Ожо был голоден, а его братья были еще голодней: ведь они долго шли на холодном ветру. Старейший всю дорогу шепотом и знаками объяснял им, как узнавать росшие по берегу водяные растения. В зимнее время, когда нет мяса, их мясистыми корнями можно с грехом пополам наполнить голодный желудок.
Он говорил, а его маленьких путников томило желание украдкой сорвать и проглотить дикие ягоды и плоды, которые каким то чудом уцелели от морозов. Но есть в одиночку строго воспрещалось. Все, что находили, приносили в пещеру. Дети привыкли, что только в пещере, после осмотра старшими, добыча делилась между всеми. Поэтому они пересиливали искушения голода и опускали в мешки все, что собирали по пути.
Увы! Пока что им удалось найти только с десяток маленьких сухих яблок, несколько тощих, полузамерзших улиток и серую змейку, не толще человеческого пальца. Змейку нашел Крек. Она спала под камнем, который он повернул. У Крека была привычка: куда бы он ни шел, переворачивать по дороге все камни, какие были ему под силу.
Но если нашим путникам попадалось по дороге мало съедобного, то большие куски кремня во множестве валялись по склонам холмов. Мешки мальчуганов сильно потяжелели. Самые маленькие шли, согнувшись под своей ношей. И все‑ таки они изо всех сил старались скрыть свою усталость. Дети знали, что старшие привыкли молча переносить страдания и будут смеяться над их жалобами.
Дождь, мелкий град не прекращались ни на минуту.
Крек бодро шагал вслед за стариком, мечтая о том времени, когда он станет великим и славным охотником и будет носить настоящее оружие, а не маленькую детскую палицу. Пот градом катился с него, и немудрено: он тащил два огромных кремневых желвака.
За ним нахмурившись шли Гель и Рюг; их разбирала досада. Оба они, точно на смех, ничего не нашли за всю дорогу. Хоть бы рыбешку какую нибудь поймали. Отыскали всего навсего какого то заморенного паука, такого же голодного, как и они.
Остальные брели как попало, съежившись и понурив головы. Дождь давно уже струился по их растрепанным волосам и впалым щекам.
Так шли они долго. Наконец Старейший дал знак остановиться. Все тотчас же повиновались ему.
– Вот там, на берегу, под навесом утеса, есть хорошее сухое местечко для отдыха, – сказал он. – Садитесь… Откройте ваши мешки.
Кто лег, кто присел на корточки на песок. Лучшее место под навесом мальчики предоставили Старейшему.
Крек показал старику все, что нашлось в мешках, и почтительно поднес ему маленькую змейку. Такой лакомый кусок, по его мнению, должен был достаться Старейшему.
Но старик тихонько оттолкнул протянутую руку мальчика и сказал:
– Это вам! Если нет жареного мяса, я буду жевать корни. Я привык к этому, так делали мои отцы. Посмотрите на мои зубы, – вы увидите, что мне часто приходилось есть сырое мясо и разные плоды и корни. Во времена моей молодости прекрасный друг– огонь, который все мы должны почитать, нередко надолго покидал наши стоянки. Иногда целыми месяцами, а то и годами, мы, не имея огня, натруждали свои крепкие челюсти, пережевывая сырую пищу. Принимайтесь за еду, дети. Пора!
И дети с жадностью набросились на жалкое угощение, которое им роздал старик.
После этого скудного завтрака, который только чуть чуть утолил голод путешественников, старик приказал детям отдохнуть.
Они тесно прижались друг к другу, чтобы получше согреться, и сразу заснули тяжелым сном.
Только один Крек ни на минуту не мог сомкнуть глаз. Скоро с ним будут обращаться как с настоящим взрослым юношей, – эта мысль не давала ему заснуть. Он лежал не шевелясь и украдкой, с глубокой любовью и даже с некоторым страхом наблюдал за стариком. Ведь Старейший столько перевидал на своем веку, знал столько таинственных и чудесных вещей.
Старик, медленно пережевывая корень, внимательно, зорким и опытным глазом осматривал один за другим куски кремня, лежавшие около него.
Наконец он выбрал кремень, округлый и длинный, похожий на огурец, и, придерживая его ногами, поставил стоймя.
Крек старался запомнить каждое движение старика.
Когда кремень был крепко зажат в этих природных тисках, старик взял обеими руками другой камень, более тяжелый, и несколько раз осторожно ударил им по закругленной верхушке кремня. Легкие, едва заметные трещины пошли вдоль всего кремня.
Потом Старейший аккуратно приложил этот грубый молот к обитой верхушке и навалился на него всем своим телом с такой силой, что жилы вздулись на его лбу; при этом он слегка поворачивал верхний камень; от боков кремня отлетали длинные осколки разной ширины, похожие на продолговатые полумесяцы, с одного края толстые и шероховатые, с другого – тонкие и острые. Они падали и рассыпались по песку, словно лепестки большого увядшего цветка.
