Владимир Петрович Липовцев родился 21 июля 1952 года в селе Луговое Каменского района Алтайского края, в семье рабочих.
Прежде чем стать писателем, он прошёл хорошую школу жизни. В молодые годы, служа на флоте, сотрудничал с газетой «Советский моряк». Много лет посвятил народному образованию: работал учителем, директором сельской школы в Тюменцевском районе (более 10 лет перед выходом на пенсию). В разные годы «пробовал перо» в городских газетах – сначала в «Строителе коммунизма», затем в «Каменской независимой газете».
Первая книга - «Про Ивана Корму и другие юмористические рассказы» - вышла в свет в 2008 году. Возможно, в определённой степени она явилась отправной точкой для начала занятий серьёзной литературной деятельностью. Но главной причиной явилось неуёмное желание Владимира Петровича Липовцева рассказать читателям о многострадальной судьбе сибирского казачества, начиная с истоков и кончая первыми послевоенными годами.
В детстве, восхищаясь этим свободным людом, он прочитал все написанные о казаках книги. Материал собирался по крупицам в течение не одного десятка лет. Обладая феноменальной памятью, Владимир Петрович запомнил рассказы предков и пронёс их через всю жизнь.
В 2009 – 2011 годах один за другим были изданы три тома художественно – исторического романа – эпопеи «Солёный песок». Произведение ценно тем, что оно действительно выстрадано автором, рассказывающим о переломных событиях в жизни русских людей. После презентации книг в декабре 2011 года в Государственном музее истории литературы, искусства, культуры Алтая эпопея была положена на вечное хранение. За освещение жизни, быта, культуры сибирских казаков реестровое казачество наградило Владимира Петровича Липовцева медалью Ермака.
Тему казачества автор продолжает и в историческом романе – эпопее «Потерянный страх». В 2012 году исполнится 460 лет с того времени, как казаки перешли на службу Русскому государству. Первая книга романа – «Русь опальная» - с вопиющей (не столько, может быть, исторической, сколько художественной) достоверностью повествует об эпохе Ивана IV (Грозного). «Собирание русских земель», заселение Сибири, отпор крымскому войску Девлет - Гирея, опричнина, соляные промыслы Строгановых, поход Ермака – за всем этим стоят бесстрашные русские люди - казаки, вставшие под знамёна самого непредсказуемого царя в российской истории.
Многочисленные реалии жизни средневековой Руси, построенной «на грабеже и насилии, разбое и ненависти, подлости и лжи, обмане и коварстве, прелюбодействии и греховодности, разврате и злобе», проходят перед глазами читателей.
Ради правдивости изображаемого писатель жертвует «отточенностью» слова, кроме лирических отступлений о богатой сибирской природе, выступающей в романе своеобразным противовесом дисгармонии человеческого мира.
Речь героев - разговорная, грубая, небрежная, вульгарная, но ухватившая настроение, «поймавшая» интонацию. Для писателя это важнее, чем поиск выверенного, но уже «остывшего» слова. За всем этим у Владимира Липовцева выступает загадочный русский характер, который, как и Россию, по меткому выражению Ф.И. Тютчева, «умом не понять». Его нужно слушать. Речь тут – самое главное.
Подобно Василию Макаровичу Шукшину, для которого основным мерилом ценности литературного произведения (вслед за Твардовским) была правдивость, Владимир Липовцев не только «макает своё перо в правду - он «обрушивает всю Правду на души людские…», зачастую неприглядную, абсолютно голую, от которой становится не по себе.
Кто – то скривится, кто – то начнёт критиковать автора и спорить с ним, но обязательно найдётся человек, в душе которого пылает такой же пожар, у кого так же болит сердце за судьбу русского народа – вечного великомученика – страдальца. Кто же в этом виноват? (А, действительно, кто?). Владимир Липовцев не даёт прямого ответа на этот вопрос, но, будучи человеком с распахнутыми навстречу правде душой и сердцем, пытается достучаться до всех Иванов, не помнящих родства, дав поучительный ответ уже на свой вопрос: «К чему может привести потерянный страх?»
Т.И. Мазалова
От автора
Много лет я по крупицам собирал материал о казаках - их обычаях, порядках, круговой поруке, верности, дружбе, товариществе.
Образ жизни и мировоззрение русского казака менялись со сменой столетий. Во времена Ивана Грозного уделом всех служивых людей были набеги на соседние страны с целью грабежа и захвата пленных. Не исключением были и казацкие поселения на Дону, Волге, Днепре, Тереке. Для служивых не было разницы, свой это или чужой купец.
Со временем казаки поступили на службу к царю, но свою вольность они не променяли ни на что, пронеся ее через столетия.
