На русской почве вопрос о соотношении национального и общечеловеческого начал в образовании и воспитании получил особое значение. Один из факторов, определяющих эту особость - характер нашей исторической Церкви и народной веры. Второй фактор связан со спецификой развития форм основных общественных институтов в результате правительственных преобразований "сверху" и по большей части посредством заимствования иноземных образцов. Образованной части общества, на которую власть возлагала работу по проведению в жизнь реформ, часто не хватало внимания к собственному народу и умения разобраться в особенностях исторического пути и состояния России, диктующих тип усвоения выработанных на иной почве образцов или способ отказа от них (Захарченко, с. 5-24). "Россия слишком мало известна русским" – этот коренной недостаток русского образования отмечал уже Пушкин в своей известной записке Николаю "О народном воспитании" (Пушкин, с.282)
Теоретический принцип осмысления культурной задачи построения народной школы в России предложил Ушинский в работе "О народности в общественном воспитании". Данную работу следует рассматривать в контексте российского общественно-педагогического движения (это укорененное в педагогической историографии самоназвание движения, порожденного реформами начала 60-х гг.). Правительственные реформы способствовали пробуждению общественной инициативы в области вопросов воспитания и обучения. Каптерев отмечает мощное влияние немецкой теоретической педагогики и немецкой практики школьного дела, причем, в свойственной немецкой культуре манере, немцы обустраивали свою школьную практику в тесном союзе с педагогической теорией, тогда уже весьма прочно институциализированной в форме педагогических кафедр в университетах, учительских семинарий, учительских съездов, педагогической публицистики. Три идеи - общечеловеческий воспитательный идеал, понятие и содержание общего образования и принцип автономной педагогики - являли своего рода "три кита" педагогической мысли того периода. Последнее и решительное слово немецкой теоретической мысли о воспитании в конечном итоге звучало так: общечеловеческое воспитание - это систематическое научное образование; другими словами: задача общечеловеческого воспитания решается средствами систематического научного образования, порядок освоения наук начинается с материала "ближнего круга" – родного языка, родной истории и краеведения.
Ушинский характеризовал это отождествление как яркое проявление "духа немецкой народности в воспитании". Дух немецкой народности - это дух науки, научной систематичности; в нем безусловно реализовано общечеловеческое начало - но лишь в особенной его форме. Прагматическая направленность английской педагогической культуры, отражающая дух английской народности, несет в себе не меньше общечеловеческого содержания. Каждый народ, утверждает Ушинский, имеет свой особый идеал человека, который он и осуществляет в своей национальной системе воспитания. Основы воспитания и цель его, а следовательно, и главное его направление, различны у каждого народа и определяются народным характером, тогда как педагогические частности могут свободно переходить от одного народа к другому. Соответственно, решая задачу построения общего образования, русские педагоги должны не идти по пути подражания чужим системам воспитания, но стремиться постичь характер и дух своего народа и построить систему, отвечающую стремлениям и потребностям народной души. Русский народ – соборная историческая личность, у него своя история, свои мечты и желания. "Всякая живая историческая личность есть самое высокое и прекрасное создание Божие на земле, и воспитанию остается только черпать из этого богатого и чистого источника". Наше воспитание, бывшее до сих пор отвлеченным подражанием иностранным образцам, и потому беспомощным, должно стать народным, проникнуться идеалом народной души, прикосновение к которому даст ему силу и мощь.
Анализируя манифест Ушинского, Гессен (с. 333-335), не оставляет от него камня на камне; по методу возводит к "славянофильской метафизике о самобытной душевной субстанции, составляющей характер народа", по содержанию же разделяет на две противоречащие одна другой идеи. Первая – демократическое требование близкого народу воспитания, вторая – призыв руководствоваться в народном образовании "славянофильским идеалом патриархальной древней Руси". Гессен считает, что "педагогическую практику Ушинского определила … чисто народническая мысль: идти в народ, чтобы поднять его до уровня образованного слоя общества, являющегося в настоящее время единственным носителем и владельцем богатств национальной культуры". В построении программы народной школы Гессен предлагает руководствоваться принципами, заявленными Фихте в его "Речах к немецкой нации".
