маршруты по дороге к счастью

М.В. Золотухина

Деньги в мире детей США:

маршруты по дороге к счастью

Словосочетание «дети и деньги», перефразируя давно транслируемую рубрику одной из известных отечественных радиостанций[1], скорее всего вызовет сложные ассоциации и размышления на тему чистоты мира детства, натиска мира взрослых, в том числе и коммерческого, необходимости приучать детей к ответственности и проч. Это в том случае, если говорить о дне нынешнем, т.к. восприятие детей в качестве потенциальных (и реальных) рабочих рук, использование детского труда (в семейной и отчужденной форме) -- хорошо известные страницы из истории европейского Средневековья и Нового времени, включая и американский опыт. Сегодняшние столкновения детей и денег, как в форме абсолютно абстрактной, так и весьма предметной -- монетно-купюрной, кажутся вполне естественными, если речь идет об обществах и культурах, которые принято считать коммерциализированными. В этом смысле ни одна страна мира не пользуется столь очевидной репутацией коммерциализированной, как США. Поэтому вопрос о взаимодействии денег и детей в США сторонний человек может воспринять как саркастически-риторический. Не быть этих отношений не может, ибо таковы основные «ценности» американской культуры, и эти взаимоотношения едва ли должны (или могут) служить золотым стандартом с точки зрения защиты детей от «мира чистогана». В то же время реалистичный взгляд подсказывает нехитрый вывод: преследование собственных целей и стремление к личному счастью так или иначе связано с установлением и реализацией неких принципов вовлеченности личности в денежный обмен и умением управлять своими денежными потоками (бюджетом и т.д.). Возникает вопрос: как именно и когда учить детей обращаться с деньгами и принимать финансовые решения (независимо от избранного пути самореализации); какое место занимает этот сюжет на раннем этапе человеческой жизни, в детстве? И клишированные утверждения «деньги не могут купить тебе счастье» («money can’t buy you happiness»), «есть другие ценности» и проч. не отменяют необходимости указывать детям путь (или пути) управления финансовыми средствами. Конечно, финансовая грамотность не является обязательной и непреложной дорогой к счастью, атак же как и неумение обращаться с деньгами не обязательно станет препятствием на той самой дороге. Сама концепция счастливого детства и счастливых детей утвердилась в западном мире сравнительно недавно -- к XX веку, однако в современном мире право детей на счастье кажется неоспоримым. Остается проблема – как сохранить за ними это право в будущем[2].С точки зрения здравого смысла задача каждого современного поколения взрослых -- помочь детям выстроить свои приоритеты (в большей или в меньшей степени совпадающие с родительскими) и отвести в них должное место денежным сюжетам. Взаимовлияние детей и денег становятся предметом исследования представителей разных дисциплин: психологов, педагогов, философов и проч. Рекомендациями по поводу того, что именно соответствует универсальным задачам такого обучения, пестрят многие западные издания (от публикаций в прессе и Интернете до специальной научной литературы).

Цель данной работы -- не столько создание многоплановой и сложной картины мира детства через призму денежных отношений в современных США, сколько обозначение тех пунктов на карте детского мира, которые представляются в этом смысле узловыми, и тех принципов перемещения, которые обеспечивают безопасное продвижение вперед, навстрчу миру взрослому. Установки по социализации детей, бытовавшие в США первой половины XX столетия(вплоть до конца1950-х гг.), издавна утверждали известные ценности (в первую очередь протестантские): приветствовали труд, накопление, оправданность денежного вознаграждения. Однако в связи с изменениями в системе ценностей опыт детского и подросткового существования в обществе массового потребления меняется, особенно за последние десятилетия. Установки и практики семейного воспитания в отношении индивидуального успеха ребенка, бедности других и проч. не избежали мощного влияния феномена политкорректности. Социализацию как таковую продолжают обозначать вполне универсальными для американского среднего класса (и простирающимися за его пределами) вехами.