Эти прозрачные осколки, цвета дикого меда, резали не хуже наших стальных ножей. Но они были непрочны и скоро ломались.
Старик передохнул немного, потом выбрал один из самых крупных осколков и принялся оббивать его легкими частыми ударами, стараясь придать ему форму наконечника для копья.
Крек невольно вскрикнул от удивления и восторга: он собственными глазами видел, как изготовляют ножи и наконечники для копий и стрел.
Старейший не обратил никакого внимания на возглас Крека. Он принялся собирать острые лезвия.
Но вдруг он насторожился и быстро повернул голову к реке. На его обычно спокойном и гордом лице отразились сперва удивление, а потом невыразимый ужас.
С севера доносился какой то странный, неясный шум, пока еще далекий; порой слышалось ужасающее рычание. Крек был храбр, и все же ему стало страшно. Он попытался остаться спокойным и, подражая старику, насторожился, схватившись рукой за палицу.
Шум разбудил детей. Дрожа от страха, они повскакали со своих мест и кинулись к старику. Старейший велел им немедля забраться на вершину почти отвесной скалы. Дети тотчас принялись карабкаться кверху, ловко цепляясь руками за каждый выступающий камень, пользуясь каждой выбоиной в скале, чтобы поставить ногу. На небольшом уступе, неподалеку от вершины, они улеглись на животы, облизывая ободранные в кровь пальцы.
Старик не мог последовать за ними. Он остался под выступом скалы, и Крек упрямо отказался покинуть его.
– Старейший! – воскликнул он. – Неведомая опасность грозит нам, как ты говоришь. Ты любишь меня, и я не покину тебя. Мы вместе умрем или вместе победим. Ты непоколебим и силен, ты будешь сражаться, а я… если оттуда идут к нам злые люди или дикие звери, – я прокушу им печень.
Пока Крек, размахивая руками, произносил эту воинственную речь, грозный шум усилился. С каждой минутой он приближался к месту, где укрылись старик и ребенок.
– У тебя, Крек, глаза зоркие и молодые. Посмотри на реку. Что ты видишь?
– Небо потемнело от больших птиц. Они кружатся над водой. Наверно, их злобные крики и пугают нас.
– А на воде ты ничего не видишь? Посмотри еще раз. Птицы кружатся над рекой? Значит, они следуют за какой то плывущей по реке добычей, выжидая, когда можно будет накинуться на нее. Но кто же это так страшно рычит и ревет? Я подниму тебя, – взгляни еще раз.
Но и на руках у Старейшего Крек напрасно всматривался вдаль.
– Что видно сверху? – крикнул старик детям, лежавшим в безопасности на скале, над его головой. – Говори ты, Рюг.
– Что то огромное черное виднеется на белой глыбе далеко, посередине реки, – ответил мальчик. – Но что это – разобрать нельзя. Черное шевелится.
– Хорошо, Рюг. Не черный ли это широкорогий бык?
– Нет, это чудовище больше широкорогого быка! – воскликнул Рюг.
– Слушай, Старейший! – вскричал Гель. – Теперь не одно, а два черных пятна видны на белой глыбе, и оба они шевелятся; а возле них глыба совсем красная.
– Я вижу их! Я их вижу! – подхватил Крек, побледнев и задрожав всем телом. – Там два зверя, и оба огромные. Они на льдине, а льдина больше нашей пещеры. Они не двигаются. Сейчас они проплывут мимо нас. Вот смотри! Мы погибли!
Старейший поставил Крека на землю и обернулся к реке.
То, что увидел старый охотник, заставило его побледнеть от ужаса. Крек и остальные дети плакали и дрожали от страха.
По пенистым, мутным волнам, шум которых сливался с оглушительным криком бесчисленного множества хищных птиц, плыла, кружась и покачиваясь, гигантская льдина.
На льдине виднелся чудовищной величины слон мамонт с косматой гривой. Задние ноги животного глубоко провалились, словно в западню, в трещину льда. Зверь стоял, с трудом опираясь передними ногами на края трещины; изогнутые клыки были подняты кверху, а из хобота, торчавшего, словно мачта, бил к небу непрерывный кровавый фонтан. Все тело зверя было залито кровью, струившейся из пронзенного брюха. Он рычал и ревел в предсмертных судорогах.
Рядом с ним лежал огромный косматый носорог, поразивший своим рогом мамонта, – лежал неподвижно и безмолвно, задушенный своим могучим врагом.