Многие правители России пытались забрать у казаков свободу, посылая карательные экспедиции (Иван Грозный, Петр I, Ульянов – Ленин, Сталин).
В 2012 году исполнится 460 лет с того времени, как казаки перешли на службу Русскому государству.
Во времена Смуты говорили: «За кого казаки, у того и власть».
Начиная с детства, восхищаясь этим свободным людом, я прочитал все художественные книги, исторические романы, которые были написаны о казаках.
По соседству с нами жила столетняя бабка - турчанка. Казак Поляруш привез ее девчонкой после Крымской войны. Она рассказывала нам интересные истории из жизни сибирских казаков. Обладая феноменальной памятью, я запомнил эти рассказы и пронес их через всю жизнь.
Из разных источников я старался выбрать истину, сопоставляя и анализируя материалы. Многие исторические эпизоды противоречат друг другу. Особенно хорошо это видно в изданиях советского периода и в книгах, вышедших в свет после Беловежского сговора. В советских книгах Разин, Пугачев и другие показаны как освободители простого народа от угнетателей.
Приступая к новому историческому роману – эпопее «Потерянный страх», я поставил цель – написать открыто о жизни народа, его тяготах в период долгого заселения Сибири.
Первопроходцами стали казаки и охочие люди, которые на протяжении нескольких веков осваивали необъятные просторы Сибири, Дальнего Востока, Тихоокеанского побережья Северной Америки, распространяя христианство и насаждая царскую власть на занятых территориях.
Большую помощь в сборе информации мне оказал исследователь – краевед Иван Скворцов, фанатик исторического прошлого нашей малой родины.
Мне нравится…
Мне нравится, что Вы, такой большой
(Хорошего всегда должно быть много),
С распахнутыми сердцем и душой
К истокам пролагаете дорогу.
Мне нравится, что, мненьям вопреки,
Настойчиво к своей идёте цели,
И оживают ваши казаки,
Что лихо вместе с кашей часто ели.
Мне нравится, что с правдой Вы на «ты».
Переводя за грани чувство меры,
Под знаменем житейской простоты
Вы бьётесь за Любовь, Надежду, Веру.
Мне нравится, что Вы свою мечту
Как должное в реальность воплотили -
Неведанную раньше красоту
В известную сегодня превратили.
Пусть в книгах нет Григория с Аксиньей,
Что в «Тихом Доне» Шолохова есть,
Но наши казаки куда красивей –
Давно, но они жили где – то здесь.
Мне нравится, что Вы, больные ими,
Сибирскими казаками, смогли
Пройти путь от истоков вместе с ними,
Вкусивши горечь матушки земли.
Мне нравится, что бьёте наповал
Слова остывшие, «причёсанные» гладко,
И выдаёте фразы на «аврал»,
Не бдя его величества порядка.
Мне нравится, что, Пушкину сродни,
Без смелой грамматической ошибки
Не любите Вы русской речи так,
Как уст румяных девиц без улыбки.
Мне нравится, что Вас смогла понять -
Соль на губах моих ещё не смылась.
Твержу: талантам надо помогать,
Чтоб бездарям такое и не снилось.
Т. Мазалова
Книга первая
РУСЬ
ОПАЛЬНАЯ
Потерянный страх
Том Ι
Русь опальная
Глава первая
Становление царя
Ваня стоял у гроба с телом матери. Комок подкатил к горлу. Мальчик не мог плакать. Он еще толком не понимал: ему, унаследовавшему престол от отца Василия III в три года, будет хуже или лучше после смерти Елены, отравленной недругами? Возле гроба с другой стороны горько плакал князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, любовник покойницы, с которой он творил черные дела, прикрываясь «приказами» трехлетнего Ивана. Четыре с лишним года мать по наущению молодого князя-красавца убирала с пути всех, кто мог как-то претендовать на русский престол. Первым казнили родного дядю государя - несмышленыша Юрия Дмитриевича, затем дядю матери Михаила Львовича Глинского. Последним претендентом на московский престол оказался Андрей Иванович, родной брат отца. Елена пригласила его приехать в столицу на совет. Князь Андрей заподозрил неладное и сказался больным. Так повторялось несколько раз. Любовник матери настиг князя с дружиной по дороге к Старой Руссе, убедил, что с его головы не упадет ни один волос. Через полгода последний претендент на престол был убит в застенках. Все эти злодеяния были на совести Ивана.
Восьмилетний государь понимал, что и ему бояре не дадут спокойно править. Любовник матери - князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский - имел огромный вес среди них и мог в любой момент стать жертвой интриг власти.