Освоение разнообразных практик и постепенное раздвижение границ денежного мира детей в современных США по-прежнему обусловлено узнаваемыми традициями и устоями среднего класса -- самой многочисленной, хотя и не исчерпывающей палитру населения категории. Именно его аттитюды и практики (при известной своей дифференцированности) принципиальны для восприятия не просто бытующих, а определяющих установок применительно к современным США. Средний класс семиотически обозначает Америку как таковую. Ведь некоторые ценности из области американских семейных отношений действительно носят универсальный характер. Включение детей в личную трудовую деятельность; денежные операции; социальные отношения, имеющие элемент денежного обмена, -- все это имеет особое звучание в контексте американской концепции автономии и постепенно возрастающей самостоятельности ребенка, тесно сопряженной с индивидуализмом, причем на всех этапах жизненного пути. C точки зрения большинства американских родителей (особенно тех, кого условно называют родителями европейского происхождения), именно независимость является самой важной долгосрочной целью (курсив мой. -- М.З.) для ребенка[3]. Она имеет безусловное финансовое измерение и выражается в известной (правда относительной)автономии по отношению к родителям. Предпочтительно покинуть родительский очаг при поступлении в колледж, превратив дом в «опустевшее гнездо» (empty-nest), -- для родителей это переходный период от счастья с детьми и от непосредственного общения с ними к счастью без детей. Подобная система должна рассматриваться в контексте всех межпоколенных отношений, причем двусторонних, и в конечном итоге -- торжества индивидуализма (что не исключает возможности оказания финансовой помощи в чрезвычайных ситуациях). Экономическая ситуация вносит коррективы в то, как именно реализуется концепция финансовой взрослости или зрелости -- некоего конечного пункта в продвижении ребенка по пути взросления. В идеале окончание школы, поступление в университет или колледж как раз и служат смысловой и временной границей самостоятельности (хотя именно родители, как правило, оплачивают высшее образование). Предполагается, что теперь ребенок будет жить автономно. Однако, в реузльтате экономического кризиса, многие молодые американцы, окончившие четыре года колледжа (то есть, первую ступень высшего образования) возвращаются в родительский дом – в первую очередь, ради экономии средств. Об этом еще пойдет речь ниже.

Следовательно, траектория «подготовительный класс школы -- колледж/университет» может разниться не только под влиянием таких субъективных факторов, как родители, сиблинги, опыт дружбы, наконец, личные предпочтения, но и в результате финансовых возможностей, продиктованных общим экономическим климатом. Разнообразие – в духе политкорректной атмосферы приветствуется -- во всяком случае, это декларируется, но некоторые культурные универсалии сохраняются, и они очевидны. Каждый ребенок постепенно создает собственный мир денежных представлений и действий, связанных с деньгами, знакомясь с элементами жизни, имеющими денежное выражение, в первую очередь -- вполне конкретное, во вторую -- абстрактное. Путешествие ребенка по «денежному миру» происходит при постепенном смещении его деятельности от игровой активности и роли получателя денежных благ в любом виде к деятельности трудовой и роли не только реципиента, но и активного «тратящего» и даже «зарабатывающего» начала. Чем дальше, тем больше ребенок приобретает самостоятельность в выборе сумм для трат и конкретных сфер их приложения. Дети заняты созданием своего ареала денежных практик и представлений, связанных с деньгами: с ростом возможности собственной «настоящей» деятельности расширяется и география использования денежных средств -- сейчас, благодаря интернету, уже безграничная. Это -- почти «стройное» -- шествие усложняется противоречивыми и порой откровенно конфликтными установками, которые призваны одновременно взрастить трудовую, самостоятельную и самодостаточную в материальном смысле личность (чтобы можно было тратить) -- и, с приобретением этих навыков, отгораживаться от чрезмерного консюмеризма, помнить о необходимости постоянного самоограничения, планирования, точных расчетов и проч.

В этой связи возникает вопрос: что предлагается в качестве универсальных рецептов обращения с деньгами, чтобы деньги в детском восприятии, но опосредованном взрослыми ожиданиями, укладывались в концепцию счастья, достижения мечты, успеха, но не становились самоцелью? И в этом контексте звучит еще одна проблема: каков на практике гарантированный залог возможности достичь счастья в будущем и какова его денежная составляющая?

