Юрг Шубигер
Где лежит море?
Юрг Шубигер
Где лежит море?
Где лежит море?
Там, где Америку ищет Колумб,
где корабли большущие гибнут,
где из‑под толщи воды, не моргая, смотрит рыба,
где волна на волне, словно холмы на Луне,
где сама Луна в небе темном видна, словно яйцо Н о чи,
где не уверен, что хочешь плыть назад понапрасну,
где остаешься, поскольку вокруг все пугающе прекрасно.
Путник
Один человек целыми днями работал. У него была тяжелая работа в поле, и в один прекрасный день ему это надоело.
– С меня хватит, – решил человек. – Даже более чем.
Он посмотрел на серое сумрачное небо, которое нависало над его головой, как потолочная балка, и на соседей, которые выкапывали мелкий картофель на своих крошечных участках земли.
«Наверняка в других странах всё по‑другому», – подумал человек.
И ему представились просторные поля, крупный отборный картофель и всеобщее счастье. Вот он и решил отправиться путешествовать.
– Я уезжаю! – крикнул человек. – Счастливо оставаться!
Соседи удивленно подняли на него глаза. И провожали взглядом до тех пор, пока он не скрылся за дверями вокзала.
Что ж, разве он насовсем уехал?
На три года. А потом его фигура вновь показалась в дверях вокзала.
В деревне тем временем ничего не изменилось: те же поля, тот же картофель и то же счастье.
– Где же ты был?
– В Стране длинного белого облака, в Стране восходящего солнца и в Зеленой стране. Я побывал в Америке и на Чужой земле. Она‑то как раз больше всех других.
– А какие там картофелины?
– О, огромные!
– Прямо как показывают по телевизору?
|
|
– Нет, намного больше, такие и в экран бы не поместились. Горошины там больше наших вишен, вишни больше наших помидоров, помидоры больше наших дынь, дыни больше наших тыкв, тыквы больше наших…
– Наших гигантских тыкв? – переспросила соседка.
– Тыквы там весят целый пуд, – согласился путник. – Я хотел было привезти вам одну…
– Но то был бы неподъемный труд, – договорила соседка.
– Я побывал в стране, где очень много едят, так много, что за горой еды не видно человека, – продолжил путник. – Там выпекают оладьи размером с ладьи, в каждой из которых большая семья может свободно поместиться. Котлеты там величиной с кита, а связка сосисок – как самый длинный поезд.
– Что‑то ты не очень растолстел, – заметил кто‑то.
На самом деле путник здорово похудел.
– Я побывал в такой стране, где нечего есть, – сказал путник. – Совсем нечего. Только пустые тарелки.
– И картофелин там тоже нет?
– Никаких.
– Никаких или нет хороших?
– Никаких. И капусты тоже никакой – ни квашеной, ни китайской, ни цветной. Ни коров, ни свиней, ни кур, ни петухов, ни петушиных боев, ни бойцов, ни мужчин.
– А женщины?
– Женщины есть, – кивнул путник. – Но кроме них ничего нет.
– Я побывал в такой стране, где живут лишь кошки, кролики и крошечные дети. И питаются они чем попало.
– Я побывал в такой стране, откуда изгоняют всех детей. Дети там считаются за паразитов.
– Я побывал в стране, где нет ничего, кроме голых камней. Некоторые из них умеют говорить. Другие – лишь слушать, кивать да головой качать. Всё, о чем они говорят, – вздор. Всё, о чем молчат, – скорей всего, тоже.
|
|
– Я побывал в стране, огромной, словно бескрайнее море. И в стране тесной и темной, как платяной шкаф. Побывал в стране, что лежит под водой на морском дне.
– Я побывал в стране, где воздух – словно наша вода. В нем можно плавать и одновременно летать. А вода там твердая, как у нас земля. В ней рыбы прорубают себе плавниками ходы.
– А что же там едят люди? – спросила одна женщина.