В ту минуту, когда чудовища проплывали на окровавленной льдине мимо Старейшего, гигантский слон страшно заревел и свалился на труп побежденного врага.
Земля задрожала от этого предсмертного крика. Эхо долго долго повторяло его, а хищные птицы на мгновение словно замерли в воздухе.
Но затем они с новой яростью бросились на приступ ледяного плота, где покоились теперь два гигантские трупа. Коршуны и орлы накинулись наконец на добычу.
Глыба льда исчезла из виду, унося трупы страшных зверей. Старик обтер рукой пот с обветренного лица и позвал своих маленьких спутников.
Стуча зубами, еле ступая дрожащими ногами, бедняжки спустились к старику, руку которого все еще судорожно сжимал Крек.
Разве можно было теперь приниматься за работу? Урок изготовления кремневых орудий был отложен, и все в угрюмом молчании, опасливо поглядывая по сторонам, двинулись обратно к пещере.
Дети поминутно оборачивались и смотрели назад. Они все еще слышали шум летевших птиц. Им чудилось, что их настигает один из тех прожорливых зверей, которые, наверное, следовали за жуткой льдиной.
Но мало помалу они успокоились, и Крек, улыбаясь, сказал на ухо Рюгу:
– Ожо завидовал нам, когда мы уходили. А теперь, пожалуй, будет рад, что ему пришлось остаться хранителем огня: ему не было так страшно, как нам.
Но Рюг покачал головой и возразил:
– Ожо смелый; он, наверное, пожалеет, что не видел этих чудовищ.
ГЛАВА III
Вечный враг
Дети без помехи вернулись домой до наступления ночи.
После страшного приключения, рассказ о котором заставил дрожать матерей и плакать маленьких сестер, родная пещера, жалкая и дымная, показалась детям уютным жильем.
Здесь им нечего было бояться. Кругом поднимались крепкие каменные стены, а яркий огонь нежно ласкал и согревал их.
Огонь– лучший друг человека: он побеждает холод, он отпугивает диких зверей. Но есть один враг, против которого бессилен даже огонь.
Этот вечный враг всегда подстерегает человека и несет ему гибель, стоит только перестать с ним бороться, – этот вечный враг, всегда и во все времена был врагом жизни вообще.
Имя этому неумолимому врагу, этому жадному тирану, который даже и в наши дни продолжает свои опустошительные набеги на землю и истребляет тысячи людей, имя ему– голод.
Прошло четыре долгих дня с тех пор как дети вернулись в пещеру, а охотники – деды и отцы – все еще отсутствовали.
Не заблудились ли они в лесу, несмотря на свою опытность? Или охота оказалась безуспешной? Или они напрасно рыскают до сих пор по лесу? – Никто не знал этого.
Впрочем, и Старейший, и матери, и дети привыкли к таким долгим отлучкам отцов. Они знали– охотники ловки, сильны, находчивы, и совсем не беспокоились о них. Оставшихся дома одолевали иные заботы: все запасы пищи в пещере иссякли.
Небольшой кусок протухшей оленины – остаток от прошлой охоты – съели еще в первые дни.
В пещере не оставалось ни кусочка мяса; приходилось приниматься за свежие шкуры, отложенные для одежды.
Маленькими плоскими кремнями с искусно зазубренными острыми краями женщины соскоблили шерсть и отделили жилки с тяжелых шкур. Затем они разрезали кожи на небольшие куски. Эти еще покрытые пятнами крови куски вымочили в воде и варили их до тех пор, пока они не превратились в густую клейкую массу.
Нужно заметить, что этот отвратительный суп варился без горшка. Изготовлять глиняную посуду люди научились гораздо позже, чем орудия из грубо обтесанного и обитого камня.
В пещере Крека воду кипятили в искусно сплетенных мешках – корзинах из древесной коры; такой мешок, разумеется, нельзя было ставить на горящие уголья; чтобы нагреть воду, в мешок бросали один за другим докрасна раскаленные на огне камни. В конце концов вода закипала, но какой мутной и грязной становилась она от золы.
Несколько корней, с трудом вырванных из замерзшей земли, были съедены.
Гель принес какую то отвратительную рыбу. Это было все, что ему удалось поймать после долгих и тяжких усилий. Но и эту жалкую добычу встретили с радостью. Ее тотчас же разделили и тут же съели: рыбу даже не потрудились поджарить на угольях. Но рыба была небольшая, а голодных ртов много. Каждому досталось по крошечному кусочку.
Старейший, желая хоть чем нибудь занять измученных голодом обитателей пещеры, решил раздать всем какую‑нибудь работу. Об этих работах мы поговорим позже, а пока осмотрим пещеру.