В сюжеты для рассмотрения мною включены: символика монет в жизни детей американского прошлого; обладание собственными деньгами (и монетами в этом числе) как знаковый символ самостоятельности сегодня; коллекционирование монет, их использование в начальной школе; получение денег в качестве родительских пособий и их распределение, возможность их траты, накопления (копилки, распределение денег на категории) и др. Изначально это тема интересовала меня больше с точки зрения финансовой ответственности детей/родителей, ее границ и их подвижности, (псевдо)самостоятельности решений и проч. Однако не менее любопытен и маршрут, по которому следует ребенок в освоении денежного мира, которое происходит и в хронологическом измерении – по мере взросления, и в географическом, а теперь еще и в виртуальном. В качестве источников я использовала мини-интервью, анализ родительских блогов и форумов, интернет- и печатных публикаций, детской литературы, данный включенного наблюдения.

Изучение разных аспектов детства как феномена происходит усилиями представителей разных дисциплин, не говоря уже о смежных направлениях. К тому же речь идет о совокупном анализе фактически нескольких составляющих: собственно детства, родительства, других социальных институтов (школы и проч.)[4]. Даже беглый обзор этой все набирающей популярность области исследований не мог бы войти в формат данной публикации. Отмечу лишь, что при работе над ней я учитывала несколько подходов: более современную трактовку функционализма с точки зрения социализации индивидуумов как социального процесса взаимодействия, предполагающего освоение социальных норм и родителями, и детьми; концепцию «жизненного пути» и маршрута освоения социальных ролей; положения о выраженной возрастной стратификации в США; социальное конструирование -- как родителями, так и детьми. Полезны новые исследования в жанре «географии детства», учитывающие пространственные и топографические параметры «прохождения» детьми пути взросления. Все эти направления так или иначе касаются предмета моего интереса -- денежных элементов жизни детей на разных этапах и в разных контекстах. Что касается социальной обусловленности денег, взаимоотношений их и человека, то и эти направления давно разрабатываются на стыке разных дисциплин: экономической социологии, экономической антропологии, психологии и проч. Подробное освещение того, что уже сделано (западными исследователями, а также отечественными специалистами), опять-таки стало бы слишком амбициозным начинанием[5]. Для моей темы важна трактовка индивидуума (и ребенка в том числе) как социального и экономического актора. Освоение детьми множественных и вариативных ролей в этой и смежных сферах и сопряжение их действий с предлагаемыми нормами и составляет смысл перемещения ребенка в денежном мире -- как, повторюсь, «диахронного», связанного с личным взрослением и весьма стремительным изменением внешнего мира, так и «синхронного», топографического, с той лишь разницей, что современная топография детского мира обязательно подразумевает виртуальное пространство и значимость его в «денежном вопросе» увеличивается с возрастом ребенка.

Отправной точкой для меня является хорошо известный тезис ведущего американского эксперта в изучении денег Вивианы Зелизер (к чьим работам я еще буду возвращаться) об их социокультурной обусловленности, символическом и практическом значении[6] и также ее идея об эволюции восприятия ребенка в ХХ столетии -- от экономически полезного, но эмоционально неоцененного, до эмоционально бесценного[7]. Вывод Зелизер о «сакрализации» детских жизней, о превращении детей в объекты нравственного и религиозного порядка, в ценность социального плана базируется на анализе их постепенного отлучения от рабочей силы, а также на изучении детского страхования, которое получило распространение в последней четверти XIX века. В 1896 году в США было застраховано полтора миллиона детей, однако в это же время в стране возникло движение, выступающее категорически против такой аморальной коммерческой эксплуатации детских жизней -- «дьявольской» практики, которая являла собой профанацию, денежное осквернение святости ребенка[8]. Оппоненты же утверждали, что как раз страхование и символизирует сакрализацию ценности жизни ребенка, особенно бедного, в случае смерти которого страховка смогла бы обеспечить достойное христианское погребение. Зелизер обращает особое внимание на многофакторность процесса, в результате которого жизнь ребенка стала восприниматься как однозначная эмоциональная ценность, а безвременная кончина -- как трагедия, которую к началу XX века и страховые компании интерпретировали с точки зрения моральных, а не материальных потерь.