– Воздух там как наваристый суп. Всё, что в нем есть, можно съесть. И любовь, и дружбу, и ярость, и горе.
– Я повстречал таких людей, которые ничего не хотят. Они чего‑то ждут и всё время сидят.
– Ждут чего?
– Точно они и сами не знают. Наверное, чего‑то огромного – широкого, длинного и высокого, с сильным запахом.
– Я повстречал таких людей, которые от яблок ведут свой род. У них красноватые щечки и пухлый живот.
– Я повстречал таких людей, у которых нет ступней, но есть башмаки, нет ног, но есть штаны, нет голов, но есть шляпки, нет пальцев, но есть перчатки. И таких людей, у которых вместо груди кармашек из кожи, а в нем хранится их душа.
– Я повстречал людей, говорящих на четырех языках: языке мужчин, языке женщин, языке зверей и на том языке, которому в школе учат детей.
– Я повстречал таких людей, что все время молчат, а сердце их бьется так громко, словно бьет в набат.
– Я повстречал людей, говорящих по‑английски. И таких людей, которые строят большие суда в надежде открыть Америку. Они и не знают, что Америка давно открыта.
– Я повстречал людей, живущих на высоких шестах. Когда‑то их предки, спасаясь от волка, забрались сюда впопыхах. А рядом я повстречал еще и таких людей, которые на верхотуре воспитывают детей. И тут же в своих гнездах они откладывают яйца.
|
|
Тут путник ненадолго остановился, чтоб перевести дух.
– Куриные яйца? – уточнил кто‑то.
– Ну да, обыкновенные куриные яйца, – сказал путник. – Правда, изредка попадается какое‑нибудь крашеное, как на Пасху.
– Я повстречал таких людей, которые не знают, откуда они пришли и куда идут, где они находятся и как их зовут. У них прозрачное тело, которое немного светится по ночам.
– Я повстречал таких людей, которые всё умеют и всё знают и даже ночью спят с открытыми глазами. И таких людей я повстречал, у которых в голове вместо мыслей расцветают одуванчики.
– Я повстречал таких людей, что друг у друга мысли читают. Если эти мысли окажутся дурными, то их удаляют, а если добрыми, то еще улучшают.
– Я повстречал таких людей, которые отбрасывают сразу две тени.
– Я повстречал китайцев, гавайцев, уругвайцев и уральцев.
– Я повстречал таких людей, что весь день вдыхают и едва не умирают от слез, если им в этом мешают.
Тут путник огляделся. И слегка улыбнулся.
– Я повстречал таких людей, которые выкапывают мелкий картофель на своих крошечных участках земли.
– А почему ты вернулся? – спросила одна из соседок.
– Чтоб рассказать, где я был и что я увидел.
– А когда ты все расскажешь, снова уедешь?
– Все я никогда не расскажу, – ответил путник. – К тому же мне нравится здешний салат из картофеля.
О том, что ему понравилась соседка, очень‑очень понравилась, путник не сказал, но это и так было видно.
– Ну а если этот путник появится здесь, вот возьмет и войдет в эту комнату, ты его узнаешь?
– Нет.
– Наверное, он слегка хромает. Так что если сюда войдет кто‑то, кто немножко прихрамывает, я его спрошу: «Ну, как ты попутешествовал?» И если он ответит слишком коротко, например, «хорошо» или «так себе», я сразу же пойму, что это не он.
Для чего большому пальцу понадобилось в Понтетто
– Как пройти в Понтетто? – спросил большой палец, идущий из Мазеры.
– Все время прямо, – последовал ответ.
И большой палец действительно добрался до Понтетто. Но произошло это очень нескоро. Намного позднее, чем если бы в Понтетто отправился весь человек. Ведь это был всего лишь большой палец, и по правде сказать, он был не очень‑то хорошим ходоком. Впору удивляться, что большой палец в принципе умел ходить. Да спросить себя: а что же ему понадобилось в Понтетто?
