Мерцание... в зеленом. К чему-то снится.
Она повернулась. Нескладно, неуклюже, по-детски и неправильно: одна нога зацепилась за другую, рука осталась лежать, прижатая весом тела, а пятка больно ударилась о край кровати. «Мерлин, да ей всего семнадцать, откуда она может знать…» Гермиона медленно улыбнулась, и эта глупая улыбка расползлась по ее губам, задевая и искривляя отражение в старом зеркале. Грейнджер закрыла глаза, чтобы не видеть всего этого: этого старого и морщинистого зеркала на потолке и кучку жалкой, старой, мешковатой одежды – никакого удовольствия, только желание.
Каштановые, блестящие в лунном свете волосы были в беспорядке раскиданы по подушке, со лба стекало несколько капель пота… Девушка размеренно дышала, но положение ее было обманчивым: сердце билось слишком быстро, слишком часто, слишком неспокойно.
Иль сон навеял мне невдруг полночную печаль.
А он… Он, конечно же, ощутил ее движения. Резко встав, Пожиратель посмотрел в ее глаза, и она легко догадалась: не спал. Не спал, ждал.
Гермиона застонала, когда ощутила его холодную ладонь в своем еще теплом лоне. Застонала от неприятного тянущего ощущения и тут же поняла: «Не нужно было».
Зачем все так должно со мной случиться?
В его пристальном взгляде легко читалось все: и решения и желание, и даже жестокость. В конце концов, он Пожиратель, а она – его пленница.
Снейп ухмыльнулся и грубо взял ее за подбородок так, чтобы она смотрела прямо вверх: на отражение. И Гермиона смотрела. Смотрела… Смотрела…
Зачем меня тебе, зачем, не жаль?
Она смотрела, как он грубо намотал ее волосы на кулак и потянул, вызвав стон. Смотрела, как он накинулся на ее шею, словно желая прокусить маленькую пульсирующую жилку. Смотрела, как он зарычал и сел сверху нее, придавив своим весом и сильным телом к кровати. Смотрела, как он…
|
|
Опутана рука в давно забытой яркой
А потом он резко остановился. Просто перестал. И все-все-все. А у нее из глаз текли слезы. Гермиона тяжело дышала, царапая руками собственную грудь и пытаясь затмить ощущения, которые вызывали красные полосы и ранки, оставленные им. И потом, потом она захныкала, пытаясь совладать с ним и перевернуться.
-Тссс… - его первое и последнее слово-шипение, слово-страх, слово-обещание, которое было сказано здесь, в этой комнате.
Зелено-черной простыни. Скажи
И она поняла. Поймала, увидела, углядела, сосредоточилась. В опьяненном болью разуме проскочили слова, шипящие-мысли. Он Сделает Это. Вот сейчас, прямо сейчас и сделает!
«И что…»
Она смотрела в его глаза, пристально ища там ответ на немой вопрос, а у самой в голове беспорядочно роились мысли, мысли, словно маленькие коричневое мошки, которые сейчас летали над телами других погибших узниц: Луна, Джинни, Лаванда, Парвати… Гермиона.
Твои объятия всегда так жарки
Война. Войнушка. Сражение. Бойня.
Все погибли. Все и ничего-ничего-ничего не осталось, совсем-совсем. Гарри Поттер погиб, РонУизли погиб, Орден Феникса – уничтожен. Точка. Окончательная точка. А она… Она здесь. Здесь, в этой темнице для приспешников Светлых сил, в своем Личном и Персональном Аду, исполняет приказы выслуживающегося «предателя». Ему ведь незачем больше играть в доверие, верно?
|
|
«Совсем незачем?»
Или сегодня день, утопленный во лжи?
Она всегда дрожала. Дрожала от холода проведенной здесь недели, от страха уходящих дней и от прикосновений. Жестких, проникающих, его.
Ему нравилось. Она теперь знала, что ему нравилось, выучила, вызубрила, как учебник по зельям… Ему нравилось, когда он она дышала в унисон его дыхания, ему нравилось выдыхать ей прямо в рот, чтобы видеть мучительный стон и ощущать, схватив за горло, сокращение гортани. Нравилось. И точка. Ему нравилось кусать ее кожу, сначала нежно, приводя ее в трепет, а потом жестоко прокусывать, до крови, яркой и алой.