Действительно, в США (как и во многих европейских странах, и в России) подавляющая часть общества (к примеру, американский средний класс) в течение прошлого столетия перестала относиться к детям как к некоему рыночному источнику доходов или ресурсов, компенсирующему неминуемые траты и имеющему денежный эквивалент. Вместо этого дети видятся как источник эмоционального удовлетворения и радости, т.е. они стали одним из главных способов и путей самовыражения, прохождения важного этапа жизни, достижения личного счастья, для кого-то являясь абсолютной ценностью и самоцелью. Речь идет о характерном для модерна детоцентристском императиве, приоритете детских интересов, перестановкеих на первое место -- в сравнении с родительскими[9]. Это объясняет многие современные элементы воспитания (и, в частности, «общение» ребенка с деньгами).

Среди отечественных исследователей антропологии денег, безусловно, заслуживают упоминания тексты Н.Н. Зарубиной[10], С.Б. Абрамовой[11]; собственно этнографический аспект представлен в цикле статей, опубликованных в журнале «Этнографическое обозрение». Он открывается некоторыми замечаниями С.П. Тюхтеневой о необходимости этнографического/этнологического /антропологического изучения денег -- хотя бы потому, что «вся наша сегодняшняя реальность полна упоминаниями о них... и изменение социального контекста отношения к деньгам меняет систему ценностей и культуры в целом».[12] Это наблюдение, конечно, применимо не только к российской действительности. А разнообразная -- с этнической точки зрения -- «окраска» социокультурной функциональности денег подчеркивается в другой статье уже упомянутой Н.Н. Зарубиной, которая повторяет тезис признанного американского эксперта по социологии, антропологии и истории денег Вивиан Зелизер об их (денег) множественности[13]. Весьма подробный материал содержится в работе Светланы Махлиной, которая рассматривает происхождение денег, их знаковые особенности, этнографические различия (касаясь, в частности, и США). Она же вспоминает значимую для данной статьи мысль Сципиона де Грамона (1620), воспроизведенную Ф. Броделем в его труде «Структуры повседневности»: «Деньги, говорили семь греческих мудрецов, суть кровь и душа людей; и тот, у кого их нет, свершает свой путь (курсив мой. -- М.З.) подобно мертвецу среди живых людей»[14]. Антрополог С.П. Тюхтенева отсылает к целому ряду обзоров по «денежной» проблематике, включая и работы западных специалистов, к примеру исследовательский проект по антропологии денег в Калифорнии[15]. Правда, общее число трудов по теме денег и культуры, и особенно культуры детства и денег, остается не столь значительным – не случайно известный антрополог Кит Харт неоднократно высказывал свое сожаление по поводу отсутствия достаточной рефлексии о мейнстримовских денежных практиках в США[16]. Однако некие академические изыскания встречаются. Так, Рубин Джордж Оливьен полагает, что в Америке, в отличие от Бразилии, деньги являются абсолютным социальным фактом[17]. Их сакрализация в разных обществах, включая американское, возможна, если они «сакрализуются особыми процессами»[18].

В своей статье я хотела бы выдвинуть следующие положения:

-- В продолжение тезиса В. Зелизер о дорогостоящем бесценном ребенке обращает на себя внимание то, что предполагаемый итог усилий воспитания и взращивания детей включает их финансовую компетентность как залог будущей возможности их собственной счастливой жизни. Более того, этот цикл может повторяться -- и будущие независимые взрослые смогут обзавестись собственными детьми и т.д. Такова четкая, культурно одобряемая для среднего класса цель к моменту окончания детства -- восемнадцати годам, поступлению в колледж и, в идеале, покиданию родительского дома.

-- Таким образом, при утверждении принципа безусловной эмоциональной близости ребенка и родителя путь во взрослую жизнь во многом сводится к активному утверждению одной из главных американских ценностей -- независимости, и к важнейшей ее составляющей -- финансовой самостоятельности. Родители не ожидают «финансовой отдачи» от ребенка и в будущем (оговорюсь, что данный вопрос не входит в рамки статьи).

-- И в детстве деньги также определяют отношения между родителем и ребенком[19].Отчасти поэтому одним из ключевых элементов нормативной культуры детства и родительства становятся весьма сложные, меняющиеся со временем «договорные» отношения между родителями и детьми, предполагающие обмен (например, стипендию/пособие родителей). Высокая стоимость ребенка не должна приводить к его избалованности и финансовой безграмотности, несмотря на неизменный фактор коммерциализации детства.

