Знаете что, давайте все же будем стучать и кричать, - может, кто-нибудь услышит.

Он. Давайте.

Стучат и кричат: «Сюда! Мы застряли!»
Никого.

Она. Неужели еще долго? И туфли жмут.
Он. Снимите, и все.
Она. Неудобно!

Он. Ведь, кроме меня, никого здесь нет. И ведь вы не собираетесь снимать еще что-нибудь?

Она. В самом деле. (Снимает туфли и кладет на сум­ку.) Вот так.

Он. Но босиком можно и простудиться.

Она. А я сяду на сумку.

(Собирается сесть.)

Он (хватает ее за руку). В сумке...

Она. Совсем забыла — там же яйца! (Опять стучит.) Все отсюда переселились, что ли?

О н. Наоборот, пока не все вселились.
Она. Сил нет стоять!
Он неожиданно берет ее на руки

Что вы делаете?!

Он. Вы устали!

Она. Опустите меня! Вы тоже не сидите!

Он. Обо мне не беспокойтесь. Отдохните. Расслабьтесь на несколько минут.

Она. Но такую услугу я не могу принять.

Он. Я вас убедительно прошу дать мне возможность услужить вам именно так.

Она. Не устали?

Он. Нет, вы очень легкая.

Она. А мой муж говорил: «Моя тяжелая ноша!»
Он. Ваш муж просто не знал вам цены.
Она. А ваша жена? Такой внимательный человек.
Он. Она всегда упрекала меня в грубости.

Она. Это несправедливо! Спасибо. Я отдохнула.

Он (опускает ее на пол). Я ничем не похож на вашего мужа?

Она. А я вам не напоминаю вашу жену?

Он. Все мужчины чем-то похожи друг на друга.

Она. И все женщины тоже.

Он обнимает ее.

Не надо.

Он. Но почему?

Она. Если бы мы не застряли в лифте, вы бы не заме­тили меня.

(Освобождается.)

Он. Раз мы застряли - значит, это судьба. (Опять об­нимает.) Между прочим, хорошо было бы поставить здесь диван.

Она (отстраняется). Зачем вы так грубо шутите?

Он. А я не шучу. Я одинок, и вы тоже.

Она. Да. Мне на самом деле тяжело одиночество. Мой
муж...

Он. He будем говорить о наших бывших половинах. Мы с вами вместе выйдем через одну дверь и войдем в од­ну дверь...

Она. Но я не уверена в этом.

Он. Молчите. (Целует ее.) Молчите! Это счастливая встреча.

Она. Да... я сейчас представила себе, как поступила бы ваша жена, если бы застряла в лифте вместе с кем-нибудь.

Он. Вы думаете, так же?

Она. Но ведь и она одинока.

Он. Вам жаль ее? Тогда представьте ее вместе с ва­шим мужем. Он ведь тоже одинок!

Она. Почему вы вдруг вспыхнули?

Он. Но и вы не бледны.

Она. Это от жары!

Он. Я нахожусь не на другом полюсе.

Она. А зачем грубить? Задело предположение, что ваша жена... Я ведь только представила...

Он. Ну и как вам это представилось?

Она. Так же, как у нас.

Он.А вы не ошибаетесь? Думаете, ваш муж...

Она. Мой муж даже чинил туфли.

Он. Чтобы не тратиться.

Она. Ничего подобного! Он берег мое время, а я не по­нимала. А ваша жена надоедала своими претензиями. У нее не было ни самолюбия, ни любви к вам!

Он. Было! Ей хотелось получать цветы именно от то­го, которого она любит!

Она (стучит в дверь). Божемой! Когда же я выберусь отсюда! Поднялась бы пешком, надо же было доверяться лифту?! Во всем вы виноваты!

Он. В чем?

Она. Если б вы не удержали двери, я бы не успела войти. Кстати, и пряжка быне сломалась!

Он. Какая неблагодарность! А не вы ли кричали: «Дорогой, не поднимайтесь без меня!»?

Она. Я вас так не называла.

Он. Я вас, значит, насильно в кабину загнал?

Она. Я этого не говорю. Вместо того чтобы кричать на меня, лучше бы сигарету потушили. Тут и так, как в газовой камере, а вы еще дымите!

Он. Дым рассеивается между шестым и пятым этажами.

Она. Обоже! Всего каких-то полэтажа оставалось до моей квартиры, а я почему-то должна задыхаться в этом прокуренном ящике.

Он. И до моей квартиры не больше половины этажа, а я почему-то должен вдыхать этот отвратительный за­пах! Я закурил, чтобы заглушить другой запах.

Она. Какой?

