Разгром самой могущественной державы ислама имел много причин, среди которых
чисто военная слабость и техническая отсталость не были главными, они скорее были следствием социальной и культурной отсталости империи. До 95% солдат и даже часть офицеров были неграмотны. Армия не имела тяжелой артиллерии и даже современного стрелкового оружия.
Потеряв за годы войны 600 тыс. человек убитыми и более 2 млн. ранеными (из них 900 тыс. стали инвалидами), османы вынуждены были постоянно проводить все новые мобилизации.
Поэтому, несмотря на некоторый рост промышленности, обслуживавшей военные нужды, нехватка рабочей силы и капиталов привела к сокращению производства в сельском хозяйстве в 2–3 раза (а в сборе хлопка и некоторых других культур в 6–8 раз), а в городской «невоенной» экономике в среднем в 3 раза.
Дефицит бюджета вырос за годы войны в 15 раз, цены на продовольствие – в 30–37 раз, прожиточный минимум к 1917 г. – в 20 раз.
Резко возросла смертность от голода и болезней: в Сирии и Ливане только в 1914–1916 гг. погибло до 40% жителей.
На этом фоне хищения и казнокрадства, коррупция чиновничества, обогащение младотурецкой элиты носили особенно вызывающий характер. Энвер-паша, выстроивший себе за счет казны несколько дворцов и загородную виллу в годы войны, так оправдывал все свои беззакония: «Нет закона – создай закон!» Джемаль-паша, постоянно содержавший за счет казны свиту в 200 человек, был замешан во многих аферах, включая спекуляции сирийским шелком. Произвол и взяточничество тысяч нижестоящих бюрократов в ходе перманентных реквизиций «для нужд армии» приняли характер непрекращавшегося грабежа, в ходе которого у населения отбирали все, включая совершенно «невоенное» имущество вроде женской одежды и дров.
Неудивительно, что никакого уважения подобное поведение властей у населения, даже у верующих мусульман, вызвать не могло. Поэтому уклонение от мобилизации, от уплаты все возрастающих налогов, а особенно дезертирство из армии, принимало все более массовый характер. В 1917 г. армейские части к фронту теряли уже до 40% своего состава. Жестокие репрессии властей приводили лишь к созданию дезертирами партизанских отрядов.
Свои неудачи младотурки пытались «компенсировать» расправами с наиболее значительными немусульманскими общинами империи, стараясь тем самым разжечь шовинизм и религиозный фанатизм мусульманской части подданных. Например, министр внутренних дел Талаат-паша, одновременно председатель ЦК правящей партии «Иттихад ве теракки» («Единение и прогресс»), не стеснялся официально заявлять о необходимости полного уничтожения армянского населения империи, пророссийские симпатии которого младотуркам были хорошо известны.
Прикрываясь для вида версий о необходимости депортации жителей прифронтовой полосы по «военным соображениям», османские власти фактически начали весной 1915 г. геноцид армянского народа. Поголовное изгнание армян из родных мест сопровождалось зверствами, сжиганием заживо в собственных домах и сбрасыванием в пропасть тех, кто пытался сопротивляться или хотя бы возражать. Лишенные имущества (скупленного за бесценок османскими чиновниками и немецкими офицерами), продовольствия и медикаментов изгнанники тысячами умирали ежедневно, гонимые османскими конвоирами по горным и пустынным дорогам. Многие погибали от голода и эпидемии и после прибытия в назначенные им новые места расселения в Ираке и Сирии. Всего погибло до 1,5 млн. (по другим данным, около 1900 тыс.) армян. И лишь 300 тыс. беженцев уцелели, найдя себе пристанище на Кавказе (по ту сторону русскоосманского фронта), в арабских странах и (позднее) в Европе (особенно в Греции и Франции), а также в Америке. Со временем этого небывалого геноцида 1915 г. армянское население практически исчезло в западной части исторической Армении (областей Эрзерума, озера Ван и др.).