-- Несмотря на декларируемое многообразие семейных образов жизни, денежный опыт американских детей среднего класса характеризуется некоторыми универсальными практиками и ритуалами, которые обусловлены как средой обитания (преимущественно пригородной), так и высокой степенью структурированности детского мира. Физическое обладание деньгами продолжает играть достаточно важную роль, несмотря на растущее значение электронных денежных операций.

-- Финансовый кризис, поразивший США в 2008 году, вызвал некоторые (временные) изменения в том, насколько молодые американцы действительно отвечают ожиданиям родителей в плане ощутимой финансовой самостоятельности, -- но не изменил общую концепцию пути.

Итак, эмоциональная бесценность детей увеличивает их стоимость -- «в среднем и высшем классе царит дорогой бесценный ребенок», утверждает Зелизер[20]. Счастье от детей возможно при условии счастья самих детей, которое в немалой степени обуславливается денежным эквивалентом стоимости элементов счастья. Рост затрат на ребенка связан и с тем, что бóльшая концентрация ресурсов на одном ребенке сопряжена с постепенным снижением рождаемости в течение последних пятидесяти лет. Поэтому «стоимость» ребенка расценивается не столько и не только как «ущерб» бюджету взрослых (подобные настроения, от шутливых до полусерьезных и серьезных, социально приемлемы), а как необходимое условие обеспечения высокого качества жизни самому ребенку. Иными словами, эмоциональное удовлетворение могут и должны принести те дети, расходы на которых «правильно» подсчитаны. Погружение «бесценного» ребенка в мир подсчетов и расчетов начинается с того момента, когда обсуждается возможность появления его у родителей. Этот шаг в идеале предполагает очень четкую калькуляцию ресурсов -- неслучайно многие сайты, предназначенные для родителей, предлагают детальный расчет этого проекта, когда учитываются состав семьи, доход, место проживания, будущие образовательные амбиции и многое другое). В калькуляции входят: время, которое ребенок будет проводить с родителями или с их максимально адекватной заменой; пространство и место детского этапа жизни; игрушки, образовательные программы, занятия и опыт (experience), в том числе культурный; одежда (с девочками, по мнению многих, получается дороже); возможные дополнительные занятия (от тех, которые приятны или увеличивают будущую конкурентоспособность, до тех, которые необходимы для коррекции проблем); наконец, медицинская страховка. Современная «стоимость» ребенка до поступления в колледж колеблется от 170 тыс. долл.[21] (минимум, не включающий популярные занятия музыкой и плаваньем, летние лагеря или походы к ортодонту -- что принципиально, учитывая внимание американцев к состоянию зубов) до 300 тыс. долл.[22] – что составляет почти 50-процентный прирост за последнюю четверть века. Обучение в колледже может стоить еще столько же. В этих расчетах не учтена потеря в заработке при отсутствии оплачиваемого ухода за детьми-дошкольниками[23] (включая потери от не-работы матери или отца или их не-продвижения по карьерной лестнице из-за нехватки времени). Прогнозы свидетельствуют: ребенок, рожденный в 2009 году в семье со средним доходом, к восемнадцати годам обойдется родителям в 222, 350 тыс. долл., не считая главного финансового обязательства по отношению к детям – оплаты учебы в колледже[24]. Рачительность людей, задумывающихся о детях, вовсе не считается предосудительной или социально табуированной, хотя почти любой текст с финансовыми выкладками сопровождается пояснением: «голый экономический подход к деторождению все же расценивается как моветон». Но журналисты вполне позволяют себе говорить о «финансовой кровопотере» (financial bleeding), связанной с детьми. Нередко следует обращение к эмоциональной стороне дела: «как говорила мама (в собирательном смысле. -- М.З.) -- в жизни есть не только деньги»[25]. Правильно распланированное количество детей, время их появления и даже затраты на рождение (это актуально для семей или индивидуумов, испытывающих сложности с естественной фертильностью[26]) -- свидетельство того, что и родители, и ребенок могут получить лучшие шансы в жизни благодаря реализации большей ответственности. Главным в совокупных подсчетах становится расчет стоимости будущего образования (так или иначе, оплата обучения ребенка, включая, хотя бы частично, университетский уровень) -- давний и непреходящий элемент американской мечты. Правда, экономические флуктуации неминуемо влияют на способность родителей оплатить весь цикл обучения. Так, сейчас многие американцы жалуются: экономический кризис настолько ухудшил их финансовое положение, что опыт старших детей оказался несопоставим с опытом младших. Речь идет о том, что ресурсы, которые семья может позволить себе потратить на ребенка, более ограничены – в первую очередь, из-за изменения ситуации на рынке рабочей силы, включая риск безработицы.