Он. Тот аромат, который идет от вашей сумки. Я об этом молчал, но это не значит, что я лишен обоняния.

Она. О чем вы?

(Наклоняется к сумке.)

А-а! Это дрожжи! Я собиралась печь хачапури! Но я же не знала, что придется сидеть в лифте!

Он. Моя жена пекла чудесные хачапури без дрож­жей - пальчики оближешь.

Она. Да потому вы ее так и оценили! Мой муж не коптил меня.

Он. Я могу и не курить. Но вот что делать с вашими дрожжами?

Она. Мне кажется, что я с вами — целую вечность.

Он. И для меня время здесь — не «Семнадцать мгновений весны».

Она. Вы не джентльмен!

Он. Как раз из-за своего джентльменства я и торчу тут. Нажал бы кнопку своего этажа – и давно был бы дома.

Она. Что вы все время упрекаете меня? (Дрожащим голосом.) Я вам не жена!

Он. Ну-ка прекратите эту сцену! И нечего задевать мою жену.

Она достает из сумки валерьяновые капли, глотает и запи­вает лимонадом.

Что вы делаете?

Она. Пью валерьянку.

Он. С лимонадом?

Она. А что делать? Мне дурно.

Он. Еще и валерьянка? Хотя по сравнению с дрожжа­ми это прямо французские духи... А, кстати, тот ваш па­циент, француз, прекрасно видел, что вы не так уж мо­лоды, но «мадемуазелью» назвал просто из вежливости.

Она. У этого француза рыцарство в крови: даже во время приступа не забыл сказать комплимент.

Он. Ненавижу показуху.

Она. Вы говорите точно так, как мой муж.

Он. Ваш муж, между прочим, просто приревновал вас
к французу..

Она. Откуда вам это известно? Какой у него мог быть повод ревновать?

Он. А мужчине не нужен повод, если сердце ревнует!

Она. Следовало вам знать, что ваша жена потому тог­да опоздала, что хотела выглядеть красивее. И вместо то­го чтобы бросить ее одну и уйти, вы могли ей сказать, что она прелестно выглядит, и вы нервничали не из-за потери времени, а боялись, не случилось ли с ней что-нибудь.

Он. Можно подумать, что вы образец выдержанности! Человеку было плохо, он отравился, а вы в это время чи­тали ему лекцию. На его месте я бы не лекарство, а целой аптечкой швырнул! Что касается любви к спорту, это азарт, а азарт надо понимать. Могли бы учить свой фран­цузский или там английский у соседнего телевизора. Вот и допрыгались. Теперь вы довольны?

Пауза.

Она (тихо). Вы считаете, что мы разошлись из-за те­левизора? Вам не, кажется смешным такой незначитель­ный повод? Ведь и вы не только из-за цветов разошлись. Кстати, мой муж часто покупал мне цветы, но это не спас­ло наш брак.

Он (тихо). Имоя жена ходила на цыпочках, когда я смотрел футбол, но...

Она. Вот видите! Да и мой муж был не таким уж пло­хим, как вы думаете.

Он. Это не я, а вытак думаете.

Она. Он любил делать странные сюрпризы.

Он. Например?

Она. Ну, я одно время мечтала иметь телефон, но дол­го не везло. А однажды я возилась на кухне и слышу — звонок, пошла дверь открывать — никого. Вернулась на кухню — опять звонок, и еще звонок... я пошла на звук — и поняла: звонок доносился из-под дивана! Смотрю — те­лефон, снимаю трубку и слышу голос и смех мужа: «За­пиши номер нашего телефона, чтобы не забыть». А вы ведь знаете, какая это проблема — телефон?

Он. Оригинально. Но после этого он, наверное, так вас обидел, что вы забыли об этом сюрпризе.

Она. Он не понимал, что я делала для его же пользы...

Он. Вы его ревновали?

Она. Я не знаю. Однажды как-то задержалась у сест­ры, вернулась поздно, открываю дверь, гляжу — на кухне мой муж и незнакомая женщина. Я растерялась, а мой муж говорит: «Это наша гостья!» Чай они пили без меня, но я поставила чайник, застелила ей кровать, приготовила ванну... одним словом, оказала гостеприимство. Они позна­комились в аэропорту — муж брата провожал, а ее рейс отложили до утра. И мой муж пригласил ее к нам.

Он. Почему?

Она. Проста пожалел: «Ей бы пришлось всю ночь торчать в аэропорту»!

Он. А кроме вашего мужа, там больше совсем никого не было?

Она. Откуда мне знать? Наутро он ее проводил. С тех пор мне показалось, что он изменился, решила, что он что-то скрывает, замучила его вопросами, он грубо отвечал: «Я просто человеку добро хотел сделать, а ты тут какие-то глупости придумываешь!»