Малолетний князь всея Руси стал круглым сиротой. Власть в Москве захватили князья Шуйские. Несмотря на поддержку митрополита Даниила, клан князей Бельских потерпел поражение. Малолетний князь наблюдал за происходившим как бы со стороны. От него требовалось ставить печать и прилагать палец там, где укажет Василий Васильевич Шуйский.
Иван с раннего детства был осторожным, боясь, что его отравят так же, как и мать. Порой по несколько дней не прикасался к пище. Когда приносили еду, он всегда давал пробовать её собаке или кошке, постоянно находившимся с ним рядом. Все свободное время Ваня проводил на огромной княжеской псарне, где кормил боевых псов, подливал молока щенкам. Они знали запах царя с его детства, считали его своим, родным и по - настоящему были ему преданы.
На шестой день после смерти матери князь Иван Овчина-Телепнев - Оболенский был схвачен и заточен в тюрьму, где вскоре умер от голода и истязаний. Великий князь Иван Васильевич делал вид, что это его не касается. Кто мог подумать, что восьмилетний ребенок думает по – взрослому?!
Через год неожиданно умер Василий Шуйский. Его место занял брат Иван, который сместил с поста митрополита Даниила и на его место назначил игумена Троицкого монастыря Иоасафа, который изменил Ивану. Во время поездки во Владимир из застенков был выпущен Иван Бельский, захвативший со своими сторонниками власть в Москве.
В 1542 году Иван Шуйский с дружиной пришел в Москву и снова сместил Бельских. Сподвижники Шуйского заходили в палаты, избивали бояр, со- стоящих на службе у малолетнего князя, дурно отзывались о его родителях, грабили покои. Злоба захлестывала будущего царя, когда он умолял не бить его престарелую прислугу. В ответ видел только надменность и высокомерие единомышленников Шуйского...
Иван Васильевич не тратил времени даром, много читал, обучался владению оружием и по-прежнему дни и ночи проводил на псарне. Только собаки, считал он, не предают и до конца верны хозяину.
Ожесточенная борьба за власть воспитывала в будущем царе гнев, ненависть, умение находить выход из любой ситуации. Забавляясь с собаками, тринадцатилетний великий князь вынашивал планы мщения своим обидчикам. Катаясь на коне по улицам Москвы, он сбивал нерасторопных прохожих, радуясь их падению и сверкая глазами от маленькой подлости. Спутники восхваляли великого князя. Где бы он ни был, с ним постоянно находился Андрей Шуйский, являясь соглядатаем.
Наблюдательный Иван замечал, как степенно сидели бояре во время приема иностранных послов и на других церемониях, когда он восседал на троне в шапке Мономаха на голове и держал в руках скипетр и державу. Он видел покорный взгляд всех бояр. Наконец, он полностью убедился, что власть в Московии принадлежит ему.
Однажды, выйдя из тронного зала, царь увидел своего двоюродного брата по материнской линии Михаила Глинского.
- Поди сюда, братец, — позвал Иван.
Михаил, оглядываясь по сторонам, подошел к будущему царю.
- Я пойду на псарню, за мной пойдет кто-то из Шуйских. Как только он войдет, ты прикрой дверь снаружи на щеколду. Понял? - почти шепотом проговорил великий князь.
Псари были удивлены, когда увидели Ивана Васильевича в парадной одежде, в шапке Мономаха на голове и со знаками державной власти в руках. Почти в тот же момент заскочил за ним в дверь Андрей Шуйский.
-Ты почто в таком виде на псарню явился? - начал он высоким приказным тоном.
В это время щелкнула снаружи щеколда.
-Ты с кем так говоришь? — возмутился Иван Васильевич. — С великим князем всея Руси? А ну, псари, натравите на него собак.
Но псари опешили, не зная, как поступить.
- Парамошка, ты не видишь, кто перед тобой стоит? - повысил голос будущий царь, открывая одну из клеток, где он больше всего проводил времени.
Псы стали выбегать из клетки.
-Ату его, ату его! — опомнившись, закричал Парамошка, указывая на Андрея Шуйского.
Свора накинулась на обезумевшего соглядатая. Боевые псы, словно по отработанной схеме, ухватились за ранее указанные места. Самый крупный самец перехватил горло князю, другой вырвал всю промежность, через отверстие стали выползать кишки. Два пса, клацая зубами, грызли в стороне откушенную руку, крупный кобель лакал кровь, хлеставшую из порванного горла. Через полчаса от Андрея Шуйского остались только обрывки дорогого сукна.
В дверь заглянули Михаил Глинский с двумя братьями; увидев собак, доедавших князя Андрея Шуйского, все опешили.