Наконец, родители должны реализовать принцип личной ответственности за себя на будущее (что особенно четко видно в условиях возросшей продолжительности жизни), он же подразумевает и то, что родители не могут пожертвовать всем ради детей -- иначе они безответственны[27].

В идеале коллективное счастье всех детей и каждого ребенка должно было бы распространиться по всей территории США. С точки зрения давно идущего общественно-политического дискурса главный и по-прежнему невыполняемый гарант этого счастья в настоящем и возможности его в будущем -- решение проблемы детской нищеты и бедности (childhood poverty). Статистика печально красноречива: около 39% детей растут в семьях с низким доходом[28], более 22% -- в нищете. Этот показатель рассчитывается весьма сложным образом, и не все тенденции за истекшие двадцать лет столь малоутешительны, однако общую картину американские эксперты признают негативной[29]: к осени 2012 года 16 млн детей в США считаются бедными[30]. Нехватка средств проявляется и у семей (особенно неполных), и на разных муниципальных уровнях (от графств до федеральных программ); она, увы, хорошо документирована и активно обсуждается[31]. Экономический кризис 2008--2010 годов лишь усугубил ситуацию. Весь цикл вхождения ребенка в монетарно-денежный мир, конечно, существенно зависит от финансовых возможностей семьи и от того, насколько стабильно это положение. Чем менее стабильна экономика, тем больше вероятность, что один и тот же ребенок на протяжении своего детства будет оказываться в разных экономических ситуациях (не говоря о болезнях, несчастных случаях и т.п.). Поэтому предлагаемые «рецепты счастья» выписываются не всем. Неоспоримые основы правильного воспитания и социализации не могут быть эффективно распространены на любого американского ребенка. Но задача (и надежда) родителя -- создать максимально уютный мир и одновременно указать путь к автономии, оградив ребенка от потрясений, и тем самым подсказать дорогу к возможному обретению счастья.

Счастливое детство и счастливое будущее требуют постоянного финансового сопровождения, а стоимость компонентов детства весьма прозрачна. Порой бесхитростны и рецепты экономии: грудное вскармливание, собственное приготовление детского питания, полудомашние формы яслей (стандартный дневной центр по уходу за детьми может стоить до 15 тыс. долл. в год в штате Массачусетс -- существенная часть от общего заработка обоих родителей; менее формальный вариант -- на 5 тыс. долл. дешевле) и, конечно, все те вещи (одежда, игрушки и т.д.), которые принято передавать друг другу. Вероятно, от того, что именно удается сэкономить, зависит и разнобой в оценках затрат самих родителей на появление малыша: от «я не ожидала, как это недорого, все эти цены накручиваются СМИ, а ведь нужны лишь памперсы...» до «так дорого, что не хочется знать, сколько именно мы потратили»[32].

Социально приемлемыми считаются обсуждения дороговизны детских товаров, услуг, школ и особенно финального этапа родительского пути -- обучения в колледже.

Моему сыну предложили продолжить образование в Бостоне. Но он выбрал менее престижный вариант. У нас просто нет таких средств». (П, 56)

Однако обращение к стоимости неизбежных (по крайней мере теоретически) затрат вызывают некоторое, впрочем не всегда громкие, оговорки:

Конечно, когда наша дочь тяжело заболела в десять лет, мы не думали о деньгах, но лечение стоило так дорого -- без страховки Blue Cross Blue Shield мы бы не обошлись. (Реклама по телевидению.)