Девочка и тоска
Одна девочка умела только веселиться. Она веселилась в любую погоду, день за днем, день за днем… И вот однажды ей захотелось узнать, как же все‑таки выглядит Тоска. Для начала она спросила об этом продавщицу, которая все время зевала.
– Тоску несложно встретить, – ответила продавщица. – Подожди немного, она скоро придет.
Девочка решила подождать. Она сидела и смотрела на продавщицу, на то, как барабанят по прилавку ее пальцы, когда она отсчитывает сдачу. Но Тоска все никак не приходила.
– Может, она настигнет меня где‑нибудь в пути, – подумала девочка и пошла по дороге.
– Допустим, я и правда ее встречу, – говорила сама с собой девочка. – Но как же я ее узнаю?
И она задала этот вопрос человеку в оранжевом комбинезоне, который поднимался вверх по лестнице.
– Уж что‑что, а как выглядит Тоска, я хорошо знаю, – сказал человек. – Перво‑наперво, она ужасно длинная.
– Насколько длинная? – спросила девочка.
– А вот сколько ни будешь вдоль нее идти, она будет длиться и длиться, пока ты не дойдешь до самого края света.
– А какая еще?
Тем временем человек поднялся еще на несколько ступенек.
– Еще она бывает разных оттенков, но всегда зеленая.
– Зеленая… – повторила девочка.
Вокруг было много чего зеленого: трава, лягушка, кошкины глаза… Но все было недостаточно длинным. Девочка прошла одну улицу, потом другую, спустилась в тоннель под железнодорожными путями, но так и не нашла ничего по‑настоящему длинного. Она пересекла поле, затем еще одно и пошла вдоль канала, рядом с которым росли тополя. Она шла, шла и, так ни разу не передохнув, дошла наконец до края света. До самого‑самого края.
Тоска заметила ее еще издали.
– Это ты, Вера? – спросила Тоска, когда девочка была уже совсем близко.
Вера остановилась.
– А откуда ты узнала, что я – это я? – спросила Вера.
– Ну, это сразу видно.
Вера внимательно посмотрела на Тоску.
– А вот тебя узнать не так‑то просто, – сказала она. – Ты и правда ужасно длинная и зеленая, но все‑таки…
– Все‑таки что?
Девочка открыла было рот, но ничего не сказала. И только зевнула.
Ковер
Жил‑был Ковер. Он лежал на полу, а на нем стояли стол и четыре стула. Обязанностей у Ковра было немного, но исполнял он их исправно. Ковер лежал тихо и неподвижно. Так вот изо дня в день, из года в год он и лежал тихо и неподвижно. Но в одно прекрасное утро Ковер проснулся с мыслью, что сыт этим по горло. И, оставив на голом полу стол и четыре стула, он отправился на вокзал. Там Ковер потребовал себе билет.
– А куда вы едете? – спросила кассирша.
– В Рим, – ответил Ковер.
Кассирша выписала ему багажную квитанцию. Это было дешевле, к тому же только так ему и полагалось ехать. Вот и получилось, что Ковер путешествовал в багажном вагоне. На беду, в вагоне был сквозняк, и Ковер здорово простудился.
В Риме Ковер остановился в отеле Стационе Термины, что напротив Центрального вокзала. Его разместили в чулане, где даже не было места как следует развернуться. Ковер прокашлял всю ночь, а наутро почувствовал себя таким усталым, что едва мог подняться.
– Эх, валяться‑то я мог бы и дома, – с грустью подумал Ковер.
Но прежде чем поехать обратно, он купил открытку с изображением Центрального вокзала и написал на ней: «Я в Риме, отель Стационе Термины. Путешествие оказалось дешевым, но хорошего в нем мало».
– Кому же он эту открытку отправил?
– Столу и четырем стульям. Ведь они его очень ждали. Им так хотелось вновь ощутить его под ногами и так и стоять, как коровки, которые пасутся на лугу.
Поездка на море
Мы побывали на море. Я и один Мужик. Мы там, где начинаются бескрайние водные просторы. И стояли там совсем рядышком.