- Что стоите? Поднимайте своих людей и арестовывайте всех, кто может оказать сопротивление. Всех супротивников, кто не подчинится моему приказу, казнить на месте. Всем сказать, что князь всея Руси повелел затравить собаками Андрея Шуйского. Кто не подчинится — будет растерзан кобелями, - подняв кверху скипетр, выкрикнул Иван Васильевич. — Выполнять незамедлительно!
Братья Глинские побежали выполнять приказ государя. После увиденного на псарне они не знали, чего надо больше бояться: кинжалов князей Шуйских или злобы двоюродного братца, который с такого возраста показал своим придворным неслыханную жестокость, велев порвать и скормить собакам удельного владимирского князя Андрея Шуйского?
К вечеру власть князей пала. К управлению Московским княжеством пришли Глинские. Начались аресты, ссылки, казни неугодных бояр, преданных Шуйским. Снова завертелось колесо репрессий. Но бородатые дядьки, братья без согласия юного князя Московии не творили беззаконий. А четырнадцатилетний Иван мстил за свое голодное детство, перенесенные издевательства, унижения, оскорбление родителей. Детская память запечатлела все случаи притеснений.
-Пощади, батюшка, — молился дальний родственник Шуйских, стоя на коленях перед Иваном Васильевичем.
-А ты щадил меня, когда у меня на глазах зарубил мамку, вскормившую меня молоком, когда отправлял в монастырь няньку Агафью? Я тебя умолял не лишать меня последних близких мне людей. А ведь был я круглый сирота. - Великий князь замолчал.
-Пощади, батюшка. Я тогда не думал. Ведь ты еще малец был, несмышленыш, - умолял бывший мучитель Ивана Васильевича.
-Зато я хорошо помню. - Великий князь достал из ножен кинжал и уверенной твердой рукой ударил сверху в шею между вторым и третьим позвонками своего обидчика. Острый клинок пересек шейную жилу, и тело упало на пол замертво.
Всколыхнулась Московия. Слухи о жестокости юного князя быстро разлетелись по соседним княжествам. Недруги князей Глинских выдумывали целые легенды о необузданном отроке, который с ватажкой таких же недорослей ловит посадских девок, увозит в специальные помещения, где их насилуют по многу раз, тешатся и глумятся над ними по несколько человек. Ходили слухи, что молодые грубияны заезживали девок до безумия, а порой и до смерти. Некоторых отпускали, одаривая дорогим сукном и золотом.
Также говорили, что это проделки единомышленников Шуйских, ставивших палки в колеса правлению Глинских, обозливших слободку против власти. Что жестокий пятнадцатилетний князь уже держит крепко власть в своих руках, было понятно всем. За год - другой мщения своим обидчикам Иван Васильевич не оставил ни одного случая безнаказанным.
Дальновидные политики понимали, что если отец Василий III был «собирателем русских земель», то его сын, будучи еще таким юным, укрепил свою власть, а с возрастом подомнет под себя ближних и дальних соседей...
-Андрей, — обратился Иван Васильевич к своему двоюродному брату, который был при нем как человек для тайных дел, — позови к моим очам митрополита Макария. Единолично, без свиты. Нам с ним необходимо обсудить мою дальнейшую судьбу. Смотри, чтоб кроме него никто не узнал о тайном визите в княжеские палаты. Тихо, без лишнего шума, посети его, и сразу пусть явится.
-Спешу выполнить, великий князь. — Андрей кивнул головой. — Разрешите откланяться. — Родственник заторопился к выходу.
-Ступай. Сделай, как я велел.
Через приоткрытое окно было слышно, как посыльный прыгнул в седло и конь с места рванул в намет, отбрасывая из-под копыт комья свежего снега.
Не прошло и часа, как посланник стоял перед митрополитом Макарием и высказывал просьбу брата.
- Великий князь всея Руси Иван Васильевич просит ваше преосвященство прибыть к нему на совет в палаты для разработки дальнейшей стратегии в жизни великого князя, — выпалил гонец.
- Что-то туманно глаголишь, сын мой. Как - то не очень понятно, — переспросил митрополит Макарий.
- Ваше преподобие, великий князь, видимо, решил жениться и просит Вашего совета.
- В таких делах я завсегда рад помочь. Ступай, служивый, и передай Ивану Васильевичу, что в сей момент буду перед его великокняжескими очами.
Андрей низко поклонился, поцеловал протянутую руку митрополита и, не разгибаясь, удалился из помещения.
- Елисейка! — прокричал Макарий. — Где ты есть, подлая твоя душа? Опять скоромное лопаешь в день Рождественского поста?
- Я тут, ваше преосвященство, готовлюсь к Вашему отъезду. Сапоги дегтем смазываю, — прокричал из соседней залы послушник.