Категорически невозможно согласиться с Гессеном в такой реконструкции предмета и метода манифестации Ушинским принципа народного образования. Для реконструкции необходимо привлечь более широкий круг работ – прежде всего "Педагогическую антропологию", "Родное слово", другие учебные книги, статьи о языке, этнографические путевые заметки. Ушинский помещает в центр внимания педагогов и теоретиков образования доселе скрытый от них предмет – народную жизнь, народное предание. Ушинский ни в теории, ни в практике никогда не руководствовался мыслью будто бы "в настоящее время единственным носителем и владельцем богатств национальной культуры является образованный слой общества". Напротив, пафос его работ направлен на развенчание миф о том, что единственно интеллигенция – совесть и самосознание нации. Вслушаемся: "Гордясь своим образованием, мы смотрим часто свысока на простого полудикого человека, взятого из низших и обширнейших слоев народной массы; но если мы действительно образованны, то должны в то же время преклониться с благоговением перед самим народным историческим организмом, непостижимому творчеству которого мы можем только удивляться, не будучи в состоянии даже подражать, и счастливы, если можем почерпать жизнь и силу для наших собственных созданий из родников духовной жизни, таинственно кроющихся в недрах народных". (Ушинский, с. 554-574).
Пытаясь понять смысл отношения Ушинского к образующему значению родного языка, мы можем идти по простому пути узнавания категорий и "общих мест" того времени; и тогда легко встроить его в ряд метафизиков-субстанциалистов, описывавших неизменные идеальные качества народной души. Мы можем сконструировать "образ народной души" из набора отдельных цитат, но идеальный образ будет неясен и бессилен, что и отмечает Гессен. Однако исходя из презумции целостности личности и деятельности выдающегося педагога – мыслителя и труженика - мы обрекаем себя на более сложный путь анализа всей совокупности его научно-педагогической практики. Такой анализ приводит к выводу, что Ушинский коренным образом расходится с немецкой школой теоретического мышления и ставит проблему институциализации образования на принципиально новых, неизвестных западному миру основаниях. В Западной Европе, как то показал Макс Вебер, с эпохи Реформации явственно, а на деле и раньше, институциализация строится на целе-рациональных основаниях. Этот способ институциализации предполагает совершенно определенный способ исторического наследования – прошлое "пропускается" через сито рационального дискурса с точки зрения прагматической пригодности и понятности тех или иных унаследованных установлений. Такой подход демонстрирует Фребель: создавая детские сады, он ставит задачу воспитания малышей в русле немецкой народности, для чего организует работу по собиранию песен и стишков, которые немецкие матери поют и рассказывают своим детям. Однако он считает недопустимым использовать их непосредственно – материал тщательно перерабатывается и приводится в соответствие с современными представлениями о правильных нравах. Гессен приписывает Ушинскому такой же подход: "при выборе отрывков для чтения Ушинский … старался собрать в своем "Родном слове" наилучшие образцы послепетровского периода, доступные пониманию народа". (Гессен, с. 335). Увлеченный борьбой со "славянофильским идеалом патриархальной древней Руси", Гессен не замечает огромного пласта живой народной речи, которую Ушинский ввел в "Родное слово" – речи, которая с трудом поддается грамматическому анализу в "универсальных" категориях и полна тончайших смысловых нюансов. В качестве первых предложений, которые напишут маленькие пальчики ребенка, Ушинский предлагает не "мама мыла раму", и даже не "я люблю родную землю", но полные чувства и мысли выразительные фрагменты родной речи: "От радости кудри вьются, а от горя секутся", "солнышко совсем меня сожгло".
Ушинский предлагает иной, нежели в западном мире, тип предметизации содержания образования. Предметом образующим должен стать не абстрактный научный предмет, но конкретный живой мир природы и истории, генетическая основа всякой научной предметности. Научный предмет займет важное место в содержании образования, но не будет подменять собой вещей, постигаемых в достоверности чувства и в самодеятельности воли. Разбор соотношения воли, чувства, разума как генетической основы содержания образования в предпосылке целостности человеческого естества составляет главный предмет его "Педагогической антропологии".
Соответственно иным становится и способ исторического наследования: ныне живущий – как бы ни был он образован и вооружен научным методом - не может вставать в позицию абсолютного судии наследия предков и всевластного посредника между предками и потомками. Педагог и методист – не цензор наследия предков, но проводник, ведущий к нему потомков. Задача педагога – сформировать личностное отношение каждого из питомцев к историческому наследию, ввести их в мир народного предания: путь же свой в этом мире питомцы отыщут сами, сами решат, как они распорядятся наследием, во владение которым их ввел учитель. Вопрос "от какого наследия мы отказываемся" – это вопрос индивидуальности или партии, но не вопрос народной школы, призванной осуществлять общественное воспитание и хранить полноту предания.
Таким образом, Ушинский развивает известную мысль Хомякова, высказанную в работе "Об общественном воспитании в России" (вплоть до переклички в названии работ): воспитание есть действие, посредством которого одно поколение приуготовляет следующее за ним к деятельности в истории народа. В этом тезисе метафизики не больше, чем в суждении Пушкина о необходимости русскому государственному служащему хорошо знать русскую историю, географию и статистику.