Наше счастье, что мы можем проникнуть туда только мысленно. Иначе мы, наверное, задохнулись бы от ужасающего зловония и спертого воздуха, царивших в этом мрачном убежище первобытных людей.
Некогда почвенные воды вырыли в толще мягкой горной породы обширный глубокий погреб. Главная пещера сообщалась узкими проходами с другими, более мелкими пещерами. Со сводов, потемневших от дыма, свешивались сталактиты и падали тяжелые капли воды. Вода просачивалась повсюду, стекала по стенам, накапливалась в выбоинах пола. Правда, пещера спасала первобытного человека от свирепого холода, но это было нездоровое, сырое жилище. Обитатели ее часто простужались, болели. В наше время ученые нередко находят в таких пещерах вздутые, изуродованные кости.
Но вернемся в жилище Крека. Вдоль стен главной пещеры, на грязной, покрытой нечистотами земле, лежали кучи листьев и мха, прикрытые кое где обрывками звериных шкур, – постели семьи.
Посреди пещеры возвышалась глубокая и большая куча пепла и сальных потухших углей, с краю она была чуть теплая, но посредине горел небольшой костер; Крек, дежурный хранитель огня, беспрестанно подбрасывал хворост, вытягивая его из лежавшей рядом связки.
Среди пепла и углей виднелись разные объедки и отбросы: обглоданные кости, расколотые в длину, с вынутым мозгом, обгорелые сосновые шишки, обуглившиеся раковины, пережеванная кора, рыбьи кости, круглые камни и множество кремней разной формы.
Эти обломки кремней– остатки обеденных «ножей», резцов и других орудий. Кремневые орудия очень хрупки, и они часто тупились и ломались. Тогда их просто бросали в мусорную кучу.
Первобытные люди, конечно, и представить себе не могли, что когда нибудь их отдаленные потомки будут рыться в кухонных отбросах, искать затупившиеся сломанные ножи, подбирать угольки их очага, чтобы потом выставить их в просторных залах великолепных музеев.
В этой первобытной квартире не было никакой мебели. Несколько широких раковин, несколько плетеных мешков из коры или тростника, нечто вроде больших чаш, сделанных из черепов крупных животных, составляли всю домашнюю утварь.
Зато оружия было много– и оружия страшного, хотя и очень грубо сделанного. В пещере хранился большой запас копий, дротиков и стрел. Здесь были острые каменные наконечники, прикрепленные к древку с помощью растительного клея, древесной и горной смолы или жил животных. Здесь были костяные кинжалы – заостренные отростки рогов оленей и быков; здесь были палицы– зубчатые палки с насаженными на них клыками животных, каменные топоры с деревянными рукоятками, кремневые резцы всех размеров и, наконец, круглые камни для пращи.
Но мы напрасно стали бы искать в пещере какого‑нибудь домашнего животного. Ни собаки, ни кошки, ни курицы не было видно у очага, возле мусорных куч. В те далекие времена человек еще не умел приручать животных.
Крек никогда не видел и не пробовал ни коровьего, ни козьего молока.
И никто в те суровые времена, о которых идет речь в нашем рассказе, не видал и не знал, что такое колос ржи или ячменя. Никто, даже сам Старейший.
Быть может, он и находил иногда во время своих странствий по равнинам высокие, незнакомые ему растения, свежие колосья которых он растирал в руках, пробовал есть и находил вкусными. Наверное, он указывал на эти колосья своим спутникам, и те тоже с удовольствием грызли вкусные зерна.
Однако понадобились века и века, прежде чем потомки этих людей научились, наконец, собирать семена растений, сеять их возле своих жилищ и получать много вкусного и питательного зерна. Но Крек никогда в жизни не видел ни хлеба, ни зерновой каши.
Обитатели пещеры не могли похвастать большими запасами пищи. Охота и рыбная ловля, особенно в холодное время года, доставляли так мало добычи, что ее хватало лишь на дневное пропитание, и прятать в запас было нечего. Кроме того, пещерный человек был слишком беспечен, чтобы думать о завтрашнем дне. Когда ему удавалось раздобыть сразу много мяса или рыбы, он по нескольку дней не выходил из пещеры и пировал до тех пор, пока у него оставался хоть один кусок дичины.
Так случилось и теперь. Старшие ушли в лес на охоту только тогда, когда в пещере уже не оставалось почти ничего съестного. Немудрено, что на четвертый день их отсутствия обитатели пещеры начали глодать уже обглоданные раньше и брошенные в золу кости.
Старейший приказал Рюгу собрать все эти кости и перетолочь их на камне. Потом Рюг вооружился каменным скребком и принялся соскребывать горькую обуглившуюся кору с побегов папоротника, собранных когда то маленьким Ожо.