В 1914–1916 гг. хозяйничавший в Сирии и Палестине Джемаль-паша развернул массовые репрессии против местных патриотов (в первую очередь христиан, но также и мусульман): сотни из них были казнены, многие брошены в тюрьмы, около 10 тыс. человек были высланы. Погромам и преследованиям подверглись и другие представители этноконфессиональных меньшинств (ассирийцы, курды), поскольку младотурки подозревали их в контактах с государствами Антанты. После вступления в войну на стороне Антанты Греции (29 июня 1917 г.) депортации, сопровождавшихся грабежами и насилиями, подверглись 600 тыс. греков (с тех пор расселившихся в Сирии, Ливане, Египте и США).
Однако ни крайняя жестокость османских властей в проведении своей авантюристической политики, ни довольно значительная (в том числе офицерскими кадрами) помощь Германии, ни разжигание шовинизма и фанатизма, ни даже выход из войны самого опасного противника – России – не спасли империю.
Прогнивший и коррумпированный госаппарат разваливался на глазах, обескровленная и не раз битая армия, к тому же в значительной мере состоявшая из представителей угнетенных этносов (многие дивизии были целиком арабскими по составу), разбегалась и быстро теряла боеспособность. Тем более что, отступая по территории, населенной арабами, армянами, ассирийцами, греками, курдами и другими народами, османские войска грабили, громили, изгоняли местных жителей. Кончилось это крахом империи, самороспуском правившей партии младотурков и бегством за границу ее лидеров, где вскоре (через три-четыре года) их настигла месть армянских патриотов (спасся только Энвер).
Распад Османской империи (как и Австро-Венгерской, а еще раньше Российской) явился одним из важнейших итогов Первой мировой войны и отправной точкой многих социально-политических процессов в постосманской Турции и в странах Арабского Востока, в свою очередь оказавших влияние на положение в Египте и Магрибе. Вместе с тем эти регионы испытывали и непосредственное воздействие Первой мировой войны. Армия Египта была малочисленна (17 тыс. в 1914 г., 50 тыс. в 1918 г.) и занята в основном охраной границ, военных объектов в Судане, который находился под совместным англо-египетским управлением (реально – одной Великобритании). Англичане боялись вовлечения ее в войну и приобретения ею самостоятельного боевого опыта. Поэтому она практически в войне не участвовала. Однако сотни тысяч египтян служили в «трудовых корпусах», занятых на оборонных и строительных работах, а также обслуживавших нужды 275-тысячной английской (на ⅔ индийской по составу) армии. Для этих же целей 10 тыс. египтян были посланы во Францию, а 8 тыс. – в Ирак.
Со своей стороны, Франция получила из колонии 545 тыс. солдат (в основном арабов и берберов Магриба, а также до 230 тыс. сенегальских стрелков). Из ее колоний также были направлены в метрополию сотни тысяч рабочих, заменивших ушедших в армию французов в промышленности и сельском хозяйстве. Только в Алжире Франция разместила военных займов на 1768 млн. франков, в остальных своих владениях – на 600 млн. Англичане же просто использовали для возмещения военных расходов золотой запас Национального банка Египта.
В Алжире, считавшемся частью Франции, в армию было призвано примерно равное количество «граждан», т.е. алжиро-европейцев (155 тыс.) и «подданных», т.е. коренных алжирцев (173 тыс.). Около 30 тыс. алжирцев добровольно выехали на работу во Францию, но 89 тыс. человек были отправлены туда принудительно. Очевидно, масштабы пассивного сопротивления были значительны, так как только уклонившихся от мобилизации и бежавших в горы насчитывалось не менее 120 тыс. человек. Точность всех этих данных до сих пор оспаривается арабскими историками, считавшими, что не менее 400 тыс. алжирцев служили во французской армии, причем до 80 тыс. из них погибли. В соседних Тунисе и Марокко масштабы вовлеченности в военные события были меньше: 63 тыс. тунисцев служили в армии (10 тыс. из них погибли), 30 тыс. – работали во Франции. Из Марокко в армию Франции попало всего 12 тыс. человек, на оборонные работы – свыше 25 тыс.
