось, что смешных рассказов Вронского на всю книгу не хватит. Это, впрочем, не огорчило меня. С того самого дня, когда я новичком матросом впервые ступил на скользкую палубу рыболовного траулера, я аккуратно вел дневники. В них я нашел немало смешных случаев, участником или свидетелем которых довелось быть. Тут же были записи рассказов и небылиц, которыми моряки развлекают друзей в свободное от вахты время. Но еще важнее оказалось то, что, перечитывая дневники, я как бы заново переживал все, что случалось со мной в былые годы на разных судах, под разными широтами и долготами. Вставали в памяти такие подробности, которых, не увидев своими глазами, не придумаешь. Эти подробности делали мою повесть правдивее, а это для книжки, сплошь построенной на вранье, очень важно. Врать надо убедительно.
Когда и дневников не хватило, я совершил мысленное путешествие в детство. Там тоже, конечно, нашлось немало забавных историй. Вспоминая их, я вспоминал заодно и давних друзей, и себя. Это тоже оказало мне хорошую услугу: вспоминая детство, я невольно привыкал смотреть на события, описанные в повести, глазами ребенка.
В воспоминаниях детства я нашел и название судна. Как-то очень давно мы с отцом поехали покататься на прогулочном пароходике. Пароходик назывался «Дарьялъ». Подходя к пристани, он ударился кормой, две буквы отскочили от кормовой доски, и пароходик в одно мгновение превратился в «Дарью». Вспомнив, как смеялся тогда народ на пристани, я решил использовать эту нехитрую ситуацию. Так появилась яхта «Беда».
Ровно сорок лет назад я вчерне закончил рукопись и предложил ее журналу «Пионер».
Редакция приняла повесть, но с условием, которое очень огорчило меня: «Врунгеля» решили печатать в виде коротких подписей к большим, почти на целую страницу рисункам.
Я плохо представлял, как мне удастся уложить в пятнадцать строчек законченный сюжет, найти место для обрисовки характеров героев, их отношений, обстановки, в которой происходит действие, да еще как-то связать каждый эпизод с предыдущим и с последующим. Но уж очень хотелось поскорее увидеть повесть в печати, и я согласился сократить рукопись.
Когда я перечитываю «Приключения капитана Врунгеля», мне кажется, что не так уж трудно было выбрать слова, которыми написана книга, и найти место для каждого из этих слов. А тогда, я очень хорошо помню это, мне приходилось буквально воевать с собой из-за каждого слова, а порой из-за лишней буквы. Я выискивал нужные словосочетания, способные в самой сжатой форме выразить мысль. Каждый день я по многу часов сидел за столом, вычеркивал одни слова, заменял их другими, снова вычеркивал. Слова упирались. Я приходил в отчаяние. Мне казалось, что я никогда не справлюсь с этой работой, и если в результате трудового дня мне удавалось сократить две-три строчки без ущерба для смысла, я считал себя победителем.
Превратив таким образом первые двадцать страниц повести в пять, я показал их Житкову. Борис Степанович одобрил мою работу. Я поверил сам и убедил редакцию в том, что справлюсь с сокращением всей повести. «Приключения капитана Врунгеля» твердо встали в план «Пионера» на 1937 год. Пора было выбирать художника и заказывать иллюстрации. Но тут одно неожиданное обстоятельство чуть не встало на пути повести к печатному станку.
И мне, и редакции очень хотелось, чтобы повесть иллюстрировал Константин Павлович Ротов. Он в принципе согласился взяться за эту работу. Но в то время он был в зените своей творческой славы. Рисовал рисунки для «Крокодила», писал плакаты, иллюстрировал книжки. Время его было расписано по минутам, и не только всерьез поговорить о рисунках для «Врунгеля», но и выбрать время для короткого свидания было практически невозможно. И я, и редактор «Пионера» Б. А. Ивантер много раз звонили Константину Павловичу, и он каждый раз неизменно отвечал:
— Позвоните недельки через две. Может быть, я буду посвободнее.
Проходили две недели. Тот же разговор повторялся, в который уже раз… А время шло. Дальнейшая задержка грозила срывом публикации. И тогда мне пришлось пойти на хитрость: выследив Ротова в буфете издательства «Правда», я подсел к его столику и между сосисками и кофе коротко рассказал ему содержание повести.
Он сначала отмахивался, потом начал слушать, сказал даже, что повесть заинтересовала его, а напоследок попросил «позвонить недельки через две»… Впрочем, прощаясь, он записал мой телефон.