Он. А потом? Что было потом?

Она. Начал назло мне говорить о ней с восторгом. То­гда и я начала на зло...

Он. А ваш муж знал, что в тот вечер вы задержитесь у сестры?

Она. Нет.

Он. Значит, он ту женщину не тайком привел домой, а

рассчитывал на ваше гостеприимство...

Она. Я знаю, знаю, но тогда у меня не было желания вникать во все это.

(Стучит.)

Оглохли, что ли? Никого нет!

Он. Ревность — страшная вещь. Послушайте. Однаж­ды мой друг пригласил нас в ресторан. Выпил он слишком и пристал к одному мужчине: «Чего на меня смот­ришь?» Мы его вывели из ресторана и сели в автобус. Вдруг видим, тот мужчина едет с нами. Мой друг опять начал к нему придираться. Тот тоже был пьян, не выдер­жал. Жутко было видеть, как он стал его дубасить, а в ав­тобусе тесно, меня оттерли в сторону, и я никак не мог к нему пробраться, и только моя жена очутилась около них, вцепилась в того мужчину и стала упрашивать: «Будь человеком, прости его, он хороший парень, только выпил вот!» А тот и не слышит. Тогда моя жена загородила собой моего друга. Из пассажиров никто не хотел вмешиваться. Я чуть с ума не сошел. Я видел, как жене доставались уда­ры, предназначенные моему другу, и был готов избить всех троих! Наконец тот пришел в себя, посмотрел на мою жену и сказал: «Только из-за вас, а то я бы сделал из него отбивную!» И сошел с автобуса.

Она. Что было после?

Он. Мы доставили моего друга домой. Всю обратную дорогу молчали. Я смотрел на ее побледневшее лицо, на синяки, на испачканное кровью платье... Когда вошли в дом, я дал ей пощечину.

Она. За что?

Он. Не знаю. Я не мог вынести, что она так защищала моего друга от этого кретина.

Пауза.

А потом она ушла. Насовсем.

Она. Но если бы она не остановила того, как вы гово­рите, кретина, вашего друга могли убить!

Он. Пожалуй.

Она (спокойно). Вы трус!

Он. Я?!

Она. Вы! Если ваша жена смогла пробраться к ним, так почему же не сумели вы? Чем вы лучше остальных пассажиров? Вы струсили!

Он. Нет! Вовсе нет!

Она (взволнованно). Да, струсили. Вас взбесила ваша беспомощность. Вы завидовали жене. Позавидовали тому, что она была способна не думать о себе!

Он. (Задумчиво). Моя жена всегда была смелой. Стран­но, как ей это удавалось? И дома, и на работе — везде она не щадила себя, всем шла навстречу, будь то родственник, друг или незнакомые люди. Если б она жила во время войны, я уверен — стала бы героиней. А я... Я любил свое спокойствие — свое уютное спокойствие.

Она. И вы, не признаваясь самому себе, завидовали ей.

Он. Наверное. Я нарочно не покупал для нее цветы — мне нравилось, что и у нее есть слабости.

Она. Мы, женщины, часто бываем слабыми. Мой муж…

Он. Вашего мужа раздражали бесконечные упреки и
чрезмерная любовь и ревность. Знаете, и для упрека и для
ласки надо подбирать момент. Я уже вижу, я знаю, какой
вы могли быть с ним. Бесконечные поучения, поза все­
знающей женщины, показное внимание к нему и ко всем...
Это надоедает мужчине... Хотя я не верю, что он вас очень
любил...

Она (неожиданно). Почему мы говорим о наших поло­винах в прошедшем времени? «Любил», «приходил», «ухо­дил», «любила»... Будто их нет в живых! (Тихо.) Может быть, мы с вами прошли мимо любимых и любящих.

Он (горько). Да, нужно было застрять в лифте, чтобы
понять все это!

Она. Но я хочу выйти отсюда.

(Стучит туфлей в две­ри.)

Эй, откройте нас!

Он. Мы с вами до сих пор жили так, словно ничего не видели, как в лифте...

Она. Я хочу домой!

(Стучит.)

Что это, на самом деле!

Стучат оба.

Он. Вы разве не заметили — мы едем?

Она. Боже мой, сдвинулись с места! Слава богу!

Он. Правда, он поднимается выше.

Она. А теперь опускается! (С нетерпением.) Что же мы никак не остановимся!

Оба стучат снова в дверь.

И двери не открываются!

Он. Ничего. Раз тронулись — значит, откроются.

Она. И мы с вами выйдем через одну дверь, но постучимся в разные...

Он. Самое главное, чтобы для нас они открылись!..