Или:

Это было ужасно. Мне позвонили ночью и сказали, что сын в реанимации, у него полностью разбита челюсть -- и это после того, как мы несколько лет платили за ортодонта. (П, 56)

Морально-этическая оправданность дискуссии о «стоимости» уже появившихся детей и «доходов от них» представляется спорной некоторым исследователям: Квортруп считает, что дети превращаются в «позиции бюджета родителей, т.е. в дорогие объекты -- как жилье, машина, бытовые приборы»[33]. В других работах утверждается, что дети -- и «источник радости, и бремя», но эти противоположные характеристики уравновешивают друг друга[34]. Здесь кроется ответ на вопрос, который присутствует в сегодняшнем дискурсе: если в условиях современного американского общества дети не являются экономической помощью (родителям) в детстве и не становятся ею в будущем, не означает ли это, что люди с детьми менее счастливы, чем те, кто предпочел бездетный образ жизни? Разница, судя по различным опросам общественного мнения, непринципиальна: значительно более несчастными оказываются вообще одинокие, т.е. несемейные люди. Основной разрыв в ответах приходится на момент появления первого ребенка, а большинство родителей не жалеют о том, что завели детей. Рекомендуя избавиться от стресса, связанного с оплатой «качества» детства, некоторые авторы ссылаются на мнения биогенетиков, которые утверждают, что эффект родителей на результат воспитания невелик: можно иметь много детей, более спокойно относиться к их выращиванию и просто получать удовольствие -- т.е. быть счастливыми. К тому же, по мнению экономиста Теда Бергстрома, и среди охотников-собирателей, и в сельскохозяйственных обществах дети потребляют больше калорий, чем производят. Иными словами, ответные экономические действия детей в далеком прошлом были просто невозможны, а значит, концепция их исконной экономической целесообразности -- миф[35].

Однако большинство исследователей не сомневаются в том, что занятость совсем юных детей представляла собой повсеместное явление во многих обществах, отличались конкретные обстоятельства (где именно трудился ребенок, в какой форме получал оплату, подвергалась ли его жизнь опасности и проч.) [36]. Подобный труд в любом случае был не источником личного удовлетворения, хотя и имел образовательную ценность (подмастерья), а способом избежать не-счастья, выжить. К началу XX века, учитывая повышение возраста, начиная с которого дети могли работать, и реформирование законодательства, можно говорить о постепенном переходе от детского труда к «хорошей, приемлемой» работе детей. Это не остановило многолетние дискуссии об определении понятий «детский труд», «трудовая занятость дома», «индивидуальная деятельность» (скажем, мало кто считал возможным лишить отчаянных и быстрых мальчишек, стремительно передвигавшихся по улицам, заработка от продажи газет). Особенно много споров вызывали дети-актеры. К 1930-м годам (особенно ближе к окончанию Великой Депрессии) работа американских детей в значительной степени превратилась из инструментальной в образовательную, т.е. полезную для ребенка. Помощь по дому приветствовалась, но -- применительно к среднему классу США -- как интересная и обучающая. Менее обеспеченные соотечественники в юном возрасте продолжали работать и отдавать весь свой заработок или его часть семье. Именно в этот переходный период оформляется сама концепция родительского пособия или стипендии-- allowance, заключает Зелизер, сразу превратившаяся в образовательный инструмент для ребенка, который мог научить правильно сберегать (откладывать) и тратить деньги, делиться с нуждающимися (save, spend and share)[37].

При всех этих переменах детский труд, который влияет на качество жизни взрослых, в известном смысле встречается даже среди современных семей среднего класса: именно на детей (а не на мужей) работающих матерей приходится часть домашней работы. Но в гораздо большей степени это характерно для девочек из испаноязычных и афроамериканских семей[38]. Еще более принципиальную экономическую помощь оказывают дети иммигрантов первого поколения[39], становясь переводчиками в весьма широком смысле слова (вплоть до уплаты банковских счетов, налогов и организации крупных приобретений).