В тот день домой я пришел в самом скверном настроении. Рассчитывать на Ротова, видимо, не приходилось, а искать другого художника было уже поздно. И вдруг зазвонил телефон. Ротов приглашал меня к себе поговорить о повести…
Эту нашу встречу я и сейчас помню до мельчайших подробностей. В маленькой мастерской Ротова, заваленной эскизами и готовыми работами, стоял отличный радиоприемник. Ротов любил работать под музыку, и пока мы разговаривали, приемник мурлыкал какие-то мелодии.
Ротов с карандашом в руке выспрашивал у меня подробности устройства яхты и управления ею. Я, как на допросе, рассказывал все, что знал о чертах характера моих героев, об их внешности, об их возрасте, семейном положении, образовании, происхождении, об их склонностях и привычках… На маленьких листочках ватмана, быстро работая карандашом и резинкой, Ротов набрасывал в разных вариантах портреты героев моей повести, их фигуры, их руки, их глаза, одежду и движения.
К концу этого памятного разговора, затянувшегося на несколько часов, я впервые увидел яхту «Беда» и ее экипаж такими, какими два месяца спустя увидели их читатели журнала «Пионер». И тогда же я понял, что не зря так упорно добивался согласия Ротова на эту работу. С тех пор и у нас и за границей многие художники брались за иллюстрацию этой книги, но лучшими, на мой взгляд, по-прежнему остаются первые иллюстрации, созданные Константином Павловичем Ротовым.
Врунгель печатался в журнале сериями, по шесть эпизодов в каждом номере журнала. Весь год мы работали с Ротовым, часто встречались с ним для обсуждения и уже вышедших и еще не нарисованных картинок. Конечно, мы подружились за это время. Человек высокой культуры и широких знаний, Ротов был веселым собеседником и своим весельем умел заражать окружающих. Во всем, что он видел, он сразу же умел находить смешные стороны и с удивительным мастерством передавал это смешное в рисунке. Особенно удавались Ротову на первый взгляд неброские, незначительные подробности, которые делали его рисунки не только смешными, но и правдивыми.
Работая с Ротовым, я тоже учился присматриваться к подробностям положений, в которые попадали мои герои, а порой пользовался рисунками Ротова, как прямыми подсказками.
Помню, например, такой случай: закончив подробное обсуждение английской главы повести, обо всем договорившись, мы разъехались — он в Дом творчества, рисовать, а я в командировку, на Север.
Когда я вернулся, журнал уже запустили в печать. Просматривая в редакции подписанные к печати листы, я остановился на одном рисунке: стоя на корме яхты, Врунгель и его команда вышибают пробки из бутылок с содовой водой. Тут мне бросилась в глаза неожиданная деталь, найденная Ротовым уже после нашего последнего разговора: в море падали подбитые пробками чайки. Эта отлично найденная деталь просилась в текст, но было уже поздно. Да все равно не хватило бы и места на нее. Зато два года спустя, когда повесть вышла отдельной книгой, в этой главе появилась фраза: «падают в море подбитые чайки…» Эта фраза, на мой взгляд, сделала сцену живее, выразительнее и смешнее.
Подобных примеров можно привести множество. Год работы с Ротовым был для меня отличной школой.
Этот теперь уже далекий год принес мне много радости. Мы с Ротовым часто смеялись, вместе радовались находкам, которые удавалось сделать, вместе огорчались железным срокам сдачи материала, которые и мне, и ему всегда казались недостаточными.
«Врунгель» начал печататься в январе 1937 года. Публикация сразу же вызвала горячие противоречивые отклики. Редакция получала много не всегда грамотных, но всегда веселых и искренних писем, обращенных к Врунгелю и к его авторам.
Были, впрочем, и другие письма, взрослые авторы которых выражали свое возмущение тем, например, что Врунгель не выпускает изо рта трубку и тем подает плохой пример детям, что Лом любит выпить, или тем, что автор сообщает учащимся заведомо ложные сведения по географии, физике и другим дисциплинам.
Эти огорчавшие нас свирепые наскоки слишком прямолинейно мыслящих людей не могли не сказаться на журнальном варианте текста. Так, Фукс, который был задуман как карточный шулер превратился в карточного фокусника, что, впрочем, мало повлияло на его характер и поведение. Были и более тяжелые потери: японская глава вызвала у редакции такие серьезные опасения, что одиннадцатый номер «Пионера» вышел без «Врунгеля», и решено было вообще прекратить публикацию повести. Только поток детских писем, в которых высказывалась тревога за судьбу отважного капитана и его экипажа, заставил редакцию вернуться к «Врунгелю» и в 12-м номере журнала закончить повесть.
Так или иначе Врунгель, урезанный и сокращенный, увидел свет. Мы стали готовить повесть к отдельному изданию.
Мне пришлось снова взяться за перо, чтобы восстановить то, что осталось за рамками подписей под картинками.