«Чертов Гриффиндор»
«Гриффиндор, сходящий с ума…»
А потом он небрежно проводил языком по ее ране, скользя в ней и оставляя там следы слюны. Ему, наверное, нравился вкус ее крови.
А я живу, дыша одним тобою, веришь...
Он любил, когда она плакала.
«Чертов садист…»
Конечно, любил, ведь она редко плакала. Обычно, закусив губу, она просто мычала и зажмуривалась. Все, не дождетесь – будто бы говорила она, но нет… Он всегда добивался своего, терзая ее шею, грудь, все, чего он мог дотянуться, не отрываясь от нее. И возбуждение пульсирующей требовательной болью отдавалось где-то в глубине живота в этот момент.
«Связанная, - думала она, - до чего же я связана им…»
Но ты сомкнешь ладони на груди моей
Он часто опускал руку к ее промежности, просто дразня и погружая в нее один, а затем два пальца. Он терзал ее, пока из глаз девушки не начинали катиться слезы уже не от удовольствия, а от боли, постоянной и раздражающей. Она всегда могла чувствовать его грубость, грубость, ласкающую ее; а ее бедра повторяли движения его пальцев в этот миг. Она смотрела.
|
|
Смотрела и не могла отвести взгляд от этого чертова, гребанного, ужасающего отражения в зеркале на потолке. От его спины, методично двигающейся, вверх-вниз…
Последней ночью целовать ты смеешь
Она захныкала. Неудержимо и надрывно.
-Хва-а-а-а-тит, пожалуйста…. – умоляла Гермиона своего бывшего учителя по Зельям, ощущая как по ее щеке, словно змея, медленно ползет его черная сальная прядь, прядь его волос.
А его это словно дразнило, словно подстегивало.
«Я хочу назад. К учебникам. Книжкам. В гостиную. Хочу в библиотеку. Хочу в столовую. Хочу тыквенный сок и по утрам, чтобы…»
Осколки, вынутые из моей души.
А он был и всегда будет легилиментом. И он исполнил ее желание, притащив девушку в совсем другое место. Совсем…
Он окунул ее в воду. А затем грубо вошел внутрь нее, почти разрывая на части от боли. А сейчас вновь ее лицо было над поверхностью воды в ванной, - разве это не прекрасно?
Гермиона что-то бормотала, слюна капала из ее рта; сама она стояла, сильно прогнув спину так, чтобы ему было удобно брать ее сзади, на этот раз.
Он вошел. Резко. И вышел. Ухмыльнувшись.
А она испустила какой-то гортанный звук, и ее пальцы резко впились в край бадьи с водой.
-Разнообразие, мисс Грейнджер.
Кричу и задыхаюсь, слезы льются
- Разнообразие…
Он схватил ее, ничего не понимающую, мокрую, дрожащую. Схватил за шею и резко окунул в воду с рычащим смехом.
«Мир сошел с ума… мир…»
Плюешь на боль, хрипящую во тьме
А она впервые не сопротивлялась, хотя это и противоречило инстинкту ее самосохранения. Она только молилась.
Мне завтра больше не проснуться
Молилась и задыхалась. Правда ей ведь еще хватало воздуха, который она задержала ненадолго. Хватало на то, чтобы вспомнить кое-что… Это «кое-что» она забыла. Забыла отчего-то и не могла вспомнить раньше… Что же это… Что…
Мерцание... в зеленом. Снится мне.
- Гермиона… - выдохнула она, вспомнив свое собственное имя, и огромный пузырь воздуха вышел из ее легких. Навсегда теперь. И без мучений. И ровно-ровно так…
Она его видела… Последним, что она видела – был этот большой и белый пузырь в мутной, зеленой воде.
Конец
_________
Стихи мои.
Мерцание... в зеленом. К чему-то снится
Иль сон навеял мне невдруг полночную печаль
Зачем все так должно со мной случится
Зачем меня тебе, зачем, не жаль?
Опутана рука в давно забытой яркой
Зелено-черной простыни. Скажи
Твои объятия всегда так жарки
Или сегодня день, утопленный во лжи?
А я живу, дыша одним тобою, веришь...
Но ты сомкнешь ладони на груди моей
Последней ночью целовать ты смеешь
Осколки вынутые из души моей.
Кричу и задыхаюсь, слезы льются
Плюешь на боль, хрипящую во тьме
Мне завтра больше не проснуться
Мерцание... в зеленом. Снится мне.