Девочки, Маб и Он, стойко, без жалоб и стенаний переносившие голод, получили приказание зашить рваные меха – запасную одежду семьи.
Одна прокалывала костяным шилом дырочки в разорванных краях жирных шкур, другая продевала в эти дырочки при помощи довольно тонкой костяной иглы, очень похожей на нашу штопальную, жилы и сухожилия животных. Они так увлеклись этой трудной работой, что забыли на время терзавший их мучительный голод.
Остальные дети, по приказу Старейшего и под его наблюдением, чинили оружие; даже из самых мелких кремней старик учил изготовлять наконечники для стрел.
Ожо, несмотря на суровую погоду, послали за желудями. Это было не слишком приятное занятие. Когда снег покрывал землю, на поиски желудей выходили опасные соперники человека– голодные кабаны.
Но Ожо не боялся встретиться с ними. Он не хуже Крека лазил по деревьям, и в случае опасности сумел бы вмиг вскарабкаться на ветки.
Впрочем, время от времени Рюг‑большеухий выходил взглянуть, где Ожо и что с ним.
Рюг взбирался по тропинке, которая поднималась зигзагами от пещеры к вершине холма, и издали ободрял маленького братишку. В то же время он чутко прислушивался.
Но всякий раз ветер доносил до него только шум леса. Как ни настораживал Рюг свои большие уши, он не слышал шагов охотников.
День близился к концу, и никто уже не надеялся увидеть сегодня охотников. Постепенно всеми овладело тупое, мрачное отчаяние.
Чтобы как нибудь подбодрить наголодавшихся обитателей пещеры, Старейший приказал всем идти в лес, на вершину холма, и, пока еще не наступила ночь, поискать какой нибудь пищи.
Быть может, вместе со старшими дети скорее найдут в этом уже не раз обысканном лесу что нибудь съедобное– натеки древесного клея, зимних личинок, плоды или семена растений.
Все безропотно повиновались приказу Старейшего; казалось, у многих пробудилась надежда.
Женщины взяли оружие, дети захватили палки, и все ушли.
Один Крек остался у костра, гордый оказанным ему доверием. Он должен был до самого вечера поддерживать огонь на очаге и поджидать возвращения маленького Ожо.
ГЛАВА IV
Долг и голод
Крек довольно долго сидел на корточках перед очагом, усердно поддерживая огонь и занимаясь ловлей отвратительных насекомых, бегавших по его телу. Внезапно у входа в пещеру, усыпанного мелкими камнями и ракушками, послышались легкие и быстрые шаги.
Крек повернул голову и увидел запыхавшегося Ожо. Глаза Ожо сияли от радости: он тащил за хвост какое то животное вроде большой черноватой крысы.
Это была пеструшка, предок тех самых пеструшек, которые и теперь еще населяют равнины Сибири.
– Посмотри, это я ее убил, – кричал Ожо, – я один! Крек, я буду охотником!
Он бросил эверька к ногам брата и, не замечая, что, кроме Крека, в пещере никого не было, громко закричал:
– Скорей, скорей! Идите за мной! Сейчас же! Их еще много там, наверху. Мне одному их не догнать, но если мы пойдем все вместе, мы их переловим и поедим вволю сегодня вечером. Ну, живо!
– Не кричи так громко. Разве ты не видишь– все ушли в лес, – остановил его Крек. – Остался только один я. Что, ты ослеп, что ли?
Ожо оглянулся – брат говорил правду. Ожо растерялся. На пути домой он так ясно представлял себе, как все обрадуются его добыче. «Даже Старейший, – думал он, – похвалит меня». И вдруг – в пещере один Крек, да и тот чуть ли не смеется над ним.
Но надо было спешить, иначе великолепная добыча могла ускользнуть от них. И Ожо принялся торопить брата. Стоило только подняться к опушке дубового леса, чтобы убить много пеструшек. Крек встрепенулся и вскочил на ноги.
– Живей! – крикнул он. – В дорогу!
Принести в пещеру много пищи да еще в такой голодный день! Крек схватил тяжелую палку и бросился вслед за братом.
Но вдруг он вспомнил об огне и остановился в нерешительности.
– Иди же, – торопил Ожо с порога пещеры. – Иди, а то поздно будет. Я видел маленькую стаю у Трех Мертвых Сосен. Мы еще захватим их там, если поторопимся. Ведь я прибежал сюда бегом.
– А огонь, Ожо? – воскликнул Крек. – Смотри, он только что весело потрескивал, а теперь уже потухает. Ведь его все время нужно кормить.
– Ну, так дай ему поесть, – ответил мальчик. – Дай ему побольше еды. Мы не долго будем охотиться. Он не успеет всего пожрать, как мы уже вернемся.
– Ты думаешь, Ожо?