- Вздумал собак кормить, когда на охоту итить. Что, вчера не мог дегтем пропитать? Ужо прикажу псарям выпороть тебя, поганец!
Но Елисейка уже нес зимнюю одежду митрополита.
- Вот, ваше преподобие. Все с печи, все горячее, — щебетал послушник, надевая на Митрополита шерстяные чулки, нагретые на русской печи.
- Пошто так нагрел, бестия? Ажно лодыжки обжигает, — недовольно бормотал Макарий.
- Вам никак не угодишь, - виновато лепетал Елисейка.
- Цыц, собачий сын, верх взял оспаривать меня, - митрополит еще хотел что-то сказать, но в яловый меховой сапог никак не попадала пятка.
Наконец владыка встал, топнул ногой, и нога угодила на нужное место.
- Беги, отрок, скажи, чтобы подали возок. Поеду к Ивану Васильевичу в палаты, а то юный княжич крут, что не по нему, может вгорячах и на кол посадить. У него это в долгий ящик не откладывается.
Митрополит еще раз расчесал бороду и голову гребнем, сунул под рясу длинный кинжал и пошел на крыльцо.
- Меланья! - крикнул на выходе Макарий. — Куда так топите, дров не жалеете?
- Как всегда, только Вы, батюшка, в зимней одежде в тепле стоите, — говорила послушница.
- Трогай, — сидя в возке, приказал митрополит.
- Куда прикажете? - обернулся, спрашивая, кучер.
- В княжеские палаты.
При этих словах плечи возницы сузились, по спине прошла дрожь. Как ехать к великому князю, так каждый раз думал о страшном.
-Конец пришел, - прокрутил в голове кучер. - Скольких вроде вызовут по делу, а оказываются на дыбе. - При таких мыслях возница чуть подергивал вожжой.
- Ты чего плетешься, как спутанный? Чай, не на похоронах едешь, а к великому князю, - пробасил Макарий.
- Вот то-то и оно - к великому князю. На похороны можно торопиться, чтобы успеть к погребению. А здесь можно угадать на свои, - шептал себе под нос кучер, понукая съезженную пару жеребцов.
Москва, средневековая, деревянная, дворовая, двухэтажная, жила обособленно. Что ни двор, то крепость с коваными воротами и высоким забором, со сворой собак и преданной дворней. К середине 16 века в столице было более 41500 дворов. Узкие извилистые улочки, заваленные снегом, кучками идущие нищие, ряженные под убогих. При случае могли обворовать или ограбить. Митрополит Макарий, сидя в возке, смотрел на эту разношерстную толпу, наводнившую Москву для перезимовки. Летом эта публика двинется из города. Кто на большие дороги с кистенем, кто на смолокурни, кто на вольный Дон. В столице убогих не трогают. Русские люди в душе сентиментальные, всегда рады помочь неполноценным, снимая последнюю рубаху, считая, что Бог это увидит и зачтет им их добрые деяния.
На что бы ни отвлекался Макарий, его мысли возвращались в княжеские палаты.
- Что еще удумал этот отпрыск сатаны, этот не по годам жестокий вьюноша?
Последнее время Иван Васильевич часто советовался с митрополитом, доказывая тем самым свое расположение к церкви. Князя можно понять: богобоязненный, столько раз смотревший в лицо смерти ребенок, в тринадцать лет рискнувший сделать переворот власти. Видимо, юный князь не стал бояться, переборол свой страх, пока взрастал, мужал. Издевательства бояр только выгнали из души государя страх, а он его постепенно потерял.
Макарий обвел взглядом высокое крыльцо княжеского терема. Его встречала с низким поклоном многочисленная дворня Ивана Васильевича. Андрей Глинский сопроводил митрополита в палаты.
Князь всея Руси поцеловал руку митрополиту, тот перекрестил юношу.
- Сказывай, что так срочно понадобилось мое присутствие в княжеских покоях? - спросил владыка.
- Решил я, преподобный, жениться, а невесту искать надобно в русских землях, чтобы моя возлюбленная была княжеских кровей и православного крещения, как мой великий отец Василий III, «собиратель русских земель». Но, отче, до женитьбы я хочу венчаться на царство, - спокойно (словно это было заучено) проговорил Иван Васильевич.
- На великое княжество, я так думаю, ты венчаться не хочешь? - переспросил митрополит Макарий.
- Великий княжеский титул мне передал мой батюшка, когда я был еще младенцем. Сейчас мою особу ждут великие дела. Чтобы их достичь, мне необходим титул царя Белыя и Малыя Руси.