Я думал, что работа эта не потребует ни усилий, ни сомнений. Но оказалось, что я ошибся. Предельная краткость, к которой приучил меня журнал, стала главной особенностью повести, и всякая попытка восстановить выброшенные при сокращении рассуждения, разговоры, описания природы и пр. в том виде, как они первоначально были написаны, кончалась явной неудачей: при чтении казалось, что повесть писали два автора, совсем непохожие друг на друга.
Пришлось заново шлифовать всю повесть так, чтобы восстановленные отрывки не казались заплатами на художественной ткани повести. Почти год ушел на эту работу. Ротов за это время успел сделать красивую обложку, цветную наклейку и заставку, которые принарядили и без того нарядную книжку, украшенную множеством отличных рисунков.
Редактор первого книжного издания повести Константин Федотович Пискунов предоставил мне широкую свободу. Он восстановил главу, выброшенную «Пионером», разрешил мне исправить все искажения текста. Книжка пошла в печать, и весной 1939 года 25 тысяч экземпляров «Приключений капитана Врунгеля» попали в руки читателей.
Мы с Ротовым и все друзья Врунгеля, а у него к тому времени было уже много друзей, ждали, что скажет критика? И критика сказала свое слово: в седьмом номере журнала «Детская литература» за 1939 год появились сразу две статьи о «Приключениях капитана Врунгеля». Автор одной из них предсказывал книге долгую и счастливую жизнь, автор другой — отрицал право повести на существование в виде отдельной книги, выход ее приравнивал к бедствию и предрекал Врунгелю скорую, бесславную гибель и забвение.
Некоторым показалось тогда, что именно эта вторая статья правильно предсказала судьбу книги. Шли годы. Книга хотя и не забывалась совсем, но не переиздавалась. Казалось, что Врунгель умер для читателя, но это только казалось. Врунгель жил в надеждах его верных друзей, веривших, что он еще поднимет паруса и поплавает по полкам библиотек.
Надежды эти сбылись: ровно через двадцать лет после первой публикации «Врунгеля» Ротов нарисовал новую обложку, а еще полгода спустя 200 тысяч экземпляров повести легли на прилавки книжных магазинов и на библиотечные полки.
В коротком предисловии к новому изданию 1958 года было написано, что книга значительно переработана. Это ошибка. Повесть осталась такой, как и была прежде, прибавились только рассуждения Врунгеля о дальнем плавании, о времени, несколько незначительных замен первоначального текста. Без этих замен нельзя было обойтись, потому что за двадцать лет, лежавших между первым и вторым изданиями, в мире произошли огромные изменения. Прибавилась, правда, еще целая глава, посвященная морской терминологии, включающая в себя и «Толковый морской словарь для бестолковых сухопутных читателей».
История этой главы сама по себе могла бы послужить темой для юмористического рассказа. Когда книга готовилась к печати, технический редактор просчитался и несколько страниц в книге остались незаполненными. Редактор книги предложил мне срочно расширить рукопись, а остальное место заполнить словариком морских терминов, который он уже составил и сдал в набор.
Я, конечно, не мог согласиться с этим. Расширить на несколько страниц рукопись, каждая строчка которой вынашивалась годами, я не мог. Помещать скучный морской словарь в конце книги не хотел — мне казалось, да и сейчас кажется, что такой словарь ухудшил бы книжку.
Сидя над корректурой набранного словаря, я раздумывал над тем, как выйти из создавшегося положения. И тут мне пришла на память забавная история слова «Анкерок», которым этот словарь начинался. Ухватившись за эту мысль, я стал вспоминать историю других слов русского морского словаря и скоро убедился, что для каждого из них можно найти смешное толкование. Так появился «толковый морской словарь», а вслед за ним и вся заключительная глава книги.
Пережив невзгоды, предсказанные и непредсказанные, «Врунгель» после издания 1958 года зажил новой счастливой жизнью. Тираж книг на русском языке давно перевалил за миллион. Она издана на многих языках народов СССР и за пределами Советского Союза. Сегодня английские, армянские, болгарские, венгерские, грузинские, индийские, латвийские, туркменские, югославские, японские и многие другие ребята читают «Врунгеля» на родных языках. Врунгель много раз менял и продолжает менять фамилию. Чехи знают его как Жванилкина, поляки как Залганова, немцы как Флюнкериха… Но как бы ни называли его, я верю, что добрый старый капитан всем читателям одинаково щедро дарит улыбки, и эта вера убеждает меня в том, что я не напрасно потратил труд и время на эту книгу.