Сходные процессы происходили и в колониях Великобритании, которая не прибегала к вывозу трудовых мигрантов в метрополию, но максимально использовала колонии как источник пушечного мяса и материальных ресурсов, особенно стратегического сырья и продовольствия, а также финансовых резервов. Только в составе британских войск на разных фронтах сражалось до 1.5 млн. солдат из Индии. Англичане принудительно размещали в этой стране военные займы, получали специальные «дары» (100 млн. ф. ст. в 1917 г., 45 млн. – в 1918 г.). Военные расходы британских властей в Индии в 1914–1918 гг. равнялись 212 млн. ф. ст. Все это крайне осложнило экономическое положение страны, вызывая нехватку рабочих рук, капиталов, продуктов питания и предметов первой необходимости. Смертность в стране к концу войны резко возросло (12–13 млн. человек в 1918–1919 гг.). Такого же рода явления наблюдались (пусть в меньших масштабах) и в других колониях европейских держав, занятых войной, особенно в странах Магриба, Египта, а также в Османской империи. Неудивительно, что во всех этих странах накапливались недовольство и возмущение, настроения национального и социального протеста, с особой силой вырвавшиеся наружу после окончания войны. Но в некоторых странах все эти явления появились уже во время войны.
Антибританские выступления в Индии пытались организовать в основном силы, действовавшие извне: созданное в Кабуле индусами и мусульманами «временное правительство Индии», организация «Гхадр» в Сан-Франциско, имевшая филиалы в Бангкоке и Батавии (Джакарте), а также лидер индийских мусульман Шейк уль-Хинд, присылавший из Мекки «шелковые письма», т.е. написанные на шелке призывы к джихаду против англичан. Все эти силы получали поддержку, деньги и оружие от Германии и Османской империи. Но их попытки поднять мятежи (в основном в мусульманских областях Пенджаба и Восточной Бенгалии) были пресечены. В 1915 г. в Лахоре были судимы 175 членов «Гхадра» (20 из них казнены). В конце того же года англичане раскрыли заговор среди сикхов и пенджабских мусульман, служивших в англо-индийских частях в Бирме. В 1918 г. англичанам удалось схватить в Аравии Шейх уль-Хинда и выслать его на Мальту. В феврале–марте 1915 г. они с трудом подавили бунт индийских солдат в Сингапуре (только с помощью французского, русского и двух японских крейсеров, а также войск малайского султана Джохора). В ходе этого последнего выступления в целом сыгравшего роль стимулятора антиколониальных наступлений в Малайе, впервые проявилась объективная слабость освободительного движения на Востоке – его конфессиональная неоднородность. Англичане впоследствии умело пользовались этой слабостью, разжигая межрелигиозные разногласия жителей Индии.
Во французских колониях наиболее значительные выступления произошли во Вьетнаме. Здесь уже в сентябре 1914 г. полиция раскрыла революционное подполье, 13 участников которого были казнены. Однако борьба продолжалась в форме террора, саботажа, тайной агитации среди вьетнамских солдат, уклонения от мобилизации в армию. В августе 1917 г. восстание солдат-вьетнамцев, продолжавшееся несколько месяцев, получило поддержку крестьян и шахтеров провинции Тхайнгуен. Повстанцев готова была поддержать созданная вьетнамцами на территории соседнего Китая Армия независимости, получавшая финансовую помощь от немецкой агентуры в Таиланде. Однако удары, нанесенные французами подпольщикам еще в 1914–1916 гг., ослабили организационную и массовую базу восстания. После упорных многомесячных боев в начале 1918 г. оно было подавлено.