- Я такое нововведение полностью поддерживаю, но как поведет себя боярский синклит? Здесь надо это предложение так подать, чтобы они не успели одуматься, — нараспев заговорил владыка. Он всегда так обдумывал мысли, когда не полностью был уверен в успехе.
- Это, ваше преосвященство, позволь мне самому объявить боярам, - твердым голосом отрубил будущий царь.
- Как будем собирать княжеских невест со всей Руси? - спросил владыка.
- Объявим во всех уделах, что отобрать самых умных и красивых, образованных княжеских дочерей в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет и направить в Москву с сопровождением для смотрин, - твердо высказал свою идею Иван Васильевич.
- Надеюсь, Вы, государь, поведете себя, как подобает царствующей особе, богопристойно с молодыми девицами, — предупредил Макарий.
- Тогда так и сделаем. Через три дня боярский синклит одобряет мое решение, а 16 января 1547 года в Главном Московском соборе — храме Успенья Богородицы - торжественное венчание на царство.
Митрополит согласно закивал головой. Он понимал, что царство, полученное Иваном Васильевичем из рук церкви, укрепит престиж православия. Церковь становится матерью царского самодержавия. Русский царь поднимется на одну ступень с Византией, Золотой Ордой, Римской империей, а европейские короли будут на ступень ниже. Москва станет царствующим градом, а Русская земля - Российским царством.
Возвращаясь назад, митрополит рассуждал:
- Иван Васильевич Рюрикович будет первым российским царем, а я, Макарий, первым в истории царства митрополитом. Глядишь, может, этим деянием своим я останусь в истории Русского государства, увековечу память о себе.
Митрополит долго обдумывал процедуру венчания на царство, но толком ничего не придумал и решил повторить ритуал венчания внука Ивана III Дмитрия на княжеский престол.
По намеченному Иваном Васильевичем плану прошла процедура венчания. Он стал благовенчанным царем с сохранением титула великого князя, освященного древностью.
Сразу после состоявшегося в январе венчания на царство знатные сановники, окольничии и дьяки начали объезжать страну, подыскивая царю невесту. Были устроены смотрины. Из толпы собранных красавиц Иван Васильевич выбрал Анастасию Романову, дочь покойного окольничего Романа Захарьина — отпрыска старинного боярского рода. Анастасия была первой красавицей Руси, умницей, хорошо воспитанной.
Юный царь полюбил жену до одурманивания души, боялся дышать на свою супругу.
После притеснений в детстве Иван Васильевич нашел, наконец, в своей жизни отдушину. Несколько ночей он просидел рядом со своей красавицей женой, боясь неловким движением причинить боль любимой.
В истории не бывает случайностей. Через шестьдесят шесть лет потомки Романовых взойдут на престол и триста четыре года будут незаменимыми царями Российской империи.
Пока царь занимался любовными утехами с молодой красавицей женой, в Москве назревал бунт.
12 апреля 1547 года огромный пожар потряс столицу. Сгорели лавки с богатыми товарами в Китай-городе, гостиные и казенные дворы, большое количество домов от Ильинских ворот до Кремля и Москвы-реки. Высокая Пороховая башня так рванула, что городская стена упала в реку, запрудив русло.
Во время боярского правления на Руси процветали казнокрадство, взяточничество, раболепие. Не работала судебная система. Боярские интриги сказывались на положении простого люда, который сначала тайно, а потом открыто стал высказывать свое недовольство. 20 апреля сгорели посадские дома над Яузой, где жили гончары и кожевники. 24 июня во время страшной бури горели строения за Неглинкой: Арбатская улица, церковь Воздвижения, Кремль, Китай-город, Большой посад. Вся Москва была огромным пылающим костром.
Ударили уцелевшие колокола. Народ пошел убивать Глинских, обвиняя их в пожаре. Посадские лишили Юрия Глинского и всю его дворню жизни. Больше всех старался Филипка - Кистень, невесть откуда появившись с друзьями Морщей - Горбатым и Егоршей - Тараном. Под общую неразбериху они грабили боярское добро, пряча в укромных местах в надежде, что после бунта оно им пригодится.
Крикливый Морща поднимал народ на смуту.
- Мы на них горб гнули, а Глинские наши посады огнем. Не всех еще кончили, где-то их бабка прячется, — кричал из толпы Морща.
- Ты что? Бабка - то при чем, ей девяносто лет, — говорил всегда спокойный Егорша - Таран.
- Нарожала поджигателей, в костер старую ведьму, в костер! - продолжал кричать Морща.
Схватили юношу, который пытался спасти на псарне собак от огня.
- Сади его в русскую печь, живьем зажарим! — кричал Морща. - Собаками хотел нас травить. Толкай его на загнето[1]!