– Хряк, ты только посмотри! – сказал Мужик. Он мог этого и не говорить, я и так смотрел во все глаза.
Я настоящий Хряк,
Мужик совсем не дурак,
А съездить на море – пустяк.
Ну, пустяк не пустяк, а только если ты правда отправишься – топ‑топ‑топ, – поездка будет долгой.
Я вот взял да и собрался на море. Под моими копытцами белела дорога, над моей спиной висело голубое небо, а между ними был я сам. Пахло утром, свежей травой, мятой и мхом.
Мой путь проходил мимо дома Мужика. Он стоял перед дверью своего дома и делал наклоны: вниз – вверх, вниз – вверх…
– Извините! – крикнул я. – Не подскажете, как пройти к морю?
– А тебе зачем? – спросил Мужик, совсем запыхавшись.
Этого я и сам не знал. Просто мне не терпелось наконец‑то очутиться на море.
– Хочешь на него посмотреть? – спросил Мужик.
– Очень, – ответил я. – Особенно вечером, когда оно все красное на закате. Говорят, что море такое… такое…
– Я тоже много чего о нем слышал, – сказал Мужик. – Так что я поеду с тобой.
Топ‑топ‑топ, цок‑цок‑цок – вот нас и оказалось двое. Дорога спускалась вниз, а солнце поднималось все выше и выше. Начинало теплеть. Я немного повалялся на лужайке во влажной траве. Становилось жарко.
– А ты уверен, что море у нас впереди, а не позади? – спросил я.
– Конечно, – ответил Мужик. – Ведь за нами горы. А ты когда‑нибудь видел, чтоб море было на горе?
– Вообще‑то я еще никогда не видел моря, – сказал я.
– Я тоже, – сказал Мужик. – Но мне кажется, что оно должно быть внизу – там, куда стекает вода.
– Ты прав, – сказал я. – Мог бы я и сам догадаться.
Дорожка под нами стала совсем узкой и крутой. Мы шли друг за дружкой. Впереди я, позади он.
– Эй, Хряк, посмотри! – крикнул Мужик и указал мне на глубокое ущелье.
Я посмотрел, и мы пошли дальше.
Постепенно наши тени сделались длиннее. Точнее, тень Мужика выросла в длину, а моя – в ширину.
Мы решили переночевать под деревом, над которым стояла луна. В темноте листья у дерева казались черными и странно шуршали. Не знаю, было ли нам страшно. Вроде было, а вроде и нет. Вскоре неясный шум слышался уже отовсюду. В ушах у меня тоже шумело.
– Как на море, – подумал я.
– Как на море, – громко сказал Мужик.
Утром он снова стал кланяться и выпрямляться: вниз – вверх, вниз – вверх, вниз – вверх, пока не запыхался. Тут начал накрапывать дождик, и мы пошли дальше. Топ‑топ‑топ, цок‑цок‑цок – так мы и шли, на всех своих шести копытцах.
В первой же деревеньке, которую мы проходили (а может, и во второй), я раздобыл себе на обед свекольной ботвы и пучок вялого салата.
Мужик съел гуляш. Чтобы не слышать, как он чмокает, я принялся чавкать.
– Ты чавкаешь, – заметил он.
– А ты чмокаешь, – сказал я.
– Ну и что? – спросил он.
Я промолчал.
Тем временем дождь пошел сильнее. Мужик сказал, что погода бывает только двух видов: плохая и хорошая, дождь – это плохая погода.
Мы шли и шли. Топ‑топ‑топ, цок‑цок‑цок. Облака толпились у нас над головой, как стадо овечек. Но если бы кто‑то решил это стадо пасти, ему пришлось бы туго.
Наступил вечер. Мужик захотел найти сухое место для ночлега, и мы сняли номер в гостинице.
Я устроился на коврике, а он улегся в кровать, включил свет и стал шуршать газетой. Наконец он потушил свет. А потом вдруг встал и поспешно прошел мимо меня. Я услышал, как он писает.