Мировая война 1914–1918 гг. потрясла всю глобальную систему мироустройства, глубоко затронув и те страны Востока, которые, как Иран, Китай, Филиппины или Голландская Индия, т.е. Индонезия, непосредственно не участвовали в боевых действиях, однако испытывали на себе в полной мере экономические, политические и, в разной степени, социокультурные последствия войны. Подробнее об этом будет сказано ниже, в главах, посвященных истории той или иной страны Востока. При этом, наряду с отмеченными выше воздействиями войны на хозяйственное, демографическое, моральное и прочее состояние тех или иных народов, следует принять во внимание и фактор вовлечения в мировые события, причем впервые в истории, огромных масс уроженцев Востока, ранее ничего не знавших, кроме своей деревни, общины, оазиса, горного или степенного захолустья. Миллионы людей, столкнувшись с ранее неведомыми для них проблемами и противоречиями, стали учиться жить и действовать адекватно своему новому кругозору, многократно расширившемуся за годы войны. Это само по себе привело к важнейшим изменениям духовного облика и мировоззрения, а следовательно, и социального статуса людей Востока, превращавшихся (пусть медленно и не всюду) из бессловесных колониальных и полуколониальных рабов в угнетенных тружеников с начатками национального (кое-где и гражданского) самосознания, приобщавшихся (пусть частично и не всегда) к политической и общей культуре более развитых стран и народов, к более совершенным формам профсоюзной, партийной и прочей организованной борьбы.
Революционному характеру всех этих изменений способствовали масштабы военных действий, которые привели к людским и материальным потерям, массовым разрушениям, явились причиной страданий людей, а также таких социальных бедствий, как безработица, голод, обнищание, рост смертности, особенно детской. Это усугублялось также таким фактором, как смена власти и политических порядков во многих странах Востока, в частности – на территориях, оккупированных иностранными войсками или же переходивших в ходе боев из рук в руки. Важную роль своего рода «демонстрационного эффекта», примера для подражания сыграли и революционные события в России, о чем будет сказано ниже.
Наконец, все страны, участвовавшие в войне, в той или иной мере освоили новые формы мобилизации экономики, централизации хозяйственного руководства. Они научились концентрировать усилия на тех направлениях производства, которые были решающими для военных нужд, более четко организовывать работу всех видов транспорта, в том числе морского, внедрять новые технологии, совершенствовать военную (да и прочую) технику. Все это потребовало подготовки новых кадров специалистов, инженеров, техников, администраторов и управленцев. В странах Востока произошли социальные перемены и появились новые группы интеллигенции (в том числе с ранее редким на Востоке техническим образованием), квалифицированных рабочих, техников, мастеров. Тем самым формировалась (пока еще слабая и не повсеместная, но все же заметная) социальная среда, готовая к восприятию новой политической культуре и идеалов гражданственности.
Еще одним из важных социальных последствий войны для стран Востока явился почти повсеместный рост национального предпринимательства. Сокращение импорта готовых изделий из метрополий, связанное с переориентацией их экономики на военные нужды, а также уменьшение экспорта технического сельхозсырья (в связи с переключением транспорта на перевозки военного характера) дали толчок развитию в колониях и зависимых странах собственной обрабатывающей промышленности. Этому же способствовали ослабление конкуренции с предприятиями метрополий, рост цен на промышленные товары, а также получение предпринимателями стран Востока военных заказов. Число промышленных предприятий в Индии за годы войны выросло с 2874 до 3965, число зарегистрированных в стране акционерных компаний – с 2552 до 2879, а их совокупный капитал возрос более чем на треть. В то же время доля Великобритании на индийском рынке снизилась почти вдвое. Именно в то время серьезно расширились позиции концерна Тата, ставшего главным поставщиком железнодорожных рельсов для сооружавшихся англичанами новых стратегически важных путей в Иране, Египте, Палестине. Это (как и производство иного оборудования) дало толчок развитию индийской металлургии, объем продукции которой в годы войны резко увеличился (выплавка стали – почти в три раза). Наряду с этим расширялись и другие отрасли – цементная, химическая, текстильная, пищевкусовая. Доля хлопчатобумажной промышленности – основной сферы активности национального предпринимательства – выросла с 23,8% до 35,4% в потреблении тканей в Индии.