А. Некрасов
Оглавление
Глава I, в которой автор знакомит читателя с героем и в которой нет ничего необычайного … 3
Глава II, в которой капитан Врунгель рассказывает о том, как его старший помощник Лом изучал английский язык, и о некоторых частных случаях практики судовождения … 7
Глава III. О том, как техника и находчивость могут возместить недостаток храбрости, и о том, как в плавании надо использовать все обстоятельства, вплоть до личного недомогания … 14
Глава IV. О нравах скандинавских народов, о неправильном произношении некоторых географических названий и о применении белок в морском деле … 25
Глава V. О селедках и о картах … 34
Глава VI, которая начинается недоразумением, а кончается неожиданным купанием … 38
Глава VII. О методах астрономических определений, о военной хитрости и двух значениях слова «фараон» … 48
Глава VIII, в которой Фукс получает заслуженное возмездие, затем считает крокодилов и, наконец, проявляет исключительные способности в области агрономии … 57
Глава IX. О старых обычаях и полярных льдах … 67
Глава X, в которой читатель знакомится с адмиралом Кусаки, а экипаж «Беды» — с муками голода … 76
Глава XI, в которой Врунгель расстается со своим кораблем и со своим старшим помощником … 82
Глава XII, в которой Врунгель и Фукс дают небольшой концерт, а затем торопятся в Бразилию … 86
Глава XIII, в которой Врунгель ловко расправляется с удавом и шьет себе новый китель … 93
Глава XIV, в начале которой Врунгель становится жертвой вероломства, а в конце снова попадает на «Беду» … 98
Глава XV, в которой адмирал Кусаки пытается поступить на «Беду» матросом … 104
Глава XVI. О дикарях … 114
Глава XVII, в которой Лом вновь покидает судно … 120
Глава XVIII. Самая печальная, так как в ней «Беда» гибнет, на этот раз уже безвозвратно … 125
Глава XIX, в конце которой неожиданно появляется Лом и поет про себя … 129
Глава XX, в которой Лом и Фукс проявляют неосмотрительность в покупках, а Врунгель практически проверяет законы алгебры … 133
Глава XXI, в которой адмирал Кусаки сам помогает Врунгелю выпутаться из весьма затруднительного положения … 137
Глава XXII, дополнительная, без которой иной читатель мог бы и обойтись … 143
Рассуждение капитана дальнего плавания Христофора Бонифатьевича Врунгеля о морской терминологии … 144
Толковый морской словарь для бестолковых сухопутных читателей. Составлен Х. Б. Врунгелем … 147
Капитан Врунгель, кто он? … 152
Оглавление
Глава I, в которой автор знакомит читателя с героем и в которой нет ничего необычайного
Глава II, в которой капитан Врунгель рассказывает о том, как его старший помощник Лом изучал английский язык, и о некоторых частных случаях практики судовождения
Глава III О том, как техника и находчивость могут возместить недостаток храбрости, и о том, как в плавании надо использовать все обстоятельства, вплоть до личного недомогания
Глава IV О нравах скандинавских народов, о неправильном произношении некоторых географических названий и о применении белок в морском деле
Глава V О селедках и о картах
Глава VI, которая начинается недоразумением, а кончается неожиданным купанием
Глава VII О методах астрономических определений, о военной хитрости и двух значениях слова «фараон»
Глава VIII, в которой Фукс получает заслуженное возмездие, затем считает крокодилов и, наконец, проявляет исключительные способности в области агрономии
Глава IX О старых обычаях и полярных льдах
Глава X, в которой читатель знакомится с адмиралом Кусаки, а экипаж «Беды» — с муками голода
Глава XI, в которой Врунгель расстается со своим кораблем и со своим старшим помощником
Глава XII, в которой Врунгель и Фукс дают небольшой концерт, а затем торопятся в Бразилию
Глава XIII, в которой Врунгель ловко расправляется с удавом и шьет себе новый китель
Глава XIV, в начале которой Врунгель становится жертвой вероломства, а в конце снова попадает на «Беду»
Глава XV, в которой адмирал Кусаки пытается поступить на «Беду» матросом
Глава XVI О дикарях
Глава XVII, в которой Лом вновь покидает судно
Глава XVIII Самая печальная, так как в ней «Беда» гибнет, на этот раз уже безвозвратно
Глава XIX, в конце которой неожиданно появляется Лом и поет про себя
Глава XX, в которой Лом и Фукс проявляют неосмотрительность в покупках, а Врунгель практически проверяет законы алгебры
Глава XXI, в которой адмирал Кусаки сам помогает Врунгелю выпутаться из весьма затруднительного положения
Глава XXII, дополнительная, без которой иной читатель мог бы и обойтись
Рассуждение капитана дальнего плавания Христофора Бонифатьевича Врунгеля о морской терминологии
Толковый морской словарь для бестолковых сухопутных читателей Составлен Х. Б. Врунгелем
Капитан Врунгель, кто он?