– Ну конечно. Мы дойдем до прогалины у Трех Мертвых Сосен и быстро вернемся назад. Вдвоем мы набьем много зверьков. И там, наверху, мы напьемся их теплой крови.
Бедный Крек колебался. Напиться теплой крови было очень заманчиво – голод так жестоко терзал его. Крек стоял и раздумывал. Пожалуй, Ожо прав: если подбросить побольше ветвей, огонь, наверное, не погаснет. Они скоро вернутся и принесут много еды. А в пещере все чуть ли не умирают от голода. Матери и сестры так измучены…Крек больше не колебался.
Он подбросил немного дров в огонь и в два три прыжка нагнал Ожо.
Мальчики скоро добрались до вершины холма. Оттуда они пустились бежать к прогалине у Трех Мертвых Сосен.
Это место легко было узнать по трем громадным соснам. Они давным давно засохли, но все еще стояли, протягивая, словно гигантские костлявые руки, свои голые ветви. Здесь, у сосен, мальчики увидели, что папоротники и высокая желтая трава у корней деревьев сильно колышутся. Это казалось странным, потому что ветер совсем стих.
– Вот они! – прошептал Ожо, дрожа и волнуясь, на ухо Креку. – Вот они… Это они колышут траву. Нападем на них!
Братья кинулись вперед с поднятыми палками и в несколько прыжков очутились среди животных, которые бесшумно двигались в траве. Мальчики стали наносить удары направо и налево, стараясь перебить как можно больше зверьков.
В пылу охоты маленькие охотники позабыли о времени и совсем не замечали, что творилось вокруг. Между тем в соседних лесах раздавался вой и рев. Тысячи хищных птиц, оглушительно каркая и крича, кружились над головами Крека и Ожо.
Изнемогая от усталости, еле шевеля руками, братья на минуту приостановили свою охоту. Оглянулись и прислушались. Со всех сторон до них доносился визг, вой. Повсюду, насколько хватало глаз, трава колыхалась и дрожала, словно волны зыбкого моря. Стаи пеструшек все прибывали. Вместо прежних сотен кругом были уже десятки тысяч зверьков.
Крек и Ожо поняли (им случалось и раньше, – правда, издали, – видеть нечто подобное), что они попали в самую средину огромного полчища переселяющихся крыс.
В приполярных тундрах даже и в наше время удается иногда наблюдать переселение житников и пеструшек. Ничто не может остановить движение этих мелких зверьков. Они преодолевают все препятствия на своем пути, переплывают реки и покрывают несметными стаями громадные пространства.
Положение Крека и Ожо стало не только затруднительным, но и опасным. Оживление первых минут охоты исчезло; его сменили страх и усталость. К несчастью, мальчики слишком поздно поняли, как неосторожно они поступили, бросившись очертя голову в стаю переселяющихся крыс.
Со всех сторон их окружали несметные полчища грызунов. Напрасно братья снова взялись за оружие: на смену убитым крысам тотчас появлялись новые. Задние ряды напирали на передние, и вся масса продолжала нестись вперед, словно живая и грозная лавина. Еще немного– и грызуны нападут на детей. Зверьки с отчаянной смелостью бросались на маленьких охотников, их острые зубы так и впивались в босые ноги мальчиков. Братья в испуге кинулись бежать. Но зверьки двигались сплошным потоком, ноги мальчиков скользили по маленьким телам. Каждую минуту дети могли оступиться и упасть.
Они остановились. Упасть– это умереть, и умереть страшной смертью. Тысячи крыс накинулись бы на них, задушили и растерзали бы их.
Но в эту минуту Крек взглянул на мертвые сосны, вблизи которых они стояли. Счастливая мысль внезапно пришла ему в голову: стоит добраться до этих могучих деревьев, и они будут спасены.
И маленькие охотники, несмотря на усталость и жестокие укусы крыс, снова пустили в дело свои палки. С огромным трудом им удалось наконец пробиться к подножию сосен. Тут Крек подхватил Ожо к себе на спину и ловко вскарабкался по стволу.
Несколько сотен зверьков кинулись было вслед за ними, но их сейчас же опрокинули и смяли задние ряды.
Крек посадил Ожо на один из самых крепких и высоких суков и, все еще дрожа от страха, огляделся вокруг.
Далеко далеко, куда только ни достигал взгляд, земля исчезала под сплошным покровом черных и серых крыс. От высохшей травы не осталось и следа. Передние стаи все пожрали.
Стремительное движение пеструшек не прекращалось ни на минуту и грозило затянуться на всю ночь. Ожо, чуть живой от страха и холода, крепко прижимался к брату. Не то было с Креком. Едва он почувствовал себя в безопасности, как самообладание и смелость вернулись к нему. Он зорко оглядывался кругом и отгонял палкой хищных птиц, которые сопровождали полчища пеструшек. Эти птицы сотнями опускались на ветви мертвой сосны рядом с детьми, оглушая их своими дикими криками.