В это время кто-то открыл клети в горящей псарне. Обезумевшие псы кинулись на толпу, хватая всех подряд, а суки, бегая в огонь, в зубах вытаскивали из пожара своих детенышей.
Толпа спасалась бегством, затаптывая слабых и убогих. Скорости прибавляли бежавшие и рвавшие куски мяса из людских ягодиц бойцовые псы.
Прибывшие с челобитной к царю посланцы просили заступиться. Иван Васильевич обещал наказать всех виновных. Бунт затих, и царь повелел поймать всех зачинщиков и посадить в тюрьму.
Филипка - Кистень с товарищами отсиделся в хоромах Глинских, когда псы выгоняли толпу из усадьбы. Наложив добра, сколько могли унести, ватажники по темноте ушли в укромный схрон бедного гончара, где снимали не приспособленный для жилья угол. Раньше хозяин просушивал здесь горшки, готовя их к обжигу. За несколько дней бандитская ватажка заложила всю сушилку награбленным боярским добром. Не брезговали они умыкнуть и посадские вещи. Их в этой неразберихе старались запасти впрок, чтобы потом потихоньку сбывать через толчки, зарабатывая копеечку.
После событий 1547 года Иван Васильевич понял, что ему нужны добрые, бывалые советники, которые бы разработали свод законов о создании регулярного войска, чтобы собирать ополчение и походные дружины во время войн.
Однажды утром к Ивану IV напросился на аудиенцию человек в церковном одеянии.
- Сильверст, протопоп Кремлевского Благовещенского собора, — представился он. — Все напасти, свалившиеся на столицу, — это Божий гнев за грехи Ваши царские. Я призываю Вас к Господнему покаянию и самосовершенствованию. Уберите из своего окружения нечистых на руку сановников, ленивцев, равнодушных к службе Отечеству людей. Соберите умных, честных, душой болеющих за державу. Пусть не очень именитых бояр, но верных Вам и Вашему делу. - Сильверст говорил резко, словно вколачивая гвоздями в доску каждое слово.
- Вы откуда, отче? - спросил царь.
-Выходец я из Великого Новгорода. Роду я незнатного и небогатого, но честного и образованного, - ответил протопоп.
- Говорите Вы хорошо, только таких, как Вы описываете, в реальности не бывает. Все норовят своровать, а при случае смалодушничать и предать своего царя. - Иван Васильевич посмотрел искоса, чуть прищурив глаз.
- Перед Вами один из них. Еще есть дворянин Алексей Федорович Адашев, князь Андрей Курбский, князь Курлятев, Воротынский, Горбатый-Шуйский, Одоевский, Серебряный, бояре Шереметьевы, Висковатый и другие, которых еще носит Русская земля. Можно к ним отнести и митрополита Макария, преданного Вашей царствующей особе. В управлении такой огромной державой без умных мужей не обойтись. Вы хоть и образованный молодой человек, но во всем сразу не разберетесь, а совет честных и преданных людей всегда сгодится. Названные мной князья и бояре не будут просить для себя каких-то привилегий. Служить Вам будут, не жалея живота своего. - Сильверст замолчал. Ждал, что ему скажет юный царь, но Иван Васильевич молча встал с трона и степенно ходил по залу, прокручивая в голове все, что наговорил ему протопоп.
- Свое решение я Вам сообщу, — коротко сказал он.
После ухода Сильверста царь долго ходил по палатам, осматривая их. Словно проверял свои хоромы — все ли в них ладно, везде ли порядок. Мысли царя были в другом месте.
- Прав протопоп. Бояре на Думе дремлют, а если и спорят, то только о том, чей род древнее и богаче. Царские дела их не интересуют. Судебная власть за них; армия, чем хуже, тем для них вольготнее. Прав был Сильверст, прав. Менять надо устои, менять отношение к службе. Сразу ломать через колено нельзя. Постепенно надо, осторожно, чтобы и князей не всколыхнуть против себя. Но делать что-то надо.
А что именно, молодой царь не знал.
- Значит, прав Сильверст, надо собирать названных князей и советоваться с ними. Видимо, придется создавать какой-то совещательный орган для обдумывания великих свершений, - размышлял он.
Иван Васильевич, царь и великий князь Малыя и Белыя Руси, пришел к решению, и это его обрадовало.
- Вот и наречем собрание Радой, на манер польской. - Он еще долго разговаривал сам с собой, пока его от мыслей не оторвала молодая жена.
- Ваше величество, к обедне звонят, а Вы еще ни разу не трапезничали. Я заждалась вас. Сегодня пироги, суп осетровый, петушки молодые, натертые чесноком, — Ваши любимые. Пойдемте в трапезную, ваше величество, - говорила ласково Анастасия.