Сходные процессы происходили и в других странах. В Китае число национальных предприятий увеличилось с 698 до 1750, а доля крупных среди них – с 4% до 14%. Но особенно расширились позиции национальной буржуазии в легкой промышленности. То же самое наблюдалось в Египте, Иране и турецкой части Османской империи. На Филиппинах, несмотря на то что капиталовложения американских инвесторов увеличились вдвое, доля национального капитала неуклонно возрастала, в отдельных отраслях до 47–50%. В Алжире исходной базой для роста национального предпринимательства (особенно в сельском хозяйстве и пищевой промышленности) явились значительные средства, переведенные на родину своим семьям трудившимися во Франции иммигрантами (в основном берберами-кабилами). Общая сумма этих переводов равнялась 10 млн. ф. р. в 1914 г., 17 млн. – в 1916 г., 26 млн. фр. – в 1917 г.
Предприниматели, причем современного типа (в отличии от превосходивших их численно купцов, как правило, одновременно ростовщиков, и богатых ремесленников), таким образом, стали гораздо более заметны на Востоке именно после Первой мировой войны. И хотя еще были слишком слабы, уступая по удельному весу и влиянию более традиционным социальным силам (бюрократии, духовенству, военнослужащим, феодалам-землевладельцам), все же их голос стал громче, а роль в жизни общества бесспорно выросла. Тем более что появились и другие классы и социальные группы современного типа, в частности фабрично-заводской пролетариат. Его численность в первые послевоенные годы составила: в Китае – около 2 млн. человек, в Индии – 1300 тыс., в Египте – 650 тыс., в Индонезии – примерно – 500 тыс., в Бирме – 100 тыс., во Вьетнаме – 100 тыс., в Турции – 60 тыс., в Корее – 50 тыс. Конечно, были страны, где пролетариата фактически не было (в Аравии, Афганистане, Непале, Лаосе и др.). Зато в таких как Египет и Малайя, он составил (в промышленности и на транспорте) до 5–8% самодеятельного населения.
Таким образом, Первая мировая война наряду с потерями и утратами, массовыми перемещениями и гибелью населения целых регионов, разрушениями и убытками привнесла в страны Востока кардинальные политические, экономические, социальные и морально-психологические перемены. Участие народов Востока в событиях периода войны на многое открыло им глаза, заставило иначе смотреть и на политические маневры колонизаторов, и на коллаборационистскую позицию традиционной феодально-компрадорской верхушки. Новые классы современного типа – национальная буржуазия и пролетариат – были заинтересованы (каждый по-своему) в антиколониальной борьбе и по крайней мере в существенном ослаблении господства метрополий и иностранного капитала. Поэтому даже там, где классы были слабы и малочисленны, они своей поддержкой, своим участием, своим более адекватным пониманием обстановки содействовали (в разной степени, конечно) усилению национально-освободительного движения, совершенствованию и обновлению методов борьбы.
Этому же объективно содействовала обстановка военного времени (и инерция первых послевоенных лет), когда боевые действия, перемещения войск, иностранная оккупация определяли тягу к военным (часто повстанческим и партизанским) методам решения тех или иных вопросов. Дополнительным стимулом к поиску такого решения на пути вооруженной борьбы послужили попытки колониальных держав «не замечать» перемен, внесенных в жизнь Востока Первой мировой войной, свести на нет многие из вынужденных уступок военных лет. К тому же обострение противоречий между метрополиями и колониями, вызванное указанными выше попытками, проходило на фоне революционных событий в России, в равной мере потрясших и Восток, и Запад.
[1] Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. М., 1995, с. 196, 227.