К ночи над равниной разостлалась пелена ледяного тумана. Но еще прежде, чем он успел сгуститься, мальчики заметили неподалеку от своего убежища громадного черного медведя.
Могучий зверь, попав в поток движущихся крыс, сам, казалось, находился в большом затруднении. Он яростно метался из стороны в сторону, поднимался на задние лапы, прыгал и жалобно рычал.
– Брат, – сказал Крек, – видно, нам не вернуться сегодня вечером в пещеру. Уже темно, ничего не разглядеть, но я по прежнему слышу сильный и глухой шум. Это крысы. Им нет конца! Мы, наверное, останемся здесь до утра.
– Что ж, подождем до утра, – решительно ответил маленький Ожо. – У тебя на руках мне не холодно и не страшно, и я не голоден.
– Спи, – ответил Крек, – я буду тебя караулить.
Младший брат скоро заснул, а Крек сторожил его. С мучительной тоской думал он об огне, о нетерпеливом и прожорливом огне, который он так легкомысленно оставил без всякого призора. Огонь, конечно, погас, погас раньше, чем вернулись отцы или Старейший.
ГЛАВА V
Огонь погас
Что же делали остальные обитатели пещеры, пока Крек, разоритель гнезд, вместе с маленьким братом воевал с легионами пеструшек? Мы помним, что Старейший повел женщин и детей в лес на поиски пищи.
Едва они начали собирать сухие плоды буковых деревьев, как где то далеко, очень далеко, в туманной дали, среди безлистных деревьев послышались глухие шаги.
Старейший, приложив пальцы к губам, приказал своим спутникам хранить глубокое молчание и стал прислушиваться. Но вскоре лицо его прояснилось.
Рюг большеухий припал к земле и, зарывшись с головой в траву, вслушивался.
– Ну, Рюг? – спросил старик.
– Идут люди, много людей.
– Это наши. Тревожиться не о чем.
Крик радости вырвался у женщин и детей, но старик остановил их.
– Прислушайтесь! – Продолжал он. – Охотники идут медленно и ступают тяжело. Значит, они несут какую нибудь ношу. Что они несут? Быть может, раненого? Или тащат на плечах тяжелую добычу? Сейчас мы это узнаем.
Звук шагов, между тем, с каждой минутой становился все явственнее и явственнее. Наконец вдали показалась группа людей.
Зоркие глаза женщин сразу распознали мужей и братьев.
– Это наши, наши! – закричали они.
При этом известии дети запрыгали от радости. Но Старейший сурово приказал им стоять смирно.
Затем он двинулся навстречу прибывшим, потрясая чем‑то вроде начальнического жезла, сделанного из оленьего рога. Ручка его была покрыта рисунками, изображающими диких зверей.
Охотники приветствовали старика протяжными дружественными криками.
Они рассказали Старейшему о своих странствиях по лесам, а он поведал им, что за это время произошло в пещере.
Охотники принесли часть туши молодого северного оленя и половину лошади. Это было все, что им удалось добыть. Дичи стало гораздо меньше: уж очень много гонялось за ней охотников соседних племен. С такими охотниками повстречались обитатели пещеры и даже вступили с ними в бой. Но враги бежали после первой же схватки. Никто из жителей пещеры не погиб.
Только у некоторых охотников на коже виднелись царапины и ссадины, запекшиеся кровавые рубцы. Другие прихрамывали и шли, опираясь, вместо костыля, на сломанный сук.
Наконец охотники приблизились настолько, что можно было расслышать их голоса. Тогда матери подняли детей на руки и, храня молчание, почтительно склонились перед мужьями и братьями.
Прибывшие, несмотря на усталость, дружескими жестами ответили на этот безмолвный привет.
Старейший рассказал охотникам, что обитатели пещеры без малого четыре дня почти ничего не ели, и предложил тут же раздать всем по небольшому куску мяса, а остальное спрятать до завтра и испечь в золе.
Часть молодой оленины немедленно разделили на куски. Однако куски были неодинаковые: охотники захватили себе лучшие, а матерям и детям достались похуже. Но они и этому были рады. Получив свою долю, они уселись подальше от мужчин.
Как только Старейший подал знак, все жадно накинулись на мясо, разрывая его руками и глотая огромные куски.
Старейший получил самый почетный и лакомый кусок– содержимое оленьего желудка. Это было отвратительное пюре из полупереваренных трав, но у охотничьих племен оно и поныне считается самым изысканным блюдом.