Когда я проснулся, Мужика нигде не было. Я заглянул в туалет, осмотрел кровать. Никого. Тогда я вышел на улицу, и копытца сами вывели меня на дорогу. Цок‑цок‑цок. Небо над моей спиной было серым. Дождь перестал. Но в воздухе все еще стоял запах дождя и горькой полыни. Местность здесь была плоская, как блин. Так что вода никуда не стекала, а стояла в длиннющих канавах вокруг поля.
– Простите, – крикнул я одной крестьянке. – Не подскажете, как пройти к морю?
– К морю? – переспросила она.
– К морю! – громко повторил я.
Она сказала, что не знает. Корова, которая паслась с ней рядом, подняла голову и тоже посмотрела на меня. Я пожелал женщине всего хорошего, кивнул корове и пошел дальше.
Я шел и шел, хотя казалось, будто я стою на месте, а то и вообще двигаюсь назад. Гирлянды деревьев и телеграфных столбов становились все длиннее и тянулись через все небо – от края до края.
В предыдущую ночь мне приснился Мужик. Он говорил: «Хряк, ты только посмотри!» Больше я ничего не запомнил. А может, больше ничего и не было. Во сне он мне показался симпатичным. Да и наяву тоже. Я это понял, когда мы с ним снова встретились. Но прежде чем это произошло, наступила длинная ночь.
В темноте светились огни заправки. Я зашел внутрь, чтобы спросить дорогу. Оказалось, что к морю можно пройти разными путями. Мне стали их подробно описывать – где срезать, куда свернуть… Так что я совсем запутался. А потом вышел на улицу и отправился дальше. В голове у меня было так же пусто, как в животе. И заднее левое копытце побаливало. Я присел на обочине и тут же уснул.
Когда рядом со мной остановился автобус и двери со скрипом отворились, был уже день. Одна женщина протиснулась внутрь, а вслед за ней и я. В автобусе было полно народу. Пахло мылом и людьми. Внезапно ко мне подошел Мужик и молча потеребил меня за ухо. Он был весь в пыли. Мы оба очень обрадовались. На конечной остановке мы вышли.
– А не выпить ли нам по чашечке кофе? – предложил Мужик и пошел вперед через площадь.
Тут как раз зазвонил церковный колокол. Он звонил так громко, что моя голова начала покачиваться в такт.
На ступенях церкви появилась свадебная процессия. Невеста, вся в белом, показала на нас и что‑то закричала. Оказалось, что она хочет со мной сфотографироваться. Ведь это был добрый знак[1].
Она пригласили меня на свадебный пир, а заодно и Мужика. Мы ели, пили, чавкали и чмокали. Когда мы снова вышли на улицу, Мужик пропел:
Ты настоящий Хряк,
В моей голове кавардак,
А съездить на море – пустяк.
В темноте я его почти не видел, только слышал и чувствовал знакомый запах.
Мы пошли дальше. Топ‑топ‑топ, цок‑цок‑цок.
– Ты чего хромаешь? – спросил Мужик.
Мы сели, он раскрыл сумку, извлек оттуда тюбик с мазью и намазал мое больное копытце. А потом сказал:
– Смотри‑ка, Хряк!
И мы оба посмотрели на небо. Ночь была звездной. Некоторые звезды мигали. А некоторые собирались в небольшие стайки, из которых получались разные фигуры. Мужик показал мне Большую Медведицу и Малую Медведицу. Обе не имели ничего общего с медведями.
– Наверное, это какие‑то особенные медведи, – предположил Мужик. – Какой‑нибудь редкий или вымирающий вид.
– Малая Медведица больше похожа на свинью, – заметил я. – Или на маленького поросенка.
Мужик согласился.
– А есть ли такие созвездия, которые похожи на людей? – спросил я.
– Конечно, и очень много, – сказал Мужик. Например, Волопас.
И он показал мне нечто, что больше напоминало свинопаса.
