Обхватив голову руками и склонившись над столом, Стэнфорд рассматривал лежащую под носом фотографию — один из десятка сделанных в Париже снимков. Крупица медленно тающих воспоминаний, оставляющих болезненный след на уставшем сердце.
На фотографии были запечатлены мужчина и женщина, с улыбкой глядящие в объектив камеры. На заднем плане Стэнфорд разглядел знакомые улочки Версаля. Остекленевшими глазами он буравил фотографию, прожигал ее насквозь, заставляя свой мозг работать и вспоминать. Он будто старался вернуться туда, проникнуть внутрь фотографии, с помощью нее в мгновение ока перенестись в Париж. И не ради того, чтобы вновь увидеть Триумфальную арку.
Потным пальцем Стэнфорд робко дотронулся до фотографии. Ничего не произошло. Вздохнув полной грудью, он провел ногтем по лицу улыбающейся женщины. Хоть это и была лишь фотография, всего лишь хранилище момента, Стэнфорд мог поклясться, что почувствовал все так, будто действительно прикоснулся к мягкой коже женщины.
Стэнфорд протянул руку и не глядя извлек из груды разбросанных на столе снимков другую фотографию. Картина прежняя: счастливая пара смотрит в объектив камеры. Фоном служит Париж. На каждом снимке город меняется, но пара остается неизменной. Где теперь их счастье? Осталось там, где-то в Париже, вместе со всеми минутами ласки, вместе со всеми поцелуями и объятиями. Вся страсть осталась вместе с потом в постели отеля «Le Bristol» на улице Фобур-Сент-Оноре, запечатанная в обои пастельных цветов. А воспоминания либо утонули в Сене, либо маленькими порциями постепенно стали пленниками нескольких паршивых снимков, лишенных тех самых жарких чувств. Но даже это не утешает, ведь те драгоценные минуты или даже секунды пылкой любви утеряны, а остатки воспоминаний скоро померкнут. Потому что фотографии имеют чудовищную способность выцветать. Или теряться.
Стэнфорд брал снимок за снимком. Игнорируя красоту города, он всматривался только в столь знакомое личико женщины. Он знал это прекрасное лицо наизусть, но постоянно боялся проснуться однажды и с ужасом понять, что забыл его навсегда. Но пока у него есть эти снимки… Чувства живут, хотя их час умереть давно уже пробил, чуть ли не сразу после их возвращения из Парижа.
Он видел ее лицо даже когда закрывал глаза. Во тьме светились ее серые глаза вместе с чудесными волосами цвета меди. Каждую мягкую линию ее лица он видел так отчетливо, будто она была снова с ним, прямо как в былые времена, когда они любили друг друга и были счастливы. И все что осталось от этой святой любви — лишь горстка бледных фотографий, каждая из которых резала не столько глаза, сколько душу. Вот они — эти обрывки светлых воспоминаний, по которым он теперь был обречен скрупулезно восстанавливать память, чтобы вновь обнять ее, прижать к себе, вспомнить вкус ее губ. Они держались за руки и пили терпкое вино на берегу под лучами палящего солнца в самом центре Франции. А затем целовали друг друга и она шептала ему на ухо:
- Вино создает просто потрясающий вкус.
Все это было лишь в его голове. Даже на снимках этого не было. Только в голове. А разве он может быть уверен в своей памяти?
Крупная слеза скатилась по щеке Стэнфорда и, цепляясь за тупой подбородок, упала на фотографию.
- Проклятие…
Он поспешно стер каплю со снимка, а затем этой же фотографией утер глаза. Воспоминания, вымоченные в слезах… Что может быть хуже? Или глупее?
Стэнфорд ударил кулаком по столу, заставив тем самым себя взбодриться. Он собрал раскиданные по столу фотографии с твердым намерением засунуть все свои гребаные, лишенные всякого смысла воспоминания в дальний ящик стола. Сделать хоть что-то, лишь бы перестать целыми днями смотреть на фотографии и думать о ней. Забыть кто она и кем был он. Ведь так и нужно делать, верно? Так будет правильно. Решительно все забыть, чтобы стать свободным и положить конец этой вечной скорби по утраченному счастью.
Но вместо этого Стэнфорд подошел к стене и аккуратно с помощью двухстороннего скотча принялся приклеивать к ней фотографии. Развесив все снимки, он отошел на несколько дюймов и окинул взглядом получившейся коллаж. Одна из фотографий отвалилась, несколько раз перевернулась в полете, и медленно упала ему под ноги. Стэнфорд не стал ее поднимать. В комнате царил полумрак, из-за чего было сложно разглядеть что-либо.
Стэнфорд проглотил липкий ком в горле, а затем забрался в кровать. Одеяло он обнял и прижал к себе так, будто это была не гора тряпок, а она. Будто она снова лежала рядом с ним, нежно кусая за мочку уха. И они снова были полны любви, когда терлись носами во время поцелуев. Снова вместе, как и в Париже, где остались их сердца.
Все это лишь у тебя в голове.
Неожиданный телефонный звонок заставил его проснуться и вскочить на ноги.
- Да? - выдохнул Стэнфорд в трубку.
- Купер! - грубый голос резанул его по уху. - Клиент целую неделю ждет свои гребаные фотки! Чем, черт подери, ты там занимаешься? Судя по голосу, как всегда пускаешь слюни.
- Я… я как раз все распечатал, сэр.
Путаясь в собственных словах, Стэнфорд сорвал со стены все снимки.
- Что ты там лепечешь? - гаркнул голос из трубки, пока он укладывал чужие фотографии из Парижа в ровную стопку, чтобы затем сложить в белый мятый конверт.
- Я уже все сделал, сэр, - пробормотал Стэнфорд, запечатывая конверт. - Сегодня снимки уже будут у вас, можете так и передать клиенту. Скажите… скажите, что у меня была простуда и потому я…
- Вот ты сам и будешь объяснять ему причины своей задержки! Мне нужны эти снимки сейчас же, ясно?
Вместо ответа Стэнфорд сбросил звонок, криво подписал конверт, окинул взглядом свою пустую темную комнатушку, больше похожую на гроб, и вышел за дверь, унося в руке чужие воспоминания о чужой любви в Париже.
В спешке он не заметил лежащую на полу фотографию, на которую постепенно оседала пыль.