Старик старался есть медленнее, смакуя, как истый знаток, странное рагу, принесенное ему сыновьями. Но как только он замечал, что никто не глядит на него, он начинал совать в рот кусок за куском с безудержной прожорливостью самого жадного из своих правнуков. Старейший был голоден, и в эту минуту он не мог думать ни о чем, кроме еды. Разве не приятно было чувствовать, как утихает голод с каждым новым проглоченным куском? И он позабыл о двух отсутствующих на этом пиру – о Креке и Ожо. А ведь старик любил Крека больше других детей.
Но вот последние крохи были съедены, и люди начали подумывать о возвращении в пещеру. Охотники, сытые и усталые, заранее предвкушали ту блаженную минуту, когда они улягутся на теплой золе или на шкурах под сводами старой пещеры. Еды у них хватит на день или на два.
Такие беззаботные дни редко выпадали на долю первобытных людей. Такие дни – высшая награда и величайшая радость для тех, кто жил в непрестанной и жестокой борьбе со стихиями.
В эти дни полного спокойствия, бездействия, сытости люди набирались сил для новых охотничьих странствий, всегда опасных и трудных.
Они отдыхали после утомительных, долгих скитаний по лесам, где всегда можно было встретить свирепого зверя или попасть в засаду к враждебному племени. Лениво растянувшись на шкурах, охотники дремали или беззаботно болтали.
Чаще всего они толковали о приключениях, случившихся во время охоты, или вспоминали о встрече с редким животным, попавшимся в лесной чаще. У каждого находилось что рассказать и чем похвастать.
Иногда какой‑нибудь охотник брал кость или плоский камень и на нем острым резцом выцарапывал охотничьи сцены, животных – словом, все, что запомнилось ему или удивило его. Конечно, эти рисунки на камне или кости были очень грубыми, неумелыми. Но порой первобытный художник так живо и верно изображал животных, что мы и теперь восхищаемся искусством этих далеких мастеров.
Охотники, утолив терзавший их голод, заторопились домой. Но они так устали, что подвигались вперед очень медленно.
Уже наступила ночь, когда они подошли к пещере. Обычно еще издали они замечали красноватые отблески пламени, озарявшие приветливым светом вход в их подземное жилище. Но на этот раз вход был погружен в глубокий мрак. Свет – веселый, бодрящий, ласковый свет – исчез.
Отряд остановился у подножия скалы. Старейшины стали совещаться.
«Что здесь случилось без меня?» – подумал Старейший и тихо сказал своим спутникам:
– Хранителем огня сегодня остался Крек. Предупредим его о нашем приходе.
Один из охотников взял костяной свисток, висевший у него на шее, и пронзительно свистнул.
Но никто не откликнулся.
– Значит, – прошептал Старейший, и суровое сердце его дрогнуло, – значит, Крек умер. Наверное, на мальчиков напали. Или они убиты, или уведены в плен каким нибудь бродячим племенем.
– Нет, – возразил один из старейшин, – уже давно поблизости не встречался ни один чужеземный охотник. Крек и Ожо просто заснули.
– Поднимемся в пещеру, – сурово промолвил Старейший. – Если они заснули, они будут жестоко наказаны.
– Смерть им, смерть! – раздались свирепые голоса.
– Смерть, если, на горе нам, огонь погас! – Неужели они лишились огня? Сначала охотники лишь удивились и встревожились, заметив отсутствие красных отблесков у входа в пещеру. И только теперь бедняги ясно представили себе, какие страшные несчастья сулит им потеря огня.
Что за беда, если дети погибли, – ведь пользы от них мало, а кормить их все таки надо.
Но если погас огонь– огонь утешитель, который так весело потрескивал на очаге… Мысль об этом приводила в трепет самого мужественного охотника.
Если огонь умер, люди тоже умрут. Они знали, чувствовали это. Как они тосковали по огню во время своих охотничьих странствий! Но ведь тогда они разлучались с ним ненадолго. Но теперь… теперь огонь покинул их навсегда. Значит, они неизбежно погибнут.
Никогда они не попадали в такое ужасное положение.
Огонь, верный и жаркий огонь, жил в пещере много лет. Никто не знал, кто и когда занес огонь в их жилище…
Летом трава и деревья иногда загорались от молнии, падавшей с неба, как утверждали опытные охотники.
Но как быть зимой? Идти к соседям просить, как милости, горящую головню? Но чаще всего окрестные племена, укрывавшиеся по неведомым тайникам, сами сидели без огня, а те, у кого в жилище пылало благодетельное пламя, те ни за что не согласились бы поделиться этим неоценимым сокровищем.
– Вперед! – приказал Старейший дрожащим голосом.
Уже не раз Гель и Рюг доносили старейшинам, что стая