Еще через два дня пути – топ‑топ‑топ, цок‑цок‑цок – мы взобрались на небольшую гору и… вдруг мы увидели море. Оно лежало прямо перед нами – все красное на закате. Мы со всех ног бросились вниз. А потом встали рядышком и принялись смотреть вдаль.
Я настоящий Хряк,
Мужик совсем не дурак,
На берег бескрайнего моря
Приходит немало зевак.
– Хряк, ты только посмотри! – сказал Мужик.
Стемнело. А от моря исходил все тот же шум – приглушенный и монотонный. И вот что мы оба подумали: конечно, море такое… такое… а все‑таки оно немножко однообразное.
Кит
– Жил да был усатый кит.
– Именно кит?
– Ну да, кит. Лев, конечно, тоже жил. И лиса, и осел, и альпийский козел, и семеро козлят, и своры собак, и стада лошадей, и десятки ежей. И мужчина, и женщина, и их дитя – все когда‑то жили‑были.
– А они жили когда‑то, или можно сказать, это бывало неоднократно?
– В общем‑то, да. Но когда‑то жил да был именно кит усатый. Один уже немолодой усатый кит.
– Один‑единственный?
– Да. Этот кит был один, хотя и другие бывали.
– А что же в нем было особенного?
– Он пел.
– Надо же, я так и подумал. Кит пел!
– Да, пел. Плыл по морю и пел.
– Ну а дальше?
– Плыл и пел, плыл и пел. Вот так.
– А как?
– Красиво и протяжно.
– Ты сам его слышал?
– Нет, только рассказы о нем. Я слышал, будто когда‑то жил да был один кит усатый. Он плыл по морю и пел. А его песнь была…
– Какова?
– Красива и протяжна.
Другой кит
А в другой раз когда‑то жил да был другой кит усатый. Другой кит тоже пел, но, к сожаленью, он фальшивил. И поэтому, чтоб не пугать своих братьев и сестер, он пел только в одиночестве. Если же рядом был кто‑то, другой кит молчал. Потому что даже самые обычные слова, такие как «Добрый день» или «Счастливого пути», выходили у него как‑то неприятно.
В общем, другой кит молчал. Плыл и молчал, плыл и молчал. И многие решили, будто кит немой, а то и глухонемой. Они кивали головами и размахивали плавниками, стараясь объяснить ему то, что он и так уже давно понял.
И все же кое‑кому голос кита нравился. Пусть этот кто‑то был единственным во всем Тихом океане, но все‑таки он был. Точнее, была. Ведь это была она, самочка кита. Ей нравилось слушать, как другой кит желает кому‑нибудь доброго дня, счастливого пути или спокойной ночи. Ах, если б она только могла слышать его песни, счастью ее не было бы предела! Потому что это были песни о любви, которые другой кит пел для своей самочки. Но пел‑то он их в одиночестве. Вот она и не знала, что другой кит ее любит. А он не знал, что она любит его, больше, чем кого‑либо во всем океане. Она же тоже замолкала, когда он к ней приближался. Так они и плыли по теченью, как все жители моря. И качались на волнах, расчесывающих заросли густой морской травы.
Но и молчанье другого кита самочке очень нравилось – оно было особым.
В нем слышались звуки великой тишины Тихого океана. А в ее молчанье киту чудилось жужжанье морского шмеля, если такой, конечно, есть. Так они и плыли, плечом к плечу, бок о бок, не сводя друг с друга маленьких глаз. И было это так прекрасно и так печально, что время от времени один из них, а то и оба, плакали. Но она его печали не замечала, а он и не думал, что тоскует она. Ведь в море слезы невидимы, и на вкус они такие же, как морская вода.
А теперь представьте себе, какая прекрасная картина: два кита, каждый длиною в двадцать пять метров и весит как шестнадцать слонов. И вот они оба предаются глубокой печали. Ну, и радуются, конечно, тоже. А происходит все это в огромном, беспредельном океане, где с одного берега и не разглядишь, что творится на другом.