Несмотря на торжество декларируемой политкорректности в отношении прав детей, они сами (их внешность и/или способности) также продолжают представлять некий монетарный эквивалент (всеобъемлющее рассмотрение этой проблемы представляется мне в данном формате невозможным, так как требует специального расммотрения). В большинстве случаев подобная ситуация опосредована не просто согласием, а деятельным участием родителей. Спрос на детскую карьеру в модельном бизнесе увеличился из-за экономического кризиса 2008 года. Несмотря на то что первоначальные затраты на фотосессии и проч. достигают нескольких сот долларов, а юные модели зарабатывают 100--120 долл. в час, родители признаются, что «готовы использовать любые ресурсы», если в будущем нужно накопить на пять университетских образований.[40] Политкорректные переживания о том, что для девочек вредно излишнее внимание к внешности, уступают место прагматичным соображениям. Один из самых одиозных примеров родительского тщеславия (но лишь отчасти маргинальный -- с точки зрения американского мейнстрима) -- детские конкурсы красоты, которые словно специально для этой публикации блестяще изображены в недавнем американском фильме «Маленькая мисс Счастье» (правда, в оригинальном названии слово счастье не фигурирует -- «Little Miss Sunshine»).

Итак, первое персональное столкновение ребенка с личными деньгами, ему предназначенными, может произойти еще до рождения, например во время недавно появившейся, но весьма популярной традиции «праздника по поводу появления будущего первенца» (baby shower): его организуют друзья и/или родственними, и он предполагает одаривание семьи ожидаемого малыша (впрочем, сегодня можно направить эти деньги и на благотворительные нужды)[41]. Обычно речь идет о весьма практичных подарках. Но есть и те, что несут скорее символическое значение (связанное одеяло, вышитое полотенце и проч., иногда -- серебряные монеты). В последнее время все чаще могут подарить деньги, но американцы считают подобное прочтение традиции «неамериканским» (скорее европейским или азиатским) вариантом и относятся к этому несколько скептически. Во всяком случае, открыто заявлять о своем желании получить подобный обезличенный подарок будущим родителям не рекомендуется -- это считается невежливым, даже грубым[42]. Когда же знаменательное событие свершается и малыш появляется на свет (или -- и это не праздная оговорка -- в семье новоиспеченных родителей, коль скоро речь идет об усыновлении), то серебряный доллар (silver dollar) или даже целое дерево, сделанное из подобных монет, считается достойным, традиционным подарком наряду с другими изделиями из серебра или высококачественного мельхиора. В некоторых случаях первые монеты становаятся началом будущей коллекции или остаются «на память» (keepsakes). В прошлом не менее традиционным считалось открытие банковского счета на имя ребенка или приобретение облигаций. И сейчас можно услышать немало рекомендаций о том, что «копить на колледж никогда не рано...» и детский счет, который до восемнадцати лет подлежит лишь пополнению, нужно открывать как раз после рождения малыша.

Ранние детские впечатления от денег, тактильный контакт с ними опосредован присутствием взрослых или заменен на предлагаемый суррогат -- пластмассовые или пластиковые монеты, бумажные деньги (как реалистичных, так и более мелких размеров) и, конечно, игрушечные или старые кредитные карточки родителей, а то и просто картонки. Традиционная игрушка для детей обоих полов -- касса (почти обязательный атрибут дошкольных учреждений, изначально приспособленный для подсчета наличности, что следует из названия -- cash register) в современном исполнении представляет скорее вариант для электронного считывания пластика. Еще в недавнем прошлом были популярны кассовые аппараты для банка (bank register). На рекламе детского банковского аппарата для подсчета наличных образца 1940-х годов крупными буквами написано «Богатым быть весело!» («It s fun to be wealthy»): «Складывайте монетки и всегда будете знать, сколько их у вас, а когда накопите 10 долларов, то аппарат откроется».

Существует и весьма экологичный заменитель монет, бумажных денег и пластиковых карточек одновременно -- некий универсальный эквивалент, использование которого мне приходилось неоднократно наблюдать. Речь идет о садоводческих деревянных опилках, которыми (для безопасности) посыпаны детские площадки. Как правило, на площадке (и для малышей от 2 до 5, и для следующей возрастной категории) есть некое окошко со столиком, и оно регулярно используется для игры «в магазин». Задолго до специальных опилок и площадок дети находили иные подручные материалы: так, в Новой Англии лунник обыкновенный (Lunnaria annus), которым нередко украшали дома перед Рождеством, служил денежным эквивалентом, за что и получило название «деньги