Иван Васильевич никогда ни в чем не отказывал любимой супруге, но и она не требовала к себе лишнего внимания, старалась не отвлекать мужа от государственных дел.
Сидя за столом, Иван ел не спеша. Отведал пирог с зайчатиной, отломил ножку петушка, похлебал суп с осетриной, съел пластик арбуза, запил холодным квасом. Резко встал из-за стола, позвал Андрея Глинского.
- Что угодно, ваше величество? - спросил вбежавший в трапезную двоюродный брат.
- Собери ко мне завтра после обедни Сильверста, что сегодня был, Алешку Адашева, князей Курлятева, Воротынского, Одоевского, Серебряного, Горбатого-Шуйского, бояр Шереметьевых и Висковатого. Запомнил? - твердо спросил царь. - И пришли ко мне умельца Левку незамедлительно. Все понял?
- Да, ваше величество, уразумел. Сделаю, как велено. - Кланяясь, братец ушел выполнять наказ царя.
Андрей — единственный из князей Глинских, кто уцелел после пожарных бунтов. Он спасся благодаря царю, который не дал на растерзание толпы и малолетних детей князя.
Выйдя на крыльцо, Иван Васильевич увидел стоявшего в ожидании своей участи умельца Левку.
- Что, ждешь? - спросил царь.
- Жду, ваше величество, - сняв шапку, низко поклонился умелец.
- Я вот что думаю: изготовь мне посох, чтоб верх был похож на мой лик, тайно вынимался и был длинный кинжал. И чтоб об этом никто не уразумел. Сможешь такой смастерить? - спросил Иван Васильевич.
- Смогу, ваше величество. А посох какой по длине? - переспросил мастер.
- Думаю, два аршина хватит. Поторопись с изделием, не затягивай. - Царь резко повернулся и пошел назад в палаты.
На следующий день в покои были приглашены задуманные для Рады князья и бояре, которые долго стояли, низко нагнувшись и приветствуя молодого царя.
- Садитесь, уважаемые. — Иван IV сделал ударение на последнем слове. - Я решил создать такой небольшой совещательный орган и назвать его Радой, который бы помогал мне принимать хорошо обдуманные решения. Первым делом нужно изучить основательно Судебник 1497 года и несколько изменить его в пользу казенной царской власти. Кроме того, нужна серьезная армейская реформа, чтобы ратные люди служили на постоянной основе.
Иван Васильевич еще долго говорил о новшествах, вводимых в царстве. Сидевшие вдоль стены на лавке бояре и князья внимательно слушали царя, который в неполные двадцать лет укрепил центральную власть и замахнулся на судебные, налоговые и армейские реформы.
Сильверст встал и от лица сидевших высказал то, чем их озадачил царь:
- Великий государь, мне думается, что мы не будем кучей, яко показать усердие пред Вашим ликом, набрасываться то на одну, то на другую идеи, а поделимся согласно знаниям и способностям для лучшего решения проблем. Я, например, занялся бы судебной реформой, а князь Серебряный — воинской службой, а братья Шереметьевы — налоговыми сборами в царскую казну. И соответственно оные господа будут в свою кумпанию подбирать помощников из Рады, кои значительно владеют познаниями в вопросах. - Сильверст замолчал, окидывая взглядом всех сидящих в зале.
В знак согласия все закивали головами. Это понравилось и самому царю, который оставил залу, позванный Андреем Глинским.
- Ваше величество, на толчке изловили Морщу - Горбатого, который торговал добром из нашего дома. Этот нечестивец призывал живьем сжечь нашего холопа Ермилку, который опознал его в торговых рядах и сообщил стрельцам. Те его притащили согласно Вашему указу имать зачинщиков, - торопливо говорил братец.
- Провести спрос с пристрастием, дознаться, где сотоварищи его, где прячет ворованное, и посадить на кол посреди толчка, - отдал указание Иван Васильевич и пошел к своей любимой, на ходу обдумывая: «Вот тебе и судебная реформа. Как я решил — так и будет. С врагами трона буду обращаться всегда жестоко: кто посягнет на царскую корону — того на кол».
Двое суток Иван Васильевич лично допрашивал Морщу - Горбатого. Варнак молчал. Ему вырвали ноздри, тянули вокруг колеса так, что горб Морщи вошел в грудную клетку; переломали кости, но разбойник молчал. Когда садили на кол, Морща представлял собой сплошное месиво крови и мяса с торчащими костями...
Сторонники Сильверста разработали судебную реформу, которая очень понравилась